Мой особый вид самоиронии или "Секрет Полишинеля"

— Нео! — Истошный, пронзительный крик рвался из горла, но слышали его лишь голые стены заброшенного кинотеатра на окраинах Токио. Его горячие руки обжигали холодную кожу девушки в тщетной попытке согреть. Кажется, она и вовсе перестала чувствовать температуру. Конечности понемногу немели и двигать ими становилось невыносимо тяжело, но она подняла руку, касаясь щеки парня, оставляя на ней алую полосу из собственной крови. Пуля пришлась точно меж ребер и от этого к горлу подкатил вязкий ком. Хотелось его выплюнуть, но спазмы сжимали глотку, не давая вздохнуть. — Почему плачешь, дурень? — Она говорила медленно, с прерываниями, тратя последние силы на этот бессмысленный предсмертный диалог. — Сам ведь выстрелил. — Я… — Он не хотел оправдываться. Что он скажет? «Не помню?», «Не контролировал себя»? Ему самому было противно от этих фраз, тошнило от осознания того, что он смог выстрелить в настолько близкого и дорогого сердцу человека. Слезы крупными каплями падали на лицо девушки, стекая по шее, ныряя куда-то за шиворот. Только вот она совсем их не ощущала. Пухлых посиневших губ коснулась лёгкая полуулыбка. — Не плачь, пожалуйста… — Нео… — Тихий всхлип, терявшийся в череде слов. — Прости. Прости. Прости! — Он жался к ней, зарываясь носом в волосы. Кисловатый запах вишни по-прежнему ощущался на ней, но теперь он смешался с неприятным металлическим привкусом крови и сырости. — Я не злюсь… Наверное. — Она уже не видела его лица, лишь расплывчатый, елеузноваемый силуэт и темные, черные лисьи глаза, так любимых ею тогда, в далёком-далёком прошлом. — Тебе не идут слезы. — И вновь это улыбка и рефлекторный, захлебывающейся кашель. Он не отстранялся, все прижимая ее к себе, такую хрупкую, истощенную от вечного стресса, до одурения глупую и безрассудную. Она всегда была такой. Сколько он ее помнит. — Надеюсь… — Голос гас, а веки тяжелели, словно заливаясь свинцом, зелёные глаза давно поблекли, белея. — В следующем будущем все будет хорошо. — Она расслабляется и рука, все это время лежащая на плечах Майки, соскальзывает, ударяясь о каменный пол. — До встречи… Манджиро. Она перестала дышать, а вместе с ее дыханием исчез и тот белый кусочек души Майки, уличным фонарем, светившимся в кромешной тьме его избитого жизнью разума… — Нет! — Собственный крик оглушал, закладывая уши. Руки неумолимо подрагивали, оповещая меня о новом приступе паники. Дыхание сбилось, и я чувствовала, как тяжело воздух добирается к легким, неприятным осадком задерживаясь в горле. Расфокусированный взгляд пытался разглядеть ближайшее окружение. Я находилась в собственной комнате. В полупустой, подростковой комнате стены которой были завешаны свежими фотографиями, что я успела наснимать за прошедший месяц. Август близился к своему концу, и я, как сумасшедшая, хваталась за любую возможность, за любое событие в городе, лишь бы побольше времени провести с моими новыми друзьями. Мурашки все еще бегали по телу гусиной кожей, но дыхание нормализовалось. Позволяя мне сделать глубокий и долгий вдох. — Сон… просто сон. — Рука сама собой потянулась к груди, сжимая мятую ткань футболки. Дыры, вроде нет, значит и впрямь приснилось? Но до чего же реалистично… На часах без получаса рассвет. Надо же, как не вовремя я проснулась, слишком рано для последнего дня летних каникул. — Интересно, Майки спит? — Нащупав под подушкой раскладушку, залезла в контакты. Не знаю почему, но единственной моей гениальной идеей стало — позвонить блондину. Спустим это на его появление в моем сне. Не каждый день тебя пытаются застрелить друзья. Наверняка ведь спит… и гудки еще такие долгие, мучительно тягучие, раздражающие. Сейчас возьмет телефон да пошлет меня на три веселые буквы с просоня. Лично я бы так и поступила. Ненавижу, когда меня будят, особенно обидно, когда это происходит в полудреме. — Да? — Сонное, недовольное. Так. По голосу вроде не злой, разве что немного раздраженный. — Спишь? — Серьезно? Нет, он наверняка сейчас занимается на велотренажере. Ты дура, Нео? Очевидно ведь, что он спал пока твоя паническая задница не удумал ему названивать. Почему нельзя было набрать Баджи? От него получать люлей не так страшно, как от Манджиро. — Что-то случилось? — Видимо мой вопрос был действительно невероятно глупым, раз уж его оставили без внимания. — Ну… — Да случилось. Я словила пулю твоего револьвера. — Не хочешь прогуляться? Вот и нет у меня больше друга. Такое даже я вряд ли бы простила. Разбудить в четыре утра, так еще и в последний свободный летний денек? Просто отдельный вид пытки. — Я сейчас подойду к твоему дому. — Ты боженька? — Спасибо… — И так сразу тепло на душе, так хорошо и светло, да и страх от кошмара сразу отошел на второй план. Так… Нужно бы что-то на себя накинуть. Домашние шорты вполне подойдут, но наверх все же пойдет пуловер… Да. Видок, конечно, тот еще, но я и не на подиум собралась. Что же, через окно по пожарной, а там у калитки должен ждать Майки. Собственно, так и произошло. У дверей моего дома, сонный, немного помятый, стоял