Natalis.

      Давно стих под высокими сводами отзвук шагов, а Атанасия, все покоилась в коленопреклоненной позе на черно-белых плитах старой базилики.       Пурпурный дворец был весьма древним и крайне громадным строеньем Запретного Города. Здесь и жили, и правили автократы Обелии; поколения владык обустраивали и украшали его. Перестраивали старые и пристраивали новые корпуса, образуя и новые перестилиумы, и разбивая в них ксисты. Много где сейчас в нем кипела жизнь, работали офицеры министерств и секретариат, ожидали приёма посетители, сновала по своим делам прислуга; но, в местах подобных этому, в это сложно было поверить. Их слава давно отзвенела, привлекательность потускнела.       Камни старой базилики помнили дни королевства Алткар. Некогда их попирали первый император и последний титан. Позднее здесь вознеслась к небу пятинефная белоснежная зала, где проводили свои заседания понтифики и сенаторы, пока их не распустил Отец Отечества, сохранивший часть прерогатив сообщества за своим малым советом. Заседания же палаты лордов начали проводить в более камерном и современном помещении неподалёку. А в старой базилике сладили музеум – Этернитас, а затем и Эвум сберегали здесь свою коллекцию шедевров ваяния.       Драматическая встреча отца с дочерью свершилась здесь вовсе не случайно. Как правило, те кто мог и намеревался от залы заседаний палаты лордов выйти из дворца в направлении Изумрудных палат проходили стоа северного перестилиума. Альтернативный же путь через старую базилику и раньше не пользовался успехом. А после того как с агонального дня уж второй месяц как этим путем стал систематично пользоваться нынешний император – он и вовсе обезлюдел. Мизантропия императора была общеизвестна.       Если бы сейчас здесь был романтически настроенный наблюдатель – он мог бы сравнить принцессу с опавшим на землю цветком. Но такового не было. Феликс было остановился близ принцессы, но окрик повелителя повлек его за собой. Так что некому было прервать мертвое оцепенение принцессы. Рыданья боле не сотрясали ее тело, слёзы высохли, а широко открытые глаза смотрели в никуда.       Наконец судорога в ногах, исторгнув из уст девочки стон, возвратила ей и сознанье. Растерев окаменевшие мышцы, она переждала приступ боли и неуверенно поднялась.       Она задумалась над тем сколько же времени она потеряла.       Как обычно всю первую половину дня они занимались вместе с Дженнет. Вернее, пытались заниматься. Их отец наведывался ко второй принцессе в её дворец три или четыре раза в неделю, и оживлённая Дженнет сегодня могла думать только об обещанном вчера визите. Она всё вторила сестре, что хочет продемонстрировать папá как она овладела завариваньем чая и склоняла ту остаться на чаепитье. Обычно Атанасия ни за что бы не отказалась от возможности провести время с отцом, но она, наконец, решилась отважится на откровенный разговор и присутствие на нем сестры было бы нежелательным. Потому, отговорившись делами, подобно мошкаре на свет, поспешила на эту роковую встречу.       Девочка тихо хмыкнула. Кажется, даже Дженнет не поверила ей – ну, какие могут быть дела у ненужной принцессы – но промолчала и не стала настаивать. Ведь, если бы Дженнет, как всегда настояла на своём, то она всё ещё могла продолжать закрывать глаза на безжалостную реальность? Нет! Эти сожаления бесполезны. В Рубиновом дворце её ждала Лилиан. Атанасия должна была уже давно вернуться и вскоре та начнёт испытывать беспокойство. Надо спешить.       Девочка сделала пару неуверенных шагов. Хромать было недопустимо. Она собралась и несмотря на отзвуки болей в мышцах сторожно, но с достоинством прошествовала по дворцу.

