Слишком много лжи в одной маленькой комнате

Она споткнулась об это чувство как о подвернувшийся на ровном месте камень. Над заливом Сокола чередой плыли белые, перистые облака. Отражаясь от глади моря, по лицу и рукам, по листкам записной книжки, в которой, устроившись на теплом от солнца камне Люмин делала беглые заметки к будущему путешествию в Сумеру, танцевали теплые солнечные зайчики. Тейватское лето шло на излет — в этом мире уже для нее не первое. На исписанном уже листке брызги воды расплылись некрасивыми каплями, и Люмин подняла было голову чтоб попросить увлеченных шумной охотой на крабов Кэйю, Паймон и Кли быть немного поаккуратнее. В закатанных до колен штанах, с мокрыми, растрепанными волосами Кэйя поймал ее взгляд, улыбнулся почти незаметно — уголками губ, глазом; лицо было необычно спокойное, бестревожное. Цепляющиеся за него как гончие за медведя Паймон и Кли звонко пререкались за то, чьим будет следующий высунувшийся из песка краб — завтра у Моны день рождения, и крабы без сомнения будут отличным подарком, и экспедиция в Сумеру обещает немало интересного и неизведанного… Волна, теплая, нежная, такая же бестревожная, захлестнула вдруг Люмин где-то в самом сердце, затопила вдруг с головой — короткое ощущение счастья было пронзительным, но без боли, совсем без боли и осознав это, она вздрогнула всем телом, сжалась. Стало как будто вдруг очень холодно. Чувство вины обрушилось на нее с ясного, чистого неба. Записная книжка выскользнула из ставшими неловкими пальцев и исписанные листки поплыли по чистой, сверкающей солнцем воде. В попытке привычно скрыть в себе, спрятать поглубже это ледяное, непрошенное, болезненное и не портить всем день Люмин торопливо спрятала взгляд. Элементальная вспышка с ладони Кэйи, словно языком лизнула неосторожного краба, заключив его в тюрьму из чистейшего льда, и с поистине хиличурлскими визгом и гиканьем Паймон и Кли в четыре маленьких руки потащили жертву на берег. — Все в порядке, — торопливо сказала Люмин, когда он стряхнув песчинки, набросил свой плащ на ее голые плечи. Сел рядом, помолчал какое-то время, и по-детски она уже сама потянулась, прижалась ближе к его плечу. Прикрыв ладонью глаза от солнца, Кэйя запрокинул голову, глядя куда-то не на нее а в небо. — Знаешь, говорят, лгать лжецу — заведомо проигрышная стратегия. Люмин сузила глаза, фыркнула — как в прежних их словесных поединках с десяток острых реплик уже осели на кончике языка так же привычно как клинок всегда ложился ей в руку. Так же растаяли, оставив ее беззащитной и безоружной. Было не жаль. — Все не в порядке, — торопливо выдохнула она прежде чем успела засомневаться. — Я… Знаешь, я вдруг ощутила что счастлива. Кэйя рассмеялся еле слышно — тихим, нежным смешком. — Звучит и впрямь отвратительно. Просто не знаю как тебе с этим справиться. — С трудом, — невольно улыбнулась Люмин в ответ и тут же вновь нахмурилась, сжалась. Привычным уже жестом, немного тревожным, нуждающимся, поймала его руку кончиками пальцев словно рисуя неведомые самой узоры на смуглой коже над краем перчатки. — С тех пор как нас с Итэром разорвали, мне постоянно, каждый день, каждый час и минуту внутри больно. Мне снится ночами как я бегу за ним в темноте, я кричу, я зову его во весь голос, но он на меня и не смотрит, а я его все никак не могу догнать. А если и догоняю — он, мой хороший, мой добрый и нежный братик, мое все-все на свете, глядит холодными, совсем чужими глазами и говорит — уже слишком поздно… Кэйя нахмурился. — Это ничуть не избавит тебя от боли — но это чувство… — усмехнулся он вдруг с нескрываемой горечью. — Я его знаю, и знаю что это невыносимо. Знаю, много лучше чем хотел бы сам. На мгновение она подумала — может в этом причина? — к нему потянулась всем сердцем еще сильней. — Мы прошли вдвоем через десятки, через сотни миров… Все делили надвое, как будто и душа на двоих одна, — продолжала она медленно, с трудом подбирая слова. — Я перевернула половину Тейвата чтоб найти его — а Итэр… Итэр от меня… так легко отвернулся, — на мгновение она замолчала, воскрешая в памяти ту последнюю встречу. — И поначалу я все время думала — как же так могло получиться, что Итэр видел, что я на куски разбиваюсь от боли, и… Просто отвернулся и ушел?.. — сама у себя спросила она, словно спустя столько дней все еще толком не веря. — Тот Итэр, который в детстве больше меня плакал когда я разбивала коленки. — Такое уж живучее существо человек, — наконец, сказал Кэйя негромко. — В конце концов, ко всему приспособится. Даже если оторвать руку, культя кровит, потом еще долго болит и гноится — рано или поздно все равно зарастет. Хорошо, плохо ли — можно и без руки научиться жить. На мгновение Люмин поморщилась. — Не то что бы мы были… А впрочем, — безмятежная голубизна фальшивого неба, в котором для нее не было больше открытых дверей, приковала ее взгляд, но это уже не ранило так как раньше. — Это уже не важно... Без меня он жил, он учился любить этот мир — потому что проведя столько времени в любом из миров, уже нельзя иначе. Он привязывался, он хотел защищать других до последней капли крови — невольно она вспомнила каким добрым и мягким он всегда был, ее брат, ее сердце, ее солнце, и воспоминания сделали все еще только больнее. — Может тоже любил кого-то... И, наконец, привык быть без меня. На берегу Кли и Паймон уже разожгли костер до самых небес, до Селестии и, пока оттаявшие крабы бежали прочь, жарили рыбу на веточках; дымный, сытный запах печеной в углях картошки напомнил вдруг Люмин, что она голодна. Тейватское лето кончалось — завтра день рождения Моны, следом Сумеру; мягко и мирно плескались волны, словно ластились к босым ногам, солнечные зайчики касались лица, отражаясь от глади моря. С широкой улыбкой Кли помахала им рукой с зажатой в ней рыбиной. Люмин улыбнулась совершенно искренне — ей всегда невозможно не улыбнуться в ответ. Жизнь, казалось, шла своим чередом. Прохладный ветер с залива пах солью и свежестью — прикрыв глаза, Люмин завернулась поуютнее в плащ Кэйи, голову положила на его плечо. И сегодня вечером она так и уснет на его плече, завтра поздравит Мону еще не успевшими разбежаться крабами. Вернется сюда, в Мондштадт из своих поисков в пустынном, незнакомом еще Сумеру… — Ты так и не сказала, что тебя действительно мучает, — вдруг негромко заметил Кэйя. На мгновение ей подумалось — он и впрямь очень красивый сегодня; с растрепанными, небрежно выбившимся из хвоста волосами и подвернутыми как у мальчишки штанами, с задумчивым, почти мягким выражением смуглого, перечеркнутого повязкой лица. Внутри что-то щемяще заныло от нежности. Ощущение любви и тепла вновь коснулось ее, на короткое время вытесняя боль и нахлынувшее чувство вины. Лгать больше и впрямь не хотелось. — Я никогда не перестану искать Итэра, — призналась вдруг Люмин с убийственной, мучительной, должно быть, искренностью — словно самой себе в первый раз. — Никогда. Ни за что. Но знаешь, кажется… я тоже начала привыкать.