Смерть, укрытая лепестками

— Что думаешь? — Кингсли откинулся на спинку кресла, потирая левой рукой покрасневшие от нехватки сна глаза. — Сложно сказать, — Роуз опустилась на стул напротив. Ноги гудели после целого дня на дежурстве. Даже вечер в пабе в сомнительной компании высшего вампира не помог мышцам расслабиться. — Киллиан совершенно точно недоговаривает. Сильно сомневаюсь что единственным его мотивом является избежание диктатуры. Но он точно виделся с Гермионой. В этом я уверена. Он знает об импланте, а это мог сказать лишь тот, кто видел ее вживую и пытался пощупать границы разума. Что делать с этим всем пока непонятно: во всей этой затее с сотрудничеством слишком много рисков, но правда в том, что выбора у нас нет. — Выбора и правда нет. И Киллиан это точно знает. У нас нет ни единого рычага давления, мы будем полностью зависимы. Я уже давно работаю над поиском источника финансирования Ордена, но пока все глухо: многие зарубежные министерства и просто богатые маги не хотят влезать в войну. У нас заканчиваются медикаменты, люди видят это, и это сказывается на их боевом духе. Мы стали терять больше бойцов, Роуз. Люди стали чаще пропускать заклятия, которые могли бы отразить, им сложнее выходить на вылазки, все это сильно психологически давит на них. Так не может продолжаться: им нужно увидеть хоть какой-то успех, узнать, что у нас есть лекарства, что нас кто-то поддерживает. Пусть даже ценой этого сейчас и будет тотальная зависимость от Совета. — Это все еще звучит как дерьмовая сделка, — невесело усмехнулась Роуз. — Потому что это она и есть. — Кингсли пожал плечами. — С другой стороны будем максимально осторожны и постараемся спасти как можно больше наших людей за счет высших вампиров. В конце концов с медикаментами сейчас слишком туго. Но мы должны сделать все, чтобы проработать пути выхода из этой сделки. Нужно найти альтернативный источник финансирования. Я подумаю что с этим делать, а ты не спускай с Киллиана глаз при всех следующих встречах. — Ты думаешь он будет не против, что на все встречи хожу я? — Роуз нахмурилась. — Мне казалось, он может запросить общение с тобой. — Ему придется смириться и с некоторыми нашими условиями. Переговорщика с нашей стороны мы выбрали и менять не намерены. Ты лучше всех подходишь на эту роль. Да и не думаю, что ему нужен я. Если и запросит кого, то скорее Гарри. — И что в таком случае будем делать? — Что-то мне подсказывает, что нам придется отправить Поттера на встречу если Совет захочет его видеть. Впрочем, будем решать проблемы по мере их поступления. — Волшебник тяжело вздохнул и бросил взгляд на старинные часы на каминной полке. — А теперь иди спать, не хватало еще, чтобы твой организм начал сдавать.

***

Грейнджер сидела на крыльце, обхватив колени руками, позволяя холодному воздуху проникать под плохо закрепленный на плечах плед. Слез больше не было. Они закончились в первый вечер, когда она рыдала, свернувшись на мягком ковре. Сейчас не было больше ничего: все ее эмоции притупились, осталась лишь гнетущая пустота на душе. Она и раньше знала, что Малфой — боец армии противника. Прекрасно отдавала себе отчет, в том, что он посылал проклятия в членов Ордена на битвах. Знала даже, что с его палочки сорвалось несколько Авад в пылу сражений. Но раньше от этого было проще абстрагироваться. Война была смертельна для многих. Она всегда была жестока, беспощадна и несправделива. К этому Гермиона привыкла. И если на собрании она слышала, что кто-то из малоизвестных ей людей убит или ранен Малфоем, она принимала это как очередной несправедливый удар войны. Ей было мерзко от собственных мыслей, но всегда в те моменты в ее голове проносилось: «значит он жив». Это было неправильно, она чувствовала себя чуть ли не предательницей, но в то же время она осознавала, что так работает психика. Она позволяла себе принять жестокую истину: абстрактный человек из Ордена никогда не может значить для нее