Блёстки и гниль

            Хайзаки умер в сентябре. И смерть была ему наградой.       Или нет?       Бах.       Ха-ха, это так забавно!       Его нос — кровавый кран.       Ясное сознание словно бы пробиралось сквозь толпу беспокойных мыслей. И казалось бы, надо было вернуться в реальность, чтобы не налететь на очередное воспоминание, а Хайзаки просто лежал на гальке — мысли сами обтекали вокруг, стараясь не врезаться в его воспалённый разум, мало ли что. Тело рядом словно искрилось просвечивающими светящимися сетками вен; чёрт, Курокава не принимал, а его так ровно и сильно штырило.       Пульс бешеным ритмом заходился в ушах, мешая поначалу услышать что-то ещё. Понадобилось несколько минут, чтобы дыхание немного восстановилось после неожиданного погружения в ледяную воду, затапливающую лёгкие угрозой пневмоторакса, сердце прекратило частить, а звуки полились в уши фотонной струёй. И хотя дышать всё ещё было тяжело, Хайзаки расплылся в улыбке, а на губы пеплом осыпался дробный смешок.       — Охуеть, — произнёс он, встречаясь с Санзу взглядом. Тот уже сидел и старательно выжимал волосы. — Ты-то нахуя за мной прыгнул?       — Погодка же чудесная, — ядовито фыркнул парень, стягивая с лица чудом не сползшую маску. — Грех не искупаться.       На мгновение его лицо завесили тонкие длинные пряди, мокрые и свешивающиеся сосульками. Но потом перед Хайзаки предстало бледное лицо без родинок и веснушек, словно щедро политое отбеливателем, но расчерченное косыми линиями двух старых шрамов. Широкие, неровные, они казались ужасающим произведением искусства в своей первозданной красоте. Глубокие некогда раны, сейчас выпуклые полосы, розовато-синюшные. Цвета сырой печени. PANTONE 202.       Он косо зыркнул на Хайзаки. Лицо Санзу по прежнему было непроницаемо, чувствовалась лишь капля лёгкого раздражения в глазах. Раздражения, набирающего обороты в геометрической прогрессии, впрочем, исчезнувшего сразу же, как только он натянул на лицо неизменную маску, кое-как выжав её.       — А если серьёзно? — спросил Курокава, тоже усаживаясь на гальку, скрестив ноги. Слишком сумбурно и парадоксально всё было в последние дни: возвращение в школу, разборки с гопниками, Токийская Свастика, сталкер, а теперь ещё и непонятное двойное недо-самоубийство; оставаться без ответов Хайзаки был абсолютно не согласен.       — Ну раз серьёзно, — парень наклонил голову набок и уставился своими рыбьими глазами. — Проще было бы просто скинуть тебя оттуда и дело с концом.       — Так почему ты этого не сделал? — невесело усмехнулся Хайзаки, чувствуя, как по телу бегут неприятные мурашки.       — Влюбился, бля, — съязвил Санзу. Глаза Курокавы, не понявшего сначала сарказм, полезли на лоб, а парень лишь ядовито засмеялся и сочувственно похлопал собеседника по плечу. — А ты что, так уж сильно хочешь откинуться?       Хайзаки неопределённо пожал плечами:       — Порой реально кажется, что лучше бы меня сбила фура.       — Много хочешь, — засмеялся Санзу. — Дерьмо под названием жизнь так просто не кончается.       — И это ты мне решил доказать, спасибо, бля, большое, — огрызнулся Хайзаки. В последнее время он начал ненавидеть недосказанность.       — Решил показать лучший вариант.       — Ага, — скептически поморщился Хайзаки. Только бы не началось снова: «мне жаль, что ты это пережил», «найди хобби и живи дальше», «отпусти прошлое». — Только вот зачем ты со мной такой мудростью делишься?       Глаза Санзу затянулись кисельной плёнкой. Хайзаки увидел, как по части руки, не закрытой курткой, разбежались мурашки. Куртка, кстати, странная — она чёрная, с какими-то золотистыми надписями, а длинные рукава её обычно заканчивались чуть ниже костяшек. Сейчас у Санзу наверняка мерзла голая кожа, обнажившаяся, когда он зачем-то закатал рукава, но он молчал.       — Консервы.       — Чего? — переспросил Хайзаки, медленно поворачиваясь в сторону собеседника.       — Знаешь, обычно беглые заключённые берут с собой консервы. Только вот эти консервы не надо тащить в рюкзаках. Они бегут рядом сами. Очень удобно, очень, — голубой цвет его глаз и так практически въелся в роговицу. А теперь Санзу уставился Курокаве прямо в лицо. Нет, не в лицо. Сквозь него. Словно увидел психоделические узоры на задней стороне чужого черепа. Хайзаки огорошенно посмотрел в ответ, ничего не понимая.       — А когда есть нечего, консерву съедают. И берут её с собой только для этого. А она и не догадывается, просто бежит со всеми на волю, — парень резко развёл руками, неаккуратным движением задевая руку Хайзаки. — А знаешь, что?       Пульс застучал в висках и Курокава заметил, как дрогнула жилка на чужом бледном виске.       — В жизни так же. Вскрыть, когда наступит голод. Сожрать. Выкинуть банку. И бежать дальше.       — О чем ты, Санзу? К чему это?       Тот замолчал, глубоко вздохнув. Послышался смешок. Хайзаки абсолютно не понравился этот неприятный смешок. Внезапно галька со стороны собеседника захрустела и Хайзаки, которого грубо толкнули, стремительно пикировал вниз, больно ударившись лопатками. Глаза моментально заслезились и ноги неосознанно начали искать опору. Нога в тяжёлом ботинке приземлилась слева от его головы и Санзу наклонился к поверженному, обдавая его мертвенно-ледяным дыханием. Мрачное лицо приблизилось, суля что-то не самое приятное.       — Не строй из себя дурачка, — плечи его опасно напряглись.       Хайзаки почувствовал, что эйфория после прыжка медленно сходит на нет. А находясь в компании этого мудака, он ощущал это особенно четко. Всё, что накопилось за последние дни, вот-вот было готово вырваться наружу — ебучая недосказанность слишком долго выжигала его изнутри. Он приподнялся на локтях и быстро заговорил:       — Ты думаешь, что можешь творить хуйню и исчезать, ничего не объясняя? — вышло слишком надломленно, но Хайзаки уже не обращал на это внимания. — Моя жизнь — не твоя, блять, забота!       — Ошибаешься, — прошипел Санзу. — Ты — моя забота. Майки приказал мне следить за тем, чтобы ты не сдох, и я выполню приказ, даже если мне для этого придётся закинуть тебя в грёбаный подвал.       — Нахуя ему я?       — Я не буду это повторять, — тихо сказал парень, сощурив глаза. — Дружок Лидера, впрочем, ты и сам прекрасно знаешь кто, жутко не хочет чтобы ты стал чьей-то консервой. Всё будет гораздо проще, если ты не будешь сопротивляться.       Челюсть Курокавы дёрнулась, когда он стиснул зубы:       — Как мило.       Именно тогда он и заметил кровь, натёкшую из повреждения на ноге.       Санзу даже и не думал поддержать его за руку, чтобы парень не упал по дороге, а потом он же без капли брезгливости смотрел на то, как Хайзаки промывал побелевшее анемичное мясо на своей тощей коленке перекисью. Пальцы-пауки сновали по коже, края раны задевая. Рана была не то, чтобы глубокая: об острые прибрежные камни сложно серьёзно порезаться. Но она была длинной и широкой, благодаря чему сильно кровила.       Чтобы сделать перекись, вначале нужно получить её концентрированный раствор. Самый простой способ его получения в лаборатории —использование воздействия оксидов металлов на разбавленную серную кислоту. Оксид бария в холодных условиях, соединяясь с серной кислотой, образует перекись водорода и соль — сульфат бария. Серную кислоту получают путем электролиза серной кислоты, за которым следует гидролиз надсерной кислоты. Гораздо проще — купить маленькую бутылочку в круглосуточной аптеке напротив парка. Как, в общем, Курокава и сделал.       В аптеке топтался лишь странный, уже почти до конца седой дед, расхаживающий в старых трениках с растёртыми коленями и с пачкой сигар в руках, покрытых пигметными пятнами, появившимися от возраста. Правый глаз блестел-красовался некрасивым бельмом. «Чёртов наркоман, чтоб ты в яму по дороге свалился», — прошипел он вслед Хайзаки, который оставлял за собой мокрые следы. Приёбнутый.       — Терпи, — сухо хихикнул Санзу, когда Хайзаки в очередной раз сморщился и полил травмированное колено жидкостью. Хлопья белой пены тут же стали мутно-розовыми.       