disappearing — исчезая.

      — Почему… каждый раз, когда я хотел поговорить об этом, ты говорил: «Не сейчас». Неужели нужно было дойти до этой точки разрушения, чтобы ты открылся мне? Неужели всегда должно случиться что-то, стирающее абсолютно всё, что есть на свете, всепоглощающей болью, чтобы ты начинал открываться мне? — Чонгук схватил его и развернул на себя, прижимая сильнее к груди. Он не мог слышать его плач, хоть и злился.       — Дело не в тебе. Я просто никогда не говорил об этом раньше. То есть… Я блокировал это… Даже наедине с собой. И я… не слушал его музыку… Но когда ты спросил про мою любимую песню… я не смог соврать… впервые я захотел, чтобы кто-то знал.       — Я даже не подозревал насколько для тебя это важная тема… Я же включал его песню снова, когда мы разговаривали. Я помню как ты затих. Не понимал, что не так… но сейчас всё становится на свои места. Ты можешь мне доверять… расскажи… просто поделись своей болью, отдай мне её хотя бы немного. Не будь эгоистом. Прошу тебя… — Чонгук с надрывом шептал Тэхёну, гладя его по голове.       Тэхён выждал некоторое время, после чего, разорвав объятия, медленно присел. Он шмыгнул носом, вытер слёзы и подогнул колени, смотря вперёд. Кажется, он был не готов рассказать это, глядя кому-то в глаза. Может он боялся осуждения, которым и так корил себя каждый день, а может наоборот, боялся, что Чонгук заберёт у него эту боль, и ему ничего не останется, и не останется никакого оправдания его неверным поступкам.       — Целый месяц. Я как надоедливая кукушка, целый месяц долбил родителям, что хочу на концерт Джеймса… — Тэхён начал свой рассказ, а Чонгук скрестил руки на груди, готовясь принять этот тяжелый разговор.       — Каждая песня, каждый альбом, я был самым большим фанатом. Я много тренировался, много репетировал, ненавидел себя за то, что выбрал такую сложную мечту, и не понимал, чего хочу. Я боялся ошибиться, это легло тяжелым грузом на меня. Я всё больше любил одиночество и ненавидел находиться с ними наедине. Родители постоянно требовали, точнее сказать, я сейчас понимаю, что они лишь интересовались, какое будущее я строю, но мне тогда казалось, что они давят на меня. По правде, я и сам не знал, чего хочу, — он вздохнул, переводя дух. — Было так много глупого с моей стороны. Мне нравилась одна девчонка в школе, это было взаимно, но я её оттолкнул, потому что понятия не имел, как нужно себя вести. Я не знал, что такое любовь, ведь каждый раз, когда родители ссорились, думая, что я не слышу, когда мама постоянно говорила слово «твоя бывшая любимая, твоя любовь, твоя первая любовь» с самого моего детства, я воспринимал это слово, как красный свет. Когда я понял, что оно значит, то поклялся, что его в моей жизни не будет. У меня были искаженные понятия об отношениях. В этот момент и появился Джеймс со своими глубокими текстами. Я подумал, боль — это моя эмоция, это то, что мне нравится. Я выбираю боль. Но тогда я ещё не знал, что мои глупые, ничтожные знания о боли вернуться мне боком, что судьба еще не раз покажет, что значит это слово на самом деле, — он закрывает лицо руками и дышит глубоко, пытаясь набраться сил. — И вот, я их достаю с этим концертом, отец отказывает, потому что не сможет пойти со мной из-за своего отъезда в Корею, а мама и так никогда не имела привычка сопровождать меня куда-то, или разделять мои интересы. От неё я лишь требовал покупку билета. Она отказывала. Каждый день. И вот, отец уезжает, я тогда не знал, но оказалось, что он попал в эту катастрофу, а мне не говорили до последнего. Через день уже концерт, я круглые сутки сижу в комнате и ненавижу их до смерти, ощущая, как близок концерт моей мечты. И вот она заходит с двумя билетами на руках и говорит, чтобы я поехал со своим кузеном. Естественно я в восторге, и бегу собираться, даже не сказав «спасибо». Блять… я даже спасибо не сказал… каким же я был отморозком! — Тэхён снова корит себя, а Чонгук молча слушает, понимая, что сейчас ему нужно только это, чтобы кто-то просто послушал. — Это было лучшее шоу в моей жизни… я так отрывался, я знал каждую песню, я плакал! Впервые я проявлял такие яркие эмоции, не стесняясь ничего… я был так счастлив… и вот начинается моя любимая песня… та самая песня… я начинаю её подпевать, чувствую, будто мне весь мир подарили. Ощущаю вибрацию в кармане штанов, но не отвечаю. Отклоняю. Снова и снова. Как полный идиот. Потом понимаю, что это слишком отвлекает меня от песни, и если это мама, я просто готов накричать и попросить больше не звонить, что я сам предупрежу, когда концерт закончится. Беру трубку, а на том конце непонятный мужской голос, и он сообщает мне, что они нашли женщину, а рядом её телефон, сама она мертва, спрыгнула с крыши, последний набранный номер — мой. Я помню только то, что я как сумасшедший бежал к выходу и там же упал в обморок… Больше ничего. Осознание того, что она купила мне билеты на концерт, чтобы спокойно уйти из жизни, просто растерзало моё сердце. С тех пор я отдалился от всех и от всего. Пока не появился ты… — Тэхён смотрит на Чонгука в надежде найти понимание.       — Я не могу не сказать банальные вещи, которые ты и так знаешь, но видимо не осознаешь. Ты был обычным ребенком, который хотел на концерт кумира. Судить свои детские поступки с высоты нынешнего разума — самое нечестное, что ты можешь сделать с собой. Ты несправедлив. Тогда, в горах, ты сам сказал мне, что это был их выбор. Мы не должны страдать из-за этого. А ещё, ты помнишь, что наши родные не умерли, они уехали куда-то далеко, куда мы тоже поедем, но позже? Это было то, что однажды поменяло в корне моё отношение к смерти, так что прислушайся к своим же словам, — Чонгук пытался говорить как можно мягче.       — Ты знаешь, на самом деле, с тех пор, как посмотрел на тебя, на твое отношение к ситуации с Шинхо, я многое для себя осознал. Через тебя я учился принимать себя. Всё нормализовалось, но потом это барбекю… Оно выбило меня из колеи… — Тэхён смотрит на свои руки, заламывая пальцы.       — Тэхён… Поверь, я тебя понимаю, как никто другой. Но ты должен признать — всё, что ты говоришь, это очень больно, это сложно, это почти невыносимо, но… Это отмазки. Думаю, ты сам это знаешь… Ты просто зависим. И в первую очередь, нам надо это признать, без признания ничего не получится…       — Я не хочу, чтобы ты так думал. Чонгук, я не зависим. Я контролирую это… — его руки начинают заметно дрожать, а подбородок трясется, и Чонгук понимает, что сейчас всё бесполезно, Тэхён не готов признать это, он в слишком оборонительной позиции, исходя из этого, он даёт ему возможность успокоиться. Обнимает и ложится рядом.       Спустя некоторое время Чонгук, гладя Тэхёна по голове, думал о том, что было глупо полагать, что он так легко слез с наркотиков. Было глупо забывать об этом, было глупо не обсудить это. Конечно же он принимал… и не раз… потому что ещё не было человека, способного так легко контролировать это.       — Можно вопрос? — произнёс Чонгук в темноту, прерываемую лишь блеклым светом луны из окна. Почувствовав кивок, смотря в потолок, Чонгук продолжил: — Ты делал это, когда я был в комнате?       — Никогда, — уверенно ответил Тэхён. — И никогда не принимал в нашей комнате, — уточнил он, зная, как это важно Чонгуку.       — Что ты принимаешь? — стиснув зубы, спросил Чонгук.       — Пожалуйста… — Тэхён явно не хотел продолжать этот разговор.       — Что. Ты. Принимаешь? — строже спросил он.       — С-сначала… Это был героин… — у Тэхёна дрожит голос. — Сейчас легче… Я на метадоне.       — Блять… как ты мог… — Чонгук сжимает руку в кулак и бьёт себя в бедро, пытаясь выместить гнев не на лице Тэхёна. — Чтобы там ни было… я не готов принять это. Возможно и вправду не ради кайфа, но ты всё равно это делал. Это большой обман с твоей стороны. И мне ужасно больно от того, что ты так поступил со мной после всего, через что мы прошли вместе, — Чонгук убирает свою руку с головы Тэхёна, показывая серьезность своих слов.       — Я боялся тебя разочаровать. Боялся вот этого тона твоего голоса... боялся потерять уважение к себе в твоих глазах. Ведь я слабак, не способный справиться с какой-то болью, — Тэхён приподнялся и лёг на соседнюю подушку, по прежнему смотря в потолок.       Чонгук так желал услышать, что у него есть проблема, что он согласится с этим и попросит его пройти через это вместе. Но всё, что он слышит — это попытки оправдаться.       — Я пережил твою разгульную неделю в Канаде. Неужели ты думал, что не переживу наркоту? Если бы ты пришёл ко мне, мы бы нашли вместе решение. Я бы, в конце концов, запер тебя в подвале, хоть что-то, блин, но не бездействие и ухудшение ситуации.       — Ты не понимаешь. Это сложно, — Тэхён нервно прошёлся по своим волосам, выдыхая.       — Да, конечно, я не понимаю. Вот и весь ответ. Сказать тому, кто готов отдать за тебя жизнь, что у тебя зависимость, и вместе начать лечиться — это я понимаю. А вот что я не понимаю, так это то, как можно врать в глаза тому, кто тебя любит, как можно делать вид, что ты счастлив, как можно притворяться и вести себя так лицемерно. Вот что я не понимаю. И извини, никогда не пойму, — Чонгук встаёт с кровати и выходит из комнаты, оставляя Тэхёна наедине со своими мыслями.       Чонгук зашёл в свою комнату и закрылся на ключ. Его тело стало тяжелее в сто раз. Ноги дрожали, а сердце колотилось. Он хотел ударить Тэхёна. Хотел избить его до крови. Он хотел истерзать себя до полусмерти. Хотел просто сделать что-то, что могло бы заставить его отвлечься от этого всепоглощающего урагана тьмы, боли и саморазрушения.       Тэхён — наркоман. Его любимый человек — наркоман.       В голове Чонгука крутилась сотня вопросов, и каждый вонзал в него нож. Сколько раз он был под наркотой, когда они были вместе? Сколько раз он притворялся счастливым и беззаботным? Сколько раз он прятался, чтобы принять дозу? И вообще, сколько раз Чонгук был с настоящим Тэхёном? А знает ли он его вообще? В тот день, в палатке, это был он? Тогда, в день, когда они ехали в компанию, это тоже был он? Когда вообще он был собой, а не под действием веществ?       Казалось, нет ничего, что Чонгук не мог бы простить Тэхёну. Абсолютно. Но когда Тэхён разрушает себя, Чонгук не может это простить. Если он простит это, Тэхён не получит никакого урока с этого, он продолжит тот же образ жизни. Если он не собирается признавать, что зависим, Чонгук лишит его того, что тот любит больше, чем наркоту. Себя. Он больше не подпустит его, пока в его жизни есть наркотики.       