Змеи с лисами не дружат

Пытка представлениями Насти Аннушкиной о высоком длилась уже битых пятнадцать минут — она с надрывом завывала Feliz Navidad, сбивалась посередине, требовала затраханного диджея Вовочку включить минус песни заново, и, видят небеса, после пятой ее попытки даже Фредди Меркьюри сказал бы, что шоу маст прекратиться, закончиться, финишировать и закрыть продажу билетов. Хорошо было в аудитории только Левке и Змею. Левке — потому что он и музыку нарощенных ногтей по меловой доске в исполнении Насти слушал бы с тем же мечтательным выражением лица, растекшись по парте. Змею — потому что Никита от него отъебался с одного угрожающего взгляда в ответ на предложение заняться вырезанием снежинок из ватманов и больше не приставал. И чего, спрашивается, мы приперлись? С того, наверное, чтобы плохо было мне. Ведь это меня коллегиальным решением Борьки и Зураба и их коварным тычком в лопатки чуть не сделали единственным кандидатом, когда я вывалился под ноги Никите сразу после его вопроса: «Кто хочет быть ведущим?» Стоит ли говорить, что мне хлопали всем первым курсом, лишь бы Никита не усомнился в своем выборе? И ведь Змей, сучара, хлопал тоже! Повезло, что эго Никиты в делах студенческой жизни пробивало потолок. Я никогда так страстно и азартно не подлизывал, как в тот момент, когда убеждал Никиту, что никто не справится с этой ответственностью лучше него. Сагитировал я толпу что надо — Никите рукоплескали до мозолей и плакали от чувств. Слезы, правда, были замечены преимущественно в глазах ухохатывавшихся с моей взбледнувшей рожи Борьки и Зураба. Но главное, что Никита, поломавшись, милостиво принял королевскую регалию в виде фонящего микрофона, а я был спасен. Еще полчаса, чтобы не навлекать на себя лишние подозрения, я шатался от стола к столу, дорисовывая загогулины и колобков-снеговиков к новогодним плакатам. Постоял немного у кружка играющих на укулеле, кивая с важным видом, рассудил спор Маши и Игоря из параллельной группы в пользу имбирных пряников и долго распутывал в уголке клубок серебристого дождика для елки. В общем, у меня была тьма работы по имитации бурной деятельности. Змей, как ни странно, очень быстро нашел себе применение. Переговорив с Никитой, он теперь в добровольно-принудительном порядке ставил танец двум парам. Неторопливо описывал круги по освобожденному от парт пространству, как настоящий балетмейстер, закатав рукава рубашки до локтей. И наблюдал со сдержанным недовольством за попытками подопечных попасть в такт мелодии. Со стороны это выглядело чудовищно сложно, учитывая, что Настя Аннушкина все звуки в аудитории перебивала своим Feliz Navidad, но, очевидно, выполнимо: выражение лиц танцующих так и намекало, что они скорее в лепешку расшибутся, чем нарвутся на гнев Змея. Он надыбал где-то длиннющую линейку и осторожно поправлял ноги кавалерам и их дамам, когда его не устраивало положение ступней. Я бы на месте Паши, чуть не отправившего свою партнершу в пике на очередном развороте, до смерти боялся получить этой линейкой по жопе. Попялившись на происходящее, я бросил попытки распутать дождик, сделав из него праздничное гнездо для игрушки-снегиря на елке. Подкрался к Змею со спины, чувствуя себя школьником, который лезет к придирчивому тренеру посреди финальной репетиции, и, пока обе парочки отрабатывали связку, шепотом спросил: — Так ты реально умеешь танцевать?.. Змей, как мне показалось, слегка покраснел, хотя была вероятность, что так упал свет прожектора, который доламывал Вовочка. И нехотя процедил сквозь зубы: — Родители бальными в детстве заставляли заниматься… — Он отвлекся, заметив краем глаза неверное движение, и зарычал на Пашу: — Успенский, нежнее, она