disappearing — исчезая.

                  🎵 James Arthur — Train wreck.              Минхо замирает в ужасе, он в своей насыщенной событиями жизни видел сотню жестоких сцен. Но хуже, чем то, как один парень лежит без сознания на теле своего мертвого возлюбленного, он ещё не видел. Это разрывало душу на миллиарды атомов. Хотелось выцарапать себе глаза и стереть память, чтобы никогда больше не видеть эту картину.       Тишина, наступившая в секунду, кажется оглушительной, но внезапно её разрывает смех. Холодный, торжествующий смех дяди.       — Вот и всё, — произносит он, его голос сочится удовлетворением. — Ты сделал свой выбор, Чонгук. Выбор, который убил их всех. Это даже лучше, чем то, что предлагал я. Ты думал, что спасаешь их? — он встаёт над лежащими парнями, его взгляд полон непонимания. Но в этот момент всё меняется.       Внезапно раздаются громкие крики, лай собак и звуки выстрелов, но на этот раз других. В помещение врываются люди в форме, с оружием наперевес.       — Полиция! Всем стоять! Руки вверх! — раздаётся громкий голос.       Начинается хаос. Люди дяди в панике пытаются сопротивляться, но их быстро скручивают. Завязывается короткая, но ожесточённая перестрелка.       Дядя в ярости оборачивается, но его тут же валят на пол и надевают наручники.       Тэхён еле приподнимает веки, он не понимает, где он и что происходит. Видит, как полицейские окружают их, как оказывают помощь раненому Чимину и уводят его, еле живого, в машину скорой помощи. Сквозь пелену пробиваются непонятные звуки: приглушенный крик, стоны, какие-то невнятные голоса. Тэхён ничего не понимает, он чувствует лишь тяжесть. Давящую, удушающую тяжесть во всём теле.       — Ч… Чонгук — шепчет он из последних сил, пытаясь открыть глаза, чтобы найти его. — Г-де ты?…       Вдруг в его ноздри ударяет запах. Запах железа, перемешанный со знакомым и до боли любимым запахом… Чонгука.       Что-то не так.       Постепенно сознание возвращается, но оно мутное, искаженное. Тэхён не может пошевелиться, его веки снова тяжелеют, не может открыть глаза. Он чувствует, как его тело пронзает холод.       Звуки становятся громче. Он слышит крики, лай собак, топот множества ног. Что-то происходит.       Внезапно его резко поднимают, отрывая от чего-то мягкого и влажного. В лицо бьет яркий свет. Тэхён жмурится, пытаясь разглядеть, кто его держит.       Он видит только размытые силуэты людей в форме. Они что-то говорят, но он не понимает слов.       Его куда-то тащат. Он чувствует, как его тело волокут по полу, как бьются колени о что-то твёрдое.       Затем его поднимают и сажают во что-то с жесткими сиденьями. Рядом кто-то садится. Он чувствует знакомое тепло.       — Чимин? — шепчет Тэхён, пытаясь сфокусировать взгляд.       Перед ним расплывчатое лицо. Он не может разобрать черты.       — Чонгук? — снова шепчет он.       В ответ тишина.       Его хватают за руку и крепко сжимают.       — Тэхён, всё будет хорошо, — слышит он тихий голос.       Он не узнаёт этот голос. Он чувствует только страх.       Машина трогается с места. Тэхён откидывается на спинку сиденья и закрывает глаза. Он хочет проснуться. Хочет, чтобы всё это оказалось дурным сном.       Но он знает, что это не сон.       В следующий миг он просыпается в очень мрачном и холодном месте, вокруг суета, много раненых и стонущих от боли людей.       — Вы, блять, можете просто отвезти его в палату! Я вас лишь об этом прошу! — кричит вдалеке уже знакомый, но сломанный и отчаянный голос, который, он не уверен, но принадлежит Юнги.       — Вы очнулись? Не переживайте, у вас просто ссадины и шок, мы вас сейчас переведём в палату, всё будет хорошо, вы уже в безопасности, — женщина в медицинской одежде улыбается ему.       Тэхён смотрит на неё пустым взглядом. Что значит в безопасности? Как он может быть в безопасности, когда Чонгука больше нет?       