Так и получилось. Уже пятый день, как Чонгук даже не прикасался к Тэхёну. Каждая его попытка поговорить пресекалась вопросом от Чонгука: «Ты чист?», на который Тэхён не мог ответить. Он либо молчал, либо пытался объясниться. Чонгук даже не давал ему лишней минуты, закрываясь в своей комнате.       Тэхён сначала держался, он мысленно посылал Чонгука к чёрту, называя истеричкой, которая всё преувеличивает. Это продолжалось всего два дня, он даже думал, что Чонгук скоро придёт и сам извинится за то, что переборщил. Но когда, стоя у зеркала, Тэхён улыбнулся и цокнул, не веря абсурдности его поведения, и проглотил таблетку метадона просто по привычке, даже не задумываясь о своём действии, он понял, что на самом деле не всё так безоблачно, как ему казалось. Тут же кинулся к унитазу, засунув пальцы в рот, и всё вырвал. Сел на пол, дрожа, и наконец ощутил то, что он теряет Чонгука. Сам того не осознавая.       В этот момент и начался кошмар Тэхёна. Он пытался заговорить с Чонгуком, пытался привлечь его внимание, даже пытался соблазнить. Но всё было тщетно. Поняв серьезность ситуации, боль немедленно поглотила Тэхёна. Днём он нагружал себя работой, засыпая на ходу, а по ночам не мог спать, его трясло, он не принимал уже три дня, но чувствовал, что хочет, он говорил себе, что это всего-лишь из-за тоски по Чонгуку.       Уже на утро четвёртого дня, смотря в зеркало, он обнаружил что там, в отражении, поселился чужой, исхудавший человек с запавшими щеками и красными, воспаленными глазами. «Просто устал», — твердил он себе, как заезженную пластинку. Просто много работы, просто недосып. Он почесал зудящую кожу на шее, стараясь игнорировать дрожь, пробиравшую все тело. «Это же не ломка, конечно, всё терпимо», — бормотал он, хватаясь за эту полуправду, как за спасательный круг. Сегодня он пропустил прием метадона, аргументируя это тем, что он ему и не нужен, и ломки никакой у него нет.       Рот пересох, а мысли путались, словно паутина. Все раздражало: свет, звук, собственное тело. Он окинул взглядом комнату: бардак, как обычно. Пустые пачки из-под чипсов, грязные тарелки, смятые чеки — хаос, идеально маскирующий главный беспорядок в его голове. «Завтра просто выпью одну таблетку, чтобы не злиться и не скучать по нему», — мысленно пообещал он, и тут же укололся этой мыслью, как ядовитой иглой. Он знал, что врет. Завтра он придумает новую отговорку, новый способ убедить себя, что контролирует ситуацию.       — Мне просто нужно немного отдохнуть, — повторил он, и голос его прозвучал подозрительно неуверенно. В глубине души, будто сквозь туман отрицания, он чувствовал, как подкрадывается липкий страх. Но признавать, что метадон его единственная опора — это признавать поражение. А этого он допустить не мог. Он просто…устал. И ему нужно… перетерпеть. Просто перетерпеть. До завтра. А завтра... он придумает что-нибудь.       Оказалось, что у него не осталось таблеток. Или их выкинул Чонгук. Не понятно. Мог ли Чонгук зайти в комнату в его отсутствие? Мысль, что он видел весь этот бардак, сводила с ума не меньше. Он выпил снотворное и уснул в слезах. Да, возможно, ему нужно была именно эта борьба в одиночку, без чьей-либо жалости, чтобы продержаться уже неделю без метадона. Однако каким-то странным образом его мозг генерировал мысль, что он вчера принял, и так каждый день. Или это был спасательный рефлекс, или он просто забыл, что так и было. Непонятно. Но одно ясно: лишиться запаха Чонгука и касания его рук оказалось хуже, чем ломка, голод, усталость и любое испытание, которое придумало человечество.       Спустя неделю Тэхён полностью растерял себя. У него уже были галлюцинации, где он обнимается с Чонгуком. Он не мог этого выносить и буквально приполз к комнате Чонгука.       — Чонгук… Мне так нужно, чтобы ты сейчас меня обнял. Пожалуйста, — он еле мог говорить, его тело изнывало от истощения.       — Тэхён, иди спать. Я к тебе не притронусь, — холодно послышалось за дверью.       — Хорошо. Ты победил. Я зависим. Я был. Ты хочешь, чтобы я это признал. Но я чист уже неделю. Ты же спрашивал, чист ли я… Да! Я чист. Пожалуйста… Просто обними меня… Ты не понимаешь, что мучаешь меня? Мне нужна твоя поддержка, я умираю без тебя.       В ответ он не услышал ни шороха. Сломавшись душевно в сотый раз, он поплёлся обратно, проглотил две таблетки снотворного и лёг на кровать. Сегодня ему было холодно. А ему никогда не холодно. Даже зимой он спал с открытым окном. Но сегодня… Даже самый горячий огонь не сможет его согреть. Потому что тот, кто это мог, окончательно отказался от него. Тэхён принял решение, что с утра позовёт Мэри помочь с вещами и съедет отсюда. Больше он не будет мешать тому, кому не нужен. Он лежал на подушке, а слёзы текли сами по себе, и так он и уснул.       Тем же вечером, когда Тэхён, с утра собравший вещи, ждал своего водителя, сидя на кресле-качалке во дворе и стараясь не думать о том, чтобы снова пойти к его двери, Чонгук вышел, чтобы вынести мусор. Заметив по дороге Тэхёна, он остановился. Тэхён уже подумал, что грядет потепление, когда он посмотрел в его сторону и произнёс:       — Шапку не забудь. Будет снег.       Тэхён подумал: «Что за бред, снег в апреле, он меня за придурка считает?» И фыркнув, продолжил сверлить глазами ворота, надеясь, что Мэри и водитель приедут быстрее, чем он сорвется и решит остаться.