девушка, а не ракетка для тенниса! Нежнее! Раз-два-три… Раз-два-три… Я постоял еще немного рядом. И капитально замечтался, уплыв на волнах собственной фантазии, которая почему-то нарисовала, как я в пышном платье, как у Золушки, спускаюсь по ступеням широкой мраморной лестницы к Змею, который ждет меня внизу в черном костюме-тройке с бутоньеркой на лацкане пиджака. Он протягивает мне руку, и мы кружимся в пустом бальном зале под размеренное «раз-два-три», «раз-два-три»… — Гладков! — Я только глаза продрал, а мне тут же сунули в руки совок и веник. Это Ольга, староста параллельной группы, спалила, что я стою без дела. — Под елкой подмети. Вот тебе и Золушка, епта! Обидевшись на несправедливость жестокого мира, я, подобно Гринчу, от души костеря новогодние концерты, закопался на весь остаток пары под елкой. Убрался там, обустроил на табуретке гнездо из пуховика Змея, который все еще пах парфюмом из ночи четверга, когда мы чуть не поцеловались, зато поцеловались после. Гирлянды ненавязчиво мигали, кто-то оставил полный пакет мандаринок, и вообще я находился на максимальном и безопасном удалении от кружка бешеных брейкдансеров во главе с Зурабом, в который боялся быть втянутым. Правда, и конец пары не принес мне облегчения. Прискакал наш статист и, бодро поинтересовавшись, что мы делаем, на радостях предложил и его пару занять репетициями и подготовками, раз все в сборе и увлечены делом. Он, дескать, просто даст нам дополнительные номера в домашку, а сам пойдет пить кофе в «Старбакс» — ну охуеть теперь! И в универе жизни не дают, и после хрен мне и пресная редька, а не обнимашки со Змеем, пока всю эту муть не решу. Обидевшись крепче, я подтащил к своему стратегическому укрытию еще один стул, чтобы по-вокзальному прикорнуть. Но только я успел устроиться поудобнее и накрыть голову капюшоном, как услышал шелест искусственной хвои, хруст раздавленной елочной игрушки и знакомое шипящее «Блядь!» — Я не буду танцевать брейк, — предупредил я, даже глаз не открывая. — Не надо, — фыркнул он, судя по звукам, присев рядом на корточки. — Вы с Зурабом убьете друг друга своими ногами. — Домашка по статистике? — с надеждой спросил я, приоткрыв один глаз, чтобы напороться на взгляд Змея. Глаза у него как-то подозрительно хитро поблескивали. Настроением, что ли, праздничным заразился воздушно-капельным путем? Мой мозг активно заработал, подсказав, что если мы решим домашку сейчас, то не придется делать ее вечером. — Нет. — Змей провел ладонью по ежику волос и улыбнулся краем губ. Как же ему шли закатанные рукава. И этот парфюм. И хитрый взгляд с загадочным полунамеком. Вот надо ж ему было быть таким сексуальным, когда мы за елкой в полной аудитории рождественских эльфов, которых пряниками не корми, дай организовать концерт. — Ты ж вроде танец ставил? — спросил я с подозрением. — Ребята устали. — Змей пожал плечами, на мгновение посерьезнев. Кажется, ему действительно нравилось быть в роли тренера. Я улыбнулся невольно. Что ж, а мне нравилось открывать его с новых сторон. Надо будет выпытать у него побольше про занятия бальными танцами и про родителей. — С непривычки три часа подряд заниматься скорее во вред. — Тогда что? — Мне в голову ничего вразумительного и похожего на Змея не лезло. Он просто пришел посидеть со мной под елкой? — Пойдем прошвырнемся? — предложил Змей, посмотрев в сторону, и — мне не померещилось? — прикрыл рот ладонью за секунду до того, как широко улыбнулся. — Куда? — Нет, я все еще не догонял. А догнать надо было во имя собственной чести! Меня и так маман и Рената вчера весь вечер стебали за спиной. Стоило мне войти в комнату, как они резко обрывали свое «шу-шу-шу» и взрывались дружным хохотом. Буллинг