больше, чем человек, к которому она испытывает чувства. Сейчас же все было иначе. Теперь это не был малоизвестный боец, павший от его рук. Это была Луна Лавгуд. Девушка с серьгами-редисками в ушах и портретами друзей на потолке спальни. Человек, которому Гермиона не раздумывая доверила бы свою жизнь. Верный союзник и прекрасный боец. Самый светлый человек из всего штаба на Гриммо. Полумна была умной, доброй, никогда не зависела от мнения окружающих и всегда чувствовала людей. Полумна была ей дорога. И это ломало. Больше не получалось оправдать Малфоя или оправдать себя за то, что он все еще ей нужен. Самым страшным было то, что не умри Луна, умер бы он. И она ненавидела себя за то, насколько ясно понимала, что выбрать Луну вместо Драко она бы не смогла. Мучительно было рассуждать об этом, прокручивая случившееся в голове. Мучительно было чувствовать себя предательницей за то, что все еще любит его, за то, что Малфой все еще ей нужен. В какой-то момент она поняла, что цинично рассуждает на тему того, что не будь это Драко, Луну бы все равно кто-то убил. Однако тут же она отогнала эту мысль. Возможно, будь ситуация иной, Полумну бы оставили как пленницу. Но плен может быть куда страшнее смерти… — Прости меня, Луна, прости. — Прошептала она, поднимая голову к серому небу, будто подруга была где-то там и могла ее услышать. Но небо не ответило. Оно было все таким же высоким и мрачным. — Луна, из всех людей возможно именно ты могла бы меня сейчас понять. Я чертова эгоистка, что пытаюсь на это расчитывать, но часть меня верит в то, что ты бы правда поняла. — После этих слов Гермиона закашлялась, выплевывая цветы на ладонь. Ханахаки замедлилась после поцелуя, но не отступила окончательно. Для быстрого излечения нужно было большее. Нужно было соединение душ. Старинный обряд, придуманный восточными магами. Впрочем, сейчас это было последним, о чем Гермиона была готова думать. Кажется, у Драко Малфоя были ответные чувства, но на фоне потери Луны это было чем-то очень далеким. Вина перед Полумной, переживания о судьбе Ордена и сделке с высшими вампирами занимали ее мысли целиком. Малфоя не было пять дней. В кладовке дома оказалось достаточно круп, консервов, сушеных фруктов и банок с чаями, чтобы Гермиона не чувствовала физического дискомфорта от вынужденного заточения в этом доме. Однако морально она нуждалась в ком-то рядом. Она нуждалась в нем. Ей было чертовски больно и хотелось выплеснуть эту боль на него, ударить кулаком в грудь, накричать, разрыдаться перед ним и сказать какой была Полумна, дать понять, какого человека он убил своими руками. И ей хотелось услышать, что у него не было выбора. Понятная и без того истина почему-то должна была прозвучать вслух. К вечеру шестого дня, она снова вышла на крыльцо. Снова села, закутавшись в плед и смотря на кроны деревьев. Холод привычно начал окутывать ее. — Ты замерзнешь. — Тихий голос с опушки, которая уже погрузилась во тьму. Ее глаза, только привыкшие к темноте, выхватили из теней леса высокую фигуру парня, одетого в привычную черную мантию с накинутым капюшоном. — И пусть. — Также тихо ответила она. — Мне уйти? — Он сделал пару шагов к дому, все еще держа дистанцию, позволяя ей прогнать его. — Нет, — вырвалось быстрее, чем ей хотелось бы. — Давай поговорим в доме. — Казалось, что сейчас Драко Малфой был не до конца уверен в своих словах. В голосе была такая непривычная настороженность. Будто боялся навредить, разбить хрупкое равновесие.       Гермиона только кивнула и, молча встав, толкнула дверь.       