* * *

      Обеспокоенность Лилиан удушала. Рассказать о случившемся крахе Атанасия физически не могла, а что-либо придумывать не имела сил. И, чтобы не обижать единственного близкого человека, девочка уединилась в таблинуме отговорившись учёбой. Она машинально листала страницы лежащей пред ней книги, но, хоть глаза и бегали по строчкам, смысл «прочтённого» до неё не доходил. Она раз за разом воспроизводила в голове последние слова отца. В груди нарождался какой-то гнёт и девочку с головы до пят покрыл хладный пот. Сердце зачастило. В висках застучал пульс, в ушах зашумело, а перед глазами поплыли «мушки».       – А-а-а, – она вскочила и швырнула от себя фолиант. – Это всё бесполезно!       Сколько времени она посвятила учёбе в надежде что её успехи отметят. Девочка закрыла лицо руками и ритмично задышала, стараясь успокоиться. Эту сторону своего характера она тщилась не показать никому – укрывая жаркий пыл чувств пеплом спокойствия. Внешне она старалась копировать отца так, как сама его знала. И этих вспышек крайне стыдилась.       Взяв себя в руки, она пошла за брошенной книгой и застыла над ней.       Отметённая книга раскрылась и со страниц на неё глядело отображение Мирового Древа. В голове закрутилась какая-то не оформившаяся идея и она боялась её спугнуть. Она точно чувствовала, как где-то в глубине отщелкивают силлогизмы.       – Древо желаний, – сами собой наконец прошептали её губы. – А почему бы и да?       Возвратив книгу, во всё так же раскрытом виде, на стол, она подступила к книжному шкапу и задумалась о том, что ей может понадобится.       Спустя несколько часов, встревоженная тем что принцесса снова пропускает ужин, Лилиан застала девочку в задумчивости сидящей перед столом заваленным открытыми книгами и листами исписанной бумаги. Погруженная в свои мысли она не слышала зов и Лилиан пришлось потрясти девочку за плечо чтобы добиться вниманья.       Несколько рассеянно выслушав ворчание Лилиан о том, что принцесса совсем не заботится о своём здоровье, Атанасия уверила камеристку, что через четверть часа будет в столовой. Лилиан недоверчиво выслушав заверения подопечной постановила:       – Принцесса, если к назначенному сроку вас не будет в экседре я вернусь и отведу вас туда за ручку, как маленькую.       В несколько заходов Атанасия вернула книги в шкап и привычно выставила их ровно, как по линеечке. Затем прошлась по таблинуму проверяя всё ли в порядке. Проходя мимо провела рукой по крышке клавицитерия. И, вернувшись к столу, скатав листы с выписками в трубочку бросила взгляд на каминные часы. Она успевала. Девочке не хотелось попусту расстраивать Лилиан. У двери она остановилась и последний раз окинула взглядом таблинум будто прощаясь с ним.

* * *

      После ужина Дженнет захотела пройтись по разбитому близ дворца амбулациону. Она вбирала в себя цветочный аромат и любовалась неяркими в лучах заходящего светила оттенками цветов и травы.       Перебирая воспоминания дня, она слегка обеспокоилась – младшая сестра редко отвечала отказом на предложения Дженнет, да и отец был сегодня каким-то отвлеченным и хвалил её чай без всякого энтузиазма. Говоря по правде и вовсе не похвалил. Но она уже напрактиковалась и по молчанию и взгляду Клода понимать, когда он что-либо одобрял, либо относился с равнодушием.       В поместье Росс Дженнет получила превосходное образование – много лучшее нежели то на которое обычно могли рассчитывать благородные леди. И Дженнет справедливо гордилась и своими знаниями, и способностью их применить. И даже то, что младшая сестра превосходила её в этом, почти не огорчало Дженнет – на их уровне мало кто мог это отметить. Тем более что Атанасия предпочитала безмолвствовать и не мешала Дженнет блистать.       Кивнув своим мыслям Дженнет решила, что разгадала загадку сестры. Видимо её сегодняшняя тревога была связана с завтрашним торжеством. Тревоги сестры всегда были связаны и вызваны их отцом.       Но с Клодом всё не было так же просто. Девушка вздохнула.       Дженнет постановила, что утром за завтраком она отыграет «прелесть какую дурочку» и понаблюдает за реакцией отца. А там и видно будет.       Затем Дженнет присела и охватила ладонью бутон недавно распустившегося цветка. Показалось, что она удерживает в руке свою золотоволосую сестрёнку. Она ухмыльнулась и если бы кто-либо сейчас увидел прекрасную принцессу, то не посмел бы назвать выражение её лица милым. Возможно, что ей и самой бы оно не понравилось.       Отпустив цветок, она встала и глядя на него сверху вниз прошептала:       – А тебя я завтра подарю Клоду.

* * *

      На протяжении ужина Лилиан лишь бросала недовольные взгляды на свёрнутые в трубочку документы валяющиеся одесную принцессы. А затем погнала девочку в дворцовые термы.       Спустя час Атанасия сидела перед трюмо и Лилиан сушила ей волосы полотенцем. Девочка блаженствовала. Это были самые лучшие мгновения дня, которые с ней когда-либо случались. Она хотела растянуть эти мгновенья на как можно больший срок. Поэтому никогда не торопила камеристку, расчёсывавшую ей волосы и укутывающую одеялом. Сегодня она даже удержала Лилиан после того как та пожелала «Приятных снов» и упросила попеть колыбельные. Атанасия не хотела остаться одна, в особенности сегодня.       Но всё когда-то заканчивается. Стихли шаги за дверью. Атанасия прождала для верности еще с четверть часа вслушиваясь в звуки засыпающего дворца. Её начала бить нервная дрожь, когда часы пробили первый час второй стражи. Девочка встала и разжегши лампу просмотрела взятые с собой документы; уделив большее время плетенью сложной магической формулы. Уничтожив документы в камине и даже поворошив прах кочергой, она вернулась в постель.       Её обучали нескольким разным методам медитации. Самый простой ей преподала еще графиня Элоиза некогда обучавшая принцессу основам этикета. Сейчас она воспользовалась как раз им – он был прост, если не сказать примитивен, но вполне эффективно очищал разум и позволял успокоиться и сосредоточиться. Расслабившись она мысленно стала плести из глифов узор внутри себя. В принципе волшба была ей неподвластна – маги Башни отказали ей сославшись на то что они не обучают членов императорской семьи, а к отцу она и сама не решалась обратиться. Но мана то в ней была – она каждый день могла видеть её следы в зеркале. Теоретически формула внутри её тела начнёт тянуть в себя окружающую ману и, если поток будет достаточным, сработает. Есть правда немалый шанс на то что она таким образом навредит себе. Но она готова была рискнуть.       Завершив плетенье, она прислушалась к своему состоянию. Какое-то время вроде бы ничего не происходило. А затем начала накатывать слабость.       Анима Атанасии покинув тело окунулось в ноосферу. Её разум воспринимал картины окружающего мира, образы, эмоции, настроения. Вначале процесс протекал как бы медленно. Вот она зрит дормиторий горничных в котором постепенно водворялась тишина, изредка прерываемая перекликиваньем засыпающих: «Мадам, кто не спит, спокойной ночи»; «Простите, что я вам сделала»; «Духи простят». И одновременно она видела фигуру коленопреклонённой Лилиан молящейся в личной кубикуле. Мажордом же уже мирно почивала на своём ложе, но даже так от неё несло алчностью.       Клод на своём любимом диване и Феликс стоящий на часах у дверей господина. Усталые поварята в дворцовой коквине замешивают тесто на завтра. «Чек-чек-чек» – почти по-соловьиному выводит колена камышовка. Неспящие улочки Обелии. Влага, сбирающаяся в капельки тумана.       Картины мелькали всё быстрее и разум пытался охватить одновременно всё большее их число. Она то ли поднималась всё выше, то ли уходила всё глубже в суть мира. На мгновенье показалось что её разум объял весь мир и тут же в него начали вторгаться какие-то и вовсе чуждые образы, странные люди и нелюди общались на опричных языках, которые Атанасия непостижимым образом понимала.       Мысли. Эмоции. Образы. Ее личность погружалась в эту пучину как кусок сахара в кипяток. И она уже почти совсем потеряла себя, когда, восприняв гипнотизирующий речитатив: «И ступайте туда, где никто Вас не спросит, кто Вы», – за вопрос ответила:       – Я Атанасия де Эльджер Обелия.

