Пристань Лотоса всегда будет приветствовать тебя дома

Когда Цзян Чэн возвращается с собрания в Ланьлине, Цзян Яньли не ожидает, что он будет выглядеть таким потрясённым. Она не ожидает, что он подойдёт к ней с Цзинь Лином рядом, с дрожащими руками и широко раскрытыми глазами. Не ожидает, что он резко обнимет её и прижмётся лицом к её плечу, а его собственные плечи будут дрожать. Цзян Яньли обнимает брата, гладит его по спине и бросает вопросительный взгляд на сына. Цзинь Лин молчит, его глаза широко раскрыты. Он молча качает головой, и Цзян Яньли знает, что Цзинь Лин не сможет дать ей объяснений, в которых она нуждается. Поэтому она отсылает его, наклонив голову, и смотрит, как её сын — её гордый сын, который обычно никого не слушает — уходит в свою комнату без единого возражения. Когда Цзян Чэн наконец отрывает голову от её одежд, глаза у него красные, а бахрома в беспорядке. — А-Цзе… — говорит он хриплым, надломленным и печальным голосом. — А-Цзе… он… он… А-Сянь… он… Сердце Цзян Яньли замирает. Прошло тринадцать лет, и никто из них не упоминал это имя из-за взаимного горя и отрицания, но Цзян Чэн особенно… Цзян Яньли никогда не пыталась забыть его, рассказывала Цзинь Лину истории о том, как росли её два младших брата. Но Цзян Чэн старался забыть о его существовании. — А-Сянь… — снова начинает Цзян Чэн, но потом тяжело сглатывает, в глазах блестят слезы. — Он… А-Цзе… он вернулся. Цзян Яньли замирает. А-Сянь вернулся? Вэй Усянь? Её младший брат? Мальчик, за взрослением которого она наблюдала, который смеялся, плакал, взрослел, которому она помогала в период взлетов и падений, которому она помогла пережить девять месяцев беременности, замаскированной под уединение… Человек, за ростом сына которого она наблюдала издалека, в чужом ордене, которого она видела на собраниях и соревнованиях. Её брат, чей сын вырос с одним родителем и без родственников по материнской линии, потому что никто не знал, кто его мать. Никто, кроме неё, а Цзян Яньли не могла никому рассказать. — А-Сянь… он вернулся? К-как? Цзян Чэн качает головой. — Той ночью… той ночью на горе Дафань, со статуей богини, я должен был знать, я должен был преследовать его, но Цзинь Лин был ранен, а Лань Ванцзи так настаивал... я не мог... я не знал… А-Цзе, я мог привести его домой, я мог... я должен был… — Шшш, А-Чэн, это не твоя вина, не вини себя… Цзян Яньли лишь очень смутно знает о событиях, произошедших на горе Дафань, лишь смутно представляет, что произошло, основываясь на том, что ей рассказал Цзинь Лин. Но она знает, что Цзян Чэн не виноват. И из того немногого, что у неё есть, она может составить картину того, что могло произойти. Цзинь Лин упомянул своего дядю — одного из единокровных братьев А-Сюаня, который появился на горе Дафань той ночью. Он вел себя странно, сказал Цзинь Лин, а потом использовал демоническое совершенствование и вызвал какого-то лютого мертвеца, который, как все говорили, был Вэнь Нином… Сердце Цзян Яньли тогда тоже заколотилось, но Цзян Чэн позже сказал ей, что, скорее всего, это был не Вэнь Нин, что большинство заклинателей там были из маленьких орденов, которые говорили всё, что угодно, лишь бы казаться великими. Сам Цзян Чэн не видел предполагаемого лютого мертвеца, но сказал, что то, как Цзинь Лин описал ему его, не похоже на Вэнь Нина, которого Вэй Усянь считал своим другом и правой рукой. Но теперь Цзян Чэн говорит, что А-Сянь вернулся. По его словам Цзян Яньли догадывается, что тот человек, о котором говорил Цзинь Лин, был его дядей, но вёл он себя странно — неужели А-Сянь вселился в чьё-то тело? Не похоже, чтобы её добрый брат так поступил. Но… Цзинь Лин сказал, что Второй молодой господин Лань забрал этого человека с собой в Гусу, не так ли? Возможно ли, что Лань Ванцзи узнал мать своего сына, хотя даже родной брат Вэй Усяня не узнал? Цзян Яньли должна знать. Она спрашивает, а Цзян Чэн грубыми руками вытирает глаза, а потом тащит её на кухню, чтобы сесть. Затем он рассказывает ей историю о том, как Цзинь Гуанъяо каким-то образом