Сано, копошась в собственном телефоне. Может играл в «Змейку»? Я как обнаружила у себя на телефоне эту игру с поеданием яблок, засела на пару часов не отрываясь. Сразу такая дикая ностальгия накрыла. О. Заметил меня? Неужто. Так строго смотрит, мне прям совсем неловко под этим черным взглядом. И все же глаза у него невероятно красивые… Такие чистые, как омут самой глубокой реки в ночи. Я ведь уже говорила, что никогда не питала особой слабости к черным глазам? Так вот, видимо пора забирать свои слова назад. — Прости, что выдернула. — Может если я улыбнусь, он не будет так злиться? Хотя, на самом то деле, по нему и не скажешь, что он зол. Разве что немного усталый. — Пойдем? Молча кивнул разворачиваясь в сторону школы. Что же, не самый плохой маршрут по ночному Токио. Вряд ли в таком виде мы пойдем к центру. Майки, к слову, тоже щеголял в пижамных штанах, широких и прямых, бледно-бежевых и не очень плотных. А вот на спальную футболку надел джинсовку. Два модника-огородника, что тут сказать. — Почему ты не спишь? — Голос после сна у Манджиро был хрипловатый, более тихий чем обычно и не такой веселый как днем. Мягкий и расслабляющий… убаюкивающий. Будет странно если я засну прямо на тротуаре, да? — С тобой гуляю. — Нда. Увиливать от вопросов я не умею. И не нужно на меня так серьезно смотреть. Мне правда больше некому было позвонить, точнее не так: мне не хотелось звонить кому-нибудь еще. — И почему мы с тобой гуляем в половину пятого по пустым улицам? — Усмехаешься? Это хороший знак. Значит сегодня меня не убьют. Во второй раз. Тело дернулась пробиваемое новой дрожью, заставляя поежиться от воспоминаний. И все же тот сон был слишком реалистичным, слишком детальным. Словно я прожила этот момент. Словно и впрямь умерла, но выжила… — Мне приснился кошмар. — Думаю ничего страшного не произойдет, если я с ним поделюсь этим? Все же это и впрямь был всего лишь сон. Мы остановились, присаживаясь на небольших размеров деревянную лавочку у детской площадки при школе. В Японии всегда так чисто… Даже вот в таких вот местах по типу школ частных секторов, ни соринки, даже мусорить стыдно. Сразу почему-то вспоминается эстетика моего города: серый пейзаж из панельных десятиэтажек, дырявые дороги, ямы которых походили на детские бассейны, переполненные мусорные баки в которых, то и дело, рыщут собаки и страшно закинуть пакет в урну, ведь от туда может выпрыгнуть дворняга. Собак я не боюсь, но даже меня передергивало и пробивало на испуганное «ой». — И что тебе приснилось? — Видимо дремота совсем спала и парень повеселел, меняясь в движениях и голосе. — Ну… Ты. — И не нужно на меня так удивленно смотреть, в этом нет ничего удивительного, учитывая сколько времени мы проводим вместе. — Мне снилось как мы взрослые, может лет под тридцать, прости я не сильна в определении возрастов, стоим в пустой, полуразрушенной комнате какого-то просторного здания… По-моему, кинотеатра. — В ходе рассказа я то и дело поглядывала на Майки, пытаясь угадать реакцию, но он молчал, внимательно слушая мою незатейливую историю, не выдавая собственных эмоций. Это его черта… Раздражала, что ли, ну или мне было просто завидно ведь я так не умею, у меня всегда все на лбу написано, по крайней мере так мне говорят. — Мы разговаривали о прошлом, и ты направил на меня пистолет. — Его лицо потемнело, но это, скорее всего, просто тень от проплывающих над нами облаков, на светлеющем небе. — И выстрелил. — Ладонь легла на грудь. Мне вновь чудилось, что пуля застряла меж ребер. — Я сказала, что ничего страшного не произошло и извиняться не за что… — По щеке скользнула слеза, оставляя за собой мокрую, сырую дорожку. Я что, плачу? — Что я понимаю…. — Поток слов прервал всхлип, и я поспешила закрыть рот рукой, дабы приглушить следующий. Чего это я расплакалась? Не похоже на меня… Я не плачу на людях, но от этих воспоминаний, почему-то, становилось невыносимо больно, словно сердце сжали в тиски и в никакую не хотят ослабить железную хватку. Боль расползлась по всему телу отдаваясь дрожью в руках и коленях, комом становясь в горле. Я плакала потому что чувствовала эту боль раньше. Боль предательства, привкус смерти и измены. Не той плотской между возлюбленными, а той, что происходит если слишком доверяешь человеку. Душу буквально рвало в тот раз и я так страшилась повторения собственных ошибок, что от одной только мысли о повторении печального опыта - расплакалась. Я почувствовала, как на голову ложиться что-то теплое и большое, чуть давит на макушку, разворачивая к себе и заставляя уткнуться носом в жесткую джинсу. Он меня успокаивает? Это он тот кому нужна помощь, он тот, кого нужно спасать, так почему сейчас утешают меня? — Я бы так не поступил… — Он шепчет, словно боясь спугнуть. — Никогда. И от этой фразы, почему-то стало только хуже и я разревелась пуще прежнего, давясь собственными всхлипами. Это ведь был не сон, да? А одно из возможных будущих, которое срочно нужно изменить… На горизонте пламенел рассвет заполняя Токио своим теплым, желтоватым светом, погружая город в новые будни.