в семье самый натуральный! — У меня ключ есть от лаборантской статиста на третьем, — сообщил Змей буднично из-под пальцев. — Клю… Дошло. Так дошло, что меня аж подбросило. Я сел на стульях, скинув с себя Змеев пуховик, и выпалил: — Ага. Пойдем. Опустив ближайшую ветку, я оценил быстро, что Зураб все еще крутил финты в компании взмыленных парней, Левка наматывал круги по траектории, которая к четвертому тысячелетию должна была кончиться где-то возле попивающей смузи за первой партой Насти. Борька вписался в рисование плакатов, а Маша ко всем приставала со своими имбирными пряниками. — Нас тоже ждет, — предупредил Змей шепотом, смахнув пальцами волосы мне за ухо. — Дима говорит, труба и отвал всех пломб. Но придется, походу, пробовать… — Он запнулся, посмотрев на меня пристально. — Ты же не против? Леший нас на каток вечером зовет. Можешь, если хочешь, своих друзей позвать?.. — Не против. — И я действительно не был против. Тем более что сейчас в его руке клацнул, тут же исчезнув в кармане джинсов, ключ от лаборантской. И уж не знаю, о чем конкретно думал Змей, но у меня родился свой план в голове на этот счет. — Я позову своих. — А сейчас домашку хочешь сделать? — осведомился невинно Змей. Да он издевался. Иначе откуда эта всепонимающая ухмылка? — Одну… внеучебную. — Я схватил его за локоть и потащил вдоль стенки за рядом стульев к дальнему выходу из аудитории. Мы прошмыгнули мимо Ольги, которая разбирала пакеты с мишурой у дверей, смылись по лестнице на этаж выше, и в пустом коридоре Змей взял меня за руку. Мелочь, казалось бы, но эти двадцать метров до поворота ладонь в ладони заставили меня улыбаться так, что заболели щеки. — Откуда у тебя ключ от лаборантской? — уточнил я, когда Змей отпер дверь и пропустил меня вперед, чтобы тут же закрыть нас изнутри. — Я тут раньше домашку делал, — сообщил Змей, кивнув на письменный стол, придвинутый к окну, и пару стульев на колесиках. Хотя меня, признаюсь, куда больше впечатлил диван, втиснутый между стеллажами с учебниками. — Статист дал мне запасной. — Раньше? — Я усмехался беспечно, но взгляд мой предательски метил в диван, чего Змей не мог не заметить. — Типа до встречи со мной, разделившей твою жизнь на до и после? Что я плел? Что угодно, очевидно. На этом диване он уже лежал. В крайне провокационной позе. В моем воображении. — Хм. Я этого не говорил. — Он прислонился плечом к краю стеллажа, невозмутимо сделав вид, что увлечен чтением корешков. Как будто специально резину тянул, дожидаясь смерти моего терпения. — А прозвучало бы очень романтично. — Я выдал широченную нахальную лыбу. Мы, лисы, держим хвост трубой и не сдаемся под сексуальным прессингом всяких сучар, так-то! — Ты хочешь романтики? — Змей приподнял брови. Провел большим пальцем по нижней губе — клянусь, этот жест и стал последней каплей. — Хочу, чтобы ты снял рубашку, — сказал я на автомате, не успев отфильтровать информацию мозгом. Забудьте все, что я говорил ранее. Хвост сердечком — сучара, я твой. — Какое конкретное желание, — подлив явно фальшивого удивления в тон, произнес Змей. Отлип от стеллажа и принялся крайне медленно расстегивать рубашку, не спуская с меня цепких серых глаз. Вы когда-нибудь ненавидели одежду? Лично я бы устроил пару пикетов против пуговиц. — Ну… — Воздух ошпарил ноздри на глубоком вдохе. — Иначе она помнется, а мы же не хотим палева?.. — Звучит как еще более конкретное желание, — заметил Змей с легкой хрипотцой, наконец стянул рубашку с плеч и повесил на крючок для настенного календаря. Сделал шаг мне навстречу, остановился в нерешительности. Остро вспомнилось его вчерашнее: «Мне тоже страшно, что я недостаточно для тебя хорош». Что же. Пусть ловит доказательства