Змеи с лисами не дружат

«Я люблю тебя». У меня в голове был план наполеоновских масштабов — вернуть эти слова Змею стократно. Возвращать и возвращать, подкрепляя всевозможными демонстрациями собственных чувств, пока он не утонет в моей любви и не промаринуется в ней по полной. Мы плавно переместились на край кровати и целовались, наверное, до бесконечности долго. С каждым новым «Я люблю тебя» то от меня, то от него в коротких паузах гайки терпения все активнее раскручивались. Градус повышался неумолимо: мне было жарко, как в чертовой финской сауне, — хотелось снять джинсы и рубашку и со Змея заодно все снять, а ведь он по-прежнему сидел в косухе. И я уж не знаю, сколько бы мы липли друг к другу, не решаясь прервать марафон признаний, если бы нас наконец не поставили перед выбором. — Ребят, мы на горки кататься, — бодро объявила Рената, ворвавшись спустя секунду после стука костяшками о дверной косяк. — Теть Даша пишет, у соседнего ЖК глинтвейн организовали. Тубусы дают в прокат. Вы как? Нас со Змеем моментально отбросило по разным концам кровати, только вот я не питал надежд на беспалевность. Бешеным взглядом Змея можно было запросто кого-нибудь трахнуть. Губы у него стали такими красными, будто его не я целовал, а вакуумный упаковщик. Да и мое лицо вряд ли выдавало в тот момент одухотворенные и чистые помыслы. — М-м-м… — протянул я, уткнувшись ртом в ладонь и тщательно избегая хитрого, до жути понимающего взгляда Ренаты. — Мы хотели «Ивана Васильевича» досмотреть… Может, позже?.. Знаю, самая тупая отмазка на свете. И Рената, похоже, знала тоже, судя по тому, что чуть не подавилась, пытаясь не заржать. Понятия не имею, куда мое красноречие делось, когда оно было так нужно. Или не нужно? Рената бы точно заржала, попытайся я с серьезной моськой продать ей убедительную версию разыгравшегося в нас со Змеем домоседства. — Окей, развлекайтесь, — пропела она сладким голосом. Когда Змей настороженно встрепенулся, поправилась с довольной, как у Чеширского кота, лыбой: — То есть смотрите фильм, — многозначительно мне подмигнула, с нажимом добавив: — Вам еще и пересмотреть времени хватит, мы потом по гостям пойдем… — отвесила нам полупоклон, бодро процитировала Милославского: — «Ну, ауфидерзейн, гудбай, оревуар — короче говоря, чао!» И вылетела из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь. Мы со Змеем продолжили сидеть в натянутом молчании, слушая звуки сборов. Шуршала фольга, щелкали крышки контейнеров, ложка скребла настойчиво по салатницам — маман, похоже, собиралась по пути накормить весь район, и я был свято уверен, что даже от этого ее намерения еды на столе меньше не станет. Рената и Коля собирали пакеты и спорили, брать ли коньки и есть ли смысл в экошубе, если на улице едва минус один держался с самого вечера. — Так мы не пойдем гулять? — светски осведомился Змей, пялясь в стенку. — Не думаю, — ответил я, сделав вид, что вообще об этом думал, пялясь на его ровный профиль и легкий румянец на худых щеках. — Хорошо. — Змей кивнул. — Хорошо, — эхом отозвался я. Сказал, не выдержав: — Люблю тебя. — Я люблю тебя. — Змей еле заметно улыбнулся. Поглядите-ка. У кого-то, кажется, тоже принципиальное неприятие слова «тоже». Да и ну нафиг это «тоже» — как одолжение какое-то, типа, не одному ж тебе мучиться, давай и я за компанию. Мы еще в молчании посидели. Маман, гремя контейнерами и шурша свертками, влезла в сапоги под Ренатино язвительное «И ста лет не прошло!». Мы со Змеем дернулись, как от пушечного выстрела, когда маман крикнула: — Мальчики, котлеты в духовке пока горячие, поесть не забудьте! Приду посчитаю! — Ага, мам, — громко ответил