Змеи с лисами не дружат

Змея в последние дни колошматило по любой мелочи. И дело было даже не в универе и сессии, хотя и на этой почве Змей не уставал зверствовать: гонял меня по всем темам подряд, даже несмотря на то, что зачеты мы общими усилиями закрыли автоматами, как и один профильный экзамен, а билет по литературе Юлия Аркадьевна, оказавшаяся невероятной душкой по отношению к отличникам, в ряды которых я упорно метил, сократила для нас до одного вопроса. Дошло до того, что Змей, если я оставался у него с ночевкой, мог превратно истолковать мое насмешливое «В три разбудишь и спросишь?», реально растолкать в два пятьдесят пять и, маниакально сверкая глазами, пытаться стребовать устное решение рандомной задачи из учебника. И ведь самое страшное — приходилось отвечать. Не ночью, конечно. Тогда я просто со стоном прятал от него голову под подушкой и ныл, как несправедлив ко мне мир, до тех пор, пока Змей не сменял психоз на милость и не обнимал меня, виновато бормоча: «Да, прости, спи». Но последние дня четыре до сессии вынуждали меня азартно напрягать мозг, потому что Змей не разрешал даже чмокнуть его невинно в губы и пообниматься на диване без очередного раунда «Что? Где? Когда?» имени экономфака. А в остальное время, что возмущало меня невозможно, Змей пропадал на репетиции концерта, где терзал две несчастные парочки, уча их вытанцовывать вальс на профессиональном уровне — другого, видно, принимать не собирался. У нас и минутки свободной не оставалось. На выходных он работал как проклятый, да и у меня забот с подопечными хватало. По будням мы следовали строгому расписанию: утром торчали на парах, днем занимались подготовкой к сессии, а вечером Змей угонял на репетиции, откуда приползал вымотанным настолько, что я даже минет не решался ему предложить — да и возникали подкрепленные одной попыткой опасения, что он заснет в процессе, а потом будет посыпать голову пеплом и весь следующий день жертвенно молчать и таращиться на меня так печально, будто предал. Подмывало сказать весело: «Олеж, просто снимай трусы, кайфуй и спи, я не заскучаю и не обижусь, честное лисье». Только все упиралось в одно пресловутое «но». Змея колошматило по любой мелочи. Он недосыпал, ел неохотно. Загонялся периодически, что я не хочу ответной ласки (на самом деле хотел, но совесть не позволяла нагружать его еще и заботой обо мне, поэтому я стыдливо делал свои грязные дела в одиночестве в ванной). Переживал, что недостаточно хорошо знает материал, хотя смешнее заявлений я не слышал. Мог вскочить под утро перед будильником и приняться ни с того ни с сего бродить по комнате, уставившись пустым взглядом в пространство. Я по первости и правда думал, что все дело в сессии, чертовом концерте и бессовестном старосте Никите, который не слезал со Змея, вписавшегося в организацию номера. Но зачеты и экзамены остались позади — я из кожи вон вылез, чтобы его порадовать, и схлопотал один тройбан, по всему остальному дотянувшись до шаткой пятерки, включая литературу. Прошел концерт, на котором Змей сидел с таким выражением лица, словно каждое движение танцующих парочек причиняло ему физическую боль. А зал-то по итогу шикарного, сказочно хрупкого, как первый снежок, выступления захлебывался в овациях, и Никита, весь красный от гордости, громко хвалил со сцены незаменимого балетмейстера. Танечка, одна из учениц Змея, получив корзину с фруктами в качестве приза зрительских симпатий, румяная, счастливая, и вовсе долго распиналась в благодарностях за кулисами сцены, чем, признаюсь, довела бы меня до приступа неуместной ревности. Если бы Змей не кивал механически, как китайский болванчик, явно пропустив весь Танечкин монолог мимо ушей. Мандраж конца года сменился спокойным, монотонным утром выходного тридцатого декабря, а Змей так и не успокоился. И я не выдержал. Безразлично мне было, что дома, накрученный его запахом и теплыми ленивыми поцелуями накануне, я мастурбировал как не в себя, а оставаясь на ночь у Змея — по-тихому на толчке, боясь до смерти, что услышит и начнет винить себя в отсутствии