Змеи с лисами не дружат

— Леш, носки мои где? — Боря влетел ко мне в комнату в Машином халате, покружился бестолково между окном и кроватью, сунул нос в шкаф, ничегошеньки там, конечно же, из своего не обнаружив. Потому что нефиг было мотаться с полной сумкой вещей от общаги ко мне и обратно, беспечно раскидывая шмотки на два лагеря, чтобы по итогу остаться без последних трусов. Кстати о них. Боря добавил с претензией из глубин шкафа: — И хипсы мои где? — Там же, где ты их оставил, — мстительно объявил я, заложив руки за голову. Что может быть лучше постновогодних выходных, закрытых проектов, праздного валяния в третий день как не заправленной кровати и бомбящего Бори в Машином халате на голое тело? Маша уже язвительно заметила из прихожей, где собиралась с духом и оставшейся после новогодней пьянки обувью, чтобы доползти до Гоши, дескать, ее халат в этом комплекте лишний. Наверное, это первый раз за девятнадцать лет, когда я был полностью с ней согласен. — Какой ты умный, я хуею! — прорычал Боря, швырнув в меня из-за створки шкафа полотенцем. Оно чуть-чуть не долетело, повиснув на спинке стула. — Может, ты хотя бы намекнешь, где я их оставил? — Могу намекнуть, в каком они были состоянии после дождя из шампанского, — отозвался я, весело гадая, наклонится ли Боря ниже, изучая содержимое шкафа, чтобы продемонстрировать под коротким шелком халата, нормальная ли там ответочка на вчерашнее ехидное: «Ну, еще за жопу меня укуси, грязное животное». — В стиралку я все твое закинул. — Чего? — Боря, к сожалению, резко выпрямился и показался из-за створки, вылупив на меня глаза. — А в чем я пойду проверять, живой ли Лис?.. — Я бы на твоем месте интересовался, живой ли Змей, — фыркнул я, закатив глаза. — Он в последний раз выходил на связь вчера утром. Скинул фотку трех тонн селедки под шубой, которые мама Лиса настругала «закусить». И на заднем плане я видел здоровенного, сука, запеченного гуся. Поверь, в живых там не остался никто. — Я поиграл бровями. — К твоему счастью, еще жив я! — Щас мертв будешь… — пообещал Боря, угрожающе двинувшись ко мне в обход стула. — Верни трусы! — Верни халат! — крикнула Маша из прихожей. Она громко хлопнула входной дверью, видимо, отыскав пару к сапогу, и была такова. — А ты куда собрался идти? — уточнил я у Бори, который, погрозив для острастки полотенцем, просто шлепнулся на кровать у меня в ногах. — Тебя ж к Лису не звали, не звезди. — Ну… надо, наверное, куда-то выйти, — туманно отозвался Боря. — Зачем? — фыркнул я. — Тебя и здесь неплохо кормят. — Ха! Я еще так надолго не оставался… — с сомнением протянул Боря. На лице у него были написаны сложные математические формулы. Наверное, пытался вычислить оптимальное количество дней, которое не будет попахивать переездом. Хотя я уже так задолбался делить его с общагой, что малодушно подумывал спрятать его пропуск. И на случай просветления в его башке освободил половину шкафа. Боря глянул на меня искоса и спросил в лоб традиционное: — Ты от меня не устал? — Я так не могу сразу ответить, надо проверить, — сказал я с напускной серьезностью. — Иди сюда. — Ну нет, — заржал Боря, ощутимо расслабившись — Я тебя знаю. Ты меня опять трахать будешь. — Нихуя себе, это что за недовольство в тоне? — Я потянулся, чтобы схватить его за лодыжку. Боря, хрюкнув от смеха, попытался вырваться, но вяленько, чем я и воспользовался, утащив его под одеяло и сдернув с него халат. Он окончательно перестал сопротивляться и с готовностью ответил на поцелуй, попутно просунув ногу между моих бедер. Позволив ему перехватить инициативу и вдоволь наиграться с моим языком, я пробормотал во время передышки: — Да я ж дурею, когда ты уходишь. — У тебя есть запас, куда дуреть? — съехидничал Боря, оттолкнув под подбородок мешавшуюся дредину. Я хмыкнул неопределенно, засмотревшись на его серо-зеленые глаза. Под сердцем щемануло, стоило вспомнить первый заход перед нашим первым разом. Ему было больно — подготовились хреново, надеясь выехать на страсти, которая хлестала в тот момент неудержимым фонтаном, мешая мыслить адекватно. Остановились вынужденно. Ушли на кухню, перекурили. Боря решительно заявил, потушив сигарету: «Ща, все будет ок». Я был уже влюблен в него крепко и намертво. Когда он схватил смазку, подмигнул задорно, как и не прозвучало недавнего сбивчивым полушепотом: «Блин, погоди, стой… так не выйдет», — и скрылся в ванной. Может, кто скажет, что глупо, но меня еще так не плавило от доверия, которое ко мне проявляли. Он не побоялся сказать, что некомфортно. И не побоялся лечь со мной снова. Наш первый раз, случившийся с отсрочкой в полчаса, был, бесспорно, лучшим, потому что точно был про обоих. — Ненасытный, — пробормотал Боря, вырвав меня из плена воспоминаний. Прижал мой стояк бедром и диковато усмехнулся. — Утром же… — Так то утром, — оправдался я со смешком. — Ну да, — согласился Боря легко, — и тихо… — Потому что Маша, — подсказал я. — Бедная Маша… — протянул Боря и в один голос со мной прибавил: — Не, Маша богатая, у нее Дима! Впрочем, мы смелели до наглости, только когда ее не было в пределах слышимости. Иначе хату уже украшали бы два веселых трупа. — У нас же резинки остались? — спросил я, верхними фалангами указательного и среднего погладив аккуратный Борин член от основания к головке. — М?.. Что?.. — Боря поерзал под одеялом, подставляясь мне под руку. Вскинул невменяемый, поплывший взгляд, посмотрев так благодарно влажными широко распахнутыми глазами, как будто я ему уже отсосал. Дважды. До того, как мы выяснили, что секс — это круто и мы наконец-то можем им заниматься, я наивно думал, что Боря непрошибаемый и мне придется здорово попотеть, доводя его до оргазма. Святая простота. Стоило по частоте его прошлых пробежек до туалета и одиноких развлечений под шелест воды догадаться, насколько он голодный до прикосновений и чудовищно чувствительный. Боря меня разбаловал в край: хочешь не хочешь, а невольно присвоишь себе титул постельных дел мастера, когда тебе пачкают живот с протяжным стоном, просто потому что ты прихватил его губами за ухо и погладил за мошонкой. Шея, мочки, соски, живот с чертовски сексуальным, чисто в моем вкусе, слабым заделом на намечающийся прессак, запястья, внутренняя сторона бедер, чуть выше лодыжек — иначе ему становилось щекотно, сбивало градус. Про бледную подтянутую задницу вообще молчу. Не куснешь, день прожит зря. Я быстро нашел самые ходовые его эрогенные зоны и внаглую плавил ему последние остатки разума — это, кстати, прямая цитата, ведь именно меня обвинили в пересдаче по русской литературе и том, что Боря на панике, сев с билетом по Есенину за парту, смог вспомнить из его репертуара только «Ах пора ты моя живая! Голова — голова — минет. Разрывает меня, сжигает, Я кончаю… простите мне». Боря заводился быстро, мог улететь в страну сахарных пони и от невинного утреннего поцелуя. А когда до грани доходил я, он вдруг резко очухивался и начинался самый приятный из всех садистских кругов ада. Потому что как брать меня в рот или скакать на мне, обещая умереть, если «сделаешь так еще… и так… о да-а», это всегда пожалуйста, дайте два. Но если наглый Леша покажет хоть полунамеком, что готов присоединиться к десерту, ему кончить не дадут. Не сразу. Это у нас случилось не с первого, но с третьего раза точно. Сказать, что я в тот момент обалдел и приготовился двинуть кони прямо под Борей, сидевшим на мне верхом, — ничего не сказать. Я орал дурниной во все горло, еле выхватывая его напряженное лицо и раскрасневшиеся искусанные губы сквозь месиво цветных звезд и слезы в глазах. Когда Боря вдруг наклонился, смахнув мокрую челку со лба, и, продолжая активно качать бедрами, вырывая из меня один стон за другим, промурлыкал мне на ухо: «И что это ты собрался сделать так быстро?». Он больно потянул зубами за гвоздь в хряще и, пусть задыхался, откровенно заводясь от собственного каприза и моего члена в заднице, проговорил твердо, без тени насмешки: «Хочу снять с тебя пустой презик. Спустишь раньше, чем разрешу, трое суток будешь обдумывать последствия в компании правой руки». Не представляю, какой демон в него вселился. Но благодаря ему я узнал кое-что новое об интенсивности оргазма. Ничто меня не выкручивало до судорог в бедрах мощнее, чем приказ терпеть и не выпрашивать ни словом, ни стоном. Ничто меня не ломало жестче, чем его довольная улыбка, когда он снял с меня резинку и, подарив короткий поощряющий кивок, улегся между моих разведенных ног. И если бы на этом кончилась пытка! Но Боря целую вечность, сильно пережав мой стояк у основания одной рукой, а другой размазывая собственную сперму по моему животу, выматывающе мне сосал. Я жил от секунды к секунде, слушая частый бой сердца прямиком в барабанные перепонки и глядя неотрывно на его нереальные губы, издевательски медленно скользившие по члену. Когда эти губы выпустили головку, мягко поцеловав напоследок, и произнесли: «Теперь можно», мне казалось, еще нельзя и меня сладко обманул слух. Поверил чуть позже его разжавшимся пальцам, невесомо махнувшим вверх по члену, и кончику языка, настойчиво ударившему по уретре. Контрольному вслед за насмешливым взглядом исподлобья: «Леш, можно». Кончал я, напропалую дыша после мучительной задержки от облегчения, и лихорадочно дрожал под накатившими волнами жара. Башка гудела, горло драло от хриплого стона напополам с задушенными рыданиями. Я был весь мокрый от пота, Боря — весь в моей сперме. Я смог пошевелиться лишь минут через пятнадцать медитативного созерцания потолка. Боря принес мне попить и покурить. Вообще-то, у нас существовал негласный закон, запрещавший дымить в кровати, но после пережитого катарсиса я не сказал и слова против открытой форточки и заботливо сунутой мне в рот сигареты. Покурил, поделившись последней затяжкой с Борей. Потушив окурок в пепельнице и виновато улыбнувшись, этот бешеный командир оргазмов полез ко мне с поцелуями и тихими «Леш, ну прости… не дуйся, ну… Пиздец как хотелось». Добитый окончательно нежнятиной, обламывавшейся мне не так часто и потому ценившейся на вес золота, я пробормотал: «Окей... Но больше так не делай». Святая простота — версия два-точка-ноль. В следующий же раз, уже ночью, поймав за полминуты до взрыва его изучающий взгляд, в котором так и читалось невинное: «Не, давай, пожалуйста, ты же у нас самостоятельный мальчик», я сдался окрепшему желанию без боя, выкинув белый флаг, и сам не понял, как произнес умоляюще: «Запрети… мне, пожалуйста… еще». Боре, походу, нравилось держать ситуацию под контролем, зная, что ничто не закончится, пока не скажет он. А мне нравилась безбашенная атмосфера нашего секса, отложенное удовольствие, которое чувствовалось куда острее привычного, и азарт обоюдной игры. Вот и сейчас мне загадывать не приходилось: вменяемым я из кровати не выползу. — Борь, ну десять секунд! — высказался я насмешливо, не успев опомниться, как он рухнул на спину, откинув одеяло на пол, потащил меня за собой и бесстыдно потерся о меня всем телом. В ответ я получил дикий поцелуй и чуть не поперхнулся собственным языком, который мне втолкали с силой глубоко в рот. Я покосился влево — моим пальцам каких-то миллиметров до пачки с презиками, валявшейся на тумбочке, не хватало — и промычал: — Борь… млять… совесть где?.. — Так и знал, что ты меня не хочешь, — выдохнул он, отстранившись, и недовольно на меня уставился. О, понеслась пизда по кочкам. Еще одна наша фаза помутнения на грани между шизой и игрой. — Хочу! — Я сел на его бедрах, схватил пачку, пока позволили, и вытряхнул оставшиеся три резинки ему на грудь. Как тут не хотеть? Когда он растрепанный, верткий, трется своим небольшим членом, от одного вида которого у меня язык немеет, о мой стояк. Трется с таким лицом, словно его заставили. Злой, как все бесы ада, и злым пока будет, потому что на него никакие ласковые сюси-муси и терапевтические люли не подействуют, пока разок не кончит и не расслабится. Потом уже начнется стадия «Оп, оп, живем-живем», и дальше ласкайте его — ляжет под член, как образцовый пай-мальчик, а за поцелуи-укусы в запястья без лишних сантиментов даст усадить себя верхом. — Недостаточно! — прорычал Боря запальчиво. — Ща, сатана, — пообещал я, зубами надорвав индивидуальную упаковку, — будет тебе экзорциамус те омнис иммундус спиритус… Было бы побольше терпения, заставил бы эту вредину в воспитательных целях надевать презик ртом. Но в последние пару дней Машка торчала безвылазно дома, даже минералку и рис заказывая через службы доставки, и мы с Борей действительно делали свои темные дела максимально тихо и без сноса стенки между моей и ее спальней изголовьем ходуном ходящей койки. Поэтому я вытряхнул резинку и раскатал по члену сам. Быстрее, надежнее. Боря там что-то попытался прокомментировать, но я резко наклонился, чуть не вырубив его дредами, и грубо поцеловал. В губы сначала, потом в шею под челюстью. Он выдохнул, поерзав подо мной, и я, почувствовав, что на полпути к изгнанию дьявола, одну руку просунул между нашими животами, обхватив его стояк, а другой схватил Борю за ладонь и поднял выше, чтобы удобнее было то влажно чертить языком по его шее, то прикусывать тонкую кожу на запястье. Нечестный прием воздействия на все и сразу сработал. Боря после непродолжительной дрочки стонал, подхныкивал и сам ноги раздвинул, когда я сместился ниже. Он, походу, вообще не заметил, как я вошел в него, растерев по дырке, еще готовой с утра, немного смазки из-под презерватива. Потому что, облизав быстро указательный, я уже дразнил им твердый правый Борин сосок, параллельно обновляя зубами засос под левым. Чтоб меня так штырило от стимуляции хоть чего-то, кроме члена ну или, на крайняк, задницы! Но моя главная эрогенная зона теперь гордо носила имя Бориса Королькова, желательно уже отвлеченного от заебов на тему того, что его не хотят или с ним скучают, силами губ, члена и рук. Серьезно, я бы дошел с ним до любых извращений, лишь бы ему нравилось. Потому что мне нравилось до луны и обратно, когда он так бесстыдно стонал и сжимался. Кошмарно будто бы удивленный, что ему для первого скорострельного достаточно, чтобы я с минутку его увлеченно подолбил, дурея от запаха его тела, мягких рыжеватых волос, лезущих в рот едва ли не чаще моих дредов, и ответного горящего взгляда. — Л-леша-а… — его рокочущий стон и короткие ногти, от которых наверняка останутся красные борозды на груди, чуть меня не отправили следом в нирвану. — Леш, меня это… са-а-амое… — Бля, малыш, знаю, — процедил я еле-еле, подхватив его под бедра. Пришлось в срочном порядке вытаскивать и наблюдать, глотая слюну, как он кончает, кусая губы и щипая себя за соски, роговицу мне прожигая довольным до усрачки взглядом. В висках запульсировало с удвоенной силой. Я с ним наловчился держать себя в руках — в буквальном смысле — с нечеловеческими мазохизмом и стойкостью. Уверен, у меня однажды член в узел завяжется и втянется к яйцам в мошонку от того, что я мог бы хоть глаза отвести, но… хрен там плавал, не мог. Он был лучше любой порнухи. И я смотрел завороженно, как его живот подрагивал на выдохах, а сперма стекала в пупок. Как Боря улыбался, типа, ух, смотри, счастье-то какое, твой мальчик кончил. Но полное счастье ждало впереди. Борино настроение поднялось на несколько пунктов, его член и не думал падать, а значит, самое время было прокатить его с ветерком. — Твоя любимая поза, — заметил он со смешком, оказавшись на мне верхом и с легкостью приняв обратно мой многострадальный член. — Да, прикинь, не надоедает, — язвительно заметил я, но не выдержал и улыбнулся тоже. Невозможно было злиться на Борю, когда он разнеженный, успокоенный и уверенный в собственной неотразимости. Я шлепнул его с оттяжкой по заднице, почувствовав, как он сжал меня в себе, вздрогнув от неожиданности. — Эй, больно! Ты меня туда укусил! — Боря в отместку двинул бедрами, выдавив из меня голодный стон, и царапнул ногтями живот. Его глаза засверкали из-под растрепанной челки. — Моя задница, что хочу, то и делаю, — фыркнул я, с трудом подавив вскрик, когда он отклонился назад и, помучив меня немного под углом, от которого заныло в яйцах, неторопливо качнулся обратно. Боря хмыкнул и повторил движение бедрами быстрее, явно настраиваясь на скачку. Его член дернулся и окреп, на головке блеснула капля свежего предсемени. Заводило его. Когда я называл что-то в его теле своим. Я сорвался на полустоне, схватив его за задницу и насадив на себя сильнее. Он подмахивал старательно, но не мог угнаться за темпом, с которым я его брал, позволив себе несколько минут свободного падения к неизбежности. Херня из-под коня это ваше «одновременно». Самый сок — в рассинхроне. Трахать его, заливаясь потом по глаза, уже кончившего разок, позволяя ему насладиться сексом сполна под нехватку дыхания и бешеный ритм моего раскачавшегося в полную силу возбуждения. Зная, что до второго пика ему понадобится больше времени, второй будет ярче, отчетливее. И все равно раньше, чем мой. — Леш, — позвал Боря хрипло, вцепившись мне в плечи. Без слов поняв, я перекатился на бок и подмял его под себя, позволив обхватить за пояс ногами. В горле саднило от животного полурычащего стона. Его ноги соскальзывали по моей пояснице — я весь вспотел, бусины на моих дредах то и дело хлестали его по вискам. — Я почти… снова, — проговорил Боря на выдохе. По его губам скользнула бесноватая ухмылка. Он схватил меня за ладонь, провел ею по своей груди и животу. Потянулся ближе, когда я обхватил послушно его стояк, и проговорил на ухо, делая по паузе на каждый мой толчок и движение рукой по члену: — Сегодня… разрешу… в меня… Я сцепил зубы до боли в челюсти. Он не мог не знать, что чем тяжелее мне сдерживаться на сладости обещанного, тем яростнее я буду его ненавидеть сейчас и обожать. Тоже сейчас. А после — в особенности. Моя рука задрожала, сбившись с ритма толчков. Боря выгибался навстречу, ластясь о мои пальцы, совсем недолго. Прежде чем простонал мое имя, обильно кончив мне на руку. Он откинулся обессиленно на спину, с благодарностью откликнулся на долгий поцелуй. Улыбнулся, заглянув мне в глаза, разрешив брать его в медленном, предлагающем поставить на паузу и прочувствовать пытку каждой клеткой заждавшегося тела темпе. — Такой большой… — прошептал Боря, закусив губу, и опустил взгляд. Шире раскинул ноги, неприкрыто любуясь процессом. Перед глазами плыло, глаза щипало от пота. Голосовые связки трещали, мечтая выдать гортанный звучный стон. Но я держался, давясь беспомощными выдохами. — Не останавливайся, — велел Боря, кончиками пальцев скользнув по моему локтю. «И не вздумаю». — Хочешь?.. — подначка мягкая, как никотиновый дурман. «Слишком. Но только когда ты. Скажешь». — Ты так держишься… — Его указательный с нажимом скользнул по выступающей на предплечье вене. Боря сжал пальцы, добравшись до плеча, подтянулся навстречу, и мне снова стало в нем мучительно узко под этим углом. Боря нежно поцеловал меня в истерзанные губы и предложил: — Можешь сказать… — Пожалуйста, — еле слышно на выдохе ему в рот. И новый толчок на пределе выдержки. — Еще? — Боря прикрыл глаза, выпивая до капли каждый мой горячий выдох. — Хочу кончить в тебя, — признался надрывным тоном. Обнял его, устроив ладони на острых лопатках, и опрокинул обратно на спину. Напряженнее. Брать его, чувствуя, как его сердце колотится мне в грудную клетку. Как он проживает нетерпение вместе со мной. — Хочу, чтобы ты позволил мне… Его улыбка во мне все искромсала и собрала заново. Его восхищенный взгляд из-под темных ресниц. — Давай, — разрешил он, и от одного этого короткого слова меня бросило в озноб и тут же залило жаром. Не глуша больше крик, поддаваясь его рукам, беспорядочно гладившим, будто в попытке убедить меня в реальности распирающей ребра свободы, реальности этого «давай». Дрожа от подступов оргазма. Я так пугающе быстро срывался, с процентами забирая нехватку последних мгновений, отнятых — и подаренных вновь. Меня в нем стало охренительно много, его зрачки чуть расширились, горячие пальцы обхватили мое лицо, а губы накрыли жадно мой рот. Ощущения были такими, будто я отключился как минимум на секунду, когда сперма брызнула в резинку. Боря все время, что меня вело под сумасшедший пульс, целовал и целовал меня, обнимая за шею. Не помню, в какой момент стало спокойнее и прояснилось в затуманенной черепной коробке. Помню только, что Боря стягивал с меня презерватив и уходил ненадолго — как выяснилось, намочить полотенце, чтобы меня и себя вытереть. Меня опрокинуло минут на двадцать, не меньше. Прежде чем я рассеянно кивнул на предложение Бори покурить и вышел, шатаясь, как пьяный, за ним на кухню. Сигарета вернула к реальности и разглядыванию засосов, усыпавших его шею и грудь. Боря курил, довольно жмурясь и мечтательно уставившись в окно на заснеженный пустой двор. — Малыш, — позвал я хрипло, выпустив дым через ноздри. Он обернулся, вопросительно качнув головой. Я достал из-за горшка с кактусом его пропуск в общагу. — Блин, так вот где он… — Боря замер и недоуменно вздернул брови, когда я быстро завел руку с пропуском за спину. — Это еще что значит? — Не верну, пока не перевезешь сюда шмотки и учебники, — сообщил я просто и сделал затяжку. Подумав немного под его внимательным взглядом, добавил: — Поверь, твоих соседей не обрадует, если к тебе перееду я. Боря усмехнулся. — Не обрадует, — согласился он, не став лезть в отрицание остального. — Мы встречаемся, — на всякий случай внес ясности я. — Для того, чтобы встречаться, — заметил со смешком Боря, — надо встречаться. Физически. Ну, типа, на свиданках. На пороге хаты. А не жить в ней, как мы это делаем уже… Он потушил в пару тычков о пепельницу недокуренную сигарету и начал загибать пальцы, прикидывая. — Ты понял, о чем я, — фыркнул я, тоже бросив сигарету и взяв его за руку. — Да, живем. Дальше давай, а? А если хочешь свиданий, будут. Все будет. Что захочешь. — Я понял, о чем ты. — Боря глянул на наши переплетенные пальцы. Улыбнулся осторожно. — И я, кажется… Он запнулся, и я подбодрил: — Ты? — Кажется, верю тебе, — выпалил он, посмотрев на меня в упор. Потерся щекой о плечо. Тихо так и честно признался: — Верю… что ты… ко мне серьезен… Я молча дернул его за руку, поймал в объятия и коснулся его губ. Судя по улыбке в поцелуе, действительно верил.