«Сын или Бог, я Твой»

      Сны этой девушки были яркими.       В них бросало в холод от церковного мрамора, горячие обильные слёзы капали воском от свечей, пахло ладаном и новой чистой жизнью. В них были лабиринты из сострадательных и суровых ликов с икон, из плачущих и смеющихся лиц родных и близких. В этих снах были обширные степи, тёмные вековечные леса, гремящие и тихие реки. В них бушевали метели и тихим белесым полуобмороком ложились на целые города снежные покрывала. В этих снах саваны легко сменялись на подвенечные платья, плачущие во гробах тут же смеялись у гроба. Снилось, как дети мучительно умирали и тут же хохотали, бегали, обнимали её.       И ей снился он. То мрачный, задумчивый, куда-то всегда уходящий, то любящий, страстный, плачущий от восторга и вожделения. То он хмуро и осуждающе смотрел на девушку, молча ругал её, то прижимал к себе, целовал её лоб, шептал слова нежности и обещал, что никогда её не оставит одну.       Когда она молилась в своих снах Богу, она шептала те же слова любви, что шептала во снах этому мужчине.       Она ещё многого не понимала, многого не осознавала. Во что она верит, кого она любит, чего боится и чего желает. Но её сны говорили за неё. И будут говорить.