Тэхён поворачивается и видит Юнги, который садится на корточки рядом с носилками, на которых кто-то лежит. Его лицо серьёзное, но глаза пусты, словно в нём отключили жизнь. Он медленно проходится рукой по голове лежащего, а после берёт его руку, сложенную на груди, и подносит к своему лицу. Тэхён еле может разглядеть их, но не узнать татуировки родного человека он не смог бы.       Тэхён замер. Не было ни крика, ни слёз, ни даже дрожи. Время остановилось. Он просто смотрел. Его взгляд был прикован к телу Чонгука, но он ничего не видел. Или, скорее, не хотел видеть. Полицейские, врачи, шум… всё это было где-то далеко, за пределами его сознания.       Он слышал обрывки фраз, чувствовал, как кто-то трогает его, пытается что-то сказать. Но всё это было неважно, нереально. Его глаза оставались неподвижными, взгляд был устремлён в одну точку, но словно сквозь неё. Он не моргал, не дышал, казалось, даже сердце перестало биться. Он превратился в статую, в бездушную куклу, застывшую в ужасе перед невыносимой правдой. Его лицо было лишено всякой мимики. Ни боли, ни страха, ни отчаяния. Только пустота. Пустота, поглотившая все его чувства, все его мысли, всю его жизнь.       Он был мёртв внутри. Чонгук забрал с собой не только свою жизнь, но и Тэхёна. И теперь его тело осталось тут, он один, в этом холодном, безжалостном мире, с зияющей дырой в сердце и с пустотой в глазах. Он больше не был Тэхёном. Он больше не был никем.       Дальше темнота.       Небытие.       Ни звука, ни чувств, ни мыслей.       А потом… обрывки...       Его пытались привести в чувства, но он, словно не желая жить, падал в обмороки, его душа не была способна выдержать груз этой боли. Он словно попал в ад, где его мучают до смерти, он умирает, а потом его основа воскрешают.       Время длится неумолимо, он теряется в нём, теряется в пространстве. Иногда он открывает глаза и видит рядом Мэри. В слезах и растерянную. Но больше никого.              Белые стены давят. Запах лекарств проникает в каждую клетку тела. Тэхён смотрит в потолок, не моргая. Он уже давно здесь. День? Два? Время потеряло смысл. И снова никто не приходит.       Мысль пронзает его, как осколок льда:       Они готовятся.       Не к его выписке. Не к его выздоровлению. К чему-то другому. К чему-то окончательному.       К похоронам. К его похоронам.       Имя Чонгука не произносится вслух. Но Тэхён чувствует его в каждом вздохе, в каждой капле, падающей из капельницы. Он знает. Но признать это... невозможно.       Слабость сковывает тело, словно цепями. Он не может пошевелиться, не может закричать. Он просто лежит и ждёт. Ждёт неизбежного.       Вдруг, что-то меняется. Внутри Тэхёна вспыхивает искра. Не гнева, не отчаяния. А... воодушевления.       Наконец Тэхён находит в себе силы привстать на локти, и замечает Мери, которая закрыв лицо руками, сидит, облокотившись на свои колени. Её нога нервно дрожит, и она тяжело вздыхает.       — Мэри… — еле слышно произносит Тэхён, заставляя ту подпрыгнуть, и тут же подбежать к себе.       — Тэхён! Как ты, золото? — она трогает его голову, проверяя температуру. — Вроде уже не горячий, ты в порядке? Мы не могли сбить тебе температуру, у тебя были судороги, — она гладит его по лицу, вглядываясь в красные глаза.       — Я-я… в порядке… — он ложится обратно на подушку, обессиленный. — Где он? — Тэхён отводит взгляд, словно не хочет знать ответ на свой вопрос.       — Тэхён, милый, давай ты выздоровеешь и мы обо всём поговорим, тебе надо отдыхать, всё будет хорошо, мы…       Тэхён её прерывает на полуслове:       — Ты принесла мою одежду? — он смотрит в окно и видит небо, разрывающееся от грозы, словно поддерживая прожигающую боль в душе Тэхёна.       Мэри игнорирует его вопрос и продолжает:       — Давай я позову врача, нам нужно…       — Похороны. Они сегодня, не так-ли? — он переводит взгляд на неё, а потом на костюм, который лежит на соседнем стуле.       