Синие очи океана

      Мягкая кровать забирает мужчину в свои объятья. Тёплое одеяло и холодная подушка, кажется, лучшее, что можно чувствовать после двух дней работы и ночного дежурства. Мысли начинают смазываться, а глаза закрываться под тяжестью век. Андрей полностью отдаётся этому ощущению и падает в пространную бездну сна.       Тьма не отступает, лишь давая почувствовать твёрдую поверхность под ногами. Раз от зрения нет особой пользы, значит, можно прикрыть глаза и ждать, а ждать долго не приходится. Рука с длинными пальцами хватается за его собственную. Нет сомнений, чья это рука.       Он тянет свою ладонь к лицу напротив, но в последний момент останавливается. Человек подходит на шаг ближе, и рука Быкова уже нежно гладит скулу. Сейчас можно. Сейчас это всего лишь сон. Большой палец перемешается на нижнюю губу и медленно проводит по ней. И только сейчас позволяя себе открыть глаза, он удивляется образу Фила в собственной голове.       Тихий выдох разносится во мраке, размывая рассудок. Первые пару секунд они смотрят друг другу в глаза, а потом Ричардс сокращает расстояние до минимума и касается чужих губ, медленно сминая их. Андрей не отвечает. Он держится на чистой воле, но этому невозможно сопротивляться.       Поцелуй выходит агрессивным и страстным. Таким отчаянным, будто времени у них нет вовсе. Фил льнёт к нему всем телом, пытаясь углубить поцелуй, на что Андрей кладёт руку тому на затылок, собирает короткие волосы в кулак и оттягивает чужую голову назад. Частое дыхание прерывается тихими словами: — Вы же хотите меня. Так что вам мешает? Тогда в ординаторской вы же хотели поцелуй. Что не так сейчас? — Ты этого не хочешь. — Хочу. Я хочу вас.       Каждый раз одно и тоже. Лишь пару недель назад сны стали более осознанными. Как только представилась возможность, Быков стал пресекать все вот такие поползновения в свою сторону. Ведь дьявол не проповедует нравственность. Он забирается тебе в голову и надевает образ самого тайного греха.       Накалившийся воздух плыл вокруг масляными разводами. Лицо Фила начинает рассыпаться песком, пылинки которого причудливо застывают в пространстве. Выражение лица меняется в одно мгновение. Андрей отводит глаза куда-то в сторону, желая не видеть странных метаморфоз.       Лицо интерна собирается во что-то нечитаемое, а пронизывающий взгляд вынуждает отшатнуться на пару шагов. Фил наоборот, подходит. Приходится отступать быстрее, но это не помогает. Нежные секунду назад руки толкают в грудь, заставляя упасть на шершавый тёмный пол. Парень седлает бёдра и, усевшись на них поудобнее, обводит лицо начальника обеими руками.       Нежный трепет прикосновений испаряется, когда тонкие с виду пальцы смыкаются на горле и начинают медленно его сжимать, давя всё сильнее. Рот открывается, в тщетной попытке набрать в лёгкие воздуха. Хрип наполняет окружающее их пространство. — Прекрати, прошу тебя, — лишь удалось выдавить из себя, на что его «грех» лишь скалится да сильнее сжимает горло.       Поняв, что мольбы не сработают, Быков сжимает кулак. Удар приходится по носу юноши и через секунду кровь уже неестественно льётся ручьём. Ладонь утирает с лица и подбородка парня алую жидкость, а та лишь продолжает стекать. — Прости, Филька, — произносит мужчина одними губами.       Хватка на шее ослабевает, а глаза Ричардса мутнеют. Он начинает падать прямо на Андрея, который выставляет руки вперёд, чтобы эта безжизненная оболочка не успела его коснуться. Как только он дотрагивается до чужой груди, «этот Фил» рассыпается на песчинки, что обрушиваются на мужчину лавиной. Глаза жмурятся от боли, темнота рябеет.       Белённый потолок и разрывавшийся надоедливым рингтоном телефон заставляют резко сесть на кровати. Звонят из больницы. У Черноус подозрение на аппендицит.       Через полчаса, уже стоя в палате у Вари и смотря на то, как она свернулась калачиком на койке, он начинает уговаривать её на операцию. На что та лишь тараторит «всё в порядке», противоречиво шмыгая носом. Чего у Черноус не отнять, так это упёртости. И Быков пробует другой подход под прозрачным названием «Страх скорой смерти», сокращённо ССС. — Через пару часов Варвара Черноус покажет нам фееричное представление - «смерть от сепсиса»! Мне, конечно, этого очень не хочется, но исполнительница главной роли настаивает на трагичном финале!       Остальные интерны смотрели на Варю с переживающими глазами и немой попыткой морально поддержать. Слёзы по лицу девушки начинают стекать с двойной силой, в палате раздаются более громкие рваные всхлипывания. Фил кидает на Быкова полный замешательства взгляд.