я, нервно улыбнувшись Змею, который, судя по резкому вдоху, в ужас пришел от того, что содержимое его желудка собирались считать — и карать за недостачу. — Шампанского еще бутылка в холодильнике в дверце! — все инструктировала маман. — Ма, отстань от них, — посоветовала Рената. — Пошли, ну… не маленькие. Пойдем. — Так, сама разберусь, — гордо ответила маман, но каблуки ее сапог, к счастью, застучали о пол тамбура. — Пока! — вдогонку кинул нам Колин голос, и входная дверь захлопнулась с долгожданным щелчком. Провернулся дважды ключ в замочной скважине. Через минуты полторы я расслышал, как громыхнула тяжелая подъездная дверь. Мы остались одни в квартире. Предел мечтаний из страны моих грез. Но исступленная эйфория, не успев залить мне глаза, на полном ходу разбилась о простой вопрос — а как я собрался сказать о своих планах Змею? Как вообще люди сообщают о желании и готовности продвинуться в отношениях дальше? «Распакуем еще один подарочек? Например, меня!» Или надо было заранее повязать туда праздничный бантик и тупо скинуть перед ним трусы — глядишь, как-то сам разберется, что делать? Смею напомнить, что мой единственный секс мне подарили по приколу, там на сантименты никто не разменивался: «Бу-га-га, вот твой купон на тройничок. Действует только сегодня». Чем дальше, тем противнее вспоминать. Но со Змеем-то мне никаких приколов не хотелось! По-нормальному, по-настоящему хотелось, с нормальной подготовкой, которой я занялся загодя, утром вчера, правда, спалившись малость на вишневом лосьоне. А больше всего хотелось, чтобы Змей видел, насколько для меня это серьезно. Что для меня опыт с ним станет особенным, не по фану. Что тот я, который думал «Все уже давно, небось, один я хожу лох лохом» и, повинуясь любопытству, отчаялся на то, к чему морально готов не был, остался в прошлом. Что с ним я хотел не развлечения, а близости. Я почувствовал вдруг такую беспомощность от собственной неспособности красиво намекнуть. Что просто решил поступить так, как у нас получалось лучше всего. — Олег? — позвал я, прочистив горло. — Можно честно? — Да. Конечно. — Он поднял голову, посмотрел проникновенно, с надеждой, будто тоже этой честности ждал, и у меня последние сомнения отпали. Я скажу. — Хочу заняться с тобой любовью. Если… — Сердце ухнуло куда-то в пятки. — Если ты… хочешь. Змей смотрел на меня не мигая ровно двадцать секунд, каждую из которых я горел заживо, жаждая услышать поскорее ответ. Да? Нет? Соглашусь на что угодно, хоть на десяток лет отсрочить, устроив аскезу, если понадобится. Только пусть ответит. — А был вариант, что нет? — наконец глухо уточнил Змей, вскинув брови. — Был вариант, что ты думаешь, что для меня это значит куда меньше, чем на самом деле, — выпалил я, потерев пылающие щеки ладонями. Пылать стали еще пуще, суки. — Что я… блин… ну, несерьезен, что ли. А я серьезен! — Елисей… — Змей медленно покачал головой, разглядывая мое лицо потемневшими глазами. Проговорил совсем тихо и ворчливо: — Дальше меня убивай, у тебя это хорошо получается. — Что?.. — переспросил я жалобно. Ну и что это значит? — Иди сюда, скажу кое-что. — Змей поманил меня пальцем. Серьезно — взял и поманил указательным. Я сдвинулся ближе к нему по краю кровати, Змей резко дернулся навстречу и залепил мне в губы больный, настойчивый поцелуй, весь воздух выбивший из легких. Отстранился, позволив выровнять дыхание, криво усмехнулся и спросил: — Как ты вообще мог подумать, что я тебя подозреваю в несерьезности?.. — Он с вполовину веселым, вполовину раздраженным вздохом наклонился, боднув меня лбом в плечо, и простонал: — Мне нужен точный адрес места, из которого тебе шлют ебучие телеграммы с такими вот мыслями. И огнемет. Расслабило на пять с плюсом. Почему я столь поздно, на девятнадцатом году жизни, узнал, на что способны простые слова? Высказанное вслух опасение, каким бы глупым оно ни казалось, и спасительное подтверждение в ответ, что ты всего лишь чемпион по накручиванию самого себя. Мурашки пробежали по коже, когда я почувствовал, как под пальцами Змея стали выскальзывать одна за другой из петель пуговицы моей рубашки — на манжетах сначала, потом вниз от воротника. Красноречивее некуда. Змей провел ладонями по моей груди, развел полы рубашки и стащил ее с плеч. Недолго думая, я помог ему, выпутавшись из рукавов, и расстегнул молнию на его косухе. Мне чуть не поплохело, когда я увидел еще пуговицы — запретите эти пуговицы нахрен! — но Змей, догадливо хмыкнув, быстро расправился с верхними двумя и с трудом, но стащил рубашку через голову. Я перебрался к нему на колени и украл себе новый поцелуй. Долгий, глубокий, полный разогнавшегося на полном ходу предвкушения. Обнял, прошелся пальцами по маршруту старых шрамов на его спине от лопаток к краю ремня, не видя, но зная точно расположение рисунка татуировки. Соображать было тяжело. С вязким туманом в голове и жестким швом джинсов, который ощутимо и неприятно давил на стояк сквозь тонкие хипсы. Змею, судя по кривившимся в поцелуе губам, тоже давило неслабо. Разрядки хотелось, хоть вой и на стенку лезь. Меня уже от его языка во рту и рук, гладивших по плечам, от запаха его забирало дико. К гадалке не ходи — я кончу раньше, банально не дотерплю. — Резинки… — пробормотал я, увернувшись от его губ, когда заподозрил, что еще несколько секунд в том же темпе, и меня накроет с жесткой голодовки. Знал ведь, что надо было сбегать в туалет подрочить, пока все спали. На что только надеялся? — У меня есть в рюкзаке, — ответил Змей, переключившись на мою шею. Стало еще хуже: в глазах потемнело, кровь запульсировала в висках. — В прихожей. — Откуда? — да, я спрашивал, лишь бы спросить. И вообще — я сам все купил заранее и держал в верхнем ящике комода. И в сумке тоже. На всякий пожарный. Но сейчас я отчаянно пытался восстановить по памяти, как очково было на экзамене по линалу, чтобы переключиться немного и на время остыть. — Из аптеки, — фыркнул Змей, медленно облизав мой кадык. Так, сучара, а руку ты зачем вот туда положил? Убери! И не надо — черт — меня лапать поверх молнии джинсов! — И давно? — выдавил я сипло, вместо линала живо вспомнив, как мы поцеловались в первый раз. Чем занимались под стиралкой. Какая на вкус его сперма. Как сегодня утром он делал мне минет. Здорово, подсознание, спасибо, нахуй! — С прошлого года, — будто издеваясь, сказал Змей с шелестящим смешком, укусив меня в подбородок. Поймал мой взгляд — глаза у него сделались чуть ли не черными от расширившихся зрачков. — О, конечно! — пробубнил я язвительно, хотя глупо было выпендриваться, так остервенело потираясь о его ладонь и буквально умоляя всем телом о ласке. — Самое время для смехуечков про прошлогодний хлеб и прошлого… — Я запнулся от неожиданности, когда Змей резко подхватил меня под бедра и, развернувшись, с размаха швырнул спиной на кровать. — Ты чт… Олег! Змей меня не слушал. Расстегнул молнию моих джинсов. Стянул их с меня вместе с трусами. Я догадался, что он собрался делать, и у меня в горле перехватило от такого предательства. — Солнышко, цыц, — отрезал Змей на мою попытку открыть рот. Вырвал у меня из рук одеяло, которым я судорожно прикрылся, скрутил и бросил в изголовье. — Допрыгался. — Не надо… — предупредил я, сморгнув слезы, но прекрасно понимая, что и тон мой — призывный откровенно, — кричал