Тэхён сразу понял: она ждала, что он, возможно, придёт в себя и поедет на похороны. В этом была вся Мэри, она всегда знала, что нужно Тэхёну, понимала, что даже если ему плохо, он никогда не простит себе и всем вокруг, если пропустит похороны Чонгука.       Его глаза широко раскрываются. Губы дрожат. Он чувствует прилив сил.       — Я должен, — шепчет он, его голос хриплый, но решительный. — Я должен достойно проводить его. Я не могу опоздать на своё последнее свидание.       — Хорошо, я знаю… подожди, я позову врача и мы поговорим, нам надо всё предусмотреть, — Мэри выбегает из палаты, направляясь в кабинет врача.       Тэхён тут же срывает с себя капельницу, игнорируя острую боль в руке. Медленно, с трудом, он садится на кровать. Голова кружится, но он не останавливается.       Встаёт с кровати, шатаясь. Ноги не держат, но он упирается в стену и начинает двигаться к стулу с костюмом, с трудом натягивает брюки поверх больничных штанов. Снимает с себя рубашку и прижимает её к вене, останавливая и вытирая кровь, после чего отбрасывает в сторону. Натягивает белую рубашку и чёрный пиджак. Взъёрошивает волосы, улыбаясь своим воспоминаниям о том, как сильно Чонгук любил его волосы, как он их нюхал и трогал постоянно.       Он выходит из палаты, оставляя за собой смятые простыни в крови. Идёт по коридору, бормоча себе под нос что-то невнятное, держась за бок, чувствуя сильную боль в рёбрах.       Медсестра замечает и бросается к нему, пытаясь остановить.       — Что вы делаете? Вам нельзя вставать! — кричит она, хватая его за руку.       Тэхён смотрит на неё, его глаза сияют странным, нездоровым блеском.       — Я должен, — говорит он, его голос полон решимости. — Я должен сделать всё идеально. Для него.       Он отталкивает медсестру и продолжает идти, словно лунатик, ведомый одной лишь целью.       — Я разберусь! — Мэри хватает его за руку и даёт опереться на себя. — Не волнуйтесь, я его привезу вечером, — кричит она доктору, который остаётся без слов.

***

      Тэхён смотрит в окно, но ничего не видит. Городские огни сливаются в один размытый поток, отражаясь в его пустых глазах. Обычно в это время светло, но сегодня словно всё погасло, дождь смывает собой остатки всего светлого, что оставалось. Тэхён отвернулся от мира, а мир отвернулся от него.       В голове царит тишина, но эта тишина оглушительнее любого крика. Это тишина смерти. Тишина пустоты. Тишина, в которой нет Чонгука.       Он сжимает руки в кулаки, пытаясь унять дрожь, но это не помогает. Его тело дрожит, как осенний лист на ветру.       Он нервно дёргает ногой, словно пытаясь убежать от самого себя. Ритм ускоряется, становится неконтролируемым. Он чувствует, как внутри нарастает паника.       — Скоро приедем? — спрашивает он, его голос хриплый и тихий.       — Ещё немного, — отвечает Мэри тихо.       Ему кажется, что дорога тянется бесконечно. Каждый метр — это мука. Каждая секунда — вечность. Он хочет, чтобы это закончилось. Хочет, чтобы всё закончилось.       Наконец, машина останавливается.       — Приехали, — говорит Мэри, её голос звучит отстранённо.       Тэхён выходит из машины. Холодный воздух обжигает лицо. Он смотрит на ворота кладбища. Они кажутся огромными, зловещими.       Он стоит перед ними, словно перед вратами ада. Делает глубокий вдох и входит внутрь.       Первое, что он чувствует — к нему подбегает отец и обнимает его. Он ведёт его за руку к месту церемонии. А Тэхён еле может держаться на ногах, на секунду представив, что отец ведёт его к алтарю, где его ждёт Чонгук в белом костюме с широкой улыбкой и безграничной любовью в глазах.       Однако приводят его совсем не к алтарю. Он становится напротив закрытого гроба, рядом с Хосоком, который даже не одаривает его взглядом и, опустив руки, пытаясь сдержать дрожь, медленно поднимает взгляд на ящик, в котором теперь лежит весь его мир. Он отдал бы всё, что есть на этой Земле и за её пределами, чтобы залезть внутрь и дать закопать себя с ним. Но даже на это он не имеет права. Теперь он ни на что не имеет права.       

