Змеи с лисами не дружат

— Много там не пей, — инструктировала маман, угрожающе поигрывая английскими булавками, зажатыми между губ. Спустя полчаса ее стараний я напоминал нашего плюшевого медвежонка для иголок — одна уже побывала в моей филейной части, хотя маман с невинным видом пыталась продать, что мне померещилось. — И Олегу много пить не давай. Пара бокалов шампанского. — Угу, — отозвался я, терпеливо стоя на табуретке, пока маман ходила кругами и критически меня разглядывала. Напомнило детство и картонку на рынке, которая служила и примерочной, и подиумом. Продавщица, натянув на маленького меня липовые треники от «Адидас», охала в припадке восхищения, будто перед ней явилась Венера из пены морской, и приговаривала: «Да мой троюродный брат носил такие же не переносил, уже третье поколение за ним донашивает». — И в драки не лезь, — строго пригрозила маман. — Ты за кого меня принимаешь? — возмутился я, послушно повернувшись боком. — Ну, — неопределенно сказала она, вновь пустив в ход булавки, — вдруг ты решишь защитить его честь? Забрало упало и… Может… — Маман замерла и призадумалась. — Вы, если что-то пойдет не так, наберете мне? Я подъеду и незаметно вас украду? — На чем подъедешь? — уточнил я, вскинув брови. — На служебной. — Ма, ты реально думаешь, — фыркнул я скептически, — что пожарная машина, которая увозит нас со свадьбы, — это офигеть как незаметно? И вообще… нам туда через неделю! А ты меня уже забирать собралась — пьяного и подравшегося. У меня даже портки пока не подшиты. — И не будут, — припечатала маман, кинув на меня убийственный взгляд снизу вверх, — если продолжишь дергаться. Следующие полчаса она пытала меня подгонкой брюк, которые, купленные в сентябре для «парадных выходов», еще тогда казавшиеся подозрительно объемными, нескладно висели на заднице, подтянувшейся за два с половиной месяца тренировок. Сам бы я, если честно, не заметил — просвещал Змей, который каждое утро начинал с осмотра и деловитого ощупывания своих владений. Наконец маман использовала весь запас булавок и отпустила меня с миром. — Ты лучшая, — объявил я, сунув ей брюки и поцеловав в подставленную щеку. — Спасибо. — Спасибо на хлеб не намажешь, — ехидно напомнила маман. — Какая ты меркантильная, я не могу, — пробурчал я, за что получил кухонным полотенцем по жопе и, отскочив на безопасное расстояние, заверил примиряющим тоном: — Да-да, помню, в среду приду делать генералку… — Так-то лучше. — Маман удовлетворенно хмыкнула и, бережно накинув брюки на спинку стула, пробормотала не то мне, не то сама с собой: — «Приду» говорит… Хоть бы почаще оставались у меня на неделе, а? — Тогда тебе придется не ушивать нам брюки, а распарывать, — бросил я уже из коридора, где пытался обуться и залезть в джинсовку одновременно. — Мой желудок еще помнит новогодние праздники. Маман пробухтела что-то про одного худенького мальчика, который теперь знает, куда улетают шарики с гелием, но яро протестовать не стала. Мышечную массу я растил исправно, руки-ноги, по крайней мере, больше не напоминали веточки лукотруса из «Фантастических тварей». Змей же, походу, просто был не расположен к этому физически. Сколько бы ни горбатился на объектах, разве что жестче становился на ощупь, а на вид все то же худое длиннющее и мерзлячее недоразумение, на котором хотелось повиснуть коалой и утащить под одеяло греться. (Змей утверждал, что в прошлую среду во сне я заявил: «Да. В семье должно быть не больше одного качка», после чего отобрал у него одеяло и захрапел. Не задокументировано — не доказано! Что не помешало Змею с серьезной мордой и всеми чертями мира в глазах целую неделю то просить меня открыть очередную банку, то дотащить пакеты из магазина.) Попрощавшись с маман, я выскочил на улицу. Мартовские сумерки встретили щедростью накопленного за солнечный день тепла, в воздухе оглушительно пахло свежими почками: вечности, наверное, не хватило бы надышаться после затяжной и скупой на ароматы зимы. На полпути к Гошиному дому зажглись фонари, разбавив палитру дворов бодрым рыжим. С площадок доносился скрип качелей и громкий девичий счет под прятки, где-то в отдалении громыхали колеса раздолбанных детских колясок. На лавки у подъездов высыпали бабульки, на лавки в тени — подростки с электронными парилками. С наступлением полноценной весны променады становились длиннее, улица не отпускала людей дольше. Признаюсь, и меня ноги несли, повинуясь желанию выгулять свежие конверсы, по длинному пути вместо привычного среза по народным тропам. Вибрацией отозвалось уведомление. Я достал телефон и открыл общий чат. «#Логово Маша: Лис, ты где? Пепперони почти не осталось! Боря: проверь входную дверь. может, его огромная рама застряла?)) *Олег удалил пользователя «Боря» из чата* Боря_2тел: эй, а кто платит мне по 300 деревянных за каждую тупую шутку про качков?;) Боря_2тел: лис, угомони своего парня Леший: Да, пробей ему