об обратном. Он даже отчитывал меня невыносимо сексуально. Змей расстегнул ремень и молнию брюк. Приглушенный свет торшера выхватил его кривую усмешку и утонул в невменяемых, зараженных похотью глазах. Он устроился между моих разведенных ног. Я успел заметить, как Змей сунул руку под резинку своих трусов, прежде чем он скрыл обзор, поцеловав меня под пупком. — Олег… — Я коснулся пальцами его мокрого от пота виска, царапнул ногтями по коже головы. Оставил раскрытую ладонь на его затылке, откинулся в бессилии на спину. И уставился в потолок, ему же адресовав задушенный стон, когда почувствовал мокрое прикосновение языка, мазнувшего вверх по члену, а затем и жаркую тесноту рта. Как же хорошо. Кровь запульсировала в венах с удвоенной силой. Мне нечего было терять — он видел ясно, что не дотяну, а я это отрицать пытался упрямо, но знал. Поэтому я позволил себе сорваться на стыдной маленькой радости, надавив на его затылок рукой и заставив взять глубже. Змей сосал выматывающе сильно, и я уже не пытался глушить вырвавшиеся из меня стоны, подаваясь навстречу и задыхаясь каждый раз, как он давил языком на уздечку. Пробило на крупную, бесконтрольную дрожь, в глазах замерцало. Змей вдруг выпустил мой член изо рта и, продолжая крепко держать, перебрался выше, придавив меня всем телом к кровати. Поцеловал в пересохшие на дыхании напропалую губы, обхватил оба наших стояка рукой. Мне померещилось на секунду, что мы кончили одновременно: столь уязвимо он застонал мне в губы, пока я кричал как больной, содрогаясь под ним от стремительно накрывшего оргазма. Только чуть позже, когда мне на живот брызнула его сперма, я догнал запоздало, что он еще какое-то время дрочил, всматриваясь в мое лицо. — Это было так очевидно?.. — промямлил я, тяжело дыша, едва улеглось шоу кислотных пятен перед глазами. — Что я не… доживу, если сейчас не?.. Змей сполз с меня и рухнул рядом на спину. Что удивительно, я весь уделался в моей и его сперме, а Змей каким-то магическим образом почти не испачкался. — Я, — поправил по-джентльменски Змей, потянувшись к стулу и передав мне полотенце. Он лег на бок, подперев щеку кулаком. Пронаблюдал лениво из-под полуопущенных ресниц, как я вытираюсь, и пробормотал: — Иначе я бы кончил, только презик раскатав. — Давай, защищай мою честь! — фыркнул я насмешливо, отбросив полотенце, и потянул его за расстегнутый ремень ближе, чтобы поцеловать в губы. Уловил его ухмылку, его пальцы, мягко убравшие челку с моего лба, и пробормотал беззлобно, не открывая глаз: — Лжец… — Н-да? — Змей потерся носом о мою щеку, притянул меня ближе за задницу, и я отвлеченно отметил, что валяюсь рядом с ним голышом, и внутри — ни намека на истерику по этому поводу. Мне нравилось дико, когда он смотрел. Когда трогал меня. — Ты явно недооцениваешь впечатление, которое произвело твое предложение заняться со мной любовью… Он так это произнес. Не с придыханием, но со смутно ощутимым благоговением. У меня чаще забилось сердце, и я с воодушевлением осознал, что мне хватит совсем немного времени, чтобы возбудиться вновь. — Я в душ сгоняю быстро, — сказал я, нехотя высвободившись из теплых объятий. Змей смешно надул губы, кажется, сам не поняв, откуда эта реакция взялась, но кивнул. И еще раз кивнул, увидев, что я замялся. — Иди. — Он улыбнулся. Я встал, чуть пошатнувшись — голова кружилась все еще после недавнего, — дошлепал до комода и вытащил тюбик смазки. Проигнорировал с достоинством усмешку Змея, заложившего руки за голову, и с куда большим трудом проигнорировал его пресс и расстегнутую ширинку. Схватил телефон, халат с вешалки в распахнутом шкафу и гордо удалился в душ. Делал все максимально быстро, избегая даже ненароком члена касаться. Не в курсе, как Змей это провернул, но я им пах и — придурок озабоченный — чем больше его парфюмом дышал, то и дело в плечо утыкаясь носом в процессе, тем острее чувствовал, как подкатывает желание ему отдаться немедленно. Да я бы ни секунды не сомневался, отодвинь он душевую шторку и прижми меня к кафелю. Но, судя по еле слышным шагам в коридоре, Змею подобная идея не катила. Еще и дверца холодильника, кажется, хлопнула… Он там что, перекусить решил?.. Телефон, который я захватил с собой, завыл про синий Зурбаган, намекнув, что мои пятнадцать минут вышли. Я вылез из кабинки, вырубил таймер. Вытерся, замотался в халат. Потоптался в нерешительности на резиновом коврике у раковины, разглядывая неровное покраснение под челюстью, которое должно было через час-другой расцвести в полноценный засос. Зацепился взглядом за кулон на шее, погладил его пальцем. На волосы светлые помедитировал: все никак привыкнуть не мог, а еще вопросом не уставал задаваться, почему решил летом, что розовый мне идет больше? Со смазкой, конечно, перестарался — мокрый был там пиздец. Но может, оно и к лучшему? Да и возможности не осталось поправить ситуацию. Зная масштабы новогодних гуляний, я уверен был, что наши вернутся нескоро, но все же грех было раскидываться драгоценным временем наедине. Поэтому я сунул флакон со смазкой в один карман, телефон — в другой и решительно направился обратно в комнату. — Держи. — Змей встретил меня на пороге с бокалом холодного шампанского. Так вот почему я слышал дверцу холодильника! Лучше бы он брюки не застегивал обратно, честное слово. Я улыбнулся, сделал внушительный глоток из бокала, уже собравшись намекнуть ему, но Змей сдвинулся левее, закрыв дверь за моей спиной. Взгляд мой невольно упал на кровать, и шампанское моментально пошло носом. — Т-х-ы… кх… кх… Аж слезы на глаза выступили, и пузырьки все разом ударили в голову, разорвавшись там новогодним фейерверком. Змей осторожно забрал бокал из моей руки и наградил жарким, на контрасте с шампанским, поцелуем в губы. — Я же сказал, — произнес он с ласковой насмешкой и поставил бокал на комод, — что в следующий раз будет что-то, больше отвечающее представлениям о романтике… Я мог бы спросить, как ему в голову пришла мысль тащить цветы и прятать, похоже, в рюкзаке весь вечер. Мог спросить, под каким предлогом он бы меня сплавил на несколько минут из комнаты, если бы я не пошел в душ. Но лишь обхватил его руками за шею, разулыбавшись, как последний дурачок, и, привстав на цыпочках, стал целовать куда придется — в нос, щеки, губы. Ведь мой парень решил, что нам позарез нужна кровать, усыпанная лепестками роз. — Я тебя люблю, — протянул я восхищенно. Мои пальцы сами собой вцепились в его пряжку, расстегнули и потащили ремень из шлевок. Змей развязал мой махровый пояс. Стряхнул брюки на пол, пинком отправив под стол, содрал с меня халат, отбросив на ковер. Наклонился, схватил меня и рывком оторвал от пола, удобнее придержав под бедрами. Я скрестил лодыжки за его спиной и продолжил яростно целовать, впившись пальцами в его шею. Не заметил почти, как он сделал несколько шагов к кровати по памяти и опустил меня в прохладную россыпь розовых лепестков. Он протянул руку и вытащил из-под подушки тюбик смазки — тот, видимо, прошлогодний, из аптеки. Какой предусмотрительный. — М-м. Не понадобится, — остановил я, тут же сцепив пальцы на его запястье. Закусил губу, виновато улыбнувшись в ответ на недоуменный взгляд серых глаз, потянул Змея ближе, раздвинув ноги, и положил его теплую ладонь на внутреннюю сторону своего бедра. Змей, не дожидаясь