обратного. Не дав себе лишнего мгновения на сомнения, я схватился обеими руками за флисовый капюшон и стянул толстовку через голову. Отбросил на спинку стула и туда же, провозившись дольше с неудобным воротом, кинул футболку. Топили у нас в универе неплохо. Но это ни в какое сравнение не шло с жаром, в который меня бросало от его бешеных взглядов. Как сейчас, когда он меня глазами облизал, будто не веря — да я и сам не понимал, откуда такая смелость взялась, — что я добровольно при нем раздевался. — Ты больше не носишь ее? — Только что был на расстоянии в полтора метра, а теперь — близко. И палец этого извращуги, естественно, тут же побывал у меня в пупке. — Тебе же вроде не нравилась штанга, — сказал я, поднял голову и застыл, завороженный его темно-серыми глазами. Конкретно в этот момент было чертовски сложно вспомнить, что в своем теле я хотел спрятать от него. — Нет. А тебе? — уточнил он тихо, придвинувшись ближе и наклонив голову. Наши губы почти соприкасались. Я раньше и не подозревал, насколько горячими могут быть прелюдии к обыкновенным поцелуям. — Да не особо, наверное… — пробормотал я, обняв Змея за шею. Привстал на цыпочках, невесомо коснувшись его тонких губ. Дыхание сбилось. Со вчерашнего дня я соскучился по этому ощущению невозможно. — Ну и все. Змей отступил к дивану, я дернулся за ним. Скрипнули надсадно пружины, мы неизящно и слишком самонадеянно упали: Змей провалился в стык между диванными подушками, а я чуть не расцепил руки от неожиданности, когда меня подкинуло вместе с ним, как на паршивом батуте, и едва не соскользнул между его ног на пол. — Казенная мебель, — посмеялся я нервно, помогая Змею переползти ближе к безопасному краю дивана у подлокотника. — В следующий раз, — шипяще пообещал Змей, затащил меня на колени и переплел пальцы у меня за спиной, — будет что-то, лучше отвечающее представлениям о романтике… Я усмехнулся, представив, как Змей рассыпает дорожку из лепестков роз по коридору в сторону комнаты. А одну розу держит в зубах. — …тебе смешно? — проворчал Змей, поцеловав меня в подбородок. Но я заметил, что уголки его губ тоже подрагивали. Мы чуть не убились о диван — считаю, было над чем поржать. — Немножко, — признался я, но, когда он поцеловал меня жадно, протолкнув язык между моих не очень-то сопротивлявшихся губ, все лишние мысли вылетели из головы, оставив место набравшему обороты возбуждению. Да, диван в лаборантской не годился для фантазий о большем, но кое-что интересное мы могли устроить. Благо терся я о Змея все активнее, беззастенчиво мыча ему в губы, и, надо сказать, отвечал он с неменьшим напором: я еще только раскачивался, стараясь не давать себе воли и раньше времени не забываться, а вот его стояк, упирающийся мне в пах сквозь молнию джинсов, почувствовал сразу. Лампочка в голове замерцала зеленым светом. У меня был прекрасный шанс сделать прямо сейчас, пока Змея забирало от тесного контакта наших ширинок, то, что мне целую ночь на репите снилось. Преисполненный решимости, я удобнее склонил голову, позволив ему целовать себя, как вздумается. Слова против не сказал, даже не дернулся в сторону, когда он снова начал лапать меня за живот одной рукой, а другой тянуть за волосы, открыв своим ненасытным губам путь к моей шее — а вот с шеей, конечно, поосторожнее, не то мне обеспечена, как пить дать, неделя водолазок! Это с лица Змея засос растворился за выходные. Обидно даже. Но моя-то тонкая кожа любой след будет с гордостью нести на радость универским сплетникам хоть до каникул. Ладно, предположим, настало время шарфиков Ренаты. Пусть Змей развлекается. Главное, что он не обратил ни малейшего внимания, вылизывая и покусывая мои ключицы, что ремень выскользнул