* * *

      Клоду не спалось. Приступ тупой боли давил на виски.       Он вообще плохо засыпал ночью и предпочитал, измотав тело трудами, дремать днём проваливаясь в сны без сновидений.       Особенно же плохо было в такие ночи как эта.       И та лживая тварь мнилось всё глядела на него со стены. Он полагал что эмоции давно угасли и просто забыл про портрет пока его не обнаружила Дженнет и сильно огорчилась. Пару лет назад он велел заменить раму и вернуть холст на место.       Изнутри всплывало привычное недоумение – и как у таких родителей вышло такое дитя?       Ему не нужно было смотреть на потрет дабы подметить схожесть матери и дочери. Что не могло не подпитывать его паранойю – такова ли эта девочка, какой хочет казаться? И это была ещё одна причина чтобы держать её ближе к себе.       Клод встал и покинул опочивальню.       Как обычно Феликс ожидал его у дверей и привычно расположился за левым плечом. Подметив тени под глазами и полуопущенные плечи своего преданного клеврета император, не поворачивая головы к спутнику постановил:       – После завтрашних торжеств возьми отпуск.       – Благодарю Вас, сир.       И в молчанье они оставили дворец для традиционного ночного моциона по гестационам парка.       По равнинам небес плыли посеребренные ярким светом луны облака. Ночное светило не было столь прекрасно как вчера, но, хоть до полнолуния осталось всего ничего, бросало вниз столь ослепительный свет, что где-то в неурочное время вдруг прокричал одинокий петух. Деревья, стриженные кусты, фонтаны и статуи – всё озарилось. Дунул освежающий ветерок.       Клод засмотрелся на прозрачную луну и ноги сами привели его на цветочное поле, разделяющее дворцовые территории. В самое сердце мужчины прокралась печаль. Давно забытый голос шептал: «Приду», – он стоял и ждал, сам не зная, чего.

