disappearing — исчезая.

POV Тэхён.

      Когда Крис с работы Чонгука приехал его навестить, я поклялся себе, что никогда больше не впущу его в дом. Бесит. Разоделся, милашничал, комплименты делал ему. А этот встретил, словно брата, с которым его разлучили в детстве. Идиот.       Уже час они сидят в гостиной и болтают, а я стараюсь не сжечь себе пальцы, наливая им кофе, потому что руки дрожат от злости. Мурашки не покидают моё тело, когда я слышу его приглушенный голос, по которому так сильно скучал.       — Спасибо большое! — в улыбке расплывается этот «милаш», когда я протягиваю ему чашку эспрессо.       — На здоровье, — фальшиво кидаю я и поворачиваюсь к Чонгуку, протягивая ему то же самое. Но он успешно игнорирует и смотрит сквозь меня, будто я чёртово стекло. Сидит такой весь в этом своём смазливом свитшоте, который оголяет его скотские (сексуальные) ключицы. Еле сдерживаю себя от того, чтобы надеть на него водолазку и прикрыть простыней сверху, а ещё не забудем надеть на его тупое (восхитительное) лицо маску с очками.       — А президент? Он сильно злится? — спрашивает Чонгук, продолжая игнорировать мою руку, протянутую к нему.       Сжимаю челюсть и, взяв его за руку, демонстративно вручаю ему чашку. После чего он подавляет смешок, или мне так кажется, но в любом случае, он не выглядит злым, и я, крутя в руках поднос, ухожу прочь, довольный собой.       Слышу, как он смеётся над очередной историей от «милашки» Криса, коих у него оказалось слишком много. Чёрт бы его побрал. Набираю воду в два стакана и, пройдя в зал, подхожу к гостю, протягивая ему один. Спустя секунду он случайно падает на колени Криса. Что? Это не моя вина. Не я же виноват, что стакан тяжелый, и вообще, в том, что я такой неуклюжий.       — Ой, извини, я случайно.       — Ты в порядке, Крис? — спрашивает Чонгук.       И теперь я подавляю желание ударить его по лицу этим стаканом. В порядке? Конечно, он в порядке, придурок, это просто вода.       — Всё хорошо, директор, не переживайте.       — Я дам тебе свои штаны, переоденешься.       Что? Я действительно уже очень близок к тому, чтобы сломать ему нос, но еле себя сдерживаю.       — Конечно, не дашь! — возражаю я.       Его одежду? Крису? Да не в жизнь! Лучше пристрелите меня. Или я пристрелю Криса, а лучше — утоплю его в бассейне.       — Что? — Чонгук сверлит меня взглядом.       Первое слово за всё время, что он произносит в мой адрес — долбанное «что». Обожаю свои отношения.       — Что? — манерно передразниваю его голос.       — Не волнуйтесь, у меня в машине есть сменный костюм.       Ты смотри, какой продуманный, небось приоделся специально перед приходом. Вот и хорошо. Пусть надевает свою одежду. Пожав плечами и состроив виноватую мину, ухожу.       Оставив их наедине, но всё ещё навострив ухо, я направляюсь в сторону своей комнаты и, проходя мимо его, я замечаю чуть приоткрытую дверь, толкаю её осторожно, и вижу полный хаос. Что-то внутри сжимается, понимая, что это сделал он. И опять меня не было рядом. Но я не могу ничего сделать, потому что он не впускает меня. Однако, я должен был быть внимательнее, должен был услышать, когда он творил всё это.       Набравшись смелости, прохожу внутрь и закрываю за собой дверь. Руки дрожат, когда я собираю всё, что он разбил. Это не просто беспорядок, это его боль. И я должен её убрать, хотя бы так. Найдя в шкафу перчатки, надеваю их и приступаю к уборке. Не могу сдержать слёзы каждый раз, кладя в пакет сломанные осколки гитары или какой-то лампы. Осознаю, что мне предстоит очень много работы по спасению того, что я сломал в нём. И не только я.       Расправившись со всем за пол часа, я решаюсь на то, что, возможно, вызовет у Чонгука гнев, но я больше не могу находиться вдали от него. Слышу, как главная входная дверь закрывается, что означает уход Криса, а для меня — знак, что надо спешить. Забегаю в ванную и закрываю за собой дверь, раздеваюсь, кидая всю одежду в стирку, и захожу под душ. Внутри страх, который стремительно смывает вода, внюхиваюсь в запах, который витает вокруг.       «Гречишный шоколад» — постоянно крутится в голове, и я обещаю себе, что обязательно куплю такой же диффузор, как у него, чтобы всегда ощущать его рядом. Хотя нет. Я просто буду жить с ним. И всё.       