***

      Первая стадия: Кататония.       Симптомы:       1. Человек становится немым и неподвижным. Он может часами сидеть или лежать в одной позе, не реагируя на внешние раздражители. Его взгляд пуст, словно устремлен в никуда.       2. Он не ест, не пьет, не спит. Его тело слабеет, но он не чувствует голода или усталости. Он словно замер во времени, застряв в моменте утраты.       3. Внешне он может казаться спокойным, но внутри него бушует ураган. Отчаяние, боль, гнев, вина — все эти эмоции переполняют его, но он не может их выразить.

***

      Звуки плача, приглушенные голоса, шелест листьев на ветру — всё это доносилось до него словно сквозь толщу воды.       Он видел гроб, усыпанный цветами. Знал, что там лежит Чонгук. Но не чувствовал ничего. Пустота, холод, безразличие. Его взгляд был устремлен в одну точку, на крышку гроба, но он не видел её. Он видел лишь темноту, беспросветную и всепоглощающую.       И гортензии… белые гортензии…       Флорист был прав… Гортензии умирают раньше всех.       Казалось, большей боли сердце не способно вынести, но оно какого-то чёрта продолжало биться.              Люди подходили к нему, выражали соболезнования, трогали его за руку. Но он не реагировал. Не отвечал, не кивал, даже не моргал. Его лицо было маской, лишенной всякой мимики.       …И о Боже, как же холодно ему было, настолько, что он чувствовал, как руки и ноги отнимаются. Внутренности сжимались от пронизывающего холода. Живот, в котором когда-то были бабочки, превратился в комок сжигающей боли.       Он стоял неподвижно, словно статуя, высеченная из камня. Его глаза были широко раскрыты, но в них не было ни жизни, ни мыслей. Дождь стекал по его лицу, обжигая.       Когда гроб начали опускать в землю, он даже не вздрогнул. Он просто продолжал смотреть в одну точку, не отрываясь, не мигая. Его взгляд был пустым и безжизненным, словно он сам уже был мёртв.       В этот момент он был не Тэхёном, а лишь оболочкой, лишенной души и сердца. Чонгук забрал с собой всё, оставив лишь пустую форму, неспособную ни чувствовать, ни любить, ни жить. Он был кататоником, запертым в своём собственном кошмаре, из которого, казалось, уже никогда не сможет выбраться.       Началось засыпание обмокшей от дождя земли на гроб. Звук падающей земли был глухим и монотонным, как удары метронома, отсчитывающего последние мгновения жизни Чонгука.       Сквозь этот глухой звук он услышал разрывающий крик матери Чонгука, которая упала прямо в грязь и истошно рыдала, умоляя сына вернуться.       Тэхён резко заморгал,и глубоко вдохнул, словно приходя в чувства после того, как чуть не утонул. Он хотел подойти к ней, хотел обнять, что-то сказать, но его собственное тело не подчинялось ему. Казалось, если он перестанет быть сторонним наблюдателем, огонь боли сожжёт его тут же. Самосохранение играло с ним злую шутку.       Тэхён хладнокровно перевёл взгляд обратно на могилу. Он знал, что там, под слоем земли, лежит его любовь, его боль, его проклятие. И он ничего не мог с этим поделать. Ничего, кроме как до последней секунды проводить его взглядом.       Он не может ничего поделать с матерью того, кого любит. Он не может обнять брата того, за кого готов был умереть.       Он не может забрать лопату у промокшего до ниточки Юнги, который рыл землю, словно это было то, от чего зависит его жизнь.       Он не мог подставить плечо Чимину, который встал со своей коляски и стоял, облокотившись об Намджуна.       Он мог думать только о том, что сейчас запрыгнет в эту яму, раскинет землю голыми руками, откроет крышку гроба, поцелует его и ляжет рядом.       — Все кончено, — прошептал Хосок самому себе. — Больше ты не будешь страдать, мой несчастный братик.       Тэхён не верил в это. Он не верил ни во что. Всё, во что он верил, умерло вместе с Чонгуком.       — Он был так молод, — послышался голос какой-то женщины, стоявшей позади. — Такой добрый мальчишка.       — Он был очень хорошим начальником, скольким людям помог. Вот недавно он оплатил операцию уборщице с нашего отдела, она болела раком, — прошептал ещё один голос.       — Братишка. Слышишь? Ты оставил след. Ты боялся не принести пользу и умереть бессмысленной смертью. Ты спас своих друзей, и не только их. Ты всегда пытался спасти всех, кроме себя… Ты стольким помогал. Я так горд звать себя твоим братом, — Хосок смотрел на могилу брата, шмыгая носом. Его шёпот был почти беззвучным, лишь Тэхён и стоящая рядом Хэин могли услышать это.       — Тэхён? Бросишь землю? — спросил Намджун, протягивая ему лопату.       Он шутит? Бросить землю на Чонгука? Закопать его своими руками? Никогда.       Он остался на месте, даже не шелохнувшись.       — Тэхён-а, может, присядешь? — спросила Мэри, мягко касаясь его плеча. — Тебе нехорошо.       — Он в шоке, — услышал он шепот матери Чонгука, которая вернулась, вставая на своё место. — Оставьте его в покое.              Тэхён повернулся в её сторону, наконец отрывая взгляд от места, где только что закопали его душу.       — Почему вы не дали мне попрощаться с ним? — серьёзно спросил Тэхён.       Сэён в миг прикрыла рот рукой и начала рыдать с новой силой, сокрушаясь.       — Эй-эй… — Чимин кинулся в сторону Тэхёна настолько быстро, насколько ему позволяла раненная нога и костыли. — Тише! — он положил руку на плечо Тэхёна и сжал, всматриваясь ему в глаза.       — Что? Почему я должен молчать? Откройте мне гроб! Я хочу попрощаться! — указал он строго, но Юнги тут же схватил его и прижал к своей груди, затыкая рот.       — Заткнись! Пока я не сломал тебе хребет, — шипит Юнги ему на ухо.       — Я хочу увидеть его, — шепчет Тэхён убирая руку Юнги и всматриваясь в его красное и намокшее лицо.              Юнги долго молчит, прежде чем произносит то, что и ему самому с трудом даётся:       — Он выстрелил себе в голову. Мы хороним его в закрытом гробу.       Тэхён застывает в тихом ужасе. Дальнейшая церемония проходит мимо него. Он просто стоит, снова застыв на месте. И теперь уже кажется навсегда.       Гроб полностью перекрыт землёй, и на этом разбивается крупица надежды, которая таилась в сердце Тэхёна.               Сэён, держась за Дэхёна, подходит к могиле и кладёт на неё букет белых гортензий. Слёзы текли по её щекам, но она молчала. Её взгляд был полон боли и отчаяния.       Люди уходят один за другим, Сэён буквально уносят на руках, и остаются только Юнги с Чимином, которых Тэхён также не замечает.       — Мэри, ты можешь идти, мы отвезём его домой, ему нужно быть с семьей. Врачи сейчас ни к чему, это душевная боль, — заключает Чимин, сидя на своей коляске, и кивает Мэри, которая, поклонившись и соболезнуя, идёт обратно к машине.       — Ты тоже поезжай, тебе надо в больницу. Мы с ним как-нибудь справимся, — Юнги поправляет цветы на могиле Чонгука, которые бесконечно сползают из-за дождя.       — Тэхён… — Чимин смотрит на него и сглатывает накатывавший ком. — Будет больно. Очень. Сегодня ещё не предел. Но помни, мы теперь вынуждены жить дальше. Мы не имеем права опускать руки. Мы должны жить за него. Он хотел этого для нас.       Чимин получает в ответ лишь тишину, и с разрывающимся сердцем машет медбрату, чтобы ему помогли поехать обратно в больницу.       Юнги опять складывает цветы, сползшие с небольшого холмика из земли над гробом Чонгука, и садится на корточки. Продолжая рассматривать то, как они снова сползают.       — Чёрт возьми! Чонгук! Твою мать! Эти ебучие гортензии, то, что ты любил! Закрой свой рот и оставь их там, куда я поставил! — он рычит и в порыве ярости начинает уже втыкать стеблями в землю эти самые гортензии. Его плечи дрожат и он плачет, всхлипывая. — Твою мать! Твою мать! Почему ты такой упрямый?! Ты снова выставил меня бесполезным придурком! Я не смог тебя спасти! — он кричит, его голос раздаётся по всему периметру.       Тэхён, до этого не проронивший ни капли, наконец ощущает одинокую слезу, стекающую с его щеки. Это даже не эмоция. Это уже тело. Оно само начинает распадаться.       Он вдруг хмурится, смахивая эту самую слезу, и расправляет свои плечи.       — Юнги. Поехали домой, — холодно произносит Тэхён.

