disappearing — исчезая.

      POV Тэхён.

      Больничный потолок казался мне иногда разным из-за того, что я слишком долго сверлил его взглядом, утопая в своих мыслях.       Уже неделя прошла с той ночи, когда я узнал о чувствах Юнги к Чонгуку, но ни на секунду мою голову не покидали мысли об этом признании.       Сеансы с Сэм прекратились. Казалось, она сдалась, однако это было не так, на групповые меня всё таки заставляли идти. Наверное, они полагали, что это единственный раз за неделю, когда я нахожусь в компании людей, и нельзя лишать меня этого. Что-ж, если это означало, что из-за бунта меня не будут пичкать сотнями лекарств, которые заставят забыть о моей ненависти к самому себе, я не против.       Да. Именно так. Он смог добраться до моего мозга. Он вытащил это из меня. Не знаю, внушил ли он мне, что я ненавижу себя сильнее, чем возможно вообще, или это и в правду всегда так было, но поддался я очень быстро.       Я верю в это. Он прав. Я всегда делал всё из ненависти к себе. Всё, что я делал, было прикрытием. Я истощал самоуверенность и самовлюбленность, но это было не так. Я никогда не пробовал сделать что-то, потому что я люблю себя и заслуживаю этого. Это всегда было — я ничтожен, и сделаю что-то, чтобы заслужить любовь людей.       Я никогда не воспринимал любовь и признание людей к себе всерьёз, не чувствовал себя звездой только потому, что не мог поверить, что это посвящено мне, что я заслуживаю этого, что я стою всех тех приятных слов. Я просто воспринимал это на чужой счёт, будто это адресовано кому-то другому, но точно не мне. Потому что я не заслуживаю. Именно поэтому я всегда оставался приземлённым. Именно поэтому я не мог находиться долго в обществе людей, которые мной восхищались, потому что просто-напросто не верил.       Но в одном он был не прав. Я люблю Чонгука так сильно, что ни одна ненависть это не затмит. Я люблю его.       И я ненавижу Юнги. Ненавижу за то, что он любил его тоже. Что он любил его так сильно, что готов был отпустить. Он любил его так сильно, что буквально исчез из нашей жизни, лишь бы не мешать. Я ненавижу его. И эта ненависть переполняет настолько, что я не хочу больше пить никакие лекарства, я хочу её чувствовать. Впервые я хочу ненавидеть кого-то, кроме себя.       Но. Чонгук умер.       Он умер.       Я не могу принять это. Я не верю этому. Я не принимаю эту мысль. Как бы много я себе не повторял эти два слова, они не перестают рвать меня на куски — Чонгук умер.       Я могу кушать и прокручивать эту мысль в голове. Могу сидеть на занятии и снова повторять это. Тысячи раз. Просто лежать в темноте и шептать эти слова, словно это поможет мне понять, что произошло. Но ни одно из этих действий не приносит облегчения. Я не перестаю содрогаться при каждом произношении этих слов.       Каждый раз, когда закрываю глаза, передо мной встает его образ — живой, искренний, такой настоящий. Как же я любил его. Как же я любил нашу любовь. Как же мне нравилось называть его своим, принадлежать ему. Ну а сейчас я словно срезанный цветок, который пытаются полить, удобрить, подрезают, очищают от зелени просто для того, чтобы продлить существование хотя бы на ещё один день. Но и я, и флорист — понимаем, что этот срок будет очень маленьким. Что дни уже сочтены. Что без корня мне уже не прожить. А он — мой корень.       Я пытался переписать свою историю. Пытался мысленно перенестись во вселенную, где никогда не знал его, где он написал мне те самые первые сообщения, а я его проигнорировал. И на этом всё. Мы никогда не влюблялись. Мы никогда не встречались. И он продолжил жить. Мне было сложно, но я смог убедить себя, дал себе волю так думать. Иначе я сходил с ума. Мне стало легче говорить о нём с Сэм. Я мог рассказывать о нём, исключая полностью любое моё участие в его жизни. Я даже начал верить в это. Смог обмануть себя, чтобы как-то дожить до момента, когда смогу наконец прекратить свои страдания.       