* * *

      Девочка произнесла:       – Я Атанасия де Эльджер Обелия.       И тогда все пропало. Ее выкинуло вовне.       Атанасия охватив себя руками рухнула так как ослабевшие ноги отказывались ее держать. Слезы – то ли страха, то ли облегчения, а то и досады брызнули из глаз. И она никак не могла успокоиться до тех пор как не услышала слова:       – Эй, подруга. Ты чего ревешь?       Из-за слез она не могла разглядеть вопрошавшего. Но тут ей в руку вложили платок, и она смогла: и промокнуть глаза и прочистить нос.       Перед ней на корточках сидела девочка. Её прямые темно-русые волосы были коротко острижены, а глаза в зависимости от того как на них падал свет то отливали в зелень, то перекидывались к бледно-голубому. Что однозначно вычеркивало ее из старых аристократических домов – родовая магия придавала глазам насыщенный цвет, а то и влияла на форму.       – Ну как? Тебе лучше?       И девочка широко улыбнувшись зачем-то показала жестом две сотни. Не очень понимая, что от неё хотят Атанасия несколько нерешительно кивнула.       – Клёво! – как-то непонятно отозвалась девочка, но, видимо, с удовлетворением. И, указав на себя пальцем, представилась: – Фаня.       – Ой, извините. Меня зовут Атанасия де… – девочка оборвала себя, не решившись озвучивать родовые имена, и сбившись почти прошептала окончательную формулу знакомства: – Пожалуйста, позаботьтесь обо мне.       – Ауф! Так мы тёзки?!       Атанасия распахнув глаза и приложив ладонь к груди спросила:       – Так вас назвали в честь меня?       – Чё? Э-э-э. Нет! Я имела в виду, что у нас одно и то же имя.       Атанасия беззвучно повторила губами имя и недоумевающе взглянула на собеседницу.       – А. Ну… Фаня – это краткое имя. Меня так близкие зовут… ну, и старшие. А полностью я Афанасия.       Губы Атанасии растянула улыбка и она непроизвольно хихикнула, прикрыв рот ладонью. За живым лицом Фани было очень интересно наблюдать – она как-то криво улыбнулась в ответ, а брови полезли вверх.       – Ты чего?       – Простите, я не хотела, – испугалась Атанасия реакции девочки. – Просто странно слышать, когда «смертной» зовут «бессмертную».       Фани задумалась.       – Ага! Дошло. Это этот… как его – каламбур! Кек.       Фаня переместившись на колени легко коснулась пальцами щеки Атанасии:       – Так к чему слёзы то были, подруга?       Даже если она и говорила с ней неформально в словах девочки сквозило явное участие, и это было приятно. Присев боком, девочка поднесла ладони к голове и изобразила два настороженных ушка обозначая внимание. Атанасии представилось, что девочка перед ней довольно живо вплетает в речь жесты. И хотя часть их символизма от принцессы ускользала она не могла не признать, что это было довольно мило.       Неожиданно для себя она начала рассказывать о том, что собиралась достичь Мирового Древа, но вот попала сюда…       – И потерялась что ли? – И девочка энергично махнула рукой по кругу отметив окружающее ничто.       – Нет, что вы. Как попасть назад я знаю. Моя беда с целью – у меня не хватает сил чтобы туда добраться. Знаете, как страшно терять себя на прямом пути. Я испугалась и вырвалась сюда, а отсюда я до Древа не дойду… да и пути не знаю.       На последних словах голос Атанасии задрожал, и она невежливо шмыгнула носом.       – Но-но. Отставить! Никогда такого не было, а ты тут опять на мокром месте.       Атанасия попыталась понять, что она только что услышала и слёзы сами собой отступили из глаз. С каждым словом девочка представлялась всё более чуждой. Очевидно, что она была из «другого» мира и разговаривали они не словами, это было лишь «кажущееся явление» для удобства восприятия. Причём по смыслу «слова» совпадали не всегда и от этого те или иные лексемы «не переводились» или складывались в фразы, лишенные смысла… Хотя это могли быть и цитаты, но, не зная контекст, смысл их так же оставался неясен. Впрочем, тут девочка явно пыталась её успокоить – вон опять лыбится и показывает очередной жест уже обеими руками: то ли пытаясь изобразить цифру 404, то ли неправильно привлекая к себе «внимание», а то и вовсе избавляясь от сглаза.       Фаня вытянула в трубочку губы и подняла глаза кверху изображая задумчивость.       – А чё тебе сдался-то этот ясень?       Атанасия аж сглотнула. У Фани что: ничего святого не было?!       – Э-э-это не ясень! Простите…       – Да чего ты всё время извиняешься. Ладно, давай излагай.       – Мировое Древо – это не растенье, а великий Дух. К нему приходят анимус всех живущих, и оно запускает их обратно в круговорот жизни освободив от воспоминаний. Ну, и иногда оно прислушивается к мольбам людей и исполняет желанья.       Фаня так внимательно её слушала и это было так приятно, что Атанасия пренебрегши осторожностью продолжила:       – Мой отец отрёкся от меня и, я подумала, что с помощью Древа… – горло стянуло и Атанасия была вынуждена замолчать.       – О-че-шу-еть! – по слогам произнесла Фаня и чуть не подскочила из положения сидя. И невежливо тыкая пальцем в собеседницу продолжила: – Я тебя знаю! Глаза, имя, проблемы с отцом. Ты эта, как её – принцесса Атанасия что-то там Обелии.       – Де Эльджер Обелия.       – Во-во! Она самая. Как бы я хотела очутиться на твоём месте. А то у меня – скукота: живу с мамой, хожу в институт, зависаю с знакомыми. Ни черта не происходит. Полная… повседневность. Только и остаётся что грезить над книжками, как какой-то лермонтовской княжне.       – На моём месте, – тихо повторила Атанасия почти не слушая лепет девочки с сверкающими очами.       – Ага. Жаль, что это невозможно.       – Ну, почему же невозможно… – Атанасии было крайне тяжело не поддаться искушению и промолчать. Она очень хотела оказаться тем, кого бы любили.       Фани порывисто схватила Атанасию за руки:       – Да? Ты серьёзно? Это возможно!?       Атанасия взглянула в горящие глаза девочки и ей стало стыдно – обмен явно был бы неполноценным: она бы получала всё, а Фаня ничего.       – Теоретически…       – Где надо расписаться кровью? – перебила её Фаня.       – Простите, но нет! – и как Атанасии не было жаль, она решила поступить правильно: – Я не могу так.       Фаня расстроенно присела обратно.       – Это дорога в один конец. Если мы поменяемся местами, то вам придётся навсегда проститься с своими родными – я не смогу вновь найти вас чтобы вернуть всё назад.       Девочки какое-то время сидели и печально смотрели в глаза друг другу. Наконец, Фаня спросила:       – Так после того, как мы сейчас расстанемся, и, что бы мы не решили, мы никогда не встретимся вновь?       – Да.       – И ты также, как и я на твоём, хочешь оказаться на моём месте?       Атанасия отказал голос, и она смогла лишь слабо кивнуть. Её решимость стоять на своём, и без того слабая, окуталась трещинами.       – Не хочу сожалеть по тому что могла бы сделать, но не сделала.       Фаня вновь привстала на коленях и взяла руки Атанасии в свои:       – Давай сделаем это.       Атанасия предприняла последнюю попытку образумить девочку:       – А как же ваша мама?       – Ну, ты же будешь мной, и ты же сможешь полюбить её?       Атанасии захотелось ударить Фаню.

* * *

      Фаня обернулась и крикнула сидевшей на коленях принцессе:       – Ну как я достаточно отошла?       Та не стала кричать в ответ, а просто кивнула.       Из бесформенного нечто, простиравшегося у них под ногами, выступил черно белый узор. Это был самый примитивный спиральный лабиринт, простиравшийся от ног Фани и закручивающийся вокруг Атанасии.       Какое-то время девочки смотрели в глаза друг друга и, наконец кивнув, Фаня ступила на белый камень. Тут же ее тело опало, подобно марионетке с отсеченными нитями. Атанасия неверяще покачала головой – ну нельзя же быть столь доверчивой к незнакомым людям… да и даже к знакомым – эту истину быстро постигали обитатели гинекея. Впрочем, она и не собиралась злоупотреблять доверием Фани – надежда гнала Атанасию куда вернее, чем умысел.       Атанасия встала шагнула, но затем остановившись оглянулась на оставленную позади аниму. Потом вновь посмотрела на Фани и вернувшись положила призрачные ладони на голову своей анимы.       Она мало чем могла помочь этой храброй, но безрассудной девочке – разве что оставить свой отблеск. Это не навредит Фани – лишь поможет той облегчить доступ к дворцам памяти Анастасии, и со временем растворится без следа.       Передав свой дар Атанасия боле не оборачиваясь подошла к узору и ступила на черный камень. Казалось, что опора под ней проваливается вниз – так резко по сторонам от нее взлетели вверх белые стены, глянцево-сверкающие отблесками невидимого солнца. Происходящее хоть и напоминало волшбу или колдовство – ими не являлось. Здесь между мирами куда вернее было прибегать к концепциям, а не мане. Главное – это поверить в невозможное. И Атанасия решительно зашагала навстречу своим упованьям.

* * *

      Под ярким светом луны песчаная тропка под ней матово светила серебром, а листья живых изгородей, окаймлявших путь, поглощали падающий на них свет и почти казались черными. Сон, в который раз преобразился, и предшествующая встреча с дивной девочкой уплывала из памяти оставляя по себе лишь ностальгию. Фаня шла, и твердо знала, что куда-то она обязательно придёт.       Время застыло. Ничего не менялось – тропа, стены, неуловимая взглядом луна и безостановочное движенье.       Внезапно все изменилось – на небо выскочила луна, живые стены разошлись и охватили полянку, заросшую короткой травой. Посреди на коленях сидела девочка и золотые волосы скрывали ее склоненное лицо. Фаня застыла как будто влетев в стену.       – Эй! – Позвала девочку Фаня, но та даже не шевельнулась в ответ.       Почему-то Фане мнилось, что она знает эту девочку, но никак не могла вспомнить никого кто был бы схож с ней. Она недоуменно склонила голову к плечу и провела рукой перед собой. Нет, показалось – никакой стены между ними не было. И Фаня медленно приблизилась к фигуре в центре.       Не услышать возгласа или шагов сидевшая не могла, но все так же не двигалась – как статуя. Фаня наклонилась и прикоснулась к плечу, но так и не ощутила поверхность. Ее пальцы погрузились в тело знакомой незнакомки. Она рефлекторно попыталась отдернуть руку, но оказалось, что что-то захватило ее за пальцы и не пускало.       Испугаться она не успела. Миг – и сознание покинуло её.