из шлевок его джинсов, а молния с первой же попытки оказалась расстегнута. — Ты что делаешь? — Змей вскинул голову. Посмотрел удивленно на мою маньячную рожу, на которой наверняка оставила отпечаток радость маленькой победы, потом опустил взгляд на мою ладонь, которая забралась в его трусы. — Тш-ш… — Свободной рукой я схватил его за подбородок, заставив смотреть глаза в глаза, и спросил вкрадчиво: — Ты мне доверяешь? — Сложно сказать, — проговорил, нервно усмехнувшись, Змей, — когда ты в буквальном смысле держишь меня за яйца. — Олег Андреевич! — огрызнулся я, сжав пальцы сильнее, и он, вздрогнув подо мной, выдохнул сипло, но честно: — Да, черт… да. — Тогда пообещай, — попросил я, переживая сильнее, чем перед экзаменами в первую сессию, — что будешь молчать… и остановишь меня, только если тебе не понравится. — Что ты собра… — Пообещай! — жестко настоял я. Змей прищурился, но я видел, как тяжело ему, заведенному и куда меньше парившемуся о контроле в последние несколько минут, было соображать трезво. Он прикрыл глаза на пару секунд. Снова распахнул и медленно кивнул. В его взгляде и тени сомнения не было. Только слепая жажда. И слепое доверие. — Обещаю. — Отлично. Глупо, быть может, что я ждал его косвенного разрешения. Но оно подстегнуло меня и придало уверенности. Я сполз на пол между его разведенных ног. На самом деле, я уже пробовал однажды — в тот самый раз, когда чуть ли все и не попробовал. Тогда не понравилось. Может, потому что моего мнения не спрашивали и не разрешали действовать самому. Может, практики недоставало или и без того странное впечатление испоганила ангина, с которой я свалился после. Но сейчас я отчего-то знал наверняка — я сделаю все шикарно. Не облажаюсь ни перед ним, ни перед собой. Просто потому, что невероятно сильно этого хочу. — Ни слова, — напомнил я шепотом, потянув с него джинсы. Змей послушно молчал, когда я поддел пальцами резинку и аккуратно сдвинул ниже. Молчал, пока я разглядывал его выскользнувший из-под боксеров член, который под моим пристальным взглядом дернулся и, кажется, стал больше. Весь мой. От тяжелых яиц до розовой идеальной головки. С ума сойти можно. И я сойду! Я приподнялся, держась за бедра Змея и чувствуя пальцами, как его колотит мелкая дрожь. В прошлый раз на изучение мне не дали времени, но в этот я не собирался поддаваться спешке. Начал с легкого прикосновения сухими губами к теплой коже под головкой. Протеста не последовало — напротив, Змей застыл и почти не демонстрировал признаков жизни, если не считать преувеличенно ровного дыхания полной грудью. Он и звука не издал, даже когда я высунул кончик языка и провел по изгибу вены выше, лизнув упругую уздечку. Не удержавшись, там же оставил короткий поцелуй. На этот раз с губ Змея сорвалось нечто, отдаленно напоминающее привычное шипение с намеком на нетерпеливость. Нравится так? Хочется больше? Смелея от того, что никто не лез в процесс изучения, я широко махнул языком по головке и прихватил ее нежно губами. Змей дернулся, и головка проскользнула глубже мне в рот. Я сжал пальцы на его бедрах, как бы предупреждая, что торопить события, пусть даже нечаянно, не позволю, и упрямо вытолкнул головку языком. Змей издал тихий-тихий выдох, полный разочарования напополам с… не уверен и уж точно не расслышал в столь простом звуке, но почему-то решил, что ему любопытно. Достаточно, чтобы позволять мучить себя и дальше. Его дрожащие пальцы робко коснулись моего лба, прошлись выше, зачесав назад челку, и запутались в волосах на затылке. Хм. Это еще зачем? Хочет видеть, как я это делаю? Слюны во рту столько скопилось, пока пялился на его член, что хватило бы смазать петли всех универских дверей. У меня уже по