***

      Наконец, Тэхён видит ворота дома и выходит из машины вслед за Юнги.       — Ч-что происходит? — спрашивает он у него. — Почему тут оцеплено всё?       — Это место преступления. Тут похитили Чонгука с Чимином, — Юнги рывком стягивает жёлтую ленту со входа у ворот. — Не волнуйся, проходи, — он швыряет конусы и ленты по пути, освобождая его для Тэхёна.       Увидев сломанную входную дверь, Тэхён замирает. Он словно воссоздает эту картину в своей голове.       — Эти ублюдки сломали дорогую дверь, — Юнги швыряет в сторону обломки.       — Они… сопротивлялись? — Тэхён смотрит на размазанное пятно крови на полу, обведённое линией.       — А ты как думаешь? Этот упрямец сдался бы просто так? — Юнги достает простыню из своей комнаты и кидает на это место, скрывая его. — Не волнуйся, это кровь похитителей.       — Ты можешь получить за порчу улик, — Тэхён цокает и облокачивается о стену, наблюдая за тем, как Юнги скрывает все следы отметок полиции.       — Видеть не могу эту хуету, — Юнги швыряет свою футболку на очередное пятно крови, открывая дверцу одного из шкафчиков в коридоре, и достаёт виски, наливая в стакан. — Все эти расследования ебучие.       — Но это надо, чтобы воссоздать картину…       Не успевает Тэхён закончить, как Юнги, отпив глоток, швыряет стакан в стену.       — Воссоздать что? Что они смогут сделать теперь? Его уже нет! Дальше мне похуй! Даже самое невъебучее расследование не приведёт к исправлению того, что уже случилось. Похуй! — он вскидывает руки в воздух и заходит в свою комнату, хлопнув дверью.       Тэхён даже не вздрагивает от грохота стакана. Он уже не испугается, наверное, ничего в этой жизни.       Он оглядывается и вспоминает каждый миг, проведённый с Чонгуком в этом доме. Каждый уголок, каждая деталь напоминает о нём. Он долго стоит, не двигаясь. Ему комфортно в этом состоянии. Он хотел бы всю жизнь провести в этом трансе, где воспоминания одно за другим воспроизводятся в его голове. Он кидает взгляд на дверь в его комнату и понимает, что теперь это его пристанище. Дом уже погружается в мрак ночи, и лишь слабый свет луны освещает его.       Спустя некоторое время из комнаты выходит Юнги и вздрагивает, увидев Тэхёна, стоящего на том же месте, где он его оставил три часа назад.       — Ты… что ты тут делаешь? С тех пор стоишь тут? Не сходи с ума. Иди спать! — Юнги толкает его.       — А? — словно очнувшись от сна, он смотрит на Юнги.       — Ты тут стоишь уже часа три, иди спать говорю.       — Я-я… да… я не знаю пароль от его двери, — Тэхён пытается казаться вменяемым.       — Хочешь спать там? Ну да… конечно, ты хочешь спать там. Ноль три двенадцать, — произносит Юнги и, схватив ранее оставленную бутылку виски, заходит обратно в комнату.       Тэхён, словно пьяный, подходит к двери и набирает код.