Девушка села на диван, бросая плед рядом. Она столько раз прокручивала в голове все, что должна была сказать ему, но сейчас в разуме была пустота. И только предательские слезы покатились из глаз. Она хотела накричать на него, когда он явится, а в итоге смогла только расплакаться. Впервые за последние четыре дня. — Грейнджер, — его голос был удивительно мягким. Еще никогда он так с ней не говорил. — Мне жаль. Мне правда очень жаль. — Он опустился на колено перед диваном, на которым она сидела. Его рука дернулась в сторону ее кисти, но он передумал. — Лавгуд была хорошим человеком и я не хотел ее убивать. — Как она умерла? — Она должна была знать. Покрасневшие от слез карие глаза встретились с серыми, цепляясь за этот взгляд как за спасительную соломинку. Впервые с начала войны Гермиона показывала кому-то насколько она разбита. — Я ее пытал, а потом пустил Аваду. — Страшные слова, но честные. — У тебя ведь не было выбора, да? — Она знала ответ, но нужно было услышать от него. — Не было. Не сделай я этого, они бы убили меня и мою семью. — Вот оно. То, что так отчаянно было нужно ее мозгу. — Я понимаю, — сорвалось с губ еле слышно. Чертова война искалечила Гермиону Грейнджер настолько, что она правда понимала. Знала, что будь на одной чаше весов жизнь близкого Драко человека, а на второй — ее родителей, она поступила бы так же. — Но ты должен знать, что Полумна была самым светлым человеком в этом чертовом аду. — Она улыбалась, Грейнджер. — Прошептал он, беря ее руку в свою. — Она улыбалась до самого конца. Никто и ничто ее не сломило. — Похоже на нее. Она была очень сильной. Она всегда была такой сильной, — Ее голос дрожал, а плечи тряслись от всхлипов. — Я все еще не до конца осознаю, что ее больше нет. Она прекрасно рисовала. У меня на Гриммо на столе лежал ее рисунок осеннего леса. Было в нем что-то прекрасное и успокаивающее. Как же это чертовски несправедливо! — Новый всхлип вырвался из груди.       Почему-то показывать слабость при Малфое не было странным. Возможно потому что раньше она всегда старалась оберегать Гарри, Рона, Джинни и остальных в штабе от собственной слабости, чтобы не перегружать их. Чтобы они не отвлекались на ее эмоции, потому что у каждого были свои. Сейчас же ей не нужно было никого защищать. В этом домике посреди глуши она позволила всем накопившемся эмоциям накрыть ее с головой, и тепло руки Драко Малфоя почему-то помогало ощущать, что она не одна. — Я заварю чай? — Сказал он, поднимаясь с ковра, когда ее всхлипы стали редкими. — Думаю, у тебя много вопросов, которые нам нужно обсудить. — Давай. Пойду умоюсь. — Ее момент слабости был закончен. Больше нельзя было горевать. Война продолжалась и ей стоило понять, как из текущего положения она может помочь Ордену, что может передать через высших вампиров так, чтобы это не было нарушением Обета. Нужно было понять какую роль во всем этом играет Драко и возможно больше узнать про планы Снейпа.       Холодна вода смыла соленые дорожки слез, стягивающие кожу. Гермиона посмотрела на себя в зеркало. Карие глаза были покрасневшими, волосы растрепанными, нос красным, а кожа под глазами припухшей. Ей нужно было взять себя в руки. Нужно было бороться ради Луны, ради всех кого они потеряли и всех, кого еще могли спасти. Нельзя было дальше жалеть себя за моральную дилемму, в которую завела судьба. Ее выбор был сделан. Она прощала его, потому что могла понять и потому что любила. Нельзя было продолжать думать о случившемся, цепляться за возможные исходы, думать о причинах и последствиях. Надо было идти дальше и делать все, чтобы смерть Луны не была напрасна, чтобы риск Драко на который он пошел спасая ее не был напрасным, чтобы у Ордена был шанс победить. Но возможно об этом стоило думать завтра. Она чувствовала колоссальную усталость, навалившуюся на ее плечи.       