***

      Чонгук не знал, что существует боль сильнее, чем та, что у он уже переживал. Оказывается, отталкивать любимого, когда ты буквально умираешь от тоски по нему, было хуже всего.       Когда Тэхён уехал, Чонгук не грустил. Его разрывало от злости. Он пытался делать вид, что ему всё равно, уверенный, что тот скоро вернётся, но маленькая мысль о том, что он ушёл навсегда, отравлявшая всё сознание, становилась сильнее.       Чонгук забежал в ванную, понимая, что он уже не в силах справляться. Он не знает, что правильно, а что нет. Может, вообще не стоило отталкивать его? Но это же сработало. А вдруг он его возненавидел? Пусть. Главное, что он здоров. Мысли нескончаемым ураганом терзали его сознание. И лучший способ их заткнуть, проверенный способ, находился прямо за стенкой. Он медленно прошёлся рукой по стене, не решаясь, надавил на нужную часть, после чего потайной шкафчик щёлкнул, чуть приоткрываясь. Сглотнув накативший ком, он вспомнил про своё обещание — никогда не резать себя. Но ведь Тэхён тоже предал его, он тоже соврал, он тоже притворялся. Так почему же Чонгук не может для простого успокоения сделать пару надрезов? Может.       Однако сегодня его решительности не благоволят обстоятельства. Он слышит звонок в дверь и, словно очнувшись от сна, рывком хлопает дверью ванной и выходит.       И снова Юнги… снова он не даёт ему свершить задуманное. Но на этот раз Чонгука больше волнует то, как измученно выглядит сосед.       — Привет, — холодно кидает Юнги, что у Чонгука аж живот сводит, и направляется в сторону своей комнаты.              — М-м? — Чонгук скрещивает руки на груди.       — Тэхён ушёл? — Юнги задал вопрос, даже не одаривая Чонгука взглядом. — Довел его?       — Я? Это вы все доводите меня. Да, ушёл, но оставил половину вещей, явно вернётся, — Чонгук приподнимает бровь, смотря на Юнги, который еле дослушав, заходит в свою комнату. — И это всё? — спрашивает он, прежде чем тот успевает закрыть дверь.       — Что? — устало спрашивает Юнги, стоя у еле приоткрытой двери.       — Привет? Это всё, что ты хотел сказать спустя недели игнора? — скулы Чонгука сводит от эмоций, переполняющих его.       Юнги, уже почти скрывшись в дверном проеме, лениво обернулся, окидывая Чонгука оценивающим взглядом с головы до ног.       — Боже, Чонгук, ты что, ждал, что я тебе серенаду исполню под окном с гитарой в руках? Или, может, станцую танец маленьких лебедей? — Юнги распахнул дверь, впервые взглянув в глаза Чонгуку. — Я вообще-то устал, в отличие от некоторых, кто, видимо, весь день посвятил разработке гениальных способов меня раздражать. Так что да, «привет» — это то мой максимум на сегодня. Разве что могу добавить: Пожалуйста, оставь меня в покое, если тебе дорога твоя жизнь. Но это уже за дополнительную плату. И кстати, с большим ударением на «Пожалуйста», потому что я на грани убийства, — он хлопает дверью прямо перед его носом.       — Ах… Я понял, Хосок узнал, что Тэхён уехал, и прислал на смену тебя. Вдруг я снова свихнусь, стану выкидывать мусор вовремя и держать дом в чистоте. Ведь это самая великая проблема моего брата, что я, блять, хочу быть собой, что я хочу жить в тишине и одиночестве, без идиотов, вроде тебя, которые постоянно пытаются кого-то исправить. Неужели я не дождусь момента, когда он сосредоточится на своей жизни и перестанет опекать меня, как ебаная поветуха, которая всё не может разродиться, — прокричал Чонгук в дверь.       Дверь приоткрылась, и Юнги с наигранным интересом приподнял бровь.       — Ого, Чонгук, а я уже думал, что не встречусь снова с этой версией тебя: пубертатника, который только научился дрочить и думает, что весь мир против него. Нет, серьёзно, ты прямо кладезь драмы. Знаешь, если бы платили каждый раз, когда ты воображаешь себе, что тебя кто-то пытается спасти, я бы уже купил себе остров, — Юнги скрестил руки на груди и облокотился об дверной проём. — И да, мне Хосок ничего не говорил, если тебе так интересно. Просто у меня тут внезапно оказалась комната. Знаешь, с кроватью и всем таким. Гораздо удобнее, чем диван в офисе, который, к твоему сведению, моя спина уже не выносит. Да, и чтобы ты знал, поветухи, в отличие от тебя, как раз-таки помогают что-то вытащить, а не захлёбываются в своих проблемах. Так вот, если ты хочешь просто поорать и помахать кулаками, выкладывай всё прямо, а не ходи вокруг да около, как трусливый щенок. Но предупреждаю: если ты надеешься, что я буду с тобой сюсюкаться, то ты ошибся дверью. Я на грани, чтобы надрать кому-то задницу, и мне надо выспаться.       Чонгук холодно усмехнулся, приближаясь к Юнги. Его взгляд скользнул по лицу старшего, цепляясь за каждый изъян, за каждую морщинку усталости.       — Знаешь, так забавно смотреть на тебя. Ты всё время пытаешься казаться крутым, но я вижу, как тебе одиноко. И если бы у тебя действительно был кто-то, кроме меня, то ты бы не ютился тут, как побитый пёс. Знаешь, мне даже немного жаль тебя. Немного, но жаль. Ты такой жалкий в своей попытке казаться сильным и независимым. А на деле мы оба понимаем, что ты просто никому не нужен. Так что давай, надирай свою задницу, Юнги. По крайней мере, это поможет тебе хоть немного почувствовать себя живым. Ведь кроме этого, у тебя ничего и не осталось.       Юнги оттолкнулся от дверного косяка, медленно приближаясь к Чонгуку. В его глазах не было ни тени тепла, только холодный, оценивающий взгляд.       — Погоди, дай угадаю… Пытаешься вывести меня на эмоции, чтобы я надрал тебе задницу? — Юнги усмехнулся, прищурив глаза и слегка наклонив голову.       — Ты промахнулся. Ты пытаешься меня задеть, играя на моём одиночестве и ненужности. Но проблема в том, Чонгук, что мне, в отличие от тебя, абсолютно плевать, что обо мне думают другие. Мне не нужна чья-то любовь и одобрение. Мне достаточно самого себя. А вот ты… Ты всю жизнь ищешь подтверждение своей ценности в глазах других. И именно поэтому ты сейчас здесь. Стоишь передо мной и пытаешься задеть, чтобы получить хоть какую-то реакцию. Чтобы я, наконец, увидел в тебе что-то большее, чем мебель. Но знаешь, Чонгук? Ты так и останешься мебелью. Потому что ты слишком боишься быть собой. Ты слишком боишься показать свою любовь к кому-то. Боишься показать, что я не безразличен тебе. И именно поэтому ты никогда не сможешь быть по-настоящему сильным. А теперь, если ты закончил свой дешёвый спектакль, я пойду спать. И не удивляйся, если завтра утром меня здесь уже не будет. Знаешь, иногда даже самый удобный диван надоедает.       Тишина повисла в воздухе, густая и напряженная. Чонгук, казалось, застыл, его лицо исказилось от ярости и унижения. Руки его сжались в кулаки, костяшки побелели.       — Что ты сказал? — прошипел он, его голос едва слышно.       Юнги лениво пожал плечами, сохраняя на лице пренебрежительное выражение. И подошёл к нему близко, шепча на ухо:       — Ну что, Чонгук? Ты ведь хотел, эмоций. Вот они, пожалуйста. Я только что унизил тебя так, как не унижал еще никто. Почему ты всё ещё стоишь и ничего не делаешь?       Не успел Юнги договорить, как Чонгук сорвался с места. Кулак его с силой врезался в челюсть Юнги, отправляя того на пол.       — Ого! Ахуеть какой удар! — Юнги скрючился от боли, но ухмыльнулся сквозь кровь.       — Закрой свой рот! — Чонгук схватил его за воротник, рывком поднимая и сжимая челюсть: — Я прикончу тебя голыми руками, если ты сейчас же не свалишь!       — Отсоси… — плевок кровью, — мой… — вздох, — хуй! — ухмыльнулся снова Юнги прямо ему в лицо.       Держа одной рукой его челюсть, Чонгук, задыхаясь от ярости, со всей силы снова ударил Юнги в область щеки, моментально рассекая ее.       — Я прикончу тебя! Сваливай! — громко зарычал он.       — Ах! А ты весьма не плох в этом, — Юнги пытался подняться с пола, залитого его же кровью, но все еще, как ни странно, оставался в сознании. — Надеюсь, тебе хоть чуть-чуть полегчало, — он откашлялся.       — Ты о чём? — Чонгук еле дышал от ярости, мысли путались.       — Брось, мы оба знаем, что тебе это нужно было… — задыхаясь, он дополз до стены, поджал колени к груди и посмотрел на него из-под лба. — Тебе надо было разбить кому-то лицо и надрать задницу, — он сплюнул кровью.       — Ты чокнутый? Клянусь, да! Ты чокнутый. Я не могу поверить, насколько ты омерзителен, — он пнул стол, нервно проводя руками по волосам. — Точно, я ухожу! Просто, блять, оставайся тут и делай, что хочешь! Я ухожу!       Он схватил телефон и направился к выходу.       — Только это ты и можешь, сбегать, — Юнги хрипло выкрикнул ему вслед.       Минуту спустя, переведя дух, Чонгук вернулся в комнату.       — Откуда ты вообще знаешь меня, и что я могу? Ты конченный придурок, — Чонгук стиснул зубы и пригрозил ему пальцем.       — Я? О-о-о, я много знаю о тебе, гораздо больше, чем ты сам! — он растянул губы в слабой улыбке и попытался подняться. — Например, то, что у тебя ахуенная ударка, — он указал на свою щеку и ухмыльнулся. Наконец, поднялся и, пошатываясь, зашёл в свою комнату и подошел к шкафу, оказавшись спиной к Чонгуку. — Знаю, что ты очень любишь экстрим, — он начал вытирать кровь первой попавшейся под руку футболкой. — Хоть и убеждаешь себя в обратном. Хоть и притворяешься интровертом, говоришь, что тебе не нравятся люди, и ты уверен, что тебе не нужны друзья… — он повернулся и посмотрел прямо ему в глаза, словно пытаясь прочитать его мысли.       — Ты поня…       — Стой, я ещё не закончил, — Юнги прервал Чонгука, который уже приближался к нему с открытой ладонью, словно готовясь дать пощёчину. — Ты боишься, что кто-то узнает о том, что ты читаешь слащавые книги. Слушаешь поп музыку, готовишь пирожное и безумно мечтаешь о большой семье, — он отбросил футболку и, шатаясь, взял с пола свой телефон. — Боишься того, что кто-то узнает, как сильно ты любишь секс. Да. Не смотри на меня, я слишком часто слышал, как ты дрочишь. Слишком часто видел, как ты вызывал эскорт. Представляю, как тебе сейчас сложно. Впрочем, на данный момент у тебя никого нет. Ты свободен. Иди и отдай должное своему организму. Гнев ты выплеснул на мне, а разрядиться помогут в клубе, — он сунул мобильный в карман и, не глядя, прошел к выходу, задев плечом Чонгука, остановился и окинул его быстрым взглядом — растерянного, злого, тяжело дышащего и смотрящего прямо перед собой, не решающегося даже повернуть голову. — А ещё я понял, что ты очень хорошо умеешь притворяться равнодушным. Я бы никогда не догадался, что так сильно тебя злю… Я польщен.       Он, покачиваясь, вышел в коридор. Звук захлопнувшейся двери заставил Чонгука вздрогнуть.       Наконец-то.       Наконец-то он может выдохнуть.       Наконец-то он сможет остаться один.       Наконец-то он сможет снова убедить себя, что всё, что сказал Юнги — ложь.       Ошеломленный тем, что только что произошло, Чонгук хотел спуститься в тренажерную, чтобы немного спустить гнев, но в дверь снова позвонили. Он закатил глаза и пошёл открывать, надеясь, что это груша для битья. Однако это оказался Чимин. И выглядел он слегка взволнованно.       — Что случилось? Что ты тут делаешь? — спросил Чонгук удивлённо.       — Я сделал ей предложение! — воскликнул Чимин дрожащим голосом, его руки тряслись.