***

      Стадия вторая: Точка невозврата.              Симптомы:       1. Триггер-Ассоциотивное разрушение.              2. Самоистязание.              3. Расщепление личности.

***

      Тэхён стоит в дверях комнаты Чонгука, словно боясь переступить порог. Его глаза мечутся по идеальному порядку, цепляясь за каждую деталь, словно ища в ней спасение. Но спасения нет. Есть только память, и она причиняет невыносимую боль.       Он заставляет себя войти. Шаг за шагом, словно ступая по битому стеклу. Комната встречает его запахом Чонгука, который превращает кровь в его жилах в смесь лавы из боли. Запах чего-то неуловимого, личного, что нельзя описать словами. Запах дома. Запах любви. Запах, который теперь навсегда останется с ним, как незаживающая рана.       Он прикасается к вещам Чонгука, словно к святыням. Проводит пальцами по корешкам книг, которые они читали вместе. Открывает шкаф и погружает лицо в его одежду, пытаясь вдохнуть в себя хоть немного Чонгука. Хочет почувствовать его тепло. Но всё тщетно. Он чувствует только холод и пустоту.       Идёт в сторону ванной и замечает полотенце на полу. И вот он, миг, когда его мир рушится.       Полотенце. Простое белое, махровое полотенце. Но в этой комнате, в этой обстановке оно становится символом всего, что Тэхён потерял. Полотенце, которое никогда бы не валялось на полу, будь тут Чонгук. Полотенце, которое он явно бросил в сильной спешке. Полотенце, которое означало, что больше никто и никогда не придёт его подобрать. Полотенце, которое всё ещё хранило запах Чонгука, которое всё ещё оставалось влажным.       Это не просто полотенце. Это оскорбление. Это предательство. Это доказательство того, что Чонгука больше нет.       Что-то ломается внутри Тэхёна. Словно рвётся последняя нить, удерживающая его в реальности. Он больше не может сдерживать боль.       Он падает на колени, как подкошенный, и издаёт тихий стон, идущий из глубины разрывающегося сердца, медленно переходящий в душераздирающий крик. Хватается за полотенце, словно за спасательный круг. Прижимает его к лицу, пытаясь впитать в себя его запах, продолжая истошно кричать.       — Чонгук! — его голос срывается, захлёбываясь слезами. — Чонгук! Вернись!       Он дрожит так сильно, словно груз всего мира положили на его спину.       Он начинает биться головой о пол с такой силой, что в глазах темнеет. Ему всё равно на боль. Он хочет почувствовать хоть что-то, кроме пустоты.       — Это не может быть правдой! — вопит он. — Ты бы никогда не оставил полотенце на полу! Никогда! — он поднимает полотенце и начинает вытирать им лицо, пытаясь стереть слёзы, которые не заканчиваются. — Смотри! Я не плачу, видишь? Прости, но только вернись, пожалуйста. Прошу! Чёрт возьми! Прошу-у-у! Чонгук! — он вопит так, будто его тело разрезают очень тупым ножом, на мелкие кусочки. — Я люблю тебя! — кричит он. — Я люблю тебя больше всего на свете! Почему ты оставил меня?       Он обнимает полотенце и качается из стороны в сторону, словно маленький ребёнок, потерявший свою маму. Он шепчет имя Чонгука снова и снова.              — Тэхён! — в комнату влетает Юнги. — Нет, нет, нет! Что ты творишь? — он кидается к нему и приподнимая с пола, берёт его лицо в свои руки. — Ты что творишь? Как ты можешь так легко сломаться?       — Юн… он… Юнги! Это всё из-за меня! Он умер вместо меня! Я принёс в его жизнь всех этих людей. Если бы не я, он жил бы своей спокойной жизнью. О Боже! Поехали! Прошу, поедем обратно! Мы оставили его там! Он там один! Дождь… грязь… он ненавидит грязь! Мы должны поехать за ним, как мы могли засунуть его под землю и вернуться? О Боже! Что я натворил! Я должен забрать его оттуда! Он мёрзнет! — его трясет так сильно, что Юнги еле мог держать его.       — Успокойся! Мы никуда не поедем! Его там нет. Там только оболочка. Его душа на небесах. Успокойся! — Юнги пытается подбирать слова, чтобы привести его в чувства.       — Я убил его. Я убил Чонгука! Чонгу-у-у-к! Прошу! — он заливается слезами.       — Ты хоть понимаешь, что говоришь? Не делай этого хотя бы в его комнате! Ты хочешь, чтобы дух этого мудака пришёл и отпиздил нас за то, что мы заляпали слезами его ковёр? Вставай давай, идём, тебе надо умыться.              — Нет-нет-нет! Умоляю. Я всё разрушил. Это всё я! Убей меня! Прошу! Похорони меня рядом с ним. Я разрушил ваш мир. Юнги! Вы были друзьями, вы жили в своём уютном мире. Я должен был продолжать наблюдать за вами через его дневник. Я был самым большим эгоистом, самым большим придурком в мире, я разрушил ваш мир. У кого мне просить прощения? У кого? У того, кого больше нет? У кого? Я могу только у тебя! — он срывается с его рук и падает на пол, кланяясь ему в ноги. — Умоляю! Прости! Прости меня, Юнги, я отобрал его у тебя. Прости, прошу! Мне так жаль! — его голос давно сорван, а на его месте истошный и отчаянный крик.       — Чёрт! — Юнги хватает его и волочит за собой, заходит в свою комнату и, приподняв за талию, сажает на край ванной. Достав душевой краник, он мигом обливает Тэхёна, который продолжает рыдать, не успокаиваясь. Юнги старается держать себя в руках, но когда даже вода не работает, которая уже намочила и его самого, он закрывает краник, замерев на секунду и замахиваясь, и даёт Тэхёну пощёчину, после чего хватает его удивлённое лицо в руки, сжимает челюсть.       — Нет! — шипит он ему в лицо. — Нет. Ты понял? Нет! Я не прощу тебя. Потому что ты прав. Ты вошёл в нашу жизнь и всё перевернул вверх дном. Поэтому… ты… будешь делать то, что я говорю!       Тэхён всхлипывает, не переставая заикаться.       — Ч-что?       — Да. Ты должен заслужить прощение! Поэтому сейчас ты залезешь в эту ванную и спокойно искупаешься. После этого ты наденешь одежду, которую я принесу, помолишься за его душу перед сном и ляжешь спать! А завтра… завтра ты, мать твою, сделаешь всё, чтобы выжить и быть тем, кто заслужил его жертву, — он отбрасывает его в сторону, разворачивается и направляется к выходу, но голос Тэхёна его останавливает.       — Ты не понимаешь. Мы… мы расстались на плохой ноте, я его предал, мы были в ссоре. Он ушёл в самый худший период наших отношений. Я… — он снова начинает дрожать и плакать, но тут Юнги разворачивается и со всей силой бьёт кулаком в зеркало над умывальником, разбивая его и свою руку, от чего Тэхён замирает на месте.       — Посмотри на моё лицо! — он дрожащей и истекающей кровью рукой указывает на своё лицо. — Посмотри! Ты видишь это? Видишь синяки? Знаешь, откуда они? Это он. Последнее, что мы сделали перед его смертью, это разорвали друг друга морально и физически. Мы в жизни не ссорились так сильно. Он избил меня. Я думал, что делаю это ради него. Даю ему спустить гнев на себя. Но я сделал это ради себя. Мне нужно было, чтобы кто-то разрядил меня, чтобы вызвал во мне эмоции. Чтобы заставил меня чувствовать что-то, кроме боли и пустоты. Теперь понимаешь? Видишь? В конкурсе среди тех, кто попрощался хуже, выигрываю я, Тэхён. Не ты, — кажется ещё минуту и Юнги сломается прямо тут, разрыдавшись, но он держится.       — Ради всего святого, искупайся и ложись спать, — уже спокойнее приказывает он, после чего выходит из ванной, захлопнув за собой дверь.