Когда Гермиона вышла из ванной, он уже сидел за деревянным столом, а из чашек на столешнице шел пар. Его серые глаза внимательно смотрели на нее, будто прощупывая ее состояние. — Мы больше не будем об этом говорить. Не сейчас. Возможно когда-нибудь потом. — Она дождалась от него кивка в ответ на эти слова, после чего заняла место напротив и взяла в руки чашку. — Ты прав, у меня много вопросов. — Сердце забилось быстрее. Теперь было очевидно, что вопрос чувств не так просто поднять, но обсудить это надо было. — Я верно поняла в прошлый раз, что то, что я испытываю взаимно? — Формулировка была кривоватой, но это было лучшее, что смог выдать ее разум. В прошедшие дни она не думала о поцелуе и не выбирала фразы для этого разговора. — Верно. — Он усмехнулся. Как ей показалось с неким облегчением. Он был рад смене темы, впрочем и не знал что последует дальше. — Что ж… — Она рассматривала свои руки, не решаясь поднять взгляд на него. — Я честно не знаю что еще сказать. — Сорвалось до того, как она подумала стоит ли это говорить. Что ж, зато было честно. Так странно было сидеть рядом с ним. Раньше он всегда был какой-то неприступной стеной, загадкой, недоступным объектом любви, а сейчас сидел рядом и признавал наличие чувств к ней. Как будто что-то должно было измениться в их общении, но как именно было не ясно. Она не могла представить как берет его руку, как целует в губы или как обнимает. Это были такие чужеродные действия по отношению к нему. Она мечтала о поцелуях с ним, но теперь, когда они, казалось, стали доступными, это было необычным. Но самым странным было то, что неловкости не было. Она не боялась признать что чувствовала, не боялась сказать, что не знает как действовать. Было просто непривычно. Она прекрасно знала как быть влюбленной в Драко Малфоя, но понятия не имела, каково будет встречаться с ним. Если это слово вообще было уместно. Точнее оно точно не было уместно. Но что тогда будет между ними? Как это назвать? И будет ли что-то? — Это странно, да? — Она наконец посмотрела в серые глаза. Вопросительно. Пытаясь считать, чувствует ли он тоже самое. — Не могу не согласиться, Грейнджер. — Такое привычное звучание ее фамилии казалось немного сдвинуло все на свои места. Он словно показал, что пока они могут общаться как раньше. — Чертовски странно. — Черт, ты вообще осознаешь как это все звучит? — Из горла вырвался истеричный смешок. Она все еще не была в порядке и это чувствовалось. Ее нервная системы была на грани. И мысль о том, что они два вчерашних подростка посреди войны сидят в хижине и не знают как поговорить о чувствах отчего-то показалась смешной. — Сюрреалистично? — Он смотрел в карие глаза и действительно думал, что это какая-то странная реальность. Грейнджер здесь. Перед ним. Сидит в его убежище. Гермиона Грейнджер, покалеченная войной и волшебной болезнью сидит на диване и усмехается. — И наверное странно, что я могу спокойно тебе сказать, что понятия не имею о том, что делать дальше. — Видимо она была слишком измотана, чтобы чувствовать что-то помимо нахлынувшей волны спокойствия. Ее моральная дилема как будто разрешилась. Гермиона Грейнджер смогла принять свои чувства, смогла найти оправдание прощению. И пусть она потом сгорит за это в аду, но сейчас она смогла расслабиться. Впервые за долгое время. Ей было просто комфортно рядом с ним. Так странно и непривычно комфортно. И сейчас не было места страсти, бурным признаниям или еще чему-либо. Возможно она просто пока не верила в то, что теперь это стало их реальностью. Не верила и пока была не готова до конца принять. Все было слишком сложным. — Для начала надо заканчивать разговаривать как идиоты. — Он ухмыльнулся. Так по-малфоевски. И теперь она могла не отводить взгляд, делая вид, что не пялится на его губы. — Пожалуй, в этом есть смысл. В конце концов ты все еще заносчивый идиот, который ужасно меня бесит. — Она решила свести все к тому, что они умели делать лучше всего. — Грейнджер, придумай уже что-то новенькое. — ухмылка превратилась в улыбку. И пусть она еще вернется мыслями ко всем ужасным поступкам, которые он сделал, сейчас она просто позволила своему измотанному разуму зацепиться за эту улыбку и позволить себе провалиться в теплое ощущение уюта, которого она не чувствовала ни разу за последний год. — Я подумаю. — Она сделала глоток чая, позволяя себе выдохнуть и наконец почувствовать облегчение, которое принесли слезы, теплый напиток и Драко Малфой, сидевший напротив.