узнал, что Вэй Усянь вернулся и находится в теле человека по имени Мо Сюаньюй, как предполагаемый Мо Сюаньюй забрал Суйбянь, обнажил меч, который был запечатан последние тринадцать лет. Затем Цзян Чэн рассказывает ей, что их брат бежал с Лань Ванцзи, и в последней раз, когда он видел Вэй Усяня, он истекал кровью от колотой раны, нанесённой слишком взбудораженным заклинателем, и был без сознания на руках Лань Ванцзи, когда пара уносилась прочь на мече Лань Ванцзи. Как горько, думает Цзян Яньли. Она знает, как сильно А-Сянь любил Лань Ванцзи, и, похоже, Лань Ванцзи наконец-то ответил ему взаимностью. Она помнит, как долгое время обижалась на Второго Нефрита Гусу Лань. Все три года, что Вэй Усянь один воспитывал А-Ли, с того самого момента, как узнала, что её младший брат забеременел от якобы праведного Лань Ванцзи. Она так до конца и не простила его за это, хотя и знает, что альфа не виноват. Логически она понимает, что не может винить Лань Ванцзи в том, что он не взял на себя ответственность, потому что он даже не знал, что есть за что отвечать, но более мелкая, более защитная сторона её души кричала, что Лань Ванцзи не должен был спать с омегой, на котором он не планировал жениться. И она вспоминает панику, охватившую её, когда она впервые услышала о смерти А-Сяня, об осаде Могильных курганов. Ни она, ни Цзян Чэн не слышали об осаде, пока не стало слишком поздно, и когда Цзян Яньли узнала о смерти младшего брата, она потребовала, чтобы Цзян Чэн немедленно отвёл её в Могильные курганы. Она думала, что, возможно, другие ордена будут достаточно милосердны, чтобы пощадить маленького ребёнка. Но она добралась туда, и единственное, что осталось от разрушенного места битвы — это лужа крови у пещеры А-Сяня и лежащая на земле Чэньцин с почерневшей и опаленной красной кисточкой. Больше ничего не было. Ни пепла, ни костей, ни тел. Единственное, что говорило о произошедшей битве, — это то, что в воздухе пахло ржавчиной, а каждый шаг хлюпал красным. Цзян Яньли не нашла и намека на ребёнка, она упала на колени, не обращая внимания на то, что кровь пропитала её одежду, и заплакала. Цзян Чэн опустился рядом с ней на колени и обнял её, а она не сказала ему, что плачет не только по одному члену семьи, но и по двум. Тогда она ненавидела Лань Ванцзи всеми фибрами своего сердца. Если бы он… если бы А-Сянь вышел за него замуж… если бы… если бы они вышли… А-Сянь был бы жив. А-Ли был бы жив. Она несла ненависть к Лань Ванцзи долгие годы, пока Ланьлин не устроил собрание, и Лань Ванцзи прибыл со своим братом и дядей, и двумя молодыми мальчиками рядом. Один из них был похож на малыша Вэня, которого вырастил А-Сянь. А другой… Несмотря на то, что прошло почти пять лет с тех пор, как она видела их в последний раз, Цзян Яньли узнала бы эти растрёпанные волосы и золотистые глаза где угодно. Обеспокоенный взгляд Цзысюаня последовал за ней, когда она бросилась вон из комнаты, ничего не объяснив. Прощение далось нелегко, но ненависть рассеялась так же быстро, как и появилась. А теперь Цзян Чэн говорит, что Вэй Усянь тоже жив. И что он с Лань Ванцзи. И хотя мир совершенствования всё ещё ненавидит его, хотя для всех остальных он всё ещё отвратительный, ужасный, злой Старейшина Илин, Вэй Усянь — её брат. Её младший брат, её добрый, заботливый, самоотверженный младший брат, и он вернулся. Она задаётся вопросом, знает ли он, что Чжэньли жив. К тому времени, когда Цзян Чэн успевает рассказать всю историю, наступает ночь, и Цзысюань и А-Лин приходят проведать их. Цзян Янли больше всего на свете хочет попросить Цзян Чэна отвезти её в Гусу, хочет знать, где А-Сянь, хочет знать, в безопасности ли он, выздоравливает ли он, жив ли он вообще. Она хочет знать, что больше не потеряет его. Но она знает, что это невозможно, что никто не имеет ни малейшего представления о том, где находится А-Сянь, куда Лань Ванцзи отнёс его после того, как они бежали из Ланьлина. Она хотела бы найти их, найти его, но всё, что она может, — это ждать. Ждать и молиться, чтобы А-Сянь вернулся к ним.

*****

В следующий раз она слышит об А-Сяне от Цзинь Лина и Цзян Чэна, когда они вернулись после того, что в мире стали называть третьей осадой Могильных курганов. Цзинь Лин был похищен вместе с целой группой младших учеников из разных орденов, включая Лань Вансяня и Лань Сычжуя. Цзян Чэн присоединился к группе, которая отправилась к Могильным курганам, чтобы спасти Цзинь Лина и, хотя он не признавался в этом, вернуть Вэй Усяня обратно в Пристань Лотоса. Но в возникшем хаосе он каким-то образом потерял след А-Сяня и Лань Ванцзи, и к тому времени, когда Цзян Чэну удалось сориентироваться, А-Сянь и Лань Ванцзи исчезли.

*****

Всё встает на свои места, когда заклинатель из небольшого ордена неподалёку от Юньпина стучится в их дверь посреди ночи. Цзян Яньли знает, что Цзян Чэн не любит, когда нарушают его сон, особенно после такого утомительного дня, но лай, раздавшийся прямо за дверью, заставляет её, Цзысюаня и А-Чэна броситься открывать двери. Они узнают этот лай где угодно. Их встречает заклинатель, несущий Фею на руках, выглядящий обеспокоенным и почти бешеным. — Я обнаружил, что собака лает у входа в мой орден всего час назад, — говорит мужчина. — Я подумал, может быть, глава ордена Цзян узнает её? Кажется, это духовный… — Это Фея, — без предисловий говорит Цзян Чэн, прерывая мужчину. — Она принадлежит моему племяннику. Отдай её мне, сейчас же! Его голос напряжён и отрывист, и Цзян Яньли едва успевает бросить на заклинателя извиняющийся взгляд и быстрое: «Спасибо, что сообщили нам». Цзян Чэн уже приклепляет Саньду к себе, и она видит конфликт на его лице, прежде чем он резко разворачивается и бежит в зал сокровищ, оставляя её и Цзысюаня в замешательстве. Но Фея здесь, она лает и отчаянно скулит, цепляясь за одежду Цзян Яньли, и она волнуется до безумия. Фея здесь, а Цзинь Лин — нет. Цзинь Лин никуда не ходит без неё, и очевидно, что её сын в беде. — Я должен достать меч… — говорит Цзысюань, нахмурив брови, но Цзян Яньли качает головой. — А-Чэн справится с этим, что бы это ни было, — говорит она, проводя пальцами по шерсти Феи, не зная, пытается ли она успокоить собаку или себя. — С твоей ногой слишком опасно, чтобы ты сражался, когда мы даже не знаем, в чём проблема. Она видит, что губы Цзысюаня поджимаются от отвращения, глаза становятся холодными и жёсткими, и чувствует, как в ней поднимается чувство вины. Она не хотела быть такой грубой — она знает, что А-Сюань до сих пор переживает из-за больной ноги, не смотря на то, что прошло уже много лет после ночной охоты, которая лишила его возможности даже ходить прямо. — Мне жа… — начинает она, но Цзысюань прерывает её, обняв и притянув к себе. — Нет, — бормочет он ей в волосы, поглаживая нежными пальцами по спине. — Нет, всё хорошо, я не должен… ты права, я только замедлю шурина… — Заткнись и прекрати нести чушь, Цзинь Цзысюань, — раздаётся голос Цзян Чэна. — Мы с тобой оба знаем, что твоя скорость здесь не главное, не то, что твоя нога мешает тебе летать на мече. Если ты оставишь мою сестру вдовой, я лично выучу демоническое совершенствование, чтобы вернуть тебя, чтобы я мог, чёрт возьми, убить тебя снова, понял меня? Цзян Яньли прячет небольшую улыбку. Как бы ни была напряжена ситуация, как бы она ни волновалась и как бы быстро ни билось ее сердце в груди, по крайней мере, она может рассчитывать на то, что грубый гнев её брата успокоит ситуацию. Затем она видит красную кисточку, свисающую с одежды Цзян Чэна, привязанную к полированному, чёрному дереву, и замирает. — А-Чэн, ты думаешь… — Хуже не будет, — говорит Цзян Чэн. — Кроме того, все неприятности всегда заканчиваются его делом. Увидимся позже, А-Цзе, не волнуйся так сильно, я обязательно верну Цзинь Лина в целости и сохранности. Он уходит, и через мгновение Саньду становится едва различимым вдали, пурпур его одежд и блеск лунного света, отражающегося от колокольчика Юньмэнь Цзян, отражаются в её глазах. Она кладёт голову на плечо Цзысюаня и безмолвно молится об их благополучном возвращении.