сил на помощь. Мне стало тупо страшно за его ментальное здоровье. Он же места не находил, сам в себе пережевывая неизвестные мысли и тревоги, и что я буду за парень такой, если молча проигнорирую назревшую проблему? Поэтому, когда мы выкупали оскорбленного водными процедурами до глубины души Лося в четыре руки, вытерли и отпустили на волю, я притащил Змея в комнату, подтолкнул к кровати и проинструктировал: — Ложись и спи. — Чего? — Змей сделал крайне нерешительный шаг к кровати, но на подушку засмотрелся с очевидным желанием припасть к ней осунувшимся, бледным от недостатка сна лицом. — Спи, говорю, — повторил я с нажимом. — Разбужу через три часа, поговорим с тобой серьезно. У Змея слегка затрепетали ресницы и сделался беспомощный, отчаянный вид, будто он вот-вот упадет в обморок, как кисейная барышня. Я мгновенно пожалел и о прибавке «серьезно», и о наигранно строгом тоне, иронию которого он не выкупил. — Понимаю, ты хочешь расстаться, — произнес он убитым голосом, переступив с носков на пятки, и уставился на меня душераздирающе несчастным взглядом. — Я все испортил. Я… заснул тогда. — Ты охренел?! — прорычал я в праведном гневе. У меня ж в голове не укладывалось, как такой умный человек, как он, мог сделать такой ебанутый вывод на ровном месте. Что я собираюсь его кинуть из-за того, что он довел себя до состояния живого трупа работой и учебой двадцать четыре на семь и трогательно прикорнул во время минета. — Я хочу, чтобы ты поспал! Попал в царство Морфея. Выс-пал-ся, — проговорил я по слогам. — Никаких скрытых подтекстов. Расстаться! Пф! Через мой труп ты со мной расстанешься, сучара. В последний раз тебе говорю… — Я указал ему на кровать. — Ляг. И спи, чтобы я только сопение слышал в ближайшие три часа. — Ты не уйдешь? — с надеждой спросил Змей, то ли присмирев от моей тирады, то ли просто не откопав силенок спорить. У него коленки подкашивались от усталости, а у меня сердце кровью обливалось на это смотреть. Все-таки я хуйло, а не парень. Надо было привязать его ремнями к кровати, а потом допытывать, куда раньше, а не под самый Новый год. — Меня нигде не ждут, — соврал я на голубом глазу, боясь, что даже разболтанное состояние не помешает паранойе Змея уцепиться за крохотный намек на неуверенность в тоне. На самом деле любопытная маман все уши прожужжала мне тем, что хочет познакомиться поближе с таинственным Олегом Андреевичем, которого я почти два месяца откармливал ее супами и котлетами, а теперь и вовсе пропадал у него уже не только днями, но и ночами. Но не вести же к ней Змея, пока он в полном неадеквате. — Ляг, мой хороший, я тебя прошу, — попросил я самым ласковым тоном, на который был способен, параллельно уговаривая себя не кипятиться из-за глупостей, упорно лезших Змею в голову. И действительно смягчился и растаял, увидев, как радостно, пусть и измученно, Змей улыбнулся на «моего хорошего» и покорно лег в кровать, накрывшись пледом. — Через три часа буди, — попросил он заплетающимся языком, закрыв глаза, — не позже. — Угу, — согласился я от греха подальше и подошел, чтобы поправить ему плед. Когда я присел рядом и его поцеловал, Змей уже почти спал, и я усмехнулся его упрямой попытке приоткрыть губы и продлить удовольствие, сорвавшейся на углубившемся дыхании, — за пару секунд он ушел в отключку. Спящий Змей производил на меня гипнотический эффект. Часами бы сидел, разглядывая его расслабленное лицо, ровный профиль и длинные тонкие пальцы с шершавыми костяшками, которые он уже по привычке переплел с моими. Но телефон, вибрацию которого на кухонном столе я даже отсюда слышал, не дал вдоволь налюбоваться. Пришлось высвободить аккуратно руку и на цыпочках, выманив за собой Лося, выйти из комнаты, закрыв Змея от посторонних звуков. Звонил Боря. — Че, сдали литру? — спросил он сходу, судя по присвисту, затянувшись. — Ага, вечером вчера под конец очереди пришли к Аркадьевне, — отчитался я, бросив Лосю игрушку-мышку, на что он посмотрел на меня с явным посылом «Мне бежать за ней, как блохастой дворняге, виляя хвостом? Серьезно?». — Один