«Что это за взгляд такой? Перегнул палку?»

«Нежный мальчик, скажи?»

      Мысли прервала Варя. — Я операции боюсь... очень…, — сказав это, девушка продолжила тихонько похныкивать. — Так что же ты сразу не сказала? У меня там связи, я попрошу для тебя двойной наркоз, будешь лежать, мультики смотреть. — Правда? — Чистейшая. А теперь мы тебя в операционную прокатим, — ухмыляясь сказал Андрей.

«У тебя это всегда работает»

      Все иногда боятся, а Варя в такие моменты боится с утроенной силой. Эту истину Быков усвоил давно, а как с этим работать, пока не определился. Каждый раз новый подход к решению проблемы неплохо разминает серое вещество, но в то же время немного раздражает.       Главное, что сейчас она согласилась на оперативное вмешательство и останется в живых. Внутри расползается лёгкость, и улыбка отражает триумф собственной победы. День будет удачным, если с утра удалось обезвредить бомбу «страх Варвары Черноус».

***

      Прошла пара дней с операции девушки и к гремучей смеси чувств прибавилась лёгкая тревога за Варвару.       Нормально поспать просто невозможно, а литры кофе не спасают. Ещё и Романенко мешает ему работать. — Андрей Евгеньевич, а можно спросить? — Давно пора. Вот что, Глебушка, есть такие варианты: застрелиться, утопиться, удавиться. Но тебе лучше нажраться таблеток и уснуть навсегда. Я ответил на твой вопрос? — Нет, я вообще-то по работе. — Жаль. Ну давай, бубни, что у тебя там.       Глеб показывает ему результаты анализов и спрашивает, что лучше назначить больному. За что ему такой самородок в отделении? За маму, очевидно. Помогать нет никакого желания, и Быков выплёвывает тому, что даже бабушка, регулярно смотрящая ток-шоу, знает больше, чем интерн с годовым стажем бестолковой работы, и гонит его из помещения. Дважды повторять не приходится, и дверь поскрипывает, оповещая о том, что нерадивый мамин сынок растворился в коридоре.       День тянется как жвачка, красное освещение комнаты давит на нервную систему, но за сегодня нужно разобраться с рентгенами, чтобы не заниматься этим под покровом тьмы. Хотя, может, тогда не придётся спать и хоть одна его ночь пройдёт без увеселительных удушений во сне? Проверять не особо хочется.       От света голову начинает сдавливать. Андрей решает выйти выпить кофе и проверить заодно, как его олухи работают. А они не работают, они ординаторскую крушат. Ну не все, конечно, а два отдельных экземпляра. Кто? Конечно, Романенко с Лобановым. Стоило только зайти, как картина маслом перед глазами: один крошит печенье на стол, обосновывая это тем, что Глеб так дома делает, другой разливает чай на развернувшийся хаос, наглядно демонстрируя, как по-домашнему ведёт себя Семён. Головная боль усиливается, и насмешливый тон сам собой заполняет пространство. — Я понимаю, что милые бранятся - только тешатся, но как вы, дегенераты, додумались разносить в пух и прах такое важное в ординаторской понятие, как порядок?! И я что-то не понял, Романенко, у тебя карты пациентов всё, уже заполнены? Так что же ты молчишь, я тебе сейчас новые дам! Марш работать, амёбы! И беспорядок убрать сию же минуту!       Вот стоило заняться важными взрослыми делами и отвернуться на секунду, так они словно дети. Захотели поразмазывать чай по столу. Хорошо хоть до обоев не добрались ещё.       Парни в спешке начали убирать «перфоманс», созданный из печенья, зубочисток и разлитого напитка. Когда «голубки» удаляются из святилища терапевтического отделения, он подходит к календарю с расписанием и аккуратно зачёркивает почти все дежурства, подписанные как «Ф.Ричардс».       Мимолётная улыбка нежно коснулась лица, и, развернувшись на пятках, Андрей вышел из помещения.       Поймать его на этом было некому. Фил подумает, что просто спутал дни или забыл, что уже отработал те пару ночей. Тем более, календарь заполняет только и только Быков.

«Можно вернуться к работе со спокойной душой.»

***

      После пары монотонных дней хотелось расслабиться и, будто уловив это желание, на пороге ординаторской появилась Анастасия Константиновна. Чёрные волосы привычно лежали на плечах в красивой укладке, а лёгкая курточка добавляла в образ свежести. Всё это Быков заметил в отражении окна, когда тонкие запястья женских рук легли на плечи, мягко обнимая за шею, а в ухо прилетел шёпот. — Андрюш, поехали ко мне, а? Я же надеюсь, наши планы в силе?       Пару секунд пришлось подумать. Андрей представил эти самые планы. Мягкая кровать, бутылка вина, фрукты и завтрак утром. Он мимолётно провёл взглядом по лицу обычно собранной и прямолинейной начальницы.

«С тобой она давно другая, да? «Ой, Андрей, я скучаю», «Мне сегодня одиноко…»... Да ведь?»

      Голос изнутри повторял нарочито писклявым голосом услышанные от Насти фразы, которые неосознанно записались на подкорке. — Настюш, не сегодня, я не закончил.       Мягкая улыбка автоматом отразилась на уставшем лице, когда Кисегач легко поцеловала висок на прощанье. — Тогда звони, если что. Ну или заезжай. Договорились? — Договорились.       Как только двери за ней захлопнулись, улыбка отклеилась от лица, будто её и вовсе там не было.

***

«Слишком уж Давид близко к Филу.»

      Эта мысль дробит сознание уже несколько недель. Добрый и слащаво улыбчивый анестезиолог являлся антиподом самому Андрею, и это дико раздражало. Он и моложе, и дружелюбнее, да и звание «дракона» ему вряд ли кто-нибудь даст.       После Вариной операции, взволнованный странным поведением интерна Давид подошёл к главному врачу отделения, мол, «этот ваш американец у меня тут странные вещи спрашивает, поговорите с ним, что ли». Но, как назло, этот самый разговор потонул в делах, а когда время нашлось, анестезиолог уже дружелюбно переговаривался с Ричардсом у выхода.

«Странно это всё, не находишь? То жалуется на него, то липнет к нему, как лист банный.»

      Заметив пару дней назад, как Давид смотрит Ричардсу вслед, когда тот уходит работать, душу заполнила тревожная злость, ведь он сам так делает иногда. Смотрит осторожно на удаляющуюся фигуру парня. И разные мысли посещают его голову в такие моменты. А вдруг у молодого анестезиолога мысли такие же?       Уверяя себя, что это не так, врач не мог не заметить, как эта «сладкая парочка» до того мило общается в столовой, что кулаки начинают фантомно чесаться.       Бесит, как Фил улыбается, когда разговаривает с этим «молодым и перспективным врачом». Не с Андреем, а с ним. Бесит, как Давид может подойти к Филу сзади и положить тому руку на плечо, заводя диалог ни о чём, ловя при этом лёгкую улыбку парня. Бесит, как Ричардс может мимолётно коснуться чужой руки, показывая что-то в смартфоне, а потом смеяться вместе с мужчиной. Не с Андреем, конечно же. За такое зав.отделения терапии мог эту самую руку интерну заломить, что непременно бы сделал, если бы выдалась возможность. Но её не было. Никогда.       Чаша терпения постепенно переполнялась. Самой большой каплей презрения к Давиду стали объятия. Объятия с Филом. У всех на виду. Эти руки, что не давали Андрею покоя во снах, тогда обняли в ответ не его. Сердце пропустило несколько ударов, и он застыл рядом с регистратурой, смотря на, казалось бы, невинный дружеский жест. Застыл так, что зовущий его по имени и отчеству сотый раз подряд голос Любови Михайловны и следующее за ним удивлённое, недовольное и одновременно взволнованное «едрид-мадрид, прав был Купитман» расплывались на фоне остальных, не имеющих настолько важного значения, как наблюдаемая им сцена, звуков.       И так продолжается уже пару недель. От этого в горле стоит ком, а в животе поселилась мутная тревога.

«Бесит, бесит, бесит»

***

      День уступает место вечеру, который спускается на оживлённый московский ландшафт. Работники больницы постепенно закрывают свои смены и расходятся по домам. Этот месяц был полон событий, теперь пора засесть в какой-нибудь шутер и выпустить пар, стреляя в демонов и расставаясь с унылой действительностью на пару часов.       Сейчас никто не может отвлечь его от душевной и мыслительной разрядки.       Так он думал, пока не решил закрыть жалюзи, чтобы свет недавно включившегося фонаря не отсвечивал на монитор ноутбука.       Взглянув вниз, на расходившихся, глаза зацепились за две фигуры в толпе. Слегка взлохмаченную голову Фила можно было и не искать: она приковывала сама собой. А рядом с ним шёл, конечно, знакомый высокий мужчина. Андрей цокнул и раздражённо выдохнул, но глаза не отвёл.

«Он его уже домой провожает. Не теряется, что скажешь? А Филу его общество приятнее твоего, это уж точно. Смотри как болтают мило.»

      И правда. Оба стояли на тротуаре возле входа и разговаривали. На секунду показалось, что звонкий смех Фила, который чуть ли не пополам согнулся, донёсся до слуха через стекло закрытого окна.

«Они сейчас договорят и разойдутся.»

«О, мне так не кажется.»

      Было видно, как Давид достаёт из кармана ключи и на внешней парковке мигают фары одной из машин.

«Ужасный вкус у этого Давида на средства передвижения.»

      Фил вытянул руку в кулаке для дружеского прощания. Внутри всё заклокотало. Эти двое уже и прощаются по-особенному. Мерзость, фуфуфу. Но Давид, видимо, предложил довести интерна до дома. Напряжение распространялось по организму.

«Он не согласится. Пусть только попробует.»

      Ричардс развернулся к анестезиологу лицом с привычной мягкой улыбкой. По-видимому, начал искать отговорку, но Давид положил ему руку на предплечье и кивнул головой в сторону белого Шевроле.

«Сейчас он его уговорит, и они уедут на ночное рандеву.»

«Заткнись.»

      Фил неуверенно кивает, и они идут к машине. Давид открывает пассажирскую дверь, и американец приземляется на сидение, благодаря за обходительность всё той же улыбкой.

«А тебе такое не дозволено. Смотри как улыбнулся. Вот тебе снится, а этот действует. Наш Фил прям портовая девка. Может, ты ему жёлтый билет распечатаешь?»

«Он не наш.»

      Губы сжимаются в тонкую линию, а пальцы постукивают по подоконнику. Мысли одна хуже другой витают в голове. Быков тянется за телефоном и набирает номер.

«К чёрту дежурство. Лучше прокатиться и расслабиться. Прямо сейчас да побыстрее.»

      В трубке раздаётся слегка раздражённый, но мягкий женский голос. — Андрей, что случилось? — Насть, мышка моя, ты же дома? — ответил он вопросом на вопрос.       Кулак сжимался и разжимался всё интенсивней по мере того, как невзрачное авто растворялось вдалеке. — Ну я только домой приехала. Что у тебя там опять? — Ничего такого. Могу приехать на чай? Посидим, поболтаем, так сказать. — Ты же на дежурство остался, сказал работы много… — Я, как гениальный врач, уже всё закончил. Так что, я выезжаю?       Ответ «если тебе хочется, можешь заехать» принимается за чёткое «да», и, хватая со стола ключи от байка, Быков переодевается, кидая мимолётный взгляд на стопку папок на бюро.

«Закончу с этим позже.»

      Быстрые шаги эхом раздаются на внутренней парковке больницы. Его чёрная лакированная ласточка одиноко стоит на своём законном месте.       Застегнув косуху и надев шлем, Андрей вставляет ключ зажигания, и мотор взрёвывает. Вот она - мощь воплоти! Никакая машина не сравнится с этим произведением искусства. Особенно какой-то там Шевроле, наверняка купленный по уценке.       Только на такой детке можно прокатиться с ветерком и азартом, а если за рулём Андрей, это будет обеспечено.       Выезжая с парковки, Быков прибавляет газу. Дома в свете фонарей поздним вечером проносятся мимо. Чувство свободы и скорости заполняет лёгкие. Прижимаясь ближе к корпусу мотоцикла, мужчина, всё больше и больше набирая скорость, обгоняет сигналящие вслед машины.       Подъехав к подъезду Анастасии Константиновны, он посмотрел в телефон. Удивление покалывало пальцы.

Филька.

18:54 Пропущенный вызов (2)

19:27

Что-то хотел?

19:28 Андрей Евгеньевич, нам нужно поговорить.       Сообщение осталось без ответа. Дисплей телефона потух под давлением пальца на кнопку выключения, а на лице промелькнула усмешка. — Эвона как… Тесно в Шевроле, янки? — вырвалось ядом изо рта.       Берцы повернулись в сторону тяжёлой парадной двери, а ключи с небольшим брелоком холодили ладонь. Открыв дверь к лестничным пролётам, Андрей вошёл в подъезд.

«Сегодня вечером мне уже не до разговоров.»