Однако в этот мир, созданный мной без своего участия в его жизни, ворвался Юнги. Они с Чонгуком начали влюбляться. Стали жить в комнате Чонгука. У них появлялись общие мечты, интересы и бешеное влечение друг к другу. Они признались родителям, а те поддержали. У них было общее дело: клуб Юнги приносил много денег, а Чонгук открыл собственную компанию. Они завели детей, дали им образование, гордились ими, любили друг друга до глубокой старости и спокойно умерли, прожив долгую и насыщенную жизнь.       И именно в этот момент ненависть к Юнги стала невыносимой. Нет. Не потому, что я ревновал. А потому, что он не отобрал у меня его. Почему он не остался? Почему не боролся за него? Почему не поцеловал его прямо при мне, не схватил за руку и не потащил на конец мира, туда, где я никогда не смог бы его найти. Почему он позволил мне разрушить его жизнь? Почему позволил ему влюбиться в меня? У Юнги было так много шансов. Он был единственным, кому Чонгук так много позволял. У них был шанс. Чонгуку не так много нужно было. В нём было достаточно любви. Юнги смог бы его завоевать, но стал. Ошибся. Он думал, что спасет его, доверяя мне. Но он позволил мне убить его.       Теперь у меня есть я — убийца.       И Юнги, который не спас его от меня.       Двое, кого я ненавижу больше всего на свете.       И если раньше мне было сложно справляться с одной ненавистью к себе, то сейчас мне ещё сложнее ненавидеть нас двоих. Слишком много энергии уходит на это, сил больше не остаётся.       Но потом я понимаю, что ненависть не спасет. Она лишь погружает в темноту, из которой так трудно выбраться, из которой я уже не хочу выбираться. К которой я привык.       Я хочу кричать, хочу, чтобы все знали, как сильно я его любил, как сильно он мне нужен. И что это глупо и жестоко — заставлять меня жить с этим. Пусть делают мне лоботомию, пусть удаляют часть мозга, отвечающую за какие-либо чувства и эмоции, если они хотят, чтобы я вопреки всему продолжал существовать, если им так важно, чтобы моё тело находилось в этом мире.       Чонгук умер, и с этим не справится ни ненависть, ни горе. Они говорят, что я должен найти способ жить с этой потерей, но как? Как? Каждый день становится борьбой, и я не знаю, как найти выход из этого лабиринта боли.

***

      Обычная палата, белые стены, узкая кровать, унылый вид из окна. Плюс запах, настойчивый запах дешевого дезинфицирующего средства, которым тут драили все поверхности дважды в день. Но сегодня к этому больничному коктейлю добавился едва уловимый аромат кошачьей шерсти, вызывая у Тэхена почти физическую тошноту.       Доктор Сэм, эта неугомонная женщина с глазами, полными сочувствия, и улыбкой, от которой хотелось спрятаться под кровать, поставила переноску на пол с таким видом, словно вручала Тэхёну ключи от новой жизни.       — Тэхён, у меня для вас сюрприз, — произнесла она своим мягким, успокаивающим голосом. Тэхён не отреагировал, притворяясь спящим и надеясь, что она просто оставит это… это… что бы это ни было, и уйдет.       Она открыла дверцу переноски, и оттуда вывалился маленький клубок серой шерсти. Клубок оказался котёнком. Мелким, дрожащим, с огромными наивными глазами, полными испуга. Он вылез из переноски, словно вытолкнутый из безопасного убежища в неизвестность, и неуверенно огляделся, будто пытаясь оценить степень опасности. Затем издал тихий, жалобный писк, от которого у Тэхёна свело зубы.       Тэхён медленно, словно его заставляли, повернулся к ним и посмотрел на котёнка с полным отсутствием тепла.       — Что это такое? — спросил он, стараясь придать своему голосу как можно больше равнодушия.       — Это котёнок, — ответила Сэм с улыбкой, как будто объясняла что-то очевидное глупому ребёнку. — Ваши родственники передали его, — продолжала Сэм, игнорируя его демонстративное, надменное молчание. — Они подумали, что так вам будет не одиноко…       Тэхён издал звук, который должен был изображать смех, но больше походил на рычание.       — Тот, кто это сделал, — прошипел он, — полный придурок. Мне не нужен кот. Мне вообще никто здесь не нужен.       Он снова отвернулся к стене, надеясь, что Сэм поймет намек и уберет этого паразита прежде, чем у него появится желание его задушить.       — Тэхён, не будь таким, — сказала Сэм с укором в голосе. — Это очень милый котёнок. И ему нужен дом.       — Я не приют для бездомных животных, — ответил Тэхён, чувствуя, как внутри закипает раздражение. — Вы принесли животное человеку, который мечтает каждый завтрак подавиться рисом и умереть? Который до недавнего времени даже не мог контролировать собственный мочевой пузырь?       — Тэхён, пожалуйста, — попыталась Сэм, — хотя бы попробуй.       — Нет, — отрезал Тэхён. Он не хотел никого в своей жизни. После Чонгука в ней не осталось места для любви, для заботы, для чего-либо, кроме боли и ненависти.       Сэм вздохнула. Она знала, что Тэхён — крепкий орешек. Ей понадобилось много времени и усилий, чтобы заставить его хоть немного раскрыться, и она не собиралась сдаваться сейчас.       —Хорошо, — сказала Сэм, отступая. — Я не буду тебя заставлять. Но ты хотя бы дай ему имя.       Тэхён закатил глаза, чувствуя, как в нем нарастает гнев. Ему хотелось кричать, разбить что-нибудь, хотелось просто исчезнуть.       — Зачем? — спросил он, стараясь сдержать ярость.       — Чтобы он знал, как к нему обращаться, — ответила Сэм терпеливо. — Чтобы у него было что-то своё.       Тэхён снова замолчал, прокручивая в голове разные варианты ответа. Ему хотелось сказать что-нибудь гадкое и обидное, что-нибудь, что заставило бы Сэм пожалеть о том, что она вообще подумала о том, чтобы прийти.       — Ладно, — сказал Тэхён, глядя в потолок. — Назову его… Придурок.       Сэм нахмурилась.       — Это всё? Вроде великий певец и автор, — сказала она. — Ты можешь придумать что-нибудь более оригинальное?       — А что не так? — спросил Тэхён, делая вид, что удивлён. — Подходящее имя для подходящего случая.       — Тэхён, — вздохнула Сэм, — я прошу тебя, прояви немного… креативности.       Тэхён немного подумал, нахмурив брови, словно решая сложную математическую задачу.       — Окей… Jerk, — сказал он, глядя прямо в глаза Сэм. — На английском. Так лучше?       Сэм посмотрела на него с укоризной, в которой читалось одновременно раздражение и сочувствие.       — Не намного, — ответила она. — Но ладно, пусть будет Jerk.       Тэхён не так прост, как кажется. Она чувствовала, что под маской безразличия скрывается глубокая боль, и она была полна решимости помочь ему с ней справиться.       — Я оставлю вас двоих, — сказала Сэм, направляясь к двери. — Постарайся не обижать Джэрка слишком сильно.       Доктор Сэм, эта неугомонная проповедница сочувствия в юбке, оставила Джэрка. Jerk. Даже имя, придуманное наспех с единственной целью — отвязаться, вызывало раздражение. Оно звучало как насмешка, как напоминание о том, что его собственная жизнь превратилась в нелепую шутку.       Тэхён лежал спиной к миру, спиной к этому пушистому комку проблем. Слышал, как Джэрк скребется когтями по паркету, как обнюхивает его немногочисленные вещи, время от времени тихонько мяукает, словно спрашивая: «Ну что, хозяин, как тут у вас?»       «Хозяин», — мысленно передразнил Тэхён. Он не собирался быть чьим-то хозяином. У него был один «хозяин» — его собственная боль, и она держала его в железной хватке, не собираясь отпускать.       Он попытался заснуть, но шум был невыносим. Маленький кошачий двигатель работал на полную мощность, выдавая целый букет звуков: мурлыканье, писк, шуршание, даже какое-то возмущенное ворчание. Тэхён сжал зубы.       «Да заткнись ты уже», — мысленно закричал он. Ему хотелось встать, схватить этого надоедливого котенка и вышвырнуть за дверь. Но он знал, что это ничего не изменит. Сэм просто принесет его обратно, а может, еще и отчитает за жестокость.       Он лежал так, не двигаясь, в течение часа, пытаясь игнорировать присутствие Джэрка. Но это было невозможно. Котенок был везде: в его слухе, в обонянии, даже, казалось, в его сознании.       Наконец, Тэхён не выдержал. Он резко сел на кровать и посмотрел на Джэрка. Котенок сидел на полу, прямо напротив него, и смотрел своими огромными, невинными глазами.       — Чего тебе надо? — прорычал Тэхён.       Джэрк в ответ лишь тихо мяукнул и сделал несколько неуверенных шагов в его сторону.       — Не подходи, — предупредил Тэхён, отодвигаясь назад. — Не трогай меня.       Джэрк проигнорировал его предупреждение и продолжил приближаться, дошел до кровати и потерся о неё своей пушистой мордочкой.       Тэхён вздрогнул, словно его коснулось что-то грязное. Он почувствовал внезапный прилив ярости.       — Отвали! — закричал он, отталкивая котёнка ногой.       Джэрк отлетел в сторону, ударившись о тумбочку. Он жалобно пискнул и забился в угол, дрожа от страха.       Тэхён почувствовал секундное удовлетворение, а потом… стыд. Что он только что сделал? Он, взрослый человек, напугал маленького, беззащитного котёнка.       Он отвернулся, стараясь не смотреть на Джэрка. Ему было противно от самого себя. Он не хотел причинять ему вред, но и не мог заставить себя полюбить его. Он просто хотел, чтобы его оставили в покое.             Эта дура заставила меня причинить вред животному! Зная, что я не в себе! Она ставит на мне долбанные эксперименты! Идиотка! Как можно было дать мне котенка?! Она ненормальная! Где вообще общество защиты животных?!       Прошло несколько часов. Джэрк так и сидел в углу, не двигаясь. Тэхён лежал на кровати, глядя в потолок и размышляя о своей жалкой жизни.       В животе у него заурчало. Он вспомнил, что сегодня не ел. Больничная еда вызывала у него отвращение, хоть она и была богата разнообразием, помимо фастфуда.       Он встал с кровати и направился к двери. Когда он проходил мимо Джэрка, то заметил, что котенок смотрит на него с надеждой.       Тэхён проигнорировал его взгляд и вышел из палаты.       Он взял свой поднос с едой и вернулся обратно. Джэрк все еще сидел в углу, не двигаясь.       Тэхён сел на кровать и начал есть. Джэрк не сводил с него глаз.       — Что смотришь? — огрызнулся Тэхён. — Все равно тебе ничего не дам.       Он продолжил есть, стараясь не обращать внимания на Джэрка. Но котенок не отступал. Он подошел ближе и начал тереться о его ногу.       Тэхён вздохнул. Он ненавидел это. Он ненавидел, когда к нему прикасались, когда на него смотрели, когда от него чего-то ждали.       Он взял кусок хлеба и бросил его Джерку.       — На, жри, — сказал он. — И отвали от меня.       Притащила котенка и не принесла ничего! Ни корма, ни тарелки! Чокнутая! Хочет, чтобы я начал просить все это у неё! За что мне придется выполнять её проклятые упражнения. Похуй! Пусть сама смотрит за своим животным! Я не буду ничего у неё просить!       Джерк с благодарностью схватил хлеб и начал жадно его грызть.       — Ты что, дворняжка какая-то? С каких пор котята жрут хлеб? — Тэхён огрызнулся на уже игнорирующего его котенка.       Ночь прошла отвратительно. Тэхён все время закрывал подушкой уши от раздражающего мяуканья шерстяного, которого запер в клетке. Наконец, не выдержав, он вышел из палаты и направился в кабинет дежурной мед сестры. Он попросил её забрать котенка, потому что не может уснуть, на что та отказала, объяснив, что не имеет права.       Однако, когда Тэхён, вспылив, пошёл обратно и притащил ей эту самую клетку, поставив её перед фактом, она всё же была вынуждена смириться.       Он лёг спать раздражённым и уставшим. Его не должна была волновать судьба котёнка, но продолжающееся мяуканье, раздающееся на всё отделение, всё же немного раздражало.       Спустя время он вернулся и, увидев, как та пытается скормить ему чипсину, накричал на неё и, схватив клетку, отнёс обратно.       — И что мне с тобой делать? М-м? Придурок? — Тэхён поднял клетку и взглянул на испуганный маленький комочек. — У тебя связки сильнее, чем у любой оперной певицы. Просто прекрати кричать и ложись спать! — Тэхён поставил клетку, налив немного воды в пробку от бутылки, и поставил рядом. Он начал жадно пить, и как только закончил, Тэхён долил ещё.       — Вот так, пей пока воду, а завтра тебя заберут. Ты не должен быть жертвой моего лечения, ты живое существо. Тебе нужен тот, кто сможет дать тебе любовь. А во мне её нет, — произнёс Тэхён и еле коснулся пальцем макушки, как тот поднял голову и облизал этот самый палец, заставляя тело Тэхёна покрыться мурашками. Он ощутил невиданное ранее тепло. Ощутил, как этот невинный пушистый комок поблагодарил его, делясь какой-то нежностью с Тэхёном.       — Эй! Больше не делай так! Нельзя облизывать людей. Ты же не фетишист какой-то. И вообще ты мальчик или девочка? — Тэхён взял её за лапу и хотел поднять, но котёнок начал ласкаться и тереться об руку Тэхёна, от чего у него снова пошли мурашки по коже.       — Так! Всё! Спи давай, — Тэхён стёр со своего лица только появляющуюся улыбку и мигом забрался на кровать, накрываясь одеялом.

***

      Солнце пробивалось сквозь жалюзи кабинета Сэм, рисуя полосатый узор на полу и частично освещая фигуру Тэхёна. Он сидел в большом, уютном кресле, отвернувшись от Сэм, устремив взгляд на небольшой комок шерсти, который неуклюже перекатывался по ковру, пытаясь поймать солнечный зайчик. Этот маленький пушистый котёнок породы шотландской вислоухой шиншилы, с пронзительными голубыми глазами и хвостиком-помпоном, пытался забрать всё внимание людей на себя.       Тэхён наблюдал за котёнком с выражением, которое трудно было описать. Это было что-то среднее между раздражением, усталостью и… любопытством? Он хмурился, как будто котенок был не невинным животным, а воплощением всех его проблем. Он понимал, что Сэм принесла этот маленький комочек шерсти, полагая, что он сможет пробиться сквозь броню отчаяния, которую воздвиг вокруг себя.       — Разве это не самое милое существо на свете? — умилилась Сэм.       — Нет. Это не оно, — отрезал Тэхён, отворачиваясь к окну.       Котёнок, не обращая внимания на его слова, подбежал к креслу и попытался взобраться на Тэхёна, снова обращая его взгляд на себя. Он зацепился крошечными коготками за ткань брюк, жалобно мяукая. Тэхён отдернул ногу, словно его ужалили.       — Я знаю, ты думаешь, что это гениальная идея, Сэм, — сказал он, выдергивая свои штаны. Его голос был хриплым, с нотками усталости и раздражения. — Но это не так. Это… контрпродуктивно. Я не хочу ни к кому привязываться. Ни к кому. Тем более к этой… пушистой проблеме.       Женщина словно не слышала Тэхёна в упор, она что-то писала в своём блокноте, продолжая кидать короткий взгляд на пушистика.       — Сэм, я серьезно, — Тэхён повернулся к психотерапевту. — Забери его. Я не могу. Я… я не хочу…              — И что же вы не хотите, Тэхён? — она даже не одарила его скупым взглядом, продолжая что-то писать, словно сидящий напротив мальчишка совершенно не интересен.       — Я…я… не хочу чувствовать ничего, кроме… боли, — он запнулся, а Сэм на секунду замерла, она наконец подняла взгляд на пациента.       — Ты… ты врёшь мне, — она спустила свои очки и, отложив блокнот в сторону, вгляделась в лицо Тэхёна.       Тэхён всмотрелся в её глаза, и у них завязалась дуэль. Тэхён, пытавшийся доказать, что не врёт, и Сэм, старающаяся раскусить то, что поселилось в его голосе и взгляде.       — Что произошло на свадьбе? — резко спросила Сэм, продолжая дуэль. Заметив, как Тэхён заморгал и мигом отвел взгляд в сторону, она поняла, что попала в точку. Что-то в нём поменялось, и это что-то было сильнее его боли. Что-то страшное и зловещее, то, что вряд ли он сможет уместить в себе.       — Тэхён, мы же договорились сокращать встречи до тридцати минут, если ты охотно отвечаешь на мои вопросы, — напомнила Сэм. — Или ты хочешь, чтобы мы посидели подольше?       — Свадьба, как свадьба. Что может там произойти? Вы ждёте какое-то определенное описание? Ничего интересного. На брачную ночь меня не приглашали, так что не смогу вас ничем удивить, — он надменно пожал плечами и скрестил руки на груди.       — Ясно. Тогда расскажите, что вам не понравилось там? — сэм старалась удержать эту тему, чтобы понять, в какой момент что-то пошло не так, или наоборот.       — Очевидно то, что меня не позвали на брачную ночь, — он снова выгнул бровь.       — Я слышала вы хорошо справились со своей ролью шафера, — Сэм игнорировала бесконечный поток сарказма от Тэхёна.       — Легко справляться с любой ролью, когда у тебя есть деньги, — Тэхён пожал плечами и откинулся на спинку.       — Думаешь что тебя позвали из-за денег?       — Нет. Я был там в качестве очень паршивой замены…Ч… — он запнулся.       — Почему ты боишься произнести его имя? Ты же говорил, что твоя боль бескрайняя, может ли его имя сделать её ещё больше? — она пробовала все методы.       — Моя боль не связана с ним. Мне больно не из-за него. А за себя, потому что потерял его. Не защитил. Расстался, как полный идиот.       Если раньше он прятался за фальшивым миром, в котором делал вид, что его никогда не было в жизни Чонгука, то сейчас это приобщение его к себе было большим шагом.       — Навряд-ли есть кто-то, кто прожил эту жизнь идеально, и идеально расстался с другими. Плюс ко всему, я понятия не имею, кто вам дал столько полномочий. В ваших руках нет ни власти над смертью, ни власти над чужими решениями. С чего вы решили, что могли что-то изменить?       — Вы знаете, как он умер? — прервав зловещую тишину, проговорил Тэхён.       — Я знаю, — резко ответила Сэм, не давая ему и шанса на рассказ. Потому что это последнее, что сейчас ей надо от него.       — Откуда? — он смотрит удивленно. — Ах, да, Чимин. Вы наверняка из него всё выжали.       — Вы сами мне рассказывали, и не раз, — Сэм сложила руки на колени.       — Разве? — он снова удивился. Казалось, он никогда и никому об этом не рассказывал, настолько свежей была его рана.       — Так-с, — Сэм взяла блокнот и пролистала его до конца, зачитывая написанное. — Вы находитесь у нас уже семь месяцев, и через каждый день у нас были сеансы. Примерно восемьдесят сеансов с учетом тех, на которых вы пытались разрушить мой кабинет. И в каждый из них мы по несколько раз обсуждали его смерть. Каждый раз, — промолвила она. — А знаете почему? Потому что такие вещи нужно прожить сотню, тысячи раз, чтобы притупить эту боль. Она уже притупилась у вас. Но вы беспощадно ищите в ней что-то большее, словно боитесь уйти от нее.       — Мне не надо искать. Она всегда со мной. И ничего не притупилось. Время и разговоры ничего не лечат. К ним просто добавляется тоска. Чем дольше я остаюсь здесь без него, тем больше я тоскую и скучаю по нему. Отпустите меня, — Тэхён пронизывает взглядом своего доктора, пытаясь её убедить.       — А вдруг там его не будет? Вдруг его не будет там, где вы надеетесь его встретить?       — Думаю, я не узнаю, пока не попытаюсь, — Тэхён усмехается.       Сэм немного съеживается и делает паузу, смотря куда-то в пустоту, но спустя пару минут смотрит снова на Тэхёна, который выглядит слишком уверенно.       — Хорошо, — смиренно произносит Сэм, выдыхая. — Сегодня ночью вас никто не будет беспокоить. Вы можете даже выйти из больницы. Делайте то, что сами захотите. Если утром вы не придёте на сеанс, я всё пойму, — она закрывает блокнот и небрежно, почти злостно кидает его на столик, снимая очки. Её лицо уставшее и замученное, сильно осунулось и выглядело так, будто она сдаётся. Она сдаётся, а Тэхён побеждает.       — Эх, Сэм… — Тэхён выпаливает очередной смешок и встаёт со своего места. — Думаешь, я настолько глупый? Ни один регламент не позволит тебе дать мне спокойно одному спустить нужду, про прогулочку «смерти» я даже говорить не буду. Не в этот раз, Сэм, больше не верю.       — Неужели. А кто тебя на свадьбу пустил? Думаешь, это было по регламенту? — Сэм отмахнулась и начала нервно массировать свою переносицу.       Тэхён знал, когда она переходила на «ты», всегда была серьезной.       — Тогда… — Тэхён задумался и сел обратно, расхотев уходить. — Получается, ты просто думаешь, что я не наложу руки на себя? Иначе ты никогда не стала бы меня отпускать.       — Тэхён, сеанс окончен. Можешь вернуться в палату, — она, словно не слыша его, встала и, подойдя к графину с водой, налила себе стакан.       — Это даже не смешно. Ты уже второй человек, который сомневается в моем единственном желании в этой жизни, — Тэхён усмехается, а потом раздраженно вскакивает с места, проходя к выходу.       — Кто первый? — прерывает тишину Сэм, заставляя Тэхёна застыть с рукой на дверной ручке.       — Что? — спрашивает Тэхён, оборачиваясь на неё.       — Ну я вторая, а кто первый?       — Э-э… это неважно, — отрезает Тэхён, поворачиваясь обратно.       — Ким Тэхён, кто первый? — Сэм настаивает.       — Ты его не знаешь. Он никогда не навещал меня, — Тэхён сжимает ручку двери.       — Хорошо. Я поняла. Поговорим позже, — Сэм дала Тэхёну выйти, уже не сумев его удерживать.       Джэрк тут же подскочил и побежал за своим новым хозяином, словно не желая оставаться в комнате, где его нет.       

***

             — И как долго ты будешь пытаться? — Хосок закинул ногу на ногу, делая затяжку сигареты.       — Так долго, как смогу… — Юнги забинтовывает свою раненную стеклом руку, стиснув зубы.       Хосок мог бы помочь другу, если бы он не был против того, что тот творит.       — Судя по следам на твоём теле, осталось не долго, — Хосок кидает смешок и тушит сигарету в пепельнице.       — Ты для этого пришёл? Тебя девушка не заждалась? Вали, — Юнги заходит в ванную, продолжая перевязку.       — Опять за своё. Если думаешь, что меня заденут твои подколы по поводу того, что я променял работу на девушку, ты ошибаешься, срать я не хотел на эту сраную работу, — Хосок встал и потянулся.       — Я тебя не упрекаю. Наоборот. Я рад, что ты уволился, только не надо навязывать это другим. Ты изначально выбрал это. А мы изначально вынуждены так жить, — кинул Юнги сквозь боль в руке.       — Ты знаешь, что можешь исчезнуть и начать жизнь заново. Я тебе уже говорил способ. Почему ты продолжаешь заниматься всеми этими делами, этим конченным психом и… — Хосок запнулся.       — И? — Юнги выглянул за дверь и посмотрел на Хосока. — Продолжай Хосок. Что «и»?       — И тем домом, — продолжил Хосок, и его голос дрогнул.       — Ты опять за своё, — Юнги закатил глаза и прошёл обратно в ванную.       — Ты не даёшь мне его снести и продать этот проклятый участок, — Хосок злится.       — Я не против, чтобы ты продал всё, я же говорил, — Юнги усмехается.       — Не тебе! Я не хочу, чтобы ты жил прошлым! Не хочу, чтобы вообще этот дом существовал. Он там был несчастен! — Хосок злится сильнее.       — Он был несчастен во всём мире, снеси всю землю тогда? — в голосе звучала горечь.       — Юнги! Я серьезно!       — Хосок, у меня нет времени, мы обсуждали это сто раз. Я уже говорил, что ты не будешь трогать дом, — Юнги был серьёзен.       — Ладно. Если ты не понимаешь по хорошему, буду действовать по другому. Поспеши и убери этого мудака оттуда, а то придётся снести вместе с ним, — кидает яростно Хосок и выходит из кабинета Юнги, хлопая дверью.