Белый квадрат или хорошо забытое старое...

Сначала ему перестали сниться сны… Просто по вечерам он падал в какое-то бесформенное ничто и забывался на несколько часов. А возвращаясь в этот мир, недоумевал: почему до сих пор что-то чувствует? На самом деле он изменился и всё постепенно возвращалось на ровную дорогу. Но воспоминания всё ещё жили в душе. Только эти воспоминания уже ничего не могли испортить… Нечего было портить… Поначалу, когда у Доуна ещё были силы жить, он мог бороться. Мог, но не хотел. Или хотел, но не мог. В любом случае, прошло время и решение помчаться в Лондон за своим любимым хёном — изменилось. На целых полтора года он загремел, по собственному желанию, в корейскую армию и там лишь зализывал раны и ждал. А чего ждал-то? Ничего же не изменилось, кроме того, что он просто не видел сны. Джэхён перестал мучить его в ночную пору и это теперь не радовало, а жгло посильнее огня. Вернувшись домой, Доун понял, что выгорел дотла и теперь у него ничего больше не осталось… Плохого, конечно… Родители пока молчали, но и они смотрели на него жалостливо и участливо. Как-то, отец не выдержал и посоветовал, когда они вместе ездили на рыбалку: — Встретился бы хоть с Сонджином, он ведь тоже вернулся… Любимый лидер действительно пришёл из армии полгода назад и писал ему какие-то дурацкие сообщения, приглашая на разные мирные посиделки, но Доун игнорировал его. Не потому что каким-то образом хотел обидеть, а просто ему нечего было ответить. Разговоры, по-любому, перейдут на любимую тему: Дэй сикс, а там и до Джэхёна очередь дойдёт. Такие взрывные эмоции не нужны были Доуну от и до… — Встретимся ещё, — пообещал Юн-младший, раскручивая катушку, — Вот вернутся Ёнкей и Вонпиль. К слову сказать, Ёнкей и Вонпиль всё ещё отдавали долг военному делу Кореи и прекрасно себя чувствовали и там. Брайан продолжал продвигать свои песни, а Пилька умудрился зарекомендовать себя таким неумелым солдатом, что вся рота изощрялась в исполнении его желаний. С его-то обаянием… Таким образом Вонпиль и дослужился до капрала. Доун поздравил его несколько дней тому назад… — Я бы на твоём месте всё же съездил к Паку Сонджину, — снова начал отец свою волынку. Он уже выловил полдюжины серебристых рыбин и был в приподнятом состоянии духа. А раньше ему никогда не удавалось перегнать Доуна. Всё когда-то меняется в этой жизни до неузнаваемости… От ферзи к пешке… Ему не пришлось ехать к Сонджину. Тот сам притащился. Доун не сильно мечтал увидеть лидера, но всё же был рад, когда на мониторе домофона замаячило улыбающееся лицо старшего. — Входи, раз приехал, — приветствовал гостя Доун. Отошёл в сторонку, пропуская Сонджина в прихожую, — Я как раз собирался позавтракать… — Ты что, один? — осведомился лидерним, осматривая светлую столовую, куда препроводил его хозяин дома. Доун выразительно кивнул, поднимая на руки маленькую белую собачку, что завизжала от восторга, радуясь хоть какому-то разнообразию. Сонджин осторожно потискал животину и поискал глазами раковину. Не спеша помыл руки. Доун оглядел лидера с ног до головы. Старший хён слегка поднабрал вес, но это его не портило. Скорее — шло. Серый плотный пуловер лишь чётче обозначил надувшееся бицепсы. Красавчик, да и только. Даже пухлые щёчки были милыми и притягивали взгляд. Доун опустил Тори на пол и она принялась попрошайничать у Сонджина вкусняшки. — Садись уже, — пригласил Доун гостя к столу, — Кофе? — Ты же знаешь, я не люблю кофе, — поморщился лидер, присаживаясь на самый удобный стул, чтобы смотреть в окно, — Да и есть не хочется… Но Юн всё же выставил на столешницу много всякой снеди и уселся рядом. Стянул из блюда булочку. Зажевал. — Ты живёшь-то где, дома? — с набитым ртом спросил он, чтобы не молчать, — Общежитие наше теперь никому не нужно… Сонджин вздохнул, всё же потянулся к разносортным панчханам* палочками, попробовал смесь из шпината и картофеля. Остался доволен вкусом. Ответил: — Конечно, дома… — помолчал, заговорил снова, — Скучаю на нашему старому жилью… — По людям ты скучаешь, а не по жилью, — хмыкнул Доун, думая о Джэ. Вспомнился вдруг эпизод, когда он собирал свои манатки, чтобы отправиться вслед за самым старшим хёном в Англию. Что его тогда остановило? Лидер и остановил… Будь он неладен со всеми его страхами! Если честно, Юн этого и боялся. Воспоминания рождают боль. А этого нужно избегать во что бы то ни стало… Всего-то… Доун