повторного приглашения, провел пальцами вверх, коснулся там, где все было чувствительно донельзя. После утреннего душа, пока он готовил нам завтрак. И после того, что я делал только что. Он опустил взгляд, по его губам пробежала легкая, смутно различимая усмешка. Я вздрогнул и задышал тяжелее, ощутив, как он провел подушечкой указательного по влажным краям дырки. — Жадина, — попенял он, снова надув губы. Олег Андреевич, боже, делай так почаще! Это самое милое выражение лица, что я когда-либо видел. Кровь устремилась вниз, член дернулся и привстал. За жалкие пять секунд я опять был на взводе, только на этот раз возбуждение не срывало тормоза, грозя обломать меня на полпути и не дать как следует проникнуться моментом. — Олег, — позвал я, приподнявшись на локте, и зацепил пальцем резинку его трусов. Глядя неотрывно ему в глаза, потянул ниже. Во рту, как по рефлексу, скопилась слюна, хотя я даже взгляда не опускал, зная, как на меня это подействует. Ага. «Я только одним глазком». А потом Елисей уже с членом во рту и не может остановиться — знаем, плавали. Змей, похоже, о чем-то таком тоже подумал. Потому что одной рукой стянул трусы, а пальцами другой несильно щелкнул по моему подбородку, малодушно дернувшемуся ниже. — В глаза смотри. Я фыркнул с наигранным возмущением, но с удовольствием подчинился приказу, упав обратно на спину. Щеки коснулся мягкий лепесток. А я все смотрел в серые глаза, вспоминая, как когда-то давно, будто в жизни прошлой, думал, что они полны льда и пусты. Не зная еще, сколько всего эти глаза могут выражать. Смех. Напускной укор. Любопытство. Робкую надежду. Уверенность. Решимость. Обожание… Мои руки легли на его плечи, когда Змей устроился между моих ног и наклонился за поцелуем. Он гладил меня нежно. И деликатно, отвлекая поцелуями, заканчивал растягивать так, как сам бы я не смог. С ним невозможно было не верить в собственную исключительность. Потому что когда о тебе так волнуются, то и дело кидая короткие взгляды на твое лицо, вычитывая малейшие в нем изменения и боясь сделать неприятно. Когда на тебя вообще так смотрят, твое самомнение, хочешь не хочешь, автоматически нагибает дебильную паранойю. — Не могу больше… все… хватит… — попросил я спустя несколько минут заботливой пытки. Я уже изнывал от желания почувствовать его в себе. — Олеж, блин, ну пожалуйста… — Может?.. — с сомнением начал он. — Нет, сейчас хочу! — упрямо сказал я, проникновенно заглянув ему в глаза. — Возьми меня, а? — Веревки из меня вьешь… — пожаловался Змей тихо, подвиснув на мгновение, но все-таки вынул из меня пальцы. Я только теперь заметил, насколько напряженным, как натянутая струна, он был. Руки у него дрожали. Он не смог надорвать упаковку презерватива, который достал, смахнув лепестки, из-под соседней подушки. Вздохнул нетерпеливо и вскрыл зубами, кончиком языка слизнув смазку с уголка тонких губ. Пиздец. Меня чуть не накрыло раньше времени от одного этого зрелища. Учитывая, что меня еще и целовали и трахали пальцами последние минут пятнадцать. — Как же я тебя хочу, — прошептал я в диком ахуе от собственного голоса: низкого, с хрипотцой, будто не моего. Змей ругнулся сквозь зубы, быстро раскатал резинку по члену. Я совершил ошибку, скользнув глазами вниз от его пупка по дорожке русых волосков. Черт. Он же не откажется, если я немного ему?.. — Нет, куда? — Змей толкнул меня в грудь, не дав приподняться. Прошипел, фыркнув не то нервно, не то возмущенно: — Солнышко, мой член что, медом намазан? — Мед ненавижу, — отчитался я, обняв его за талию, подтянувшись и потеревшись стояком о его живот. Хорошо, как же, сука, хорошо, когда можно его