Блёстки и гниль

      Чувство боли, несмотря на кажущуюся субъективную простоту и очевидность, имело на самом деле невероятно сложную схему образования и протекания. Ещё из школьного курса биологии Хайзаки узнал, что все зависит от того, какие мозговые структуры в этом задействованы. Тело человека от головы до кончиков пальцев на ногах пронизано нервными окончаниями, где также находятся и болевые рецепторы. Именно они по нервным узлам передают информацию в центральную нервную систему к отделам головного мозга, где располагаются зрительные бугры. В них концентрируются клетки, отвечающие за чувствительность. А затем в зависимости от характера раздражения мозг выдает обратный сигнал в виде боли.       В глазах потемнело, но Хайзаки не мог допустить своего падения вниз и распластывания на грязном заплёванном асфальте, растекшись по нему безвольной ртутной лужицей. Поэтому он как можно скорее попытался подняться и обернуться вокруг себя, оценивая обстановку. Человек пятнадцать во главе с ухмыляющимся Курутой окружало его, ещё больше стояло в отдалении, пришедшие видимо, чтобы насладиться кровавым зрелищем. Ему пизда.       — Ну что, Курокава, будешь паинькой и получишь то, чего заслуживаешь или хочешь поотбиваться? — сказал негласный лидер, стоящий прямо над ним и опирающийся о колени. Курута, по сути, всегда был той ещё занозой в заднице. Мать его работала в бухгалтерии местной риэлтерской конторы, а следовательно, у их семьи были деньги. И эти деньги спокойно позволяли его несчастным родителям прикрывать непутёвого сына, то и дело влезавшего в «мелкие» неприятности. Например, кражи из магазинов, распитие спиртного на улицах и прочего. Сам же Курута дико гордился собой и своей дружбой с третьегодкой Киёмасой, которого, кстати, сегодня здесь видно не было, всегда преследоваемого отталкивающей аурой, которую подчёркивали шрам на брови и разгильдяйская походка.       Но ауры всех этих идиотских парней, которые стали бы после школы никем, не могли и сравниться с тем, что окружало третьегодку Баджи Кейске. Этот парень всегда ассоциировался с тёмно-синим цветом. С адским огнём, который при любом удобном случае сожжёт всё дотла. Баджи — это бесконечные амбиции помноженные на острую проницательность. Это наглость и самоуверенность. Абсолютно точно в их школе он стоял на вершине пищевой цепочки. И Хайзаки был очень рад, что его враг — не Баджи.       Хайзаки не ответил. Стянув с плеча рюкзак, он перекинул его в руку. Рюкзак описал дугу в воздухе и приземлился прямо на голову Куруте.       — Ах ты уёбок! — тяжёлая подошва ботинка с силой ударила по его плечу. Не выведённый из строя, а только разозлённый, Курута сжал руки, на которых вздулись темные вены, в кулаки и напал, ударяя раз за разом, сильнее и сильнее. Хайзаки почувствовал, что жив: ноющая боль мгновенно разнеслась по всему телу, расслабляя мышцы и лишая способности двигаться, мысли из головы выбили тяжёлые удары, слух почти пропал — яростные вопли Куруты и подбадривающие его крики окружающих звучали будто бы сквозь толщу воды, весь звук заглушал настойчивый плеск крови в ушах. Но он был доволен. Неосознанно рад, убежденный в том, что боль — единственное, чего он достоин.       — Уёбок! Почему ты, блять, выжил?! Сука! — следующий удар пришёлся прямо по ноге. — Урод! Сдохни, мразь! Ребята, идите сюда.       Хайзаки ещё несколько ударов назад упал, свернувшись калачиком и прикрывая голову руками, согнутыми в локтях, и сжал зубы. Стоицизмом, на самом деле, Хайзаки не отличался. Физического удовлетворения острая боль ему не причиняла. Но сейчас он не чувствовал даже морального удовольствия. Он не чувствовал ничего, потому что сейчас его били ногами как минимум человека три. Острые носки ботинок тяжело влетали в ногу, спину и рёбра, будто тараны, впивающиеся в кожу, и кости, слишком ломкие и словно бы полые внутри, подозрительно хрустели, словно прутья церковной ограды, которую в детстве сломал Канашими.       