*Flashback*

      Чонгук отпил глоток холодного РэдБула, прищурившись на закатное солнце, окрашивающее высокие небоскребы Сеула в оранжевые тона. Чонгук на часок заехал к Чимину на работу, и тот показал ему это место. Крышу Гэтсби, которая открывает вид на город. Он ухмыльнулся, глядя на Чимина, который сидел рядом, уставившись невидящим взглядом в кружку с остывшим кофе.       Чимин был последним человеком, от которого Чонгук ожидал таких страдальческих взглядов. Чонгук всегда знал его, как собранного и целеустремлённого.       — Эй, Чимин, ты в порядке? Выглядишь так, будто решаешь проблему глобального потепления, — подколол Чонгук, надеясь вытащить его из транса. Чимин вздохнул, словно выпуская остатки жизненной энергии.       — Не в порядке, Гук. Вообще не в порядке, — буркнул он, наконец отрываясь от своего напитка.       — Что случилось? На работе проблемы? — Чонгук нахмурился.       Чимин покачал головой.       — Нет, не работа. Это… это про Сонми.       — Сонми? Кто это?       — Девушка, которую я до недавнего времени даже не подозревал, что так люблю, — он выпалил грустный смешок.       Чонгук откинулся на спинку стула, пораженный. Чимин… влюблён? Это было неожиданно.       — Так, ладно, давай по порядку, — сказал Чонгук. — Кто она? Как вы познакомились? И почему ты сейчас выглядишь так?       — Она работала официанткой в клубе, — ответил Чимин, в его голосе промелькнула непривычная мягкость. — Она… она была, как глоток свежего воздуха. Знаешь, она просто хорошая… С ней всё становилось проще, светлее. Её улыбка… она могла осветить весь мир.       Чонгук присвистнул.       — Звучит серьёзно. И как всё началось?       — С лапши, Чонгук. С глупой лапши, — усмехнулся Чимин. — Я же терпеть не могу острое. Но она обожала мою фирменную лапшу с чили. Я готовил её только для неё, каждый вечер. И когда она благодарила… это было… что-то особенное.       Чонгук смотрел на друга и понимал, что он видит его совершенно с другой стороны. Чимин вдруг открыл для себя мир человеческих эмоций.       — Я не должен был, Гук, — сказал Чимин, его голос стал тише. — В моей работе нет места для чувств. Это… рискованно. Но я не смог устоять. Мы встречались тайком после смены. Это было безумие, но оно того стоило.       Он замолчал, погружаясь в воспоминания. Чонгук молчал, давая ему выговориться.       — А потом… всё сломалось, — продолжил Чимин. — Её уволили, и это было ожидаемо. В тот же день она сказала, что если я не уйду с ней, то могу забыть обо всём. И я не пошёл. Я не мог. Слишком опасно было оставаться и дальше в тайных отношениях. Спустя время я пытался с ней связаться, но… было бесполезно.       Чонгук знал, что подразумевает Чимин. Риск в его работе был реальным.       — Я нашел её, — сказал Чимин после долгой паузы. — Недавно. Случайно. Она работает в маленьком кафе, далеко от города. И она… она не хочет меня видеть, Гук. Говорит, что я постоянно был занят, что работа забирает всё моё время. Она не знает, чем именно я занимаюсь, но она устала от моей скрытности и неопределенности. Она хочет нормальной жизни, Гук. А я… я не могу ей этого дать, — Чимин посмотрел на Чонгука с отчаянием в глазах. — Я люблю ее, Чонгук. Но она хочет, чтобы я ушёл со службы. А я не знаю, смогу ли когда-нибудь. Я присягал. У меня есть обязательства. Честно говоря, отец хочет, чтобы я вышел из программы, он уже намекал на это, ему плевать на всё. Он хочет, чтобы я построил свою жизнь вдали от всего этого. Пол жизни прошло, мне уже тридцать, а я ничего не успел. Но меня не отпускают.       Чонгук молчал, переваривая услышанное.       — Так, — сказал Чонгук наконец. — Это сложная ситуация. Но что ты ей вообще говоришь о своей работе? Может, ей надо хоть немного понять, чем ты занимаешься?       Чимин вздохнул.       — Я ей говорю, что военный. Что у меня важные задачи. Но я не могу вдаваться в подробности. Это всё, что она знает.       — Сложно конечно, но неужели так всегда будет? Кто придумал правила? Вы что, не можете быть в отношениях?       — Наоборот. Можем. Мы должны сделать всё так, будто мы обычные люди, и живём в своих семьях. Однако у меня был проёб, я в чёрном списке. Во времена армии я пытался сбежать. Меня взяли, должны были убить, но вмешался наш капитан. Из-за меня даже стрельба была. И я даже не знаю, благодарен я или нет. Потому что жить такой жизнью — точно не моя мечта. Я корю себя за тот поступок, но с другой стороны, это была не моя вина. Короче… всё сложно. Но сейчас я, считай, умер и живу заново, обязан служить до сорока, пока подрастает мой преемник.       — Тогда уже поздно тебе будет заводить детей. И какая девушка будет ждать ещё десять лет?       — Не знаю. Поэтому мне и паршиво. Я не могу её отпустить, но и дать ей ничего не могу.