подбородку текло, и нужно было срочно пускать накопленное богатство в дело. И тут я вспомнил. Как Змей ухмыльнулся, когда я при первом знакомстве втирал ему про свободный рот. Вот он… змей! Это должна была быть моя шутка! И что же получается, я уже тогда ему… нравился? Или он просто прикалывался? Интересно, а как я тогда выглядел? Секси или просто норм? Так, Елисей, заткни думалку. У тебя уже в затылке зудит от переизбытка лишних мыслей. Или это Змей, устав смотреть, как я в буквальном смысле капаю на него слюной, сильнее сжал пальцы в моих волосах. Я снова поймал головку губами, пропустил член глубже, щедро облизав все, до чего достал язык. Дышать стало тяжеловато — спасибо, сообразил, что надо через нос. Меня теперь нехило беспокоил новый вопрос. А смогу ли я вообще сделать глубокий? В прошлый раз меня чуть не стошнило. Да и какого хрена? Зачем я вообще вспоминал гребаный прошлый раз? Только отвлекало и бесило. Может, Змею вообще не нравится глубокий? Спросить бы, да рот занят, а я сам запретил ему болтать. Я вскинул взгляд, чтобы проверить, как он там. Картинка отсюда, снизу, открывалась чудовищно притягательная, у меня аж по шее пробежали колкие мурашки. Пересохшие губы Змея приоткрылись, на лице застыло выражение нечеловеческого напряжения. Он едва дышал и смотрел в ответ не мигая. Такой невменяемый взгляд, по которому даже я догадался: ему все равно на техники и мои представления об искусстве минета. Ему понравится, даже если я просто, сомкнув губы плотнее, вот как сейчас, проведу ими чуть вниз по стволу и снова наверх, к головке. Повторю, следя за его взглядом, который метался от моих мокрых губ к глазам, не зная, на чем остановиться. Лично я не собирался останавливаться. Особенно когда почувствовал, вновь прокатив головку по языку, тугую каплю предсемени. Змей возбуждался медленно, послушно следуя за заданным мною темпом, и, судя по беспомощному выражению на лице, он привык к другому. Привык быстро, на голом инстинкте и сразу, как там, под стиралкой. И от выматывающей неторопливости ему как-то по-новому голову рвало: я чувствовал, что ему до смерти хочется притянуть меня за волосы ближе, заставив взять в рот и перестать играть кончиком языка с головкой, и одновременно не вмешиваться. Потерзаться еще, подарив мне контроль над ситуацией и его желанием. Впрочем, мотать ему нервы и дальше мне бы выдержки не хватило, да и цели такой не стояло. Я слишком, сам того не заметив, вошел во вкус. Его член становился крепче и больше. Язык порядком онемел, но сосать хотелось сильнее, чем позволять нам обоим передышку. Кровь пульсировала в висках, и даже сквозь гул в ушах я слышал, как громко и пошло хлюпало у меня во рту. Я брал все глубже, то склоняя голову на бок, то снова держа прямо. Меня было не оторвать от процесса — я пробовал на Змее все и сразу, подстегнутый амбициозным желанием облизать его целиком. Я не сразу понял, что его член бьется мне прямо в небный язычок, хватка в моих волосах уже железная, а бедра Змея плавно покачиваются мне навстречу. С его губ сорвался-таки первый, мучительный — тонким лезвием по нервным окончаниям — протяжный стон, в котором послышалось мое имя. Перед глазами, когда распахнул их широко, все расплылось от накативших слез. Меня бросило в пот и крупную дрожь, и если до того я был сосредоточен на нем и напрочь забил на собственное «хочу», то теперь душная волна животной похоти отплатила сторицей за ожидание. У меня стоял так, что, казалось, опущенной на пах руки хватит, чтобы кончить. Я всхлипнул с его членом во рту, на что Змей отозвался сдавленным полушипящим ругательством, схватил меня за волосы крепче и толкнулся несколько раз, сдвинувшись по диванной подушке, сам. Грубо, почти