Еще несколько ударов, и парни одновременно отошли, видимо по какому-то сигналу, не говоря ни слова. Хайзаки лежал неподвижно, тяжело вбирая воздух, а затем всё-таки перевернулся на спину и убрал руки от лица, глядя на мир и не узнавая его. Из носа вытекала какая-то обжигающая струйка, заливая щёки с двух сторон. Хайзаки снова почувствовал себя в больнице. Яркий свет белого фонаря, на который зрачки никак не реагировали, делал из маленькой улочки подобие операционной. Плевки вместо анестезии, складные ножи вместо скальпелей, белые спортивные куртки вместо стерильных халатов. Приложив немалые усилия, Хайзаки приподнялся, оперевшись на локти. Очередной удар от Куруты не заставил себя долго ждать. Ботинок жёстко стукнул по подбородку и рту, и голова откинулась назад, заставляя парня снова упасть на спину. Во рту появился солёный вкус и сходство с тем самым днём лишь усилилось. Хайзаки пошарил во рту языком — зубы выбиты не были. Разве что губы были рассечены. Ноющая боль в конечностях не могла сравниться с болью от последнего удара. Хайзаки сдавленно выдохнул и полностью дезориентированный в пространстве, уставился на фонарь, не в силах что либо слышать.       Курута, тем временем, схватил Курокаву за ворот толстовки, поднимая его с асфальта, успевшего пропитаться в одном месте кровью, и толкнул куда-то вбок, напоследок пнув его ногой по спине.       — Быстро поднимайся! — на лице Куруты читалась только одна эмоция: чистая, неприкрытая ненависть. — Как с огнестрелом на учеников, так сразу смелый дохуя?! А сейчас что?!       Если бы Хайзаки был в состоянии говорить, он бы определённо напомнил про то, что пару минут назад его ожесточенно месило сразу несколько человек. Но его внимание привлекло другое: откуда-то сзади раздались звуки шагов и Курута ни секунды более не медля, отстранился и посмотрел на вторгнувшихся в их разборки. В глазах двоилось, но Хайзаки всё равно разглядел ненормально высокую фигуру, светлое пятно рядом и ещё несколько силуэтов.       — Вас не звали, — произнёс Курута, медленно отступая к своим, глаз не отводя от пришедших. Он сейчас был похож на затравленного зверя. Интересно, кого же он так сильно боится?       — А мы без приглашения, — произнёс кто-то из прибывших. Тембр голоса его колебался, но не так, как это бывает при нервозности, а так, как бывает при полном отсутствии какой-либо уравновешенности. — Любим прогуливаться по своей территории, знаешь ли.       На Хайзаки уже никто не обращал внимания, поэтому, восстановив дыхание, он постепенно отполз в сторону, прислонившись спиной к стене. Затравленный взгляд вбок: у водостока лежал небольшой обломок железной ограды, заострённый на конце и покрытый отслаивающейся зелёной краской. Он быстро сжал его в кулаках, чувствуя, как боль понемногу отступает и на смену ей приходит тревога. Теперь оставалось только наблюдать. Хайзаки буквально видел, как колеблется уверенность Куруты. Почему?       — Разве по ней запрещено гулять обычным людям? — Макото отодвинул Куруту, казалось бы не понимавшего, кому нужно грубить, а кому нет, и пожал плечами, делая вид, будто он совершенно доброжелателен.        Теперь уже глаза нормально воспроизводили картинку, пусть она и была дёрганой. Хайзаки смог рассмотреть новоприбывших. Высокая фигура оказалась коренастым парнем в чёрной байкерской форме. Невозмутимое лицо и немигающий взгляд в пространство, вкупе с тусклыми глазами уже выдавали в нем человека опасного. Второй, в маске — сплошное полубезумие. Весь бледный, какой-то мелово-серый, с залёгшими под глазами минорными тенями, он создавал уж очень особенное впечатление. Хайзаки нахмурился.       — Вальхалловцам здесь не место! — крикнул кто-то из пришедшей толпы.       