А Санзу совсем ничего не знает; не знает, что терпеть, сжимая зубы, тебе и не надо, а? Ты же привыкший. В кои-то веки продрогший от такого холода, какого давно не чувствовал, Хайзаки боролся с желанием вернуться домой, и пока что продолжал плющиться себе на лавке, уставившись в депрессивном оцепенении на фонари.       — Неприятно, — пробормотал он, когда перекись в очередной раз зашипела на колене.       — Может тебе подуть на ранку? — ощерился Санзу. — У кошечки боли, у собачки боли, у Курокавы заживи.       — Мне определённо полегчало, спасибо, бля.       Алые отблески рассветного солнца заливали собой улицы Токио. Волосы Санзу в этом освещении казались клубнично-розовыми. Словно молочный коктейль за двести йен из местной забегаловки. Да и серо-бледные щёки казались по девичьи-румяными. Солнце же, когда-нибудь, сожжёт всех. Хайзаки откинулся на спинку лавочки и посмотрел прямо на карминово-пепельное небо. Прямо сейчас жизнь превращалась в ничто. Куда там, в ничто — в забвение.       Солнце сияет благодаря термоядерной реакции превращения атомов водорода в атомы гелия в ядре. В действительности сжигается около шестиста миллионов тонн водорода в секунду. И по мере того, как ядро солнца насыщается этим гелием, оно сжимается, вызывая ускорение термоядерной реакции — а это значит, что солнце излучает больше энергии. На самом деле, через каждый миллиард лет оно становится на десять процентов ярче.       Санзу с ногами уместился на лавочке и закурил, сразу же выпуская дым наружу. Курил он странно, подчиняясь какой-то отточенной до блеска схеме. Короткая затяжка, две длинных. И так по кругу. Да и вообще, курил этот парень намного чаще, чем все знакомые Курокавы. Лёгкие его, чёрные от поступающего в них никотина, скоро окажутся на асфальте с каплями застарелой застоявшейся крови. Хайзаки плевать. Он мельком глянул на спокойное лицо Санзу и невольно провёл аналогию с сёстрами Лисбон из «Девственниц Самоубийц».       — Ну, я пойду, что-ли, — пробормотал парень, сползая с лавочки. Прохладная погода давала о себе знать уже давно, но именно сейчас она вдарила по Курокаве так сильно, что он решился вернуться домой.       — Ага, — незаинтересованно отозвался Санзу, глядя на переливающийся магматически-оранжевым цветом кончик сигареты.       В подъезде было тихо. Старый вахтёр, сменяющий Даруму-сан, очень неодобрительно оглядел Хайзаки, но тем не менее, не стал ничего говорить. На пороге квартиры парня встретила Нгуён, так что у Хайзаки были все основания полагать, что никуда он ближайшие несколько недель не денется.       — Почему ты мокрый? — вместо приветствия резко спросила она, скрестив изящные руки на груди.       — Так получилось.       — Какой же ты проблемный, — выдохнула женщина, приблизившись к будущему пасынку. — Очень, очень жаль, что ты не хочешь прислушаться к словам отца.       — Да, очень жаль, — тут же согласился Хайзаки, скидывая кед и кроссовок и подвигая пару обуви к батарее. — Только не надо тут изображать усталую родительницу.       — Не надо тут заигрываться в сложного подростка! — оскорблённо воскликнула она, брезгливо смотря на грязную мокрую одежду.       Невесело улыбнувшись, Хайзаки развёл руками и пролетел мимо своей псевдомачехи к своей комнате. На периферии зрения мелькнула дверь в бывшую комнату брата, где теперь располагался отцовский кабинет. Курокава чуть не задел ногой большую крысиную клетку, стоящую на полу, и грохнулся на кровать. В гостиной приглушённый толстыми стенами голос Нгуён возмущённо пересказывал произошедшее отцу. Судя по интонации, она уже готова была потерять всякий контроль над своими эмоциями и разрыдаться на месте, умоляя Курокаву-старшего выпнуть Хайзаки из их семейного гнёздышка. Вскоре, к комнате начали приближаться тяжёлые шаги.       — Решил всем испортить настроение пораньше, да, Хайзаки?       Хайзаки хмыкнул, когда ручка дёрнулась, но предусмотрительно запертая дверь не открылась и отец тихо выругался сквозь зубы. Слушать очередные упрёки он был не намерен, поэтому просто стянул промокшую одежду и снова включил заветных Skinny Puppy, немелодичный голос солиста которых прорезал пространство, заглушая окружающие звуки.       