поманил Тори и поднял её на руки. Окунулся в ложбинку между ушками, чтобы окончательно не разреветься. — Всё ещё жалеешь, что я удержал тебя от легкомысленного шага? — глухо осведомился лидерним, — Ненавидишь?.. — Глупости! — улыбнулся Доун, чмокнул собаку, выпустил на пол, — Разве кто-нибудь мог бы меня заставить делать что-то против моей воли? Я сам так решил. Джэ-хён счастлив и я счастлив… — Ну да… — согласился Сонджин. Встал, потянулся. Доун закончил с завтраком. Тоже поднялся, собирая со стола грязную посуду. Побросал всё в раковину, потянул Соджина в свою комнату. Тори поскакала вприпрыжку за ними. — Давно я тут не был, — прошептал лидер, осматривая просторную спальню, увидел голубую розу на подоконнике, ошеломлённо замер, — Живая! Доун проигнорировал. Эту розу когда-то подарил ему самый старший хён… Вернее, всё же было совсем не так… Не эту, а подобную, та роза была алой, как кровь… Эх… поруганное сердце Джэ… Потом Вонпиль растоптал это «поруганное сердце»… чего уж там… А Бэм Бэм из группы Гат севен заменил розу на эту вот красотку… Он хотел, чтобы Джэ-хён не огорчался… Как много ненужных воспоминаний за которые сейчас стыдно… Но ничего ведь не убавишь — не прибавишь… Какие есть… — Ты не думай, — сказал Сонджин, усаживаясь в компьютерное кресло, — Я ничего плохого не хотел… — Про что ты? — кривясь лицом, спросил Юн. Снова поднимать избитую тему, где фигурирует Джэ? Только не сегодня, плиз-з-з! Но толстокожий лидерним не понял. Начал объяснять: — Ну…когда я закрыл дверь на замок и менеджера вызвал, — смутился всё же он, — Я хотел как лучше… Время вылечило старые раны… И всё теперь хорошо… Да. Всё хорошо. Нет больше боли. Пак Сонджин прав… Надо было задержать Доуна во что бы то ни стало. А то он бы таких дров наломал… да ещё из группы бы попёрли… Святая простота лидернима страшнее воровства… А почему он, собственно, перекладывает свою вину на других? Разве может хоть кто-то повлиять на уже принятое решение? Никто и никогда. Это аксиома. Это так же верно как то, что Доун — барабан. А барабаны не плачут по прошлому, а смело смотрят в будущее. И даже если больше уже не будет существовать группа по имени: «Дэй сикс», Доун не сдохнет. — Поиграем? — попросил вдруг Сонджин, выводя компьютер из состояния анабиоза. Юн хмыкнул. Было бы смешно, если бы он согласился. Но, может, это лучше чем перетирать старые воспоминания в крошку? Что потом с этой крошкой делать-то? Фундамент новых отношений строить? Или макушку посыпать вместо пепла? — Ты же не умеешь, — всё же поддел старшего Доун, — Продуешься — истерить будешь… Сонджин укоризненно посмотрел в глаза. И ежу понятно, что он этим сказать хотел, только Юну теперь всё равно. Ничто его не выведет из себя. Даже нравоучительная физиономия лидернима… — Когда парни вернутся — съездим в поход? — перевёл тему Сонджин. Надо же, какая шикарная идея! Почему в умную голову приходят такие дурацкие мысли? И не поспоришь с убедительными доводами. Доун сам когда-то уговаривал всех сходить в поход… Да с Джэ ведь! Теперь-то зачем? — Сходим, — кивнул младший, чтобы не спорить. Обещания даются, чтобы их нарушать. Это всем известная истина. Сонджин нашарил на рабочем столе папку с фотографиями и нагло принялся смотреть, будто не знаком с правилами приличия. Но Доун и на это забил — пусть делает что хочет, лишь бы в душу не лез своими ушлыми пятками. — А откуда у тебя это фото? — изумился лидер. Доун глянул и душа взвилась яркой ракетой. На фотографии он и Джэ весело о чём-то болтали. И смотрели друг на друга так, будто никого больше не существовало. «Это любовь, детка!» — хотелось ответить Сонджину. Но лидерним его не поймёт. Скажет, что он паясничает, вместо того, чтобы серьёзно воспринимать действительность… А как её серьёзно-то воспринимать, если в душе поселилась такая беспросветная тоска, что можно насмерть убиться! Рухнуть с этой головокружительной высоты… — Нас оператор запечатлел, — спокойным голосом сообщил Юн. Ему пришлось постараться, чтобы эта фраза звучала убедительно, как жизнь, но голос в конце дрогнул, — Вы тогда все спать свалили, а мы остались вот… — Джэ здесь такой красивый… — вдруг вырвалось у Сонджина и он вздохнул. Принялся открывать другие фото. — Он всегда красивый, — заметил Доун, — Не только «здесь». Если честно, надоело идти на поводу у старшего и заниматься какими-то дурацкими делами. Лучше уж спать завалиться и снова