касаться, ластиться о него, видеть, как его забирает от того, что я творю. — А член твой обожаю! Змей рассмеялся глухо, поцеловав-укусив меня в губы. Меня ломало от его смеха. От прикосновения теплого латекса за мошонкой перехватило дыхание. Змей помог себе пальцами, протолкнув в меня упругую горячую головку. И дыхание просто кончилось. Я так и лежал, пытаясь схватить воздух ртом и что-то сказать, но не мог. От настойчивости бежавшего вперед предвкушения. От жажды большего — сейчас, в сию же секунду. Я силился выдавить смазанным шепотом «Давай, еще, ну», но Змей, к счастью, понял меня без слов. Он медленно наклонился, уперевшись локтями в подушку по обе стороны от моей головы. Осторожно двинул бедрами навстречу и вошел в меня глубже. Ощутимее, чем пальцами. И расслабляться приходилось куда сильнее. Но никакой дискомфорт не перебивал исступленное желание ему принадлежать. — Елисей, — предупреждающе произнес Змей, заметив, видимо, пробежавшую по моему лицу гримасу мимолетной боли. — Не думай даже, — проговорил я сдавленно, сцепив пальцы у него за шеей и не позволяя отстраниться. Я понял, что могу продолжить, что паузы хватило, и пропустил его глубже на очередном толчке, на который сам же и вынудил, вскинув порезче бедра. Впечатлило до колких мурашек по коже чувство наполненности, его рваное дыхание мне в рот, пристальный взгляд, в котором читался восторг напополам с мукой нечеловеческой выдержки. Я пробормотал обеспокоенно: — Черт, прости, я слишком быстро?.. — Нет. — Змей качнул головой. — Идеально. Я обхватил его ногами, шумно похабно всхлипнув: угол поменялся, его во мне стало так много вдруг, что я уже ничего больше так ярко не ощущал, как то, что он во мне. Прямо сейчас. Весь. Пока не понимал толком собственных ощущений. К размерам его явно еще предстояло привыкнуть, но я даже сосредоточиться не мог как следует, потому что Змей, не переставая осторожно двигаться, зажав один из лепестков между средним и указательным, провел бархатистым краем по раздразненной головке, вырвав из меня проникновенный глухой стон. Кто бы знал, как может вштырить — до искр из глаз — стимуляция уретры прохладным розовым лепестком? Змей поцеловал меня во впадинку между ключицами, куда скатился кулон, провел губами по цепочке, щекотно махнув короткими волосами по моему подбородку. Он входил в меня медленно и так же неспешно вынимал почти до головки, привыкая, с катушек стараясь не слететь — я же понимал, насколько ему внутри меня было тесно. Одеяло и лепестки казались ледяными по сравнению с пожарищем в легких. По сравнению с раскаленной кожей его плеч, по которым я размазывал онемевшими пальцами капли пота. — Ч-черт… — вырвалось из меня удивленное, когда меня ужалило, будто ударом тока, на очередном поступательном движении под накатившую перед глазами темень.— Сделай… так… — Я потянул Змея на себя за плечи, застонав ему в ухо: — Еще вот так… Олег… — Так? — шепнул он, ошпарив кожу смешком, качнул бедрами и вдавил меня в кровать всем весом. Тесно, жарко до отупения и невыносимо прекрасно — именно так, как я просил, сам не зная, о чем конкретно. А он знал. — Да-а… Змей больше не спрашивал. Его пальцы впились до боли в мои колени, рывком раздвинув мои бедра шире. Он вошел в меня слитным толчком, но не замер, как делал до этого, а тут же задвигался быстрее. Ребра ныли, принимая на себя удары разогнавшегося сердцебиения. Дыхание не поспевало за темпом — его и моим, когда я очнулся на остром желании подмахнуть и уже не смог остановиться, услышав его короткий поощряющий полустон. Бешеные поцелуи взасос в процессе, от которых губы саднило. Мимолетные прикосновения его жестких пальцев к моему колом стоявшему члену, тесно зажатому между нашими животами. Я и не знал, что секс может быть таким — сладко изматывающим, долгим, на пределе сил, грубым и нежным одновременно. Я и не знал, что могу так бесстыдно стонать, ловя на себе его взгляды. Ерзая под ним, доводя капризными «Еще», понимая на отдаленном уголке уцелевшего под лавиной ощущений сознания, что тем больше нас обоих завожу, чем сильнее показываю, как меня уносит. Ноги сковало судорогой, я уже не понимал толком, ритмично ли двигаюсь, лучше делаю или мешаю. Подыхал от распирающего удовольствия, от того, что он брал меня в бешеном, необходимом темпе, целовал в отдающиеся тупой пульсацией засосы, которые сам же оставил на моей шее, губами задевая цепочку из-под кулона. Мне оставалось лишь чувствовать, как сильно и напористо его член двигался во мне. Как становился крепче и больше. Он сорвался на больном, громком стоне. — Сол… нышко… — прошелестел, обняв меня крепко и замерев внутри. Змей опустил руку на мой стояк, плотно провел от основания к головке и вниз, и этого хватило, чтобы подбросить меня с ветерком до пика. Я застонал на пределе голосовых связок и кончил себе на живот. Кончил еще — спустя пару секунд, когда он задвигался во мне вновь, поцеловав, и с коротким измученным стоном расслабился, застыл и уронил голову мне на плечо. В полной прострации, я не сразу сообразил, что Змей вышел из меня и стянул резинку с опавшего члена. Поблуждал поплывшим взглядом по моему столу, поднялся с кровати на нетвердых ногах. Сделал пару шагов, бросил полный презерватив в бокал из-под шампанского. Что ж — других вариантов не нашлось. Он обернулся, застыл, будто впервые меня увидел, и прикрыл глаза рукой. — Что это значит? — спросил я с улыбкой. Боже. Месяц назад я бы закопался под одеяло и там же бы сдох от мысли, будто что-то сделал не так. Или что я урод, которого брать только с закрытыми глазами. Сейчас же мне просто хотелось рассмеяться. И хохотать во все горло до самого утра. А еще лучше — выскочить на балкон, открыть окно и заорать на весь двор, какой я, сука, счастливый. — Ты бы знал, как ты охуенно выглядишь… — пробормотал Змей, опустив ладонь. Присел на край письменного стола, посмотрел на меня, широко улыбнувшись. — Твоя мать меня убьет. — Ага, ты прав, — прыснул я, догадавшись, конечно, что речь о засосах, но не упустив случая его подколоть, — к котлетам кто-то так и не притронулся. — Блин. — Змей задумчиво потер пальцем висок, все еще не спуская взгляда с моего живота — я снова был весь в сперме. Представляю, какая ему открывалась картинка. Смотри, сучара, до чего довел, и думай над своим поведением! А конкретно над тем, что делать бы тебе так почаще. — Точно… Уберемся… и надо… — Он обернулся на балконную дверь и спросил неуверенно: — Солнышко, ты не против, если я покурю?.. Хочется пиздец. Мне вспомнилось, как я застукал его с сигаретой у форточки в тот день, когда пришел к нему пить чай. Напустился на него с лекциями о здоровье, но Змей сказал серьезно: «Я курю либо когда мне очень-очень хуево, либо когда становится классно — как никогда еще не было. Обещаю, что буду делать это реже… Но совсем не делать не смогу». Очевидно, сейчас был один из тех моментов, которые ему хотелось отметить. И в свете того, что он действительно не дымил на постоянной основе, я не мог не позволить ему эту малость. — Я с тобой постою, — вызвался я, перекатился к краю кровати и завернулся в одеяло. Встал, подошел к нему и шагнул в его объятия, поделившись одеялом. — Пойдем. — Я улыбнулся, когда он зарылся носом в мои волосы, благодарно выдохнув, и добавил тихо: — Мне еще надо поорать кое-что в окно…