Все выходные Хайзаки отсыпался. В моменты своих редких вылазок из комнаты, родственникам на глаза он старался не попадаться; получалось, правда, не очень. Нгуён совсем обозлилась и теперь её попытки задеть пасынка стали прямо-таки детскими. Враньё отцу. Исчезнувшая зубная щётка. И прочее, прочее, прочее.       А вот в понедельник утром разбить себе голову о стену хотелось неимоверно. После таких выходных с перекошенным режимом вставать рано было самой настоящей пыткой. На кухне, куда Хайзаки зашёл за утренней порцией таблеток, завтракали родители. И он готов был поклясться, что они за экранами своих телефонов прятали настоящие оскалы. Мысли Хайзаки приобрели совсем уж тоскливое направление, впрочем, в последнее время, настроение было всё более и более гнетущим.       Биологички в классе ещё не было, хотя звонок на урок прозвенел уже несколько минут назад. Кто-то из одноклассников шутливо кидался бумажками, кто-то беззастенчиво болтал, а кто-то и вовсе пытался восполнить недостаток сна. Оно было и неудивительно: после выходных в классе царила настолько сонная атмосфера, что даже проспавшего около пятнадцати часов Хайзаки потянуло в сон. Всеобщее умирающее состояние прервал звук распахивающейся двери и влетевшая в класс Мори-сенсей. Эту женщину в школе знали все. Она с самого появления стала идеальным поводом начать разговор с незнакомым человеком: достаточно было лишь «Слышал, что опять наговорила эта психичка? Удивительно, как её взяли в школу».       — Дети! Это конец, — вымученно произнесла она и села за преподавательский стол, кладя кудрявую голову на сложенные руки. Класс оживился, сбрасывая с себя сонное оцепенение и внимательно слушая, что она скажет дальше.        Черты лица у неё особым аристократизмом не отличались. Впрочем, её нельзя было назвать даже обаятельной. Скорее очень странной. Карие глаза навыкате, ржаво-рыжие волосы, веснушки и рассеянность — да, как всем порой казалось, она верила в несусветную чушь, несмотря на то, что вела биологию. Навешивала на себя все яркие украшения, которые только могла подобрать, поблёскивала толстенными стёклами бифокальных очков и временами выдавала такой дикий бред, что уши в трубочку сворачивались.       — Наша школа попала в программу «Молодёжь за здоровое будущее», — голос женщины был надрывным и вздрагивал, как будто она вот-вот расплачется. — И теперь нам надо будет через неделю представить проект на эту тему!       Биология была практически единственным предметом, в котором Хайзаки разбирался. Но тем не менее, слушать нытьё преподавательницы он не горел желанием — оно только навевало ещё большую сонливость. Он разлёгся на парте, опуская голову на сложенные руки. Хоть и спать на парте Курокава не любил: ему постоянно было неудобно; сейчас он погрузился в лёгкую дремоту.       — Курокава-сан!       Все одноклассники обернулись на Хайзаки. Он страдальчески взвыл про себя и закатил глаза, уже догадываясь, чего от него хотят.       — Я не уверен, что смогу, — начал было отнекиваться он, но тут же был перебит восторженной женщиной, в глазах которой уже плескалась надежда.       — Сможешь! — уверенно воскликнула она, заметно приободрившись. — Ты же прекрасно разбираешься в моём предмете!       Хайзаки был готов сопротивляться до последнего, лишь бы не ебаться с этим дурацким проектом, но Мори-сенсей снова заговорила, поднимаясь с места и обводя класс взглядом:       — Ребята! Кто хочет помочь Курокаве-сану?       Воцарилась отвратительно давящая на уши тишина. Хайзаки буквально кожей почувствовал напряжение. Собственно, такое скопление негативных чувств не почувствовать было невозможно — некоторые ученики прямо-таки прожигали его взглядом, прорезая насквозь. Как голодные шакалы, другие поднимали губы и расплывались в гримасах нескрываемого отвращения. В классе до сих пор гуляли отзвуки перешёптываний и Мори-сенсей беспомощно оглядела учеников. Хайзаки хмыкнул. Он и не сомневался, что всё будет именно так. Чувствуя себя человеком на рельсах, который будет раздавлен, чтобы спасти троих, он снова собрался улечься спать. В конце концов, этот проект был ему не так уж и важен. Распечатает текст с первого попавшегося сайта и дело с концом.       Внезапно Чифую, сидевший всё это время в полумёртвом состоянии, решительно поднял руку. Не обращая внимания на восторженные возгласы биологички, он посмотрел в глаза Хайзаки, наверняка ожидая увидеть в них безмолвную благодарность, сдобренную дёрнувшимися в улыбке уголками губ. Но Курокава едва не захлебнулся собственным выдохом и ограничился лишь едва уловимым кивком, глянув в сторону этого парня.       Бедняга. Уж если Хайзаки, будучи на дне общественной иерархии, чуть ли не физически мучался от осознания того, что вечер (а может, и не один) ему придётся потратить на этот дурацкий проект, то Чифую, у которого были друзья, хорошая жизнь, настоящая, не плод затуманенного воспоминаниями или любой другой дрянью воображения, стоило бы отказаться от своей идеи помочь прямо сейчас, чтобы не проводить время с необщительным одноклассником. Сам виноват, что ж. Да и что, собственно, оставалось делать?       После того, как одноклассники хлынули огромной толпой в коридор на перемену, Чифую подскочил к Хайзаки, оставшемуся сидеть на своём месте.       — Курокава-кун, — улыбнулся он, опираясь на его парту обеими руками. Кожа на его костяшках была сухой и покрасневшей: Мацуно не был из тех людей, которые в поте лица ухаживают за своими ранами. — Ты сегодня свободен?       — Да вроде, — пожал плечами Хайзаки. — Принтера дома нет, так что делать это говно точно не у меня.       — У меня, — мгновенно согласился Чифую. — Надо Баджи сказать.       Одноклассник двинулся к выходу, накидывая рюкзак на плечо. Собственно, у Хайзаки идей, как провести очередную перемену перед последними двумя уроками, не было, так что он настроился пойти за Чифую, отметая навязчивые мысли о том, что возможно, его присутствия не очень хотят. Мацуно просунул голову в двери класса своего друга.       — Баджи-сан! — воскликнул он и зашёл внутрь, оставляя Хайзаки одного неловко топтаться у двери. Пару минут из класса доносилась болтовня, а потом послышался резкий толчок в дверь и Курокаву чуть не сбил с ног Баджи. По правде говоря, они были примерно одинакового роста; по комплекции, тем не менее, вполне себе отличались, поэтому снести субтильного Хайзаки было для этого парня как плюнуть. Он недовольно зыркнул на стоящего у двери и перекинул рюкзак на плечо.       — Пойдём отсюда нахер, — недовольно сказал он, осматривая коридор на предмет появления учителей. — И с проектом этим гребаным как раз пораньше разберётесь.       Непогода, подпортившая школьникам настроение на выходных, внезапно исчезла, будто бы её и не было. Лишь мокрый от дождя асфальт напоминал о дожде, лившем весь воскресный вечер. Токийская осень — желтеющие деревья, окружающие ухоженные дорожки местного сквера и скользкие ивовые прутья.       — …И она говорит, мол, предоставьте эту хрень через неделю, — рассказывал Чифую, оставляя в летучей дорожной пыли неглубокие следы. Баджи жевал перезревшее яблоко, сорванное с чьего-то дерева за забором. Он нахмурился:       — Ты-то нахуя полез?       «Тот же вопрос», — подумал Хайзаки, но благоразумно промолчал.       — Делать тебе делать больше нечего? — с сожалением Кейске доел яблоко и метким броском отправил огрызок в урну. Трёхочковый!       — Не придётся ебаться с учебниками ради хорошей оценки, — уклончиво ответил Чифую прилежным ученическим тоном. — Пришли, — он достал ключи и проржавевшая дверь подъезда издала такой душераздирающий скрип, будто её не смазывали сто лет.       Когда они зашли в квартиру, в прихожую сразу же выбежал чёрный котик, моментально начиная тереться о ноги хозяина и разувавшегося Баджи. Мрачный парень неожиданно для Хайзаки улыбнулся и погладил животное по лоснящейся шёрстке. Скинув кеды, Курокава присел на корточки и протянул коту руку. Тот сразу принялся обнюхивать её, задевая кожу своим курносым носиком.       — У меня срач, гостей не ждал, — виновато развёл руками Мацуно. — Это Пик-Джей, кстати, — довольно добавил он, заметив, как Хайзаки заинтересовался его питомцем.       Махнув однокласснику в сторону своей комнаты рукой, Чифую исчез по всей видимости на кухне. Чтобы не стоять и не переминаться с ноги на ногу в одной из самых неловких ситуаций в своей жизни, Хайзаки поднял котика на руки, поглаживая по бархатной шёрстке. Животное извернулось и подставило под поглаживания морду.       — Чё тебе надо от него? — уже явно знакомый с планировкой дома Чифую, распахнув дверь в последнюю комнату по коридору, с усмешкой поинтересовался Баджи, через плечо взглянув на контакт между питомцем и Хайзаки. Он протопал внутрь, явно давая понять, что стоит пройти за ним.       Комната Чифую была более чем уютной. На подоконнике стояли растения, обвивающие своими щупальцами-ветвями оконные рамы. В отличии от дома Хайзаки, лишённого всякого присутствия человека, даже пахло здесь приятно — свежей выпечкой и ароматическими палочками. На полках в коридоре Курокава мельком заметил фотографии: Чифую в детстве, Чифую на природе с удочкой, Чифую с друзьями и родителями, полароидные снимки Чифую с Баджи — парней, веселящихся, корчащих лица; таких счастливых, какими они никогда больше не будут.       — Знакомлюсь, — отозвался Хайзаки и посадил кота на кровать. Пик-Джей свернулся клубком и принялся чистить шёрстку. Баджи приземлился на подушки и кот сразу же прыгнул ему на колени. Видеть угрюмого, агрессивного и всегда считавшегося задирой парня с этим пушистым комком очарования, который ещё и так доверчиво подставлял мягкий живот под его руки — было слишком мило.       — Ловите, — в комнату зашёл Чифую и кинул на кровать пару батончиков. Хайзаки вскинул руки и ему на ладонь упала конфета. VEGAN FREE. — Не обращайте внимания на срач.       — Пиздец, Чиф, кровать не заправлена, — лениво отозвался Баджи, разворачивая конфету.       — Ага, как в таком беспорядке жить вообще можно, — добавил Курокава. Баджи усмехнулся уголком рта и в притворном ужасе прижал ладонь к сердцу.       — Так… У меня есть пара статей о последствиях наркомании. Давайте сейчас начнём. Вы диктуйте, я буду печатать. Баджи-сан, возьми вон тот журнал…       — Стоп, — длинноволосый растянулся на кровати во весь рост, продолжая поглаживать кота. — Я на эту хуйню не подписывался, так что вся работа с вас. Вполне себе справедливо.        На самом деле, усердной работы, как таковой, проект и не требовал. Сложности в том, чтобы перепечатать пару статей и немного переписать их на свой лад, не было абсолютно никакой. Именно поэтому, Хайзаки даже не стал изображать из себя оскорблённую невинность, а просто уселся поудобнее и принялся диктовать, меняя имена и добавляя «шокирующие» подробности от себя.       — Я заебался, — в конце концов протянул Чифую и наконец-то сохранил файл с готовым процентов на тридцать проектом. — Завтра снова ко мне, доделаем эту парашу.       Хайзаки скрылся в противоположной стороне от уютного пятиэтажного дома, растворился в карминово-пепельном закате.        Ну, а дома почувствовал боль. Рыбы — первые существа на планете, почувствовавшие боль. Хайзаки пожелал ещё в тот день, чтобы они никогда этого не делали, и чтобы человеческий вид, более совершенный, никогда не обзавёлся таким примитивным инструментом для выживания. Теперь же он в этом убедился.       Боль — это важно. Но не тогда, когда губу рассекает тыльная сторона отцовской ладони, а ты не в праве отдёрнуться.       Никаких схем не въелось горячими искрами в мозг, не отзывалось всякий раз, когда Курокава шёл домой, где-то на перефирии сознания. А сейчас он и сам не понимал, что томилось у него в голове. Возможно, ничего. Возможно, какая-нибудь вылизанная цитата из «Повелителя мух». Возможно, силуэты с глазами без зрачков. Непонятно, почему в такие моменты там оказывались идиотские идеи.        Будьте прокляты.