не видеть снов. Только как такое любимому лидерниму внушишь? Методом «тыка», что ли? Так он тебе так «тыкнет» в ответ, что нести будет тяжело и бросить будет страшно… — Вы с ним общаетесь в сети? — задал неожиданный вопрос Сонджин. Доун притворился тупицей: — С кем? — С Джэ! — Зачем мне такое? — снова принялся паясничать Доун, — Смерти моей хочешь, что ли? Но лидер пропустил это мимо ушей: — А с кем-нибудь он общается, не знаешь? Ну…из наших… — Не знаю, — послушно ответил Доун, — Почему сам их не спросишь? — В голову такое не приходило, — почему-то вздохнул Сонджин, закрыл папку с фотографиями, развернулся в кресле к Доуну, — Погуляем, может? Юн перевёл взгляд на окно. Он был не в курсе, что сегодня за погода. Стоит ли проверять? Или довериться своему чутью и просто распрощаться с лидером? Желательно, навсегда. Но ведь, опять-таки — не поймёт! — Пошли, — выдал противоположный ответ Доун, накинул на футболку толстовку. Какая бы погода ни была, лучше перестраховаться, чем не… А погодка была чудесной! Разлапистые ветки яблонь держали на себе мягкие, белые облака. Только приглядевшись, можно было понять что это всего лишь цветки. Маленькие… бело-розовые, сияющие… Весна повсюду протянула свои сети. И попав в них, ты просто становишься безумно-счастливым. По-другому никак. Доун дышал полной грудью, ощущая нескончаемую радость. А почему? Отчего? Не хотелось это разбирать на соцветия. Хоть ты тресни по всем швам… — Лишь в Пусане такой воздух, — не выдержал лидер, — И только мы можем об этом знать. — Каждая лягушка своё болото хвалит, — невинно выговорил Доун, на всякий случай держа боксёрскую стойку, но Сонджин ничего не услышал. Он подошёл к первому попавшемуся дереву и обнял ствол. Надо же, какие нежные порывы испытывает самый большой прагматик… Уму непостижимо. — Иди сюда, — позвал лидер, — Почувствуй это! Доун хмыкнул. Лучше, конечно, не гневить старшего. Сделать всё, о чём он просит. Но не хотелось этого делать. Если человек умеет видеть себя со стороны — он становится жутким снобом. А лучше быть снобом, чем глупым щеночком. Лидер догнал его на подходе к парку. Но молча пошёл рядом. А Доун смотрел вокруг, замечая тенистые аллеи, пропитанные сочной зеленью только что распустившейся листвы. Повсюду горели разноцветьем цветы, напоминая оранжерею. И совсем не было людей, словно они с Сонджином прошли какую-то невидимую черту и попали в другое измерение. Только и здесь были одни и те же думы. — Джэ бы не смог тут находиться, — сказал Сонджин и Доун снова хмыкнул. Даже у лидера ничего другого в голове не остаётся, кроме как мыслей о самом старшем хёне. Что тогда ему-то, Доуну, делать? — Аллергия — страшная штука, — поддакнул младший, чтобы поддержать разговор. — А помнишь, как мы поехали записывать цикад, а Джэ не захотел? — вдруг поделился воспоминаниями лидер, — А потом всё же примчался на такси! Не смог без нас… Доун помнил. Каждую мельчайшую частицу, каждый нелепый день с самым старшим хёном. Его руки…плечи…трепетные губы… Даже каждую трещинку на сгибах локтей, его голубые волосы… Аромат подмышек… — Хватит! — выпалил Доун так громко, что сам испугался. Сонджин молча застыл, — Сколько можно-то?! Джэ! Джэ! Джэ! Если страдаешь так, почему здесь? Мчался бы в эту паршивую Англию на всех парусах! Коль дышать без него не можешь, ищи его! Добивайся! Чего зря языком-то чесать?! — Что? — совсем севшим голосом пробормотал лидерним, — Ты мне? — А ты много людей сейчас видишь? — принялся паясничать Юн, — Кроме меня тут вообще никого нет! Стало быть, это я — себе! Понятно?! Сонджин ошарашенно кивнул, а Доун пошёл в сторону дома. Никто ему не нужен больше. Ни родная страна, ни родители, ни благочестивый лидер! Если нет самого главного! Самого ценного… Самого дорогого… Тогда лучше впасть в летаргический сон и забыться! И чтобы и дальше никаких сновидений! Нет больше Юна Доуна. Нет группы! Потому что этого не может быть… Никогда-навсегда. *** Родители ещё не вернулись и Доун упал лицом в подушку и застыл. Зачем только надо было встречаться с этим недо-лидером? Ведь понятно было с самого начала, чем кончится эта встреча. Джэ никуда не делся. И каждый новый вздох напоминает о нём. Воспоминания раздавили его, Доуна… И лежит он сейчас под этими обломками и корчится от…смеха? Над собой, тупым щеночком. Довесочком самого старшего Сириуса… Когда затрещал смартфон, Юн вздрогнул. Но лишь глубже погрