Но что, если тяга делать зло...

У Се Ляня нет сердца - вместо него застывший кусок мрамора. Се Лянь сердца́ в красивых баночках в ряды ровные выстраивает, и любовно подписывает своим каллиграфично-красивым почерком небольшие таблички. «Великий вор». «Сильнейший заклинатель». «Красивейшая куртизанка». Их сердца - у него в руках, отданные добровольно нерадивыми владельцами, желающими получить лучшее из возможных забвений, желающими быть умертвленными от его рук. Се Лянь - божество падшее, носящее Проклятую Кангу гордо на шее, демонстрирующее каждому свою метку проклятия, и лишь ухмыляющееся смешливо, когда слышит шепотки, гуляющие за его идеально-ровной спиной, облаченной в черно-алые одеяния. Он - бог чумы. Он - проклятие. Он - павший принц забытого в летописях государства, несущий в своей тени Поветрие, чей божественный блеск померк восемь столетий назад, после низвержения. Он - Собиратель Сердец в Кровавом Раю, дарующий этот рай каждому, кто того пожелает, прося лишь одного - сердца. Сердца, которое сам он заменил мрамором, сердца, которое отдал чумазому мальчишке, сердца, куда спрятал свою судьбу и прах, вложив в мозолистые руки, чьих обладателю предстояло вознестись, окутанным блеском славы. *** Ши Цинсюань тонок и звонок. Такой же, каким положено быть игривому весёлому весеннему ветерку, по нему и не скажешь, что одним мановением своей аккуратной руки он способен уничтожить полноценную флотилию и поднять на море такой шторм, который не каждый бог Воды способен поднять. У Ши Цинсюаня в подчинении Божки-Пустословы, он сам - их божество, обманувший несущий проклятия язык и поглотивший его обладателя. Ши Цинсюань в глубинах волн морских похоронил брата старшего, укрыл под сенью вод, там же, где и тело свое бренное, и сам с тех пор прославился как "Нефритовый Корабль, Бушующий в Волнах", обуздав стихию, ему не принадлежащую. Ши Цинсюаню молятся о мести, о богатствах и о попутном ветре. Его руки обласканы лишь золотом, не кровью, он в блеске монет, тонущих на дне, нежится, нити жемчуга на тонкой белой шее сплетая - там же, где прежде она была передавлена грубой веревкой, оставившей уродливый след. Он легкомыслен и величествен, красив настолько, что путает чужие умы, настолько, что женщины, приходящие в его храмы, стыдливо прячут лица и просят о такой же красоте, какой одарен демон. Цинсюань дарует - он щедр на дары, тем и славится среди крестьян, оттого и почитаем демон Ветров и Мести даже поболе иных богов. Впрочем, его это забавляет. *** Лань Цанцю небрежно играет с золотыми огоньками, путает и уводит в глубины леса. Он забавляется плясками в свете закатного солнца, сводит с ума девиц, что заглянули в его (не)скромную обитель и смеётся пронзительно, пряча посмертную злобу в игривых насмешках и под длинными ресницами. Лань Цанцю в буквальном смысле дёргает тигра за усы - его полосатый зверь вольготно разваливается на каменном полу сводчатой пещеры и широко зевает, пока недовольный чужим самоволием демон пинает его в бок и дёргает за усы, пытаясь сдвинуть ленивого смертоносного питомца с нагретого места. Цанцю практически купается в роскоши - и не так, как тот глупый кудрявый мальчишка с дурацким расписанным веером, достающий украшения со дна и думающий, будто мертвые драгоценности что-то ему дадут, нет - у Цанцю золото живое, пропитанное людскими помыслами и чувствами, так приятно звенящее в ушах и перекатывающееся между пальцами. Лань Цанцю славится в народе "Криками Золота, Блуждающими в Лучах Заката" и это как нельзя лучше тешит его самолюбие. Цанцю любит, когда его хвалят, и не любит Се Ляня. Трудно любить того, кто лично пронзил твое сердце со спокойной улыбкой. Цанцю и сам бы, пожалуй, сделал так же при личной встрече, но отчего-то бедствие в алых одеяниях к нему наведываться не спешит, словно бы даже не зная о его существовании. Это злит. Раздражает. Настолько, что даже сил купаться в золоте не остаётся, а пинать вновь и вновь в рутинном порядке тигра нет настроя. Поэтому Цанцю срывается с места пламенным ураганом, деятельно вырезает пару деревень без всякого сожаления, а после обратно уползает в свою берлогу и плюхается так, как закончил - весь в крови, с полубезумным взглядом и гнездом на голове на любимую кучу жёлтого металла и засыпает на ближайшую пару столетий. Подальше от всех этих Се Ляней. Во избежание. *** Если и не надо кому-то молиться об удаче - так это Мэй Няньцину. О нем идёт молва, будто он отдал всю свою удачу верховному богу Цзюнь У, желая таким образом искупить свои грехи, но кто поверит досужим домыслам? Никто. Но это факт - молиться об удаче Мэй Няньцину не стоит. Он холоден и равнодушен ко всему мирскому - не зря зовётся "Пурпуром Сердца, Лишённого Удачи", а лицо, навечно застывшее между молодостью и взрослостью, прячет под маской - одна половина плачет, другая смеётся. Забавная ирония, учитывая, что ни того, ни другого Мэй Няньцин проявлять не умеет. Он прячется за витиеватыми словами и в тенях. Он - Золото на доске. Ему не молятся, его не почитают подобно божеству - а если бы и почитали, то зря, он слишком много прожил и слишком устал, - но его имя на слуху. Мэй Няньцин хорош в сёги. Он легко обыгрывает своего бывшего ученика - Се Лянь закатывает глаза и хохочет громко, почти неприлично - во времена бытности наставником будущего государя Няньцин, может, и сделал бы ему замечание, но сейчас никто из них не нуждается в этих глупых словах, - подумать только, тот, чья удача исчерпала себя ещё давно, легко обыгрывает любимца Фортуны. Какой абсурд! Впрочем, тут нет никакой удачи, вы просто не умеете играть в сёги, - насмешливо качает головой демон в пурпуре, и бедствие в алых одеждах вновь фривольно хохочет, откидывая голову назад. Няньцин прикрывает глаза, слушая этот смех, совсем такой же, какой был у юного будущего правителя в прошлом, только более раскрепощенный, более звонкий - или это эхо так играет под высокими потолками? С тех пор мало что поменялось - разве что они стали чуть старше на какие-то восемьсот лет, но что эти годы в масштабах существования мира? - Ничто. - шепчет Нянцин, и Се Лянь со всем присущим ему любопытство интересуется: - Что? - Нет, ничего.