с вертухи! *Олег удалил пользователей «Боря_2тел» и «Леший» из чата* Олег: Придурки. Дима: Зажабил 600р.) *Олег удалил пользователя «Дима» из чата*» Я прыснул, набрал не глядя код домофона и, шаркая к лифтам, напечатал: «Я: Спасибо, любовь моя, а то моим мускулам здесь тесновато)) *Олег удалил вас из чата*» От немедленного убийства на пороге меня, пожалуй, спасло только то, что Змей заныкался с Гошей в его спальне, а встретил меня Дима. — Свежий пирсинг? — спросил я, посмотрев на здоровую серьгу в его брови. Не назвал бы себя спецом, но попахивало чем-то недешевым. — Машин подарок, — похвастался Дима и спросил, забрав мою джинсовку и кинув в общую одежную кучу на напольную вешалку: — Рубрика «свежие сплетни»? — Валяй, — согласился я, распутывая шнурки конверсов, чтобы не раздолбать их в первом же сезоне быстрым стягиванием за пятки. — Гоша там уже полчаса берет у Змея мастер-класс по романтическим жестам, — хихикая, немедленно спалил Дима. Я живо представил, как Олег Андреевич толкает лекцию, структурированную от и до, а Гоша, высунув от усердия кончик языка, скрупулезно записывает нюансы в блокнотик, выделяя особенно понравившиеся места цветным маркером. И тоже мерзко захихикал. Подумав, что будет с Гошей, если Саша откопает этот блокнотик, как я когда-то наткнулся на тетрадку Змея со своими грехами. — А Боря провел расследование по новому посту вашей Насти Аннушкиной. — Чего? — не понял я, наконец разобравшись с конверсами. — А это тут при чем? Дима сунул мне под нос телефон с открытым приложением. — «Лучший вечер в жизни», — прочитал я вслух. — Три эмодзи-сердечка. За ручку с кем-то держится. — Я поник, подумав, как, наверное, паршиво себя чувствует сейчас Лева, рассматривая этот снимок. На фотке, конечно, только руки с переплетенными пальцами и видно, но понятно, что Настя с кем-то замутила. Интересно, кто же удовлетворил запросы нашей универской принцессы? — И что? — Присмотрись! — посоветовал Боря, выскочив из гостиной, схватил нас с Димой и оттолкал на кухню, где побольше света. — К руке пацана присмотрись. Боря дернул запястье Димы, заставив его чуть ли не впечатать экран телефона мне в лицо. — Веснушки, — перечислил Боря, тыкая пальцами в снимок и приближая нужные места, — шрам над большим пальцем. И печатка… тут хуево видно, но знакомая, правда? Кусочек стальной гривы на печатке на указательном и правда просматривался. — Левка? — изумился я несказанно. И тут же возмутился: — Нихуя себе! И ничего нам не сказал. — Да ла-а-адно, фотке без четверти час, — протянул Боря с улыбкой Чеширского кота, перестав дергать несчастного Диму за руку. — Левка сегодня два раза чуть мимо стула не сел. И пытался писать конспект прямо в учебнике. И «Сникерс» чуть не начал жрать прямо в упаковке… Зуб даю, весь день ходил пришибленный при мысли о свиданке! — Между прочим, я случайно подслушала сегодня из кабинки разговор Оли и Насти в женском толчке, — вклинилась Маша, которую я сначала не заметил за занавеской на кухонном подоконнике. Мы с Борей и Димой как по команде повернули к ней головы, обратившись в слух. Маша отодвинула занавеску и заметила невозмутимо: — Да, Настя стесняется, что не с серебряной ложечкой в жопе родилась, звездится и привирает о достатке семьи. Но сама она никогда, вообще-то, не говорила, что против подкатов от тех, у кого нет семизначных цифр на счету. Слухи — это всего лишь слухи. — Мы по-прежнему молчали, и Маша добавила, закатив глаза: — Не хотела палиться, что торчу в кабинке и грею уши. Я битый час слушала, как давно Настя ждала, когда Лев перестанет дышать ей в затылок и сделает первый шаг, как она рада, что он наконец не зассал и подошел, и как Оля за нее счастлива. — Но… — пролепетал я беспомощно. Как вообще можно было понять, что Настя ждет подката от Левки? Да она же в его сторону даже не смотрела лишний раз! Мне казалось, она имени его не вспомнит, если спросить. — Что за… — внес свою лепту Боря. Дима просто открыл рот, как рыба, выброшенная на берег. — Не люблю говорить стереотипами, — с тяжким вздохом произнесла Маша, смерив нас снисходительно насмешливым взглядом, — но, клянусь, иногда вы, мальчики, так сильно… не выкупаете того, что не подано прямо. Она с достоинством вновь отгородилась от нас занавеской. — Чего это вы притихли? — с подозрением спросил Леший, заглянув на кухню с роксом вискаря и застав немую сцену, разве не сопровождаемую звуком сверчков. — Твоя сестра, — пожаловался, отмерев, Боря и обвиняюще ткнул пальцем в сторону Маши, — только что обосрала весь мужской род! — Сексистка, — кивнул Леший с пониманием. Наверное, Гоша и Змей, собиравшиеся выйти из спальни, знатно охуели, когда мы шустро затолкали их обратно, всей толпой ворвались внутрь и, давясь от смеха, дружно навалились на дверь, пытаясь сдержать пыл Маши, которая пробивалась к нам снаружи с угрожающим воплем: — Надо было сожрать тебя еще в утробе, Алексей Швецов!