несдержанно, но в то же время как-то деликатно, с ноткой виноватого «Прости, довел, теперь терпи». И от красноречивого доказательства того, что мой научный проект по изучению лучшего члена на свете принес побочки в виде капитальной протечки крыши, меня еще больше размотало. А может, добили его пальцы, скользнувшие под подбородком и надавившие на горло. — Бля-а… — протянул Змей громко, хотя я понял за несколько мгновений до, что он хотел по-джентльменски куда-то в сторону, да хоть в кулак, но, урвав нужного темпа после бесконечно медленной пытки, не успел среагировать вовремя. Пришлось сбавить обороты и выпустить его изо рта, чтобы сглотнуть. На языке теперь было горько, ноздри слегка защипало. Не знал, что меня может по новой возбудить вкус спермы — вообще, если честно, не знал, что было куда возбуждаться еще. Но, кажется, перехватив его мокрый член рукой и слизывая капнувшее мимо с еще твердого ствола, я стонал как не в себя. Уши заложило, я практически себя не слышал. Зато прекрасно слышал Змей. Меня схватили за локоть и настойчиво, несмотря на бестолковые попытки остаться на полу, затащили к себе на колени. — Солнышко, не дури, — прошипели в ухо и туда же жаляще поцеловали. Джинсы с меня он стряхнул с трудом, учитывая, что я не в силах был помочь. Я вообще только и делал, что стонал и лип к нему, как тактильный наркоман. — Оближи, — велел он, догнав, наверное, что сейчас со мной либо короткими и предельно ясными командами, либо никак. Я послушно, еле соображая, что делаю, пососал пальцы, которые он положил мне в рот, выжидательно пялясь в его потемневшие глаза. И чуть не заорал от облегчения, когда Змей, очнувшись, обхватил, сунув руку мне в трусы, чувствительный стояк. — Так хорошо? — Змей поцеловал меня в губы, провел сомкнутыми пальцами от яиц к головке и потер основанием большого пальца уздечку. Вгляделся сосредоточенно в мое лицо. Я еле-еле кивнул. Ебать, Олег Андреевич, а можно полегче? Я же в жизни потом не смогу так же классно — сам себе. Новый поцелуй, еще несколько движений в необычном, но таком нужном ритме. Свободной рукой он надавил мне на затылок, заставив уронить голову ему на плечо. Хорошо, а то она как раз паршиво держалась. Змей зашептал в полубреду мне на ухо дрожащим голосом: — Поверить не могу, что ты… блядь, Елисей, меня так… как ты… еще не… Я вжался губами в бившуюся на его шее жилку. Застонал глухо, подаваясь в его ладонь, слепо водил руками по его плечам и спине, по памяти находя русла шрамов. Кончал я дольше обычного. Чувствовал сквозь мягкое ощущение отрыва от реальности, как забрызгал ему пальцы и себе — живот. Как нашел его губы, не помню, но этот ленивый довольный поцелуй, вобравший очередной мой стон, кажется, заставил меня кончить еще. Змей меня досуха выжал и после, когда я обмяк в его руках, бездумно подставляя лицо под мимолетные поцелуи, продолжил гладить. — Солнышко, — позвал он негромко, наклонив голову и скользнув губами по моей ладони, устроившейся на его плече, — устал? — Ничего подобного, — проговорил я заплетающимся языком куда-то Змею между ключиц и самонадеянно объявил: — Могу еще… — Не сомневаюсь, — фыркнул Змей насмешливо. Я завозился, удобнее устроившись на его коленях, и поднял голову, тут же получив неспешный ласковый поцелуй. Змей отстранился, улыбаясь, и покачал головой. — И как мне теперь в глаза твоей матери смотреть? — Что? — Я моргнул непонимающе. — А что не так? — Ну, как тебе сказать… — Змей тихо рассмеялся, обняв меня. И пробормотал на ухо язвительно: — Ладно, сам догадаешься… когда-нибудь. — Олег! — запротестовал я. — Скажи! Когда ты собрался ей в глаза смотреть? — Не, солнышко, — в голосе Змея было все коварство мира. — Какао хочешь?