Блёстки и гниль

      Было ли хоть одно место в этом чёртовом Токио, которое заглушало мысли? Просто насладиться тишиной, без навязчивых мыслей, плескающихся в ушах горячей кровью. Единственное, что всегда заглушало эти ебанутые мысли — это музыка. Хаотические звуки синтезаторов и гитарных риффов заглушали мыслительные процессы, заполняли все слуховое пространство. Книги или учебники перестали помогать ещё давно. Хайзаки буквально не мог сосредоточиться на буквах, по которым его глаза скользили, ускользая от сути текста.       Тачибане-сенсей наверное казалось, что ей удавалось держать Курокаву на плаву, но сеансы с ней в последнее время стали лишь лёгким забвением среди постоянного хаоса. Хайзаки слушал её мягкий успокаивающий голос, но этого категорически не хватало, чтобы справиться с ненавистью людей, которая теперь окружала его везде. В школе, в семье, в городе, во всём мире наконец. Всё же случай вызвал большой резонанс среди общественности — самый массовый случай стрельбы в школе в Японии. Семья его никогда не давала интервью. Как ни странно, но чёрный пиар сделал своё дело. Бизнес и личная жизнь отца лишь пошли в гору. И теперь единственное, что мешало ему — был сын. «Задолбал», «достал со своими порезами», «мы тебя держим в этом доме, только чтобы ты не испортил репутацию семьи своим самоубийством», «прикинься мебелью и не отсвечивай». Сиди (лежи, ползи) и молчи. Не мешай. Когда спросят — говори, когда приказывают — делай. Когда зовут — подойди. До этого сиди в сторонке. Слушайся с первого раза.       На теле вспухали, пульсируя, огромные уродливые сине-красные пятна. Выглядел Хайзаки жутко — бледный, всклокоченный, под обоими глазами тёмно-багровые круги синяков. Из губы вытекала тончайшая струйка, окрашивая белую акриловую поверхность раковины в удивительный цвет.       Кончался очередной концлагерный день, на удивление, не такой же, как предыдущие. На самом деле, если бы сейчас Курокаву спросили, что он думает о своей жизни, он бы ответил, что это всё равно что эскалатор в одном из торговых центров Токио. Движущаяся лестница длиной в двадцать футов. Человек стоит на месте, а она несёт вперёд. Можно не стоять — можно бежать, и всё равно нельзя почувствовать, что получается двигаться быстрее движущегося полотна. В конце обычно мигает красным табличка: «Замедлите шаг!», так как невозможно удержать равновесие, ступая на неподвижный пол.       Красными от натёкшей крови глазами Хайзаки посмотрел на своё отражение в зеркальной дверце шкафа примерно с секунду, прежде чем открыл дверцу и достал антисептик «Индерал» и предусмотрительно припрятанные за бутылками шампуня обезболивающие таблетки. Синюшным опухшим языком он начал вертеть белую таблетку, обещающую обезболивающий эффект. Когда-нибудь все это его погубит. Он слетит с движущегося полотна вниз головой и больше не поднимется. Рано или поздно все падают ничком, а он пока держится, пусть жрёт антидепрессанты с обезболами и полосует тело лезвием.       Щедро полил антисептическую жидкость на раны. Кровь зашипела, начала свертываться и Хайзаки почувствовал, как на озябших голых ногах появилась отвратительная гусиная кожа. Таблетка начала действовать минут через пять — и по хорошему, стоило уже перебираться мелкими перебежками в свою комнату, чтобы не привлечь внимание родственников, только вернувшихся с какого-то мероприятия.       Хайзаки забил на повреждения. Настолько, что лежал с окровавленным лицом, почёсывая питомцев, пока не услышал звук проворачивающегося в замке ключа. И теперь он заперся в ванной, стараясь привести себя в божеский вид. Он налепил на разбитое колено ранозаживляющий пластырь, который не помогал особо, на самом деле.       Резкая боль в повреждённой ноге протаранила Хайзаки на полной скорости. Ванная поплыла перед глазами синими пятнами, холодное голубоватое освещение начало резать взгляд. Он облокотился о стену — холодно-холодно-холодно. Боль постепенно отступила. Тактильные ощущения усилились, и когда Хайзаки толкнул дверь ванной, по телу пронёсся сноп неприятных искр.       Когда он прислонился горячим лбом к двери своей комнаты, он облегчённо выдохнул. Походу звёзды в местном гороскопе сошлись путями или просто фортуна была на стороне Курокавы, но отец с Нгуён так и остались беседовать в гостиной перед телевизором, чьи голубоватые вспышки озаряли немного хищное лицо отца с широко разомкнутыми веками. Осторожно пробираясь в коридоре мимо них, Хайзаки мысленно сравнил его с троллем из детской сказки. «— Вы не можете пересечь мой мост, не дав мне сперва монету, — сказал тролль с угрюмой миной на лице. — Если вы не заплатите, я сброшу вас с моста». Чуть фыркнув от своей дурацкой фантазии, он сразу же зажал рот рукой и аккуратно зашёл в свою комнату, сразу же запирая дверь и щелкая задвижкой. Широтацу, его отец, был словно лесным пожаром, смертельной болезнью. Он съедал Хайзаки, и он вроде бы даже сплёвывал, но потом это повторялось снова и снова.       В реальности все было совсем не так, как в переливающейся радужными отблесками фантасмагории для окружающих — семья Курокава тихо утопала в тумане ненависти. Ненависть со стороны всех скоро сожжёт Хайзаки. От него вскоре ничего не останется, кроме горстки костного порошка и мутной белёсой дымки. Он увяз в болоте глубоко, невольно лишив себя шанса выбраться. Пусть пока ему и удавалось порхать на краю движущейся лестницы.       Отец не выдержал, сломался, довёл себя до ручки. Однажды, пока сын всё ещё лежал в больнице, он разоткровенничался с Хайзаки, рассказывая о прекрасном чувстве любви и о том, что это младший виноват во всем произошедшем. Правда всё до последнего слова было ложью — это Хайзаки уяснил чётко. Самообман и самооправдания. Очень удобно завеситься пеленками и обвинять сына в том, что жизнь не удалась.       Он думал иногда, что страх отца тождественен его собственному страху. Отец боялся, что Хайзаки снимет с их семьи скорлупу и покажет всему миру мякоть, беззащитно розовую, подгнивающую на краях, как у сгнившего грейпфрута. Хайзаки боялся, что кто-то разобьёт стеклянный купол, создающий видимость семьи, восстанавливающейся после ужасного происшествия, состоящей из отца, понимающей мачехи и сына школьника, выстроенный вокруг их манямирка и залезет грязными руками, доставая пульсирующее истинное нутро.       Ненависть.       Ненависть.       Ненависть.       Утром Хайзаки не смог подняться и ему пришлось принять три таблетки кодеина, чтобы двинуть хоть частью тела. Словно тысячи раскалённых игл пронзили организм, от чего душа вырвалась вперёд, пытаясь оставить бренное тело, бьющееся в судорогах. Сердце продолжало медленно биться, сжимаясь все сильнее и сильнее от каждого удара.       Он натянул тёмно-бордовую толстовку с капюшоном — достаточно объёмным, чтобы спрятать багровеющие следы, нанесённые кулаками, вспотевшими от напряжения, и ногами в тяжёлых ботинках. В дверь шкафа было встроено зеркало. Оно, покрытое мутными потёками, отражало лицо, залитое нездоровой бледностью. Хайзаки растянул тонкие губы в безрадостной кривой ухмылке. Они потрескались настолько, что если провести по ним языком, можно было почувствовать, будто облизываешь порванные лохмотья обоев. Передний правый зуб блестел небольшим сколом. Видимо вчера чей-то ботинок проехался по нему, оставляя на его месте зубное крошево. Кровь в эмалированную раковину сплёвывать было неприятно.       Если не учитывать потери рюкзака с тетрадями, пачкой таблеток и плеером, то удача определённо ухватила Курокаву за ворот и не желала отпускать. Шорохов и шума в этой холодной квартире, которая всегда была больше похожа на студию для фотосъёмок, на красивую картинку без грамма тепла и уюта. Изысканно, но совершенно непригодно для семейного гнезда. Хотя для Нгуён, стоявшей позади отца больше как элемент декора и для него самого, было в самый раз. Папа абсолютно перестал проявлять чувства к своему ребёнку, большую часть времени погружённый в работу, а остальное время водил пассию по светским вечерам. Широтацу Курокава был жёстким предпринимателем с цепкой хваткой, положение в обществе для которого было важнее, чем семья. Поэтому, он не мог позволить сыновьям замарать его репутацию. Он принял решение забыть.       Но Канашими всё равно преследовал Хайзаки могильным камнем, окровавленной тканью, синюшным телом со страшной раной вместо головы и хриплым смехом. Эй, нии-сан, я выбрался отсюда! Ты тоже мог участвовать! У тебя был я. А у меня был ты. Мы могли стать разрушительной силой вместе! А один ты — никчёмен! Канашими утягивал с собой в неживую темноту пещеры прошлого, цеплялся вывернутыми руками и смотрел единственным сохранившимся глазом. Ты меня подвёл! Ты слабак! После, Хайзаки разбивал костяшки до крови о стену их многоэтажки, инструктированную настоящими камнями, безжалостно сдирая кожу, только бы не видеть, не чувствовать, не пытаться понять мотивы брата. Такая банальность… Искусанные губы, дрожащие руки и сорванный голос от криков. Когда это успело стать привычной рутиной? Слишком уж мутным и пустым всё стало после…       На все осторожные вопросы Тачибаны-сенсей о его моральном состоянии, Хайзаки отвечал лаконичное «всё нормально». Потому что Курокава Хайзаки — самый настоящий лжец.       Сейчас бы неплохо поспать, но самое время было отправиться за рюкзаком, если его уже не разворошили и не украли члены той самой банды. Но в конце концов, чем им там было поживиться? Всего лишь полным-полно домашних заданий и полупустые блистеры колёс синтетического счастья. Единственной вещью, которая представляла собой хоть какую-то материальную ценность, был старенький плеер, в памяти которого хранились альбомы Merzbow, Skinny Puppy и Boris. Благо, хоть телефон и пропуск остались в кармане.       Вздохнув, Хайзаки смиренно натянул чёрные мешковатые джинсы и как можно аккуратнее решил выбираться за рюкзаком, не собираясь никого будить и играть в идеальную семью. По комнате внезапно разнеслась вибрация и экран компьютера подсветился синеватым светом. Хайзаки дрогнул на мгновение: ему никто не писал уже очень давно. А в такую рань не должны были приходить уведомления из школьной беседы, ради которой, собственно, всех учеников и заставляли регистрироваться в mixi, чтобы получать информацию о занятиях. Это не могли быть друзья. Их просто не было. Не могли быть случайные люди — страница Хайзаки была полностью пуста, без аватарки и записей. Страница у него была просто для галочки, на самом то деле. Пользователь akaharu хочет добавить вас в друзья.       Блять.

Отклонить запрос.

      Этого ещё не хватало. Ты же никому не интересен, нии-сан. Все вокруг лучше. Все достойны этой жизни, кроме тебя. Не ты. Кровавый провал вместо головы Канашими снова ехидно скалится. Хайзаки отчаянно потёр лицо ладонями и, проскальзывая в прихожую, быстро натягивает потрёпанные конверсы. Кстати, Майки наверняка тебя даже не запомнил, а Санзу ты не понравился. Настолько ты блеклый и неинтересный. Для всех ты лишь тень меня и отца! Может, если ты наконец сдохнешь, всё изменится? Хайзаки прислонился лбом к холодной поверхности двери, стараясь успокоить бешеный пульс. А знаешь что? Все только рады, что ты гниёшь. Ты такая проблема. Тебя даже собственный отец видеть не хочет! Лучше бы ты не вёлся на россказни Тачибаны. Ты должен был сдохнуть ещё давно! Ты делаешь себе больно, разрезая кожу и мясо, но почему-то не помираешь. Всё случилось из-за тебя! Ты не смог ничего предотвратить! Ты конченый идиот! Ты должен перерезать свои вены! Ты должен сунуть голову в петлю! НИЧТОЖЕСТВО! ТЫ ДОЛЖЕН БЫЛ ПОДОХНУТЬ, КАК СОБАКА! НИКЧЁМНЫЙ! ЛУЧШЕ УМРИ! СДОХНИ!       Хайзаки случайно закашлялся, когда управляющая домом, обычно не обращавшая на него внимания, тронула его за плечо, когда он собирался пройти через турникет. После произошедшего в доме установили турникеты, которые можно было пройти только по пропускам или в сопровождении человека с пропуском.       — Курокава-сан, — окликнула его она, когда он прокашлялся. — Вам тут передали кое-что.       Хайзаки недоумённо посмотрел на сухонькую женщину, не перестававшую щебетать, уже полезшую за свое рабочее место за этим «чем-то». Вскоре она достала тот самый рюкзак. Хайзаки отчего-то прошибло холодным потом. Мурашки пробежались по позвоночнику.       — Спасибо, — заторможенно сказал он, тупо уставившись на вещь в своих руках. То, что это его рюкзак, можно было понять сразу по небольшой нашивке с Merzbow на кармане. Доброе утро, злой мир. Опомнившись, он как можно более спокойно спросил. — Дарума-сан, а кто передал вам это?       Женщина беззлобно нахмурилась, напрягая мозг.       — Да парень молодой, правда капюшон себе на лицо так надвинул, что и не рассмотреть ничего.       — Он не говорил, как его зовут?       Дарума-сан отрицательно покачала головой и пожала плечами. Через секунду она укоризненно посмотрела на Хайзаки и покачала пальцем.       — Пить меньше надо!       — Чего?       — Ой, да знаю я вас, молодёжь! — отмахнулась от парня она. — Как напьётесь, так не то, что рюкзаки и своих собутыльников, ещё и голову по дороге забудете!       Хайзаки обречённо выдохнул. В его планы сейчас уж точно не входило вести дискуссию по поводу юношеского алкоголизма, поэтому он набросил рюкзак на плечо.       — Спасибо ещё раз, Дарума-сан! Я буду осторожнее, — улыбнулся ей он и направился обратно к лифтам. До сегодняшних занятий оставалось ещё слишком много времени.       Итак, кто-то привёз его рюкзак. Хайзаки не имел понятия, кем мог быть тип в капюшоне. Но складывать два плюс два он умел. Чувак в капюшоне явно связан с бандой Майки. Причём настроен он абсолютно не враждебно. В любом случае, происходило что-то странное. И Хайзаки это совершенно не нравилось.        Кажется, что он совсем перестал существовать, погрузившись в пучины мыслей и вечную бесконечность размышлений. Так ли это было значимо на самом деле? Отключать сознание Хайзаки выучился ещё в детстве, но сейчас это произошло непроизвольно. Он чаще всего делал это, чтобы не замечать всей грязной хуйни, что происходила в мире, перешивающим неокрепшим умам кишки. Здравствуй, дорогой мозг, я снова принёс себя на растерзание. Кланяться не буду, слишком много чести.       Уже в своей комнате Хайзаки резко закинул в рот утреннюю дозу антидепрессантов, взятых из рюкзака и откинулся на кровать, кружась в мутном омуте своих мыслей. Вибрация так и не выключенного компьютера донеслась откуда-то сбоку, и Хайзаки устало потёр веки, вытягивая себя из мыслей так же резко, как отдёргивает ладошку ребёнок, которого застали врасплох за кражей конфет. Пользователь akaharu хочет добавить вас в друзья.       На этот раз Курокава принял заявку уже из чистого любопытства. Профиль чудака не был пустым — во первых, на аватарке красовалась засвеченная фотография какого-то силуэта, а во вторых, стена пестрела странными символами.

haihaixi

Чем обязан?

akaharu невежливо не благодариьь за помощь¶¦¦\÷|° если тф вдруг не знал       В комнате Хайзаки по-прежнему было пыльно и крысы носились по клетке, а нога давала о себе знать тупой болью. Ниточка была слишком тонка, но Хайзаки постарался за неё ухватиться. Время браться за дело.

haihaixi Как ты меня нашёл?

      Самый логичный вопрос, который только мог придти парню в голову в этот момент. Всё таки профиль в mixi никак не отсылался на реальную личность его владельца. akaharu я мгу найти все что угодно уж поверь°÷¬¬÷¦÷        Хайзаки напряжённо упёрся взглядом в экран и подпёр подбородок руками. Те распределили у его лица запах химикатов: в ванной на них попал сухой шампунь Нгуён с пионом и пролился отбеливатель. От такой ядерной смеси вполне можно было схлопотать себе лейкоз.

haihaixi Грёбаный сталкер

      Ответ пришёл незамедлительно. akaharu ÷°\¬|^       В последнее время всё скатилось в бессвязный бред. Всё это было слишком необычно. А Хайзаки после произошедшего пугала нестабильность. Но в его новой жизни стабильной стала только боль. И это всё было похоже на бред, сгенерированный воспалённым мозгом больного. Бессвязное сообщение осталось без ответа, а Хайзаки выдохнул, наконец оставаясь наедине со своими мыслями.       Улица встретила его неохотно, обволокла туманом и прохладой. Хайзаки шёл по улице, старательно обходя людей и слушая в наушниках любимый альбом. Это успокаивало и освобождало мысли от выедающего изнутри голоса. «Обострение» — так сказала бы Тачибана-сенсей. Но женщины здесь не было. Вообще никого не было. Ты виноват! Опарыши проели тела пятнадцати человек исключительно из-за твоей недальновидности!       В школе его царапают взгляды, словно старые иголки от хвойных деревьев впиваются в тело, путаются в одежде. В глазах вдруг потемнело. Сказывались вчерашние события. В ушах появился странный шум. От боли во всем теле захотелось шипеть и Хайзаки невидяще сделал несколько шагов вперёд, сильно врезаясь головой в дверной косяк. Через пару секунд по карману разнеслась вибрация. Вымученный выдох вырвался из груди Хайзаки. Парень достал из кармана раскладушку и, поджав губы, скользнул взглядом по пришедшему сообщению. Уведомление пришло из mixi.       Блять. Видимо, забыл отключить интернет.       Хайзаки быстро обвёл коридор взглядом, стараясь не выдать своего интереса к окружающим. На него посматривали очень многие. Многие ученики держали в руках телефоны. akaharu не думал¶; ¬ что ты настолько умственно отсталый чтобы ^\¦врезаться в двери¶; ¬>÷>\       Хайзаки осторожно попытался оценить пальцами масштаб ущерба, ощупывая нос. akaharu на месте нос твой,,,,,,, придурок       Этот парень был явно из Сан. Скорее всего, группка парней из вчерашней банды решила поугарать. Хайзаки это решительно не нравилось. Продолжать беседу категорически не хотелось, поэтому Курокава засунул телефон поглубже в карман. К чёрту.