Макото медленно запустил руку в карман, не сводя глаз с людей, из которых особенно выделялся парень в маске. Высокий парень так и стоял позади, негласно позволяя фрику разобраться самому. Расширенные зрачки того словно бы заполняли собой глазные яблоки, поглощали лицо, и так наполовину скрытое чёрной тканью. Черным-черно.       Макото вытащил руку из кармана и наточенное лезвие складного ножа блеснуло в свете фонаря, словно кромка отцовских очков. Длинноволосый откинул голову назад и засмеялся бешеной псиной с мозгом, выжженным радиовышкой. Раскинул руки в жесте спасителя — только тернового венца не хватало.       — Я похож на того, кто боится порезаться?       Парни, пришедшие избить Хайзаки, охнули, когда разозленный Макото, крикнув что-то невнятное, бросился на соперника с ножом. Парень с лёгкостью танцора увернулся от полосы по животу, а потом от взмаха у лица. Внезапно на сотую долю секунды появился ещё один всполох серебристого. По внешней стороне предплечья Макото прочертилась поперёк кровавая полоса. Кровь пущена, адреналин повышен. Длинноволосый молниеносно провёл горизонтальную линию-отметину по лбу противника, сиропно-бордовую, не столько поражая, сколько унижая его. Макото, вскрикнув, отпрянул, резко схватил друга за рукав куртки и рявкнул ребятам бежать. Перед моментом, когда он должен был скрыться за поворотом, он повернулся и крикнул напоследок:       — Ты труп, Курокава! Тебе пиздец!       — Наигрался, Санзу? — скептически спросил высокий, не дожидаясь ответа, и подходя к Хайзаки. Так называемый Санзу хрустнул шейными позвонками, потягиваясь и тоже направился в их сторону. Хайзаки отвёл от него взгляд, дабы не утонуть в нефтяных зрачках.       — Это весело. Мне приятно, когда они кричат.       Другой парень проигнорировал слова психа и присел на корточки. Люди, до этого стоявшие сзади, начали постепенно окружать их, вытягивая шеи, чтобы посмотреть, из-за чего же все случилось. На всех были эти байкерские куртки — чёрные, с какой-то вычурной золотистой хернёй.       — Ого, целый эскорт, — невесело ухмыльнулся Хайзаки. — Выглядите так, будто добить пришли.       — Выёбываться не будешь — может и не добьём. Рассказывай, — хмуро произнёс высокий, садясь на корточки перед Хайзаки. — Чем Вальхалле насолил?       — Кому? — непонимающе переспросил Курокава, периодически вытирая кровь с подбородка и чувствуя себя полным идиотом. Конечно он знал, что дух жутких девяностых ещё остался в сердцах молодых гопников Токио, и несмотря на попытки правительства пресечь создание группировок, банды только разрастались. В названия он не углублялся: раньше ему попросту было неинтересно.       Дылда с нотками раздражения выдохнул, но всё равно повторил вопрос:       — Отпиздили тебя за что?       — Да ни за что, в общем-то, —выдавать подробности Хайзаки жуть как не хотелось. Голова болела жутко. Даже голос у него изменился. На надрывистый, усталый. Нога болела ещё сильнее, и Хайзаки был совсем не уверен, что он сможет идти. — Парень со школы со своей детсад-группой обозлился.       — Капитан, ни в какие ворота не лезет! — крикнул кто-то из толпы. — Вальхалловцы совсем охуели!       — Именно!       — Надо доложить главе!       Высокий посидел ещё секунду, обдумывая всё, что только что произошло и наконец поднялся, направляясь к своему мотоциклу и кивнув длинноволосому. Без лишних вопросов тот причалил к Хайзаки и ткнул его ногой:       — Поднимайся.       — Ага, сейчас побегу, — Хайзаки закатал штанину. Повреждённая нога выглядела ужасающе: тонкая конечность опухла, пестрея всеми оттенками багрово-красного, по белой коже расползался огромный кровоподтёк. Били его прицельно; специально, чтобы не мог далеко уйти. Санзу молча перекинул его руку через своё плечо. Вставать было тяжело: Хайзаки то и дело шипел сквозь зубы, попутно сплёвывая кровь, стараясь не попасть на психа. Мало ли что. Холодный взгляд льдисто-голубых глаз не отрывался от него. Парень понимал, что испытывает его терпение.       — Ты там полегче, Санзу, — крикнул главный, уже усевшийся на свой мотоцикл. — Отрубится ещё, а он нам бодрячком нужен.       — Ну и зачем я вам? — спросил Хайзаки, пока Санзу небрежно помогал ему устроиться сзади себя.       — А сам не догадываешься? — раздражённо спросил парень, заводя свой транспорт. — Сейчас доложишь нашему Главе, всё, что знаешь.       При словах о лидере их шайки его голос чуть смягчился и стал благоговейнее, чем раньше, что никак не сочеталось с тем впечатлением отбитого на всю голову.       — Крепче держись, идиот, наебнёшься ещё, — бросил он напоследок, перед тем как завести металлического монстра и рвануть вперёд.       Город уже давно погрузился во тьму, ровно так же, как и уставшее подсознание Хайзаки. Токийские бетонные джунгли, где даже свет тысяч домов, рождённый вселять надежду и согревать мыслями о доме, отталкивал своим бессмысленным мерцанием. Хайзаки пугало существование. Иногда ему казалось, что страх людей тождественен его собственному — все вокруг боялись, но никто не хотел ничего с этим делать, поэтому люди смирялись, вгоняя себя, а заодно окружающих в безвыходный кошмар наяву.       В последнее время всё было так сумбурно и парадоксально, что будь Курокава котом, он бы поджал хвост, потому что просто невозможно было спокойно принимать происходящее. Кажется он даже перестал спать, плавая по закоулкам бесконечности своего страха. Путаница каждодневных решений и выборов, в которой больше нет прошлого Хайзаки, а есть только гротескно измученная пародия на человека. Санзу всё ещё холодный и сосредоточенный, а тело ломила тупая боль. Он чувствовал, как у его спутника кипит кровь. Кипит, будто он одержимый маньяк.       Процессия затормозила у старого храма. Хайзаки, судорожно обхватив Санзу руками, глядел на толпу, расположившуюся на бетонной площадке. Десятки разгоряченных лиц, высветленных прядей волос и вызывающих татуировок собрались перед строением буйным пестрым водоворотом. Вихрь конфетти. Легион обезумевших демонов.       Хайзаки сгрузили прямо на бетон — многие парни, увидев его, приблизились и посмотрели с интересом.       — Это вообще кто? — пробормотал лысый из передних рядов.       — Может, ему скорую?       Курокава криво заулыбался и махнул рукой, показывая, что жив-здоров, двигаться может. Другой рукой он придерживался за бедро, слегка сутулился, морщился от каждого движения.       — Не нудите, — отмахнулся Санзу и направился вперёд, догоняя высокого и становясь с ним рядом. — Жить будет.       — Глава! — крикнули из толпы и все сразу же отвлеклись от Хайзаки, устремляя взгляды на более важную фигуру и склоняясь в почтительном поклон. Хайзаки осторожно приподнялся, чтобы рассмотреть того самого страшного Главу. По ступеням поднимался какой-то мелкий пацан, а за ним, вероятно, и шёл тот самый. Высокий блондин с выбритыми висками выглядел ну слишком уж угрожающе, и даже крысиная косичка не могла испортить это впечатление. Но, однако, что-то здесь было не так…       — Наконец все в сборе, — заговорил пацан. Не то чтобы Хайзаки был сильно удивлён — в последнее время он убедился, что ничему не стоит удивляться, но всё же облик Главы не очень то вязался со слухами о нём. Тем не менее, странное колющее чувство где-то в глубине души подсказывало, что так и так, внешность обманчива.       Парень выдержал театральную паузу, задумчиво садясь на ступне в позу лотоса.       — Мы собрались здесь сегодня, чтобы поговорить о Вальхалле. Все ведь помнят события на фестивале Мусаши? — он невесело оглядел присутствующих. — Конфликт назревает ещё с того времени. Мы не можем знать, когда будут разборки, но что они будут — это точно.       Хайзаки обернулся вокруг себя. На лицах не было ни страха, ни неудовлетворения. Все присутствующие были наполнены воинственным азартом, что было видно даже по их напряжённым позам и едва сдерживаемым улыбкам на лицах.       — В последнее время вальхалловцы совсем обнаглели, — продолжил лидер, выждав пару секунд. — Сегодня на нашей территории они избили парня. Мы не позволим им зайти дальше!       Голос парня, такого тщедушного на первый взгляд, рождал целую бурю эмоций внутри. Тело зудело от всполоха огня внутри, который подначивал разобраться со всем и поставить зарвавшихся ублюдков на место.       Глава удовлетворённо улыбнулся и спустился со ступенек. Толпа расступилась перед ним, словно море перед Моисеем. Тем временем нога снова дала о себе знать: перед глазами Курокавы запрыгали разноцветные искры, а тело начал бить озноб, словно его не отпинала детсад-группа придурков, а словно он пару часов блуждал в ледяной пустыне босиком.       — Здравствуй, я Майки, — поприветствовал он Хайзаки. — Мучо сказал, что это тебя избили.       Майки посмотрел на парня и скрестил руки на груди одним гибким движением, явно в ожидании рассказа. Хайзаки весь неосознанно подобрался.       — Меня зовут Курокава Хайзаки, — с места в карьер рубанул он и по толпе сразу же прошли шепотки.       Он взял и рассказал все, не увиливая, умалчивая, правда, имена и свои загоны. И заодно постарался донести, что Курута уж явно не мог быть лидером такой группировки. Во всём происходящем Хайзаки не волновала собственная шкура: лишь в груди родилось какое-то непонятное чувство, похожее на любопытство. Майки слушал внимательно, не меняя выражения лица и не перебивая, не выдавливал из себя презрительную и насмешливую ухмылку. Просто молчал и слушал. Когда Курокава умолк, он несколько мгновений стоял неподвижно, потом снова скрестил руки на груди и уставился на Хайзаки жутковатым пустым взглядом, который за время рассказа было потеплел.       — Захуярим вальхалловцев! — внезапно крикнул крупный парень из передних рядов.       — Именно! Им пиздец!       Хайзаки тем временем отчаянно складывал в голове пазл. Эти люди его не осудили? Не сочли сумасшедшим маньяком, которого следовало бы изолировать? Конечно он понимал, что люди эти горят ненавистью к Вальхалле не потому, что избили именно его, но всё же, это заставило скривить краешки губ в улыбке.       — А с этим что делать теперь? — донеслось сзади.       — Вообще, — снова подал голос Хайзаки. — Мне бы сейчас до метро добраться, а дальше я сам как-нибудь…       Санзу в его памяти запечатлелся этаким ледяным принцем, которому не было абсолютно никакого дела до плебеев и существ низшего ранга, но к всеобщему удивлению, именно он, раболепно раскланявшись перед Майки, снова молча помог подняться.       На окружающий мир Хацзаки уже почти не реагировал, надеясь только попасть домой как можно скорее. Возвращались они раза в два быстрее, проезжая через подворотни, где вечно мяукали в поисках еды голодные блохастые кошки. Из небытия парня вытянуло то, что Санзу резко затормозил прямо у входа в подъезд Хайзаки.       — Спасибо за помощь, — парень неловко слез с мотоцикла. — Дальше я сам.       — Я сердобольничать и не собирался, — ядовито ответил другой, покосившись взглядом на то, как Хайзаки открывает дверь и вваливается вовнутрь.       Уже дома, обработал боевые ранения и лёжа на диване, поглаживая спящих на животе крыс, Хайзаки думал о том, что всё-таки теперь происходит. Несколько десятков гопников под названием «Вальхалла» открыли охоту на парня, который в общем-то, не сделал им ничего плохого. Абсурд. Полнейший.       И тут в мозг пришло резкое осознание, сравнимое с ударом молнии, но бывшее таким сильным лишь потому, что стало последним звеном в цепочке сюрреалистических событий сегодняшнего дня. Он забыл в той подворотне свой многострадальный рюкзак. Пиздец.