И не надо ничего покупать. Не люблю зря деньги тратить. Правильно? Правильно.       Закончив с душем, надеваю его халат, улыбаясь тому, как он мне велик и, высушив волосы полотенцем, кидаю его также в стиралку, запустив стирку. Сажусь на корточки, наблюдаю за крутящимся барабаном. И что только не сделаешь, лишь бы отвлечь себя от страха быть выгнанным. Спустя минут пять всё таки заканчиваю «веселье» наблюдения за стирающимися вещами и, набравшись смелости, открываю дверь.       Чонгук сидит перед компьютером в своём инвалидном кресле, которое он уж слишком часто использует, даже когда оно не нужно, словно пытается к нему привыкнуть, непонятно зачем. Ведь его дали только на время, пока он не окрепнет, а не для того, чтобы он учился быть инвалидом.       — Да, Крис, я зашёл уже, ты можешь просто оставить страницу открытой, я дальше сам, — произносит он в микрофон, после чего кидает на меня мимолетный взгляд и пропадает в своей работе.       Опять этот долбанный Крис. Он даже уехать не успел, а уже звонит. Впрочем, мой сильный страх оказывается напрасным, и я радуюсь тому, что меня не пристрелили сразу после того, как я вошёл. Кажется, разговор ещё предстоит, но пока у меня есть шанс, и я им пользуюсь. Залезаю на кровать, на сторону, где не спит Чонгук, и накрываю себя одеялом.       Чуть не теряю сознание от его запаха, который наполняет мои легкие. Он всегда пахнет свежестью, словно новые страницы книги вперемешку с шоколадом. Это так странно. Как лишь один запах родного человека может заставить улыбаться?       Но меня застают врасплох. Пока я лежу и нюхаю его подушку, улыбаясь, Чонгук кидает на меня взгляд и кривит лицо. Чувствую себя супер неловко, и отбрасываю подушку. — Больной, — лишь бросает Чонгук, закатывая глаза, и отворачивается обратно к экрану.       Решаю забыть последние пять минут своей жизни и, поправив подушку под своей головой, принимаюсь разглядывать его лицо. Еле сдерживая очередную улыбку от счастья, что меня не прогоняют.       Он словно специально снимает с себя толстовку, оставаясь в одной майке. Мои ноги автоматом скрещиваются под одеялом, сдерживая моментальную реакцию, расплывшуюся в области живота.       Честное слово, он создан просто превосходно, настолько, что я даже не могу контролировать обильное слюновыделение. И нет ничего соблазнительнее его рук, скользящих по клавиатуре со скоростью света. Его сосредоточенного взгляда в экран и нахмуренных бровей. Кажется, ему нравится то, чем он занимается, и это сводит все мои мышцы в удовольствии. Потому что он продолжает… продолжает жить… продолжает работать… продолжает радоваться хоть чему-то.       — Если ты закончил пялиться, будь добр выйти, — даже не смотря в мою сторону, произносит он.       Ну ладно, надо признать, что он немного грубый порой, но почему-то я не ощущаю холода от него. И да, я доигрался, сглазил, меня прогоняют.       — Не-а, не закончил.       — Убирайся, я хочу лечь.       Он выключает компьютер и направляется в сторону ванной.       — Тут очень много места для тебя, ложись.       Я приподнимаю угол одеяла и стреляю в него ехидным взглядом.       — Очень смешно. Выходи.       Он указывает на дверь и медленно приподнимается с коляски. Кажется, его ноги затекли, потому что он чуть ли не падает, и я кидаюсь в его сторону, спрыгивая с кровати.       — Осторожно!       — Не трогай! — кричит он, останавливая мою руку на весу.       Подчиняюсь, хоть мне это и даётся с трудом и болью в сердце. Опираясь об стену, он медленно заходит в ванную. А я выдыхаю, садясь на пол.       — Ты не слышишь? Уходи из моей комнаты, — произносит он, оборачиваясь, прежде чем закрыть дверь.       — Чонгук, я не уйду, не трать зря энергию.       — Почему ты не понимаешь? Сколько уже можно? У тебя нет своих дел? Меня душит твоё присутствие в этом доме.       Ладно, признаю, он порой даже слишком грубый, но я заслужил, поэтому глотаю.       — Нет, моё единственное дело, это ты.       — Чёрт, как же меня это всё достало. Ты чего прилип?       — Прекрати так говорить со мной.       — Чтобы так не говорить, я и прошу тебя уйти, потому что другого отношения ты не заслуживаешь.       — Уф! — встаю и указываю на него пальцем. — Просто закончи свои дела в ванной и возвращайся, мы должны поговорить.       — О чём? Я тебе всё сказал в тот день, зачем снова нужна эта драма?       — Драма, как меня бесит это слово! Ну ладно, придётся тебе смирится, что теперь ты будешь жить с королевой драмы.       — Ага, жить. Если ты закончил, уходи. И халат мой сними, и больше не смей надевать его, или вообще заходить в эту комнату.       — Снять? Ну ладно…       Медленно развязываю узелок на поясе и поднимаю на него взгляд. Кажется, он зол, но его глаза загораются огнём. Подкрепившись уверенностью, раскрываю его полностью, но не решаюсь снять, хотя уже не осталось ничего, что можно было бы скрыть.       — Что… что ты творишь? — его глаза уже блестят злостью.       — Ты же сам сказал снять, — медленно подхожу к нему и ощущаю под ногами холодный кафель. Перейдя порог ванной, чувствую мурашки на коже. Хотя они давно уже накрыли меня, ведь один лишь взгляд Чонгука всё внутри будоражит.       — Прекрати, Тэхён, это не лучший способ всё исправить, — он снова протягивает руку вперёд, останавливая меня.       — Я не пытаюсь ничего исправить, — медленно подхожу к этой самой руке, и она упирается мне в живот, от чего я буквально сгораю. Смотрю на него и жду, что он оттолкнет меня. Но, кажется, это уже не в его силах. — Я просто слушаюсь тебя… — произношу я, цепляя зубами свою нижнюю губу.       — Отойди.       Он с трудом убирает свою руку, будто нехотя, и повернувшись к умывальнику, опирается на него обеими руками, закрыв глаза. Он даже не старается скрыть свои эмоции, мышцы на его руках напрягаются, когда он пытается глубоко дышать, точно также, как и вены на его шее.       Решаюсь на ещё один отчаянный шаг. Подхожу и прохожусь пальцами по его татуировкам на руке, снова закусываю губу, замечая мурашки на его шее и ещё сильнее напрягшиеся мышцы.       — Сними его с меня… — шепотом прошу я, ощущая, как сердце из груди вот-вот выпрыгнет.       — Чёрт возьми! Тэхён! — он рывком сбрасывает на пол всё, что стоит на умывальнике. Хватает меня за шею и придавливает к стене. Его глаза красные, пылают пламенем злости. — Я тебя прикончу!       — Делай, что хочешь, — уверенно произношу я, хоть мой голос и дрожит. Поднимаю руку и скольжу ею под его футболку. Желудок скручивает в тугой узел, когда я ощущаю пластыри, вспоминая все его раны. — Всё ещё болит? — смотрю в его глаза и ощущаю, как хватка на шее становится слабее.       — Прекрати! Я серьёзно! — он снова усиливает хватку. — Остановись уже!       — У тебя есть шанс остановить меня. Если хочешь, чтобы я отстал, задуши, убей… Другого выхода у тебя нет, я не уйду больше. Я хочу быть с тобой.       — Быть со мной? — он усмехается.       — Да, — уверенно произношу я.       — Быть со мной, где? В своём притоне? Или, может, в том клубе в випке? Уточни, пожалуйста, — его взгляд становится равнодушным.       И я снова ненавижу себя за всё, что делал. И его, за то, что он всё это время был свидетелем. Я бы всё отдал, чтобы он не видел этого никогда. Но не могу ничего сделать, потому что я такой, я всегда разрушаю себя, чтобы ощущать ненависть к самому себе, вместо чувств к другим людям. Кажется, это приносит меньше боли. Боль, которую я выбираю сам. Вместо боли, которая настигает неожиданно. И это то, в чём мы с ним похожи больше всего.       — Везде. И там, и там, — кажется, он не ожидал такого ответа, он удивленно усмехается. — А знаешь, ты и так был там. Но не так, как ты думаешь. Ты был в моей голове.       — Боже, что за бред! — он ударяет рукой об стену у моей головы и отходит, направляясь в сторону кровати. — Ты несёшь такой бред, что мне и вправду хочется тебя застрелить!       Иду за ним с дрожащими ногами, завязывая пояс халата обратно.       — Я знаю, это звучит ужасно, но ты должен выслушать.       — Прошу тебя, избавь меня от своих попыток оправдать то, что ты трахал пол города.       — Я был под веществами. Понимаешь… Я пытался…       — Я знаю, я всё знаю! И мне плевать… под чем бы ты не был, ты не…       — Думаешь, я хочу кого-то в этом мире, кроме тебя?       — Что?! — он смеётся так горько и злостно, что меня пробивает насквозь. — Ещё добавь фразу, что я самый красивый человек во Вселенной, — произносит он, и к моим глазам подступают слёзы, а горло сдавливает ком. Потому что вижу, как много боли ему причинило моё саморазрушение.       — Это был ты. Всегда. На их месте был ты…       — Заткнись! Ради Бога. И свали уже, — он морщит лицо, дотрагиваясь до своей раны на плече, и проходит к кровати.       — Клянусь. Это всегда был ты. Я принимал экстази, и тогда передо мной появлялось твоё лицо, только так я мог прикасаться к ним. Это было самое ужасное, что я мог сделать… Но я умирал. Чонгук, я просто умирал от того, как сильно хотел быть с тобой. Ни один наркотик не подавлял это чувство, и мой мозг создал себе такой метод справиться с этой болью. Всё, что я говорил им, было адресовано тебе.       — Зачем ты вообще мне говоришь это всё? Чего ты добиваешься? Я всё ещё не понимаю.       — Я хочу быть с тобой. Могу миллион раз повторить, если потребуется.       — Просто... Не могу поверить, что ты думаешь, что это нормально. Нет, я понимаю, что мы никто друг другу. И мне плевать на то, что ты творил. Это твоё дело. Но я просто не перевариваю лицемеров. Ты ведь говорил им то же самое, что и мне.       — Я же объяснил, почему…       — Это так глупо, и если ты думаешь, что я поверю в это, ты ошибаешься.       — Думаю, тебе не плевать…       — Что ты имеешь ввиду?       — Ты сказал, что тебе плевать. Думаю, это не так. Поэтому хватит строить из себя такого правильного, просто скажи всё, как есть. Ты ревновал меня.       — Ты такой… гнилой человек. Ты мне противен, — он отворачивается.       — Тогда скажи это мне в лицо, скажи, что тебе плевать на то, что я занимался с ними сексом! — хватаю его за здоровое плечо и разворачиваю к себе. — Если тебе и вправду наплевать, тогда почему в твоих глазах слёзы?       — Не делай этого. Ты сильно пожалеешь, — он прикрывает глаза на секунду и отбрасывает мою руку.       — Чонгук! Тебе всё равно?       — Тэхён! Блять! — он поднимает свою руку и замахивается, чтобы ударить меня, и я замираю. — Я вынесу твоё лицо к хуям собачьим, если ты сейчас же не свалишь! — он сжимает руку в кулак, но не делает то, что собирался.       Я начинаю дрожать, испытывая сильнейший страх, и скидываю с себя халат. Он замирает, и его челюсть начинает дрожать.       — Прошу, Чонгук… Не наказывай себя… Накажи меня, — убираю одинокую слезу с его щеки, и он снова закрывает глаза, глубоко вдыхая воздух. Открыв их, он отбрасывает мою руку и хватает меня за челюсть, совсем забыв о своём разбитом теле, словно на адреналине, впечатывает меня в стену. Ощущаю, как моя голова трещит от боли после удара, но готовлюсь к худшему, потому что он замахивается и бьёт меня ладонью по лицу. А потом ещё. И ещё.       — Я ненавижу тебя! — кричит он.       Прилетает удар в живот, и я скручиваюсь от боли, улыбаясь через кровь, хлынувшую из лопнувшей губы.       — Ненавижу!       Очередной удар по рёбрам, но не такой сильный, как я ожидал, однако боли от этого не меньше. Он хватает меня за руки и заводит их наверх, скрещивая над моей головой.       — Видишь, что ты делаешь со мной? Говоришь не притворяться? Не сдерживаться? Хочешь, чтобы я убил тебя?! Потому что именно этого я и хочу!       Снова удар по лицу ладонью.       — Хочу вырезать каждый ебанный сантиметр твоей кожи, которой касался кто-либо, кроме меня. Хочу избить тебя и сжечь твоё тело, — он шипит мне в лицо, сокращая расстояние между нами. — Я так сильно ненавижу тебя. Я ненавижу, что кто-то может вдыхать твой запах, помимо меня. Я ненавижу, что твой голос — мировое достояние. Я ненавижу, что ты улыбаешься другим. Ненавижу, что у многих есть право смотреть на тебя. Ненавижу, что не могу устоять перед тобой. Ненавижу, что не хочу умирать, оставив тебя кому-то. И ненавижу, что я не имею никакого права на эту ненависть. Я ненавижу тебя… Я так сильно ненавижу тебя, что люблю. Я задыхаюсь… Тэхён… Я задыхаюсь от того, как сильно ненавижу тебя!       — Я знаю… — произношу я и выплёвываю слюну с кровью, снова улыбаясь сквозь слёзы. — Теперь я знаю, Чонгук.       Ощущаю его губы на своих. Наконец-то. Я так сильно нуждался в этом. И больше, чем его удары, мне приносит боль отчаянность, которую он вкладывает в этот поцелуй. Словно я тот самый кислород, который нужен ему для того, чтобы дышать. И словно я тот самый яд, который забирает у него этот кислород.

Я тоже ненавижу тебя, Чонгук. Очень сильно.