вопрос по Маяковскому. Змей наизусть зачитал отрывок из «Облака в штанах» и разобрал, я пару-тройку слов добавил. Пять. — Изи катка, — завистливо выдохнул Боря. — А меня Левка убить готов… пересдача в январе. Причем у нас с ним на пару, как Аркадьевна и обещала. — Все плохо? — посочувствовал я осторожно. — Чертов Есенин — я ничего не вспомнил, Левка вообще с литрой не в ладах, математик наш, — хохотнул Боря и тут же рыкнул куда-то в сторону: — Але, жопа, куда сырой фарш жрать? Котлет дождись! Жопа заговорила на фоне насмешливым голосом Лешего: — Два часа жду. — Не лезь в творческий процесс! — припечатал Боря в сторону и уже мне сказал: — Короче. Если все-таки надумаете к нам в новогоднюю ночь, скажи, докупим алкашки. Маша с Димой тоже будут. — Я тут живу, — подсказал глухо ехидный Машин голос. Нет, я слышал Лешего и раньше при телефонных разговорах с Борей. И до универа его Леший подкидывал на тачке из каршеринга. И засосы на Бориной шее вызывали благоговейный ужас своим количеством. Но только сейчас почему-то я понял, к чему был вопрос Лешего про ориентацию Бори. Но больше удивило не это — в конце концов, мы почти взрослые люди, к чему лезть к соседям в штаны? Тем более что они, видимо, разобрались и без моих подсказок. Просто куранты должны были зазвучать уже завтра, а у нас со Змеем ни настроения праздничного, ни толковых планов. Я не знал наверняка, что думает по поводу Нового года Змей, но учитывая, что с родителями он не в ладах и вряд ли хотел провести это время с ними… Я жестко проебался, не догадавшись просто поставить его перед фактом. А факт напрашивался сам собой. — Не, мы у моей мамы будем. То есть у меня, — сказал я Боре уверенно. — Ну смотрите, — отозвался Боря беспечно. — Ладно, я пойду… а то меня сожрут вместо котлет. — Пока, — сказал я, сбросив звонок, и тут же набрал маман. Она взяла трубку со второго гудка, как будто сидела и ждала, когда ее блудный сын вспомнит о ее существовании. Под ложечкой засосало, стало ссыкотно, поддержит ли она затею, и я протянул: — Ма-а-а? — Ма-а-а слушает, — хмыкнула та. На заднем плане бодро стучал нож. Маман традиционно начинала первые заготовки за пару дней — к холодцу там и прочему, в приготовлении чего я разбирался прискорбно мало, — и так же традиционно не разрешала помогать ни Ренате, ни тем более мне. («Чтобы тебя потом увезли с черепно-мозговой, которую тебе нанесет выскользнувшая из рук картофелина?») — Слушай, тут такое дело… — Я помялся, но все же сказал, хоть и стыдился жутко, что поздно просил: — Можно я позову Олега? — На Новый год? — в голосе маман почудилось напряжение, нож перестал стучать. Я ей еще не рассказывал, что вроде как встречаюсь с парнем. — Ну… да. Понимаешь, у него… — Я решил обойти стороной тему непростых отношений Змея с семьей. Во-первых, не хотел поставить его в неловкое положение за праздничным столом, если вопрос вдруг всплывет. Во-вторых, я сам еще не знал конкретики, чтобы раскидываться слухами из разряда «один Леший сболтнул». В результате выкрутился нейтральным: — …не выйдет с семьей справить. А ты… наверное… ждешь меня за столом? А я… не хочу его одного бросать… — О боже, да! — вдруг завопила маман с таким пылом, что я малек растерялся. Ничего себе, сколько радости! Даже я так не радовался, доперев последними клетками мозга, что могу пригласить Змея к нам. Маман рассмеялась, прошептала: — Я так ждала, с ума сойти… — А потом добавила дежурным бодрым тоном: — Лисяшка, ты еще тут? В том сериале, про который я тебе говорила, Роза наконец поцеловала Эдмундо! В сорок пятой серии! — Ма. — Я закатил глаза. — Ты вообще слышала, что я говорил? — Да, только не понимаю, чего ты спрашиваешь, — произнесла маман с ноткой удивления. — Я уже все посчитала на пятерых. Я, Рената с ее мальчиком, ты со Змейчиком. О нет. Началось. Она придумала ему свое прозвище! — Серьезно? — спросил я недоверчиво. — А мне почему не сказала? — А ты почему голову не включаешь? — ехидно осведомилась маман. — Ты хоть подарок ему успел купить? Или как обычно — все в последний момент? Меня как ведром ледяной окатило, и к горлу подступила колючая паника. Я действительно безалаберно оставил шоппинг на тридцать первое, когда моя лень сторговалась с воспитанной худо-бедно Змеем прагматичностью на том, что Елисей готов перетерпеть Голодные игры за подарочные наборы в торговом центре. Только я не учел, что всегда был в курсе, что надо маман, Ренате и ее парню. Но даже примерно не представлял, что подарю своему! Разве что заначку проверил на готовность к предновогодним тратам. Ладно Змей скакал в угаре сессии и концерта. А я-то зачем выключился и плыл за ним, как тот дельфин из мема «Помогите, течение несет меня в универ»? Сегодняшний день, похоже, решил уверить меня окончательно в том, что мне не видать ачивки за лучшего бойфренда на свете. Потому что, когда я сказал маме, что сейчас буду гуглить, скомканно ее поблагодарил и сбросил звонок, мой взгляд упал на загоревшийся экран телефона Змея, брошенного на краю кухонного стола. Глаза непроизвольно пробежались по всплывшим уведомлениям. Первое — с ссылкой перехода для оплаты и суммой, от которой у меня глаза на лоб выкатились. Не то чтобы это было мое дело, но куда это Змей столько бабок тратит единоразово? И второе с сообщением: «Ваш заказ ждет в пункте выдачи. В стоимость входит подарочная упаковка и поздравительная карточка с подписью “Елисею”». Из мертвенного холода меня мигом швырнуло в жар от хлынувшей к лицу крови. Я не должен был этого видеть. Но увидел. И как мне теперь было жить с этой информацией? И дело было не в сумме, хотя и в ней, не стану врать, тоже. Но Змей, в отличие от меня, озаботился подарком заранее, хотя буквально валился с ног. А что если он и валился, потому что… Следующие часа четыре я провел на сайтах всех магазинов, представленных в торговом центре, не надеясь, что из интернета мне доставят что-то к завтрашнему дню, даже если доплатить за срочность. Был еще один вариант, которого я касался мысленно, если случались посреди пар или перед сном размышления о первом совместном со Змеем празднике. Но он был совсем-совсем нематериальным и казался немного глупым от человека, давно выросшего из не купленных, а идейных подарков, вызывал кучу сомнений и потому шел с пометкой «И еще надо взять что-то дельное и за бабки». К концу четвертого часа, когда я сделал скрины всего, что мне приглянулось и отвечало моим представлениям о натуре Змея, он появился на пороге кухни собственной персоной. Замотанный в плед, слегка взъерошенный, пусть длина волос такого простора для бешеных гнезд на голове, как у меня, не давала. Змей зевнул и спросил, глянув на часы: — Чего не разбудил? — А ты чего встал? — спросил я, проследив с замиранием сердца, как он поднял свой телефон, прочитал уведомления и улыбнулся краем губ. У меня на душе скреблись кошки, и я еле выдерживал мину беззаботности. — Мог бы еще поспать. Никуда ж не надо. — Выспался вроде. — Змей присел за стол напротив. Судя по тому, как спокойно он себя вел, не слукавил. — Прости… — Хватит все время извиняться, — попросил я. «Тебе уж точно не за что». — Да веду себя… странно. А тебе ничего не говорю. Естественно, ты хочешь что-то вразумительное услышать, — пояснил Змей, невесело ухмыльнувшись, и поддел ногтем чехол телефона. — Просто предки донимают… — Расскажешь? — предложил я, ясно вдруг почувствовав, что он по-настоящему настроился на этот разговор. — Зовут к ним на праздник. — Змей скривился. — После всего, что сделали… — Он повел плечами, будто в попытке избавиться от неприятных мурашек, помолчал с минуту. Я затаил дыхание, терпеливо дожидаясь, и Змей заговорил снова: — Они… правда в курсе, что я гей. Когда в лицее я послал валентинку мальчику, который мне нравился, — невинную, сука, открытку, даже не зная, что в этом плохого, в третьем-то классе, — его папаша узнал и взбеленился, накапал на мозг директору, и меня с моими предками дернули на допрос. Хватило же мне мозгов сказать все как есть… Отец вышел из себя… — Олег, — мой голос сел, я буквально почувствовал, как побледнел, — твоя спина… — Нет. — Змей покачал головой, успокаивающе мне улыбнулся. — Это после. Несколько лет спустя, что меня постоянно пытались лечить от гейства, водили по доморощенным психологам, а на четырнадцатый день рождения до усрачки напугали, вызвав мне проститутку. И все это сопровождая уверениями в том, что я грязный, порочный — и как это у них мог получиться такой сынок? — Змей зло, отчаянно оскалился, уставившись в стену между плитой и вытяжкой. — Но я не жалею, что не стал скрывать. И что сбежал — тоже не жалею. — Куда? — спросил я шепотом. — Сюда. — Змей махнул рукой. — С бабушкой жил. Она была уже старая и такая же для предков неправильная и ненужная, как и я. Они в девяностые себя неплохо сделали и не тужили, а родственников подтягивать нужным не считали — на меня ставку делали, на Игоря, брата моего старшего, и Иру, сестру. — Змей хмыкнул. — Хоть Игорь с Ирой не подкачали. А бабушка меня даже не спрашивала, почему сбежал, но, похоже, догадывалась. Вообще не представляю сейчас, как у нее тогда в голове это уложилось... Сказала просто: «Живи так, как хочешь. Я побуду с тобой, пока меня не станет». Устроила меня в школу поблизости. Вот и жил… как хотел. Связался не с той компанией. В четырнадцать-то… Пил, курил, постоянно дрался. На улице никто правил не выставлял, как на фехтовании или в боксе, куда меня тоже таскали в свое время, лишь бы отвлечь от мужских задниц. Ха. Там-то в раздевалках как раз… Но не суть. В общем, правил на улицах не было. А я был зазнавшимся говнюком с кучей неизрасходованной агрессии. И не тому влупил по дурости, решив, что в честной драке один на один выстою всегда. На меня вышли всемером. Пообтерли спиной обо все, что видели. Если бы не Гоша… — Змей перехватил мой недоуменный взгляд и пояснил со смешком: — У него отец в мелком бизнесе в этом районе всю жизнь крутился, связями уже тогда Гоша оброс что надо. Шел мимо. Банально мимо шел. Прижучил тех семерых расправой от батиных друзей, назвал фамилию — и их как ветром сдуло. Он меня был старше на пару лет, но взял в компанию. К нему и Диме. Позже Дима с Машей из моей школы стал встречаться. За Машей подтянулся Леший. И закрутилось как-то. Гоша меня на стройку мою первую порекомендовал в обучение друзьям отца, типа нечего груши на районе околачивать, иди работай. Втянулся. К одиннадцатому взялся за ум. Решил, что кровь из носу поступлю в универ, сам себя сделаю и буду, сука, геем, потому что это я — другим не стану. И если я сам живу, сам себя обеспечиваю, никто не имеет права мне указывать, кого любить… Бабушки не стало, когда мне семнадцать было. Квартиру она мне оставила. Если бы Игорь с Ирой не подсуетились, до восемнадцати бы вернулся жить к предкам, но меня, слава богу, видеть на пороге не хотели… Пуховик с шарфом, кстати, брат с сестрой прислали, — вдруг сконфуженно вставил Змей, заставив меня вздрогнуть — настолько я заслушался, — неудобно было отказываться от подарка… И тут вдруг предки активизировались, стали зазывать на Новый год. Названивают… с разных номеров. Поэтому я и сам не свой. Узнали через Иру, что я с головой в учебе, видно, решили, что моя ориентация от линала резко встала по стойке «гетеро». И я не соврал тогда… что план был их побесить моим липовым парнем. Только ты… не липовый. Ты же мое солнышко. — Змей посмотрел в упор на меня серьезными серыми глазами и произнес совсем тихо: — Я не позволю им и посмотреть в твою сторону. Ни слова не разрешу при тебе ляпнуть. Пошли они… Я резко встал с дивана, подошел, обхватив плечи Змея, и позволил ему уткнуться носом мне в живот. — Пошли они, — подтвердил я хрипло, давя дрожь негодования, чтобы его не потревожить. Погладил Змея по жестким волосам. — Они тебе не семья никакая… Ну, кроме Игоря с Ирой, видимо. — Змей согласно выдохнул. — Ты теперь с моей семьей… — Момент был подходящий, хотя мы оба были в растрепанных чувствах. — Ты отпразднуешь со мной Новый год? У меня дома. С моей мамой, Ренатой, ее парнем и мной? Они ждут нас… — С удовольствием. Я ощутил улыбку Змея. И наполнился решимостью сделать во что бы то ни стало, хоть в лепешку расшибиться. Этот Новый год лучшим в его жизни.