-- One survivor among two .

Убийцы
Джен
В процессе
R
-- One survivor among two .
автор
Описание
20 Апреля 1999. 2 парня по имени Эрик Харрис и Дилан Клиболд сделали, по мнению общества, ужаснейшую вещь - теракт в своей школе. Событие подходило к концу. Настало время для суицида, но только один из парней умрет в тот роковой день.
Примечания
-- Ура, ребятки, я вернулась!! ^^ . Надеюсь, вам очень понравится этот фанфик, после моего долго отсутствия "^^ .
Отзывы
Содержание Вперед

---

Обычный день Дилана Клиболда в тюрьме начинался рано, ещё до рассвета.

ᅟ Железная койка скрипела под ним, когда он вставал, всё ещё ощущая тяжесть сна, в котором прошлое возвращалось — снова и снова.

ᅟ Он молчал. Почти всегда. Другие — знали его, но никто не приближался.

Его называли:

"Стрелок"

"Каннибал с тетрадкой"

"Школьник-бог"

— кто с презрением, кто с мрачным интересом.

ᅟ Он не отвечал. Вышагивал молча, глаза пустые, как тюремные стены.

На утренней проверке он стоял последним, чуть опущенная голова, руки сцеплены за спиной.

Никогда не спорил, никогда не жаловался.

Надзиратели уже перестали к нему цепляться — он был удобным заключённым. Но только снаружи.

К обеду столовая гудела. Металлический грохот подносов, смех, громкие голоса. Кто-то играл в домино, кто-то спорил о марках сигарет.

ᅟ Дилан шёл по залу, держа поднос обеими руками — белый рис, кусок курицы, что-то напоминающее салат.

Его не трогали, но и не ждали.

Он сел за стол в углу, как всегда. Один.

— Глянь-ка, бог-убийца жрёт как все, — сказал кто-то издалека. За столом, где сидели трое — массивный лысый с тату на шее, паренёк в очках и ещё один — с искажённым ухмылкой.

— Эй, Клейбот, — громче крикнул тот, с ухмылкой. — Когда ты нас всех перестреляешь, а? Или батарейка села?

ᅟᅟ

Смех. Жестокий, короткий.

ᅟᅟ

Дилан не поднял головы. Медленно ел, будто не слышал. Но внутри — дрожало.

ᅟᅟ

Другие заключённые — разные. Кто-то смотрел с интересом, как на редкого зверя. Кто-то избегал.

ᅟ Многие считали его "трусливым психом", раз "не выстрелил в себя".

ᅟ Многие — просто ненавидели за то, что он сделал, особенно те, у кого были дети.

Иногда мимо проходил Клинтон — пожилой заключённый, давно на пожизненном. Он однажды сказал:

— Ты выбрал ад, парень. А теперь ешь с нами. Только не думай, что кто-то тебе брат.

После обеда Дилан возвращался в камеру.

ᅟ Один.

И только на койке, прижав к груди тонкий блокнот, он начинал писать.

ᅟ Не о раскаянии.

ᅟ Не о мести.

ᅟ А просто… о тишине.

Потому что больше ни с кем не разговаривал.

ᅟ Кроме призрака в своей голове.

Эрика.

***

Мы сидели на заднем дворе Эрика, прямо у его старой собачьей будки.

Было холодно, но он настоял — «подышать воздухом», как он сказал.

Я знал, что это значит: родители были дома, а он хотел говорить о том, что не должен был говорить вслух.

Эрик швырнул банку «Dr Pepper» в сторону — она со звоном отлетела в забор.

— Ты видел, как он смотрел на меня? Этот, блин, офицер. Как на щенка, который обоссал ковер. Мол, «вот тебе шанс, мальчик, не упусти его».

Он пародировал его голос, фальшиво доброжелательный, почти карикатурный. Я засмеялся.

— Мне дали три месяца, — сказал я. — Сказали, если буду «работать над собой», раньше отпустят. Даже типа «гордятся».

— Пф. Гордятся. Они даже не знают, кем мы являемся, — Эрик говорил тихо, но в его голосе было напряжение, как перед взрывом. — Я написал этому козлу письмо. «Мне жаль». Ха. Я написал, что понимаю, как он себя чувствует. Но ты бы видел, что я потом добавил в дневнике. Настоящие извинения.

Он усмехнулся и достал из кармана сигарету, сунул в рот, но не стал зажигать.

— Все думают, что это была ошибка. Типа, мы оступились. Маленькая кража, ну подумаешь. «Мальчики ошибаются». Но это была не ошибка, Дилан. Это был тест. И мы его прошли.

Я кивнул. Внутри всё будто сжималось — страх, стыд, злость. Но ещё что-то другое. Признание. Он прав. Они ничего не поняли.

— Они хотят, чтобы я писал «планы на будущее», — пробормотал я. — Типа, как я собираюсь «внедриться в общество» после условного срока. Что-то про колледж. «Мечты». Я написал, что хочу изучать программирование. Чтобы они отстали.

— А ты действительно хочешь?

Я пожал плечами. Мне казалось, что это уже неважно.

Эрик вдруг посмотрел на меня серьёзно, будто пронзал взглядом.

— Мы создаём свою реальность, понял? Мы не обязаны жить по их правилам. Пусть думают, что мы исправились. Пусть улыбаются. А потом — бац. Когда всё будет готово.

Он резко выдохнул, встал, отряхнул штаны.

— Пошли в дом. Я покажу тебе кое-что. Новая игра. Там можно устанавливать ловушки.

Я пошёл за ним, не глядя ему в глаза. Потому что знал — он говорит всерьёз. И знал, что мне это не противно.

Вот тогда-то всё и началось по-настоящему.

***

Через несколько недель наступает тот самый день.

В здании окружного суда Колорадо — усиленные меры безопасности.

Пресса, полиция, металлодетекторы, затаившиеся у стен родственники погибших. Камеры, вспышки, тяжёлое напряжение в воздухе.

Всё это — фон, на котором начинается основное судебное разбирательство по делу Дилана Клиболда.

Начало основного судебного разбирательства по делу Дилана Клиболда происходило в атмосфере холодной, сдержанной напряжённости. После долгих предварительных слушаний, процесс наконец достиг той стадии, когда против Дилана выдвигались конкретные обвинения — среди них: соучастие в массовом убийстве, хранение и использование огнестрельного оружия, терроризм, умышленное причинение смерти и ранений, подготовка преступного заговора, а также нарушение условий предыдущего условного срока, связанного с кражей в 1998 году.

Зал был наполнен — родственники жертв, журналисты, психологи, юристы, представители властей. Скамья прессы занята полностью. Камеры не пускали, но на лицах всех присутствующих читался один и тот же вопрос:

Что он скажет?

Прокуратура начала с краткого вступления. Громко и чётко. Они описали Дилана как «не просто участника», а как одного из двух инициаторов, хладнокровно и методично воплотивших в жизнь заранее продуманный план массового убийства в школе. Прокурор подчеркнул, что, несмотря на юный возраст на момент преступления, Клиболд был полностью вменяем, понимал, что делает, и действовал осознанно.

В этот момент адвокат Дилана поднялся. Его лицо было напряжено, но голос — собран и спокоен:

— Ваша честь, протестую. Прокурор делает утверждения, содержащие окончательные выводы о вине подсудимого до завершения рассмотрения дела и всех доказательств. Это недопустимо.

Судья нахмурился.

— Протест принят к сведению. Господин прокурор, воздержитесь от подобных формулировок. Мы здесь, чтобы услышать доказательства, не приговор.

Прокурор чуть наклонил голову, не отрывая взгляда от судьи:

— Разумеется, ваша честь.

Он снова повернулся к залу и продолжил.

Адвокат молча сел, сжав губы в тонкую линию. Он слегка наклонился к Дилану и что-то коротко прошептал. Тот кивнул еле заметно, его лицо оставалось без выражения, как маска, на которой только глаза выдавали внутреннюю бурю.

***

— Ваша честь, прошу разрешить показания пострадавшей стороны — миссис Линды Беннет, матери погибшей ученицы.

Судья кивнул.

Женщина встала с первого ряда.

На ней был строгий тёмно-синий костюм.

Волосы аккуратно собраны. Только лицо — опустошённое.

Она подошла к трибуне, достала фотографию дочери и держала её перед собой, словно щит.

— Меня зовут Линда Беннет. Моя дочь, Мэган, погибла 20 апреля. Ей было шестнадцать. Она была на уроке биологии. Они готовили проект… — голос дрогнул, но она продолжила, — о жизни в экстремальных условиях.

Как иронично.

В зале повисла тишина.

Дилан смотрел прямо перед собой, не поднимая головы. Он слышал каждое слово.

— Она мечтала стать зоологом. Любила собак, особенно старых, которых никто не хотел забирать из приюта. У нас дома жили трое таких. Сейчас — двое. Один умер после её смерти. Просто… перестал есть.

Она медленно перевела взгляд на него.

— Я не знаю, что у вас внутри, мистер Клиболд. Не знаю, что сделало вас тем, кто вы есть. Может, это одиночество. Может, злость. Может, боль.

— Но вы забрали у меня дочь.

— Вы забрали её жизнь, её голос, её запах, её любимую кружку с надписью «Сначала кофе». Вы оставили мне пустую комнату, сломленного мужа и вопрос:

— Почему?

Она вытерла глаза, не позволив себе плакать.

— Мне не нужно вашего прощения. И я не дам вам своего. Не потому, что не верю в покаяние. А потому, что даже если вы встанете на колени и заплачете — это ничего не вернёт.

Она замолчала. На секунду — абсолютно гробовая тишина.

Прокурор мягко поблагодарил её и проводил обратно на место.

Некоторые в зале рыдали.

Кто-то сжал кулаки.

Кто-то молился.

Дилан всё это слышал.

Но не двигался.

Ни звука, ни дрожи. Лишь дыхание — ровное, тихое.

Как у того, кто жив, но больше не хочет быть.

"Я убил не только людей. Я убил смысл для сотен других."

"Они будут помнить меня как чудовище. Но я не был им. Пока не стал."

Позже выступали и другие:

— Родители. Они рассказывали, как услышали о стрельбе по телевизору. Как стояли за полицейским кордоном, не зная, живы ли их дети.

— Девочка, потерявшая младшую сестру.

— Мальчик, которого Дилан ранил в плечо, а потом прошёл мимо — и он не знает почему.

«Почему не добил? Почему выжил я, а не Джон?» — его голос дрожал.

Каждое показание было как удар.

По воздуху, по присяжным, по матери Дилана, которая закрывала рот ладонью.

А Дилан… сидел молча.

Словно всё происходило где-то очень далеко.

Словно это касалось не его.

Но глаза у него дрожали.

И плечи были чуть опущены.

Как будто всё, что он слышал — он уже слышал.

Тысячи раз.

Во сне.

И наяву.

***

Зал судебных заседаний затаил дыхание, когда адвокат Дилана Клиболда — опытный, сдержанный мужчина по имени мистер Грейсон — подошёл к микрофону.

Он встал немного в стороне от Дилана, но так, чтобы тот видел его лицо. Между ними было согласие, не раз отрепетированное в комнате для свиданий: никаких фальшивых слов. Только то, что он действительно чувствует. Только то, что важно.

— Пожалуйста, назовите своё полное имя для протокола.

— Дилан Беннетт Клиболд, — прозвучал ответ, тихо, но без дрожи. Как будто имя стало чем-то чужим, не имеющим к нему отношения.

— Сколько вам было лет 20 апреля 1999 года?

— Семнадцать. Почти восемнадцать.

Пауза.

В зале стало тише — если это было вообще возможно. Кто-то задержал дыхание. Кто-то, наоборот, задышал чаще.

— Расскажите, как вы пришли к участию в том, что случилось. Спокойно. Только факты. Начнём с вашего знакомства с Эриком Харрисом.

Дилан опустил глаза. Он будто на мгновение провалился внутрь себя, в то серое время, когда тени были плотнее, чем люди.

— Мы познакомились в средней школе.

— Я был… одиноким. Меня почти не замечали. Ни хорошим, ни плохим меня никто не считал.

— С Эриком всё было иначе. Он был умный, уверенный, острый.

— С ним я впервые почувствовал себя настоящим. Заметным. Живым.

ᅟ — Сначала мы просто говорили.

— О школе, о том, как нас раздражает этот мир.

— Потом… его речь становилась всё более насыщенной ядом.

— О ненависти.

— О справедливости.

— О мести.

ᅟ — Я слушал. А потом начал думать так же. Словно что-то внутри меня жаждало этих слов.

— Расскажи, что ты почувствовал, когда тебя и Эрика арестовали в 1998 году, после той кражи?

— Сначала? Просто страх, что поймали. А потом — облегчение. Будто кто-то остановил нас на полпути в пропасть. Я думал, это будет шанс. Я хотел… изменить что-то. Хотел, чтобы это был сигнал.

— Но изменилось ли что-то?

— Снаружи — да.

— Я стал тише, "примернее", ходил на программы. Но внутри всё оставалось тем же. Я не чувствовал себя живым. Я просто... играл роль.

— Когда ты начал понимать, что с тобой что-то не так?

— Давно. Но особенно — после ареста.

— Я начал видеть себя как бы со стороны. Начал бояться себя. Но никто этого не замечал. Даже я сам — не до конца.

— Когда вы начали планировать нападение?

— Летом 1998-го.

Сначала — как игру. Как фантазию. Потом — всерьёз. Я… не верил, что это правда, пока не начал писать списки. Пока не взял оружие в руки.

— Что ты чувствовал, когда началась подготовка?

Он не ответил сразу. Только шум вентиляции напоминал, что время продолжает идти.

— Пустоту, — наконец сказал он. — Будто я уже умер, но тело продолжает ходить. Всё вокруг казалось фальшивым.

ᅟ — Я не думал, что доживу до двадцати. И не хотел. Я представлял, как всё закончится. Что мы уйдём с оглушительным шумом, и нас, наконец, услышат.

ᅟ — Я не видел в других людях людей. Лишь... фон. Сейчас я понимаю, как это чудовищно.

Тогда — это казалось… логичным.

— Кто был инициатором?

— Эрик, — почти прошептал он. — Он делал чертежи, собирал материалы. Он знал, как собрать бомбу. Он писал дневник, куда выкладывал свои идеи.

ᅟ — Я помогал. Я не был наблюдателем — я был соучастником. Но он начал. Он вёл. Он толкал нас вперёд.

— Расскажи, как Эрик влиял на тебя?

— Он был голосом, который говорил то, чего я боялся. Он кричал, а я — молчал. Мы не были одинаковыми, но вместе превращались в нечто опасное.

ᅟ — Он был увереннее, злее. Он не сомневался. А я… Я просто хотел исчезнуть. И рядом с ним это желание обретало форму.

— Мог ли ты отказаться?

— Да. Мог. — Его голос стал ниже. — Никто не держал меня за руку. Я мог уйти. Но я не ушёл. Потому что внутри меня было столько боли, что я хотел уничтожить всё вместе с собой. Это не оправдание… но это правда.

— Был ли момент, когда вы пожалели о содеянном, до ареста?

Тишина.

И только потом — глухой голос, как будто с трудом вытянутый из глубины:

— Да.

ᅟᅟ — Я помню… я стоял над телом. Чьим — уже не помню. Я смотрел — и не видел «врага». Я видел… мальчика. Просто мальчика.

ᅟ Тогда я понял: это не был «акт мести». Это было убийство. Бессмысленное, дикое. Но уже было поздно.

— Ты сожалеешь?

— Я жалею каждую минуту. Я хотел бы исчезнуть до того дня. Или остановить себя. Но я не смог.

— Ты хотел умереть?

— Очень. Я не хотел жить. И это желание — умереть — стало фундаментом всего, что мы сделали. Оно пожирало меня.

— А теперь?

— Теперь я живу. В теле, в памяти. Я не хочу умереть, пока не пойму всё. Пока не скажу всё. Пока не проживу ту боль, которую причинил.

— Спасибо, Дилан.

Зал словно вздрогнул. Где-то всхлипнула женщина, кто-то сжал руки в кулаки. Кто-то отвёл взгляд. Судья резко ударил молотком, возвращая порядок:

— Тишина в зале. Это — судебное слушание.

Мистер Грейсон повернулся к судье:

— У меня больше нет вопросов, ваша честь.

— У меня есть, — произнёс прокурор холодно, почти с отвращением.

Его движения были сдержанными, но в каждом шаге чувствовалось напряжение, как в натянутой струне. Он подошёл ближе, остановился — не слишком близко, но достаточно, чтобы их взгляды встретились.

— Клиболд, вы говорите, что сожалеете. Но если бы Эрик Харрис не согласился? Вы бы остановились? Или нашли бы кого-то ещё?

Дилан медленно выдохнул.

Плечи чуть дрогнули, как от едва заметного ветра.

Он смотрел на прокурора прямо, не вызывающе — как смотрят на того, кто говорит правду, даже если она разъедает.

— Я не знаю, — сказал он. — Я не могу этого знать. Тогда… тогда всё, чего я хотел — чтобы всё исчезло. Чтобы я исчез.

ᅟ — Эрик был рядом. Он предложил путь. И я пошёл по нему. Если бы его не было… может, я бы просто умер. Или придумал бы что-то другое. Я не могу оправдаться. Только признать.

Прокурор прищурился, словно охотник, который уже прижал добычу к земле, но не торопится добивать — растягивает.

— Вы говорите, что инициатива была от него. Но в своих дневниках вы писали о ненависти, о смерти, о расстреле. Не он — вы. Ваши слова: «Люди – зомби, они ищут признания, они жадные и убивают друг друга.», «Маленькие зомбированные педики осознают свои ошибки и будут вечно страдать и скорбеть». Это тоже внушил Эрик?

Ответ не последовал сразу.

ᅟ — Нет. Это были мои мысли. Мои слова. Я был полон ярости. На других. На себя. На… жизнь.

ᅟ — Мы с ним подливали друг другу яд.

— Он — в меня, я — в него.

— Это была спираль, по которой мы опускались всё ниже и ниже.

ᅟ — Он не держал пистолет у моей головы, чтобы я писал это. Но и я не держал его. Мы оба… выбрали это.

— Так вы оба были равны?

— Не знаю.

— Я не считал тогда, кто «главнее».

— Он был увереннее, голосистее, опаснее. Я — тише, но не менее сломан. Может, мы и правда были равны. Но, — Дилан замолчал, подбирая слова, — если бы меня остановили — одного, без него — возможно, всё бы не случилось. Он... он нуждался в зрителе, в напарнике. Как и я. Мы питали друг друга.

Прокурор сделал шаг ближе.

— Значит, вы признаёте, что не были подчинённым? Вы были полноправным участником. Лидером. Организатором.

Дилан опустил взгляд — не из страха, а из усталости.

— Да. — Голос не дрогнул. — Я признаю.

И снова — тишина, на грани молитвенной.

Прокурор выпрямился, едва заметно усмехнувшись уголком рта. Но в этой усмешке не было радости — только жажда добивания.

— Вы жалеете, говорите? Но вы ведь выжили. Вас вытащили. Вам дали шанс. Ваши жертвы — нет. Вам сняли наручники в палате. Им — положили в землю. И вы всё ещё сидите здесь, разговариваете с нами. Вы не находите это… ироничным?

Дилан посмотрел на него. Долго. В его взгляде было то, что не может быть сказано вслух — только прожито.

ᅟ — Каждый день, когда я просыпаюсь, я просыпаюсь внутри этой иронии. Я жив, потому что не смог умереть. И это… хуже.

Последние слова повисли в зале, как пепел над городом после пожара. Прокурор стоял, не отводя взгляда. Потом резко повернулся:

— У меня нет больше вопросов.

Судья откашлялся, будто желая стряхнуть с себя то, что осело на плечах.

— Суд объявляет перерыв. Через двадцать минут продолжим слушание.

Люди начали вставать, выходить. Кто-то шептал. Кто-то злился. Кто-то молился. А Дилан сидел. Как будто ничего вокруг уже не касалось его.

***

Адвокат Дилана сидел молча. Его руки были сцеплены, пальцы белели от напряжения, хотя лицо оставалось почти бесстрастным — почти.

ᅟ В его взгляде сквозила целая буря. Не страх — он был готов к любому исходу. Не разочарование — он знал, с кем имеет дело. Но… тяжесть.

Когда начался перерыв, он медленно выдохнул, будто только сейчас позволил себе снова дышать.

Он встал, подошёл к окну в коридоре. Провёл рукой по подбородку, по седой, неаккуратно подстриженной бороде — жест, который в нём выдавала усталость не мужчины, а защитника, который месяцами спал по три часа в сутки, перечитывая материалы дела, разматывая этот клубок из крови, боли и бумажной правды.

Он знал, что Дилан скажет правду. Подозревал. Но не был до конца уверен, как далеко он зайдёт.

ᅟ Ему хотелось, чтобы тот сдал Эрика.

Чтобы сказал:

"Это был он. Я был ведомым."

ᅟᅟ Это бы упростило дело. Смягчило приговор.

ᅟᅟ Но вместо этого — Дилан признал свою вину. Целиком. Полностью. Почти горько. Почти с достоинством.

ᅟᅟ

И адвокат не знал, хорошо ли это.

Он сел на подоконник.

Осторожно, как будто его спина несла камень не только правосудия, но и нравственного вопроса, на который он сам не имел ответа.

Слева что-то прошептали журналисты, впереди прокурор стряхивал с мантий мнимую пыль — знак триумфа.

ᅟ Адвокат смотрел в никуда.

"Ты всё-таки выбрал сказать правду… Чёртов мальчишка."

И почему-то, в этот момент, он не чувствовал поражения.

Только тяжёлое, почти отцовское горе.

Вперед
Отзывы
Отзывы

Пока нет отзывов.

Оставить отзыв
Что еще можно почитать