*End flashback*

      — Ты что? — Чонгук удивился.              — Да. Я сделал ей предложение, — Чимин потряс головой, словно пытаясь вывести самого себя из мира грёз. — Я серьёзно это сделал?       — Я тебя поздравляю, но нам точно нужно выпить, чтобы переварить это, — Чонгук почесал макушку, когда Чимин зашёл внутрь, пройдя мимо него.       — Что это такое? Откуда кровь? — Чимин ахнул. — Ты ранен?              — Нет, я просто… немного разукрасил морду Юнги.       — Извини? — Чимин опешил.       — Да. Он перешёл черту, — Чонгук схватил футболку, которой Юнги вытирал свою кровь, и кинул её на пол, ногой стирая пятна с пола.       — А где он? Что с ним? Неужели нельзя решить всё разговором? Вы что, дикари? — Чимин схватил телефон и начал набирать номер Юнги.       — Он, скорее всего, во втором доме. Если так переживаешь, иди проведай, — Чонгук зашёл на кухню, чтобы помыть руки.              — Хотя, да, что это я переживаю? Ему нужно было насыпать, а то чесалось в последнее время, — Чимин фыркнул, засовывая сотовый обратно в карман.       — Я о том же. А теперь рассказывай, что собираешься делать, жених хренов? — Чонгук ополоснул руки, еле сдерживая панику от вида крови на руках, стараясь не зацикливаться на этом.       — Ну во-первых, шафера я уже выбрал, — Чимин подмигнул. — А с остальным как-нибудь разберусь, — он улыбнулся.       Не успел Чонгук ответить, как свет погас.       Оба замерли.              — Что это было? — спросил Чимин, насторожившись.       Чонгук, привыкший к внезапным приступам тревоги, среагировал первым. Он оттолкнул Чимина в сторону и бросился к кухонному ножу. Чимин, с его военной подготовкой, моментально сориентировался, поддаваясь его чутью.       В ту же секунду дверь с грохотом распахнулась и в квартиру ворвались люди в чёрных масках. Их было четверо, двигались они быстро и профессионально.       — Всем лежать! Руки за голову! Не двигаться! — прорычал один из нападавших.       Чонгук, несмотря на страх, не подчинился. Он выскочил из-за угла с ножом в руке, целясь в ближайшего нападавшего. Чимин, оценив ситуацию, бросился следом, используя свои навыки рукопашного боя.       Завязалась короткая, но ожесточенная схватка. Чонгук, движимый адреналином, действовал яростно, но в темноте сориентироваться было не так легко. Чимин, несмотря на превосходящие силы противника, ловко уклонялся от ударов и наносил точные контрудары.       Однако нападавших было четверо, и они были хорошо вооружены. Один из них ударил Чонгука прикладом пистолета по голове. Чонгук потерял сознание и рухнул на пол.       Чимин, увидев, что его друг упал, пришёл в ярость. Он набросился на нападавших с удвоенной силой, но его тоже быстро скрутили.       — Тащите их обоих, — прорычал один из нападавших, вытирая кровь с лица от пореза ножом Чонгука. — Они доставят нам больше хлопот, чем мы ожидали.       Нападавшие связали Чонгука и Чимина, заклеили им рты и выволокли из квартиры.       Во дворе их ждал чёрный фургон без номеров. Чонгука и Чимина втолкнули внутрь. Двери захлопнулись. Фургон рванул с места, оставляя позади разгромленный мир Чонгука в виде его дома.

***

      Голова раскалывалась на части. Каждый удар пульсирующей боли отдавался эхом в висках. Чонгук попытался пошевелиться, но почувствовал, что его руки связаны за спиной. Он лежал на холодном, твёрдом полу, неприятный запах сырости и гнили щекотал ноздри.       Он открыл глаза. Вокруг царил полумрак. Единственным источником света была тусклая лампочка, свисающая с высокого потолка, отбрасывающая длинные, зловещие тени. Чонгук попытался сориентироваться. Он находился в огромном, заброшенном помещении. Стены были покрыты облупившейся краской и исписаны граффити. В воздухе витала пыль и казалось, что это место заброшено уже десятки лет.       Он попытался вспомнить, что произошло.       Чимин. Нападение. Фургон.       Где Чимин?       Чонгук огляделся. В нескольких метрах от него лежал Чимин, тоже связанный и без сознания. Чонгук попытался позвать его, но из горла вырвался лишь хрип. Рот был пересохшим, а клейкая лента плотно заклеивала губы.       Собрав последние силы, Чонгук начал двигаться. Он перекатывался по полу, пытаясь добраться до Чимина. Боль пронзала всё тело, но он не сдавался. Он должен был убедиться, что его друг в порядке.       Наконец, ему удалось подползти к Чимину. Он осторожно коснулся его плеча.       — Чимин... Чимин, очнись! — прошептал Чонгук, стараясь говорить как можно громче.       Чимин застонал и медленно открыл глаза. Его взгляд был затуманен, но он постепенно приходил в себя. Казалось, его сильно избили, видя в нём угрозу.       — Чонгук... Что... Что произошло? — прохрипел Чимин.       — Нас похитили, — ответил Чонгук. — Мы в каком-то заброшенном месте. Нужно выбираться отсюда.       Чимин попытался сесть, но его скованные руки не позволили этого сделать.       — Где мы? — спросил Чимин, оглядываясь по сторонам.       — Я не знаю, — ответил Чонгук. — Но это место мне не нравится.       Внезапно в дальнем конце помещения раздались шаги. Чонгук и Чимин замерли, затаив дыхание.       Из темноты показались двое мужчин в чёрных масках. Они приближались к ним медленно и угрожающе.       — Очнулись, значит? — произнёс один из них, насмешливо глядя на Чонгука и Чимина. — Пора поговорить.       Один из них достал из кармана нож и разрезал веревки, связывающие руки Чонгука. Чонгук изобразил облегчение, потирая запястья.       — Вставай, — прорычал мужчина.       Чонгук поднялся, делая вид, что ему жутко больно, в то же время осматриваясь в поисках выхода.       — Оставь его, — сказал Чонгук, показывая на Чимина. — Вы явно пришли за мной в мой дом, он просто гость, отпустите его.       Мужчина проигнорировал его, кивнув своему напарнику, который освободил Чимина.       В дальнем конце помещения открылась дверь. В комнату вошёл мужчина, одетый в дорогой костюм. Его лицо было жестким и надменным. Чонгук не знал его, но сразу почувствовал исходящую от него угрозу.       — Чонгук, не пытайся вырваться, это бесполезно, — произнёс он холодно.       — Кто вы? Что вам нужно? Давайте уже без прелюдий! — Чонгук дернул плечом, снова пытаясь вырваться из хватки громилы.       — Я? Ты меня не знаешь, но я дядя Минхо. Уж его-то ты точно знаешь, — он подмигнул своему человеку, давая указание на что-то.       — Минхо? Что происходит? Где он? Это он всё устроил? — Чонгук закипал от ярости.       — Он? Хах, он сейчас ничего не может устроить, полюбуйся на него!       Из угла вышел громила, толкая перед собой ещё одного пленника.       Чонгук ахнул. Это был Минхо. Его лицо и тело было избито, а глаза полны страха.       — Минхо! — закричал Чонгук, пытаясь вырваться из рук похитителей.       — Чонгук, не надо! — прохрипел Минхо. — Он сошёл с ума. Он думает, что я предал своего отца.       — Что вы несёте? Кого он предал? Его отца убили за неподчинение полиции! При чём тут Минхо? — Чонгук закричал.       Дядя Минхо усмехнулся.       — Не притворяйся. Ты знаешь, кто такой Минхо. Ты знаешь, что он предал моего брата.       — Что? О чём вы, чёрт возьми, говорите? — спросил Чонгук.       — Не строй из себя дурачка, — огрызнулся дядя. — Мой брат был убит во время той операции. И я уверен, что Минхо был причастен к этому. Он специально подставил его, чтобы занять его место.       Чонгук нахмурился. Он знал, что дядя ошибается. Минхо не предавал своего отца. Он был таким же ублюдком, как и отец, но точно не предавал его.       — Ты что, дед, с ума сошёл что-ли? Лично этими руками я выстрелил ему в ногу! Как он мог быть причастен к операции полиции.       — Заткнись! — взревел дядя. — Ты ничего не знаешь. Ты просто пешка в его игре. Я знаю, что вы сговорились!       — Это не так… Чонгук ненавидит меня, я сто раз тебе объяснял… Я не знаю, кто сдал отца, я не знаю, кто его убил… Прошу… — Минхо задыхался, лёжа на земле, кажется, его лёгкие уже были отбиты.       — Ты лжец! Ты всегда завидовал своему отцу. Хотел его власти. И ты готов был пойти на всё, чтобы её получить, — дядя закричал и, подбегая, снова ударил Минхо в живот. Минхо согнулся от боли и застонал, выплевывая кровь изо рта.       — Хватит! — закричал Чонгук. — Оставьте его в покое! Он ни в чём не виноват!       — Ты так уверен? Тогда докажи это. Докажи, что ты ненавидишь этого пса, и что вы не за одно.       Он кивнул своим людям, и те повалили Чонгука на пол, ставя его на колени, после чего вручили ему пистолет.       — Я хочу, чтобы ты убил его, — сказал дядя, указывая на Минхо. — Тогда я поверю, что ты не заодно с ним.       Чонгук застыл. Он не мог поверить своим ушам.       — Ты безумец! — закричал Чонгук. — Я никогда не убью Минхо!       — Ты отказываешься, Чонгук? — спросил дядя, его голос сочился разочарованием. — Ты готов умереть за этого предателя? — он пнул Минхо ногой, заставив того застонать от боли.       — Не за него. За свои принципы. Я никогда не убью человека. Можешь пристрелить меня! — Чонгук рявкнул.       Дядя лишь усмехнулся.       — Твоя верность трогательна, но бесполезна. Что ж, если ты так дорожишь жизнью этого мальчишки, я дам тебе другой выбор.       Он щёлкнул пальцами, и один из его людей притащил в комнату ещё одного пленника. Чонгук замер, увидев Тэхёна. Его лицо было бледным, на виске алела ссадина, а руки связаны за спиной.       — Тэхён! — вырвалось у Чонгука. Он отчаянно попытался вырваться, но тщетно. Его сердце успело разбиться на миллион кусочков.       Дядя Минхо злорадно улыбнулся, глядя на смятение в глазах Чонгука.       — Да, Чонгук, твой любимый Тэхён здесь, мои люди долго следили за вами, вы жили свою прекрасную жизнь, засунув моего брата в морг, но теперь вы все поплатитесь. Его жизнь теперь в твоих руках.       — Убей его, — он указал на Минхо, лежащего на полу. — Сейчас же. И я отпущу Тэхёна.       Второй похититель грубо толкнул Тэхёна к Чонгуку.       — Или... есть другой вариант, — продолжил дядя, ехидно улыбнувшись. — Убей Тэхёна. И я пощажу Минхо. Выбор за тобой.       Чонгук смотрел на протянутый ему пистолет, как на ядовитую змею. Его разум отказывался воспринимать происходящее.       — Я... я не могу, — прошептал Чонгук, чувствуя, как слёзы подступают к глазам.       — Время идёт, Чонгук, — прошипел дядя, приближая пистолет к его лицу. — Выбирай! Или я сделаю выбор за тебя.       Он поднялся на второй этаж, зазывая за собой своих людей, словно становясь зрителями интересного шоу.       В этот момент Чимин кинулся в их сторону, кидаясь на спину одному из охранников и выхватывая пистолет из его рук. Спустя секунду в Чимина прилетела пуля. Это был снайпер, коих тут было не мало.       — А вот вам урок, как делать не надо, — пафосно кинул дядя и сел на свой стул.       — Чимин! — все хором закричали, стараясь кинуться в его сторону.       Чонгук еле сдержал себя, чтобы не начать стрелять во всех подряд. Его сердце разбилось, увидев корчащегося от боли Чимина.       — Прости, Чонгук, у меня не получилось, — прошипел он сквозь стоны.       — Чимин! Идиот! Не двигайся! Просто не двигайся! Ты выберешься отсюда живым! Даже не думай сдаваться! Друг мой! Прошу! — Чонгук рухнул на колени и слёзы полились по его щекам. Казалось, жизненно важные органы не задеты, но это ничего не значило. Он может истечь кровью.       Громила потащил Чонгука обратно и поставил лицом к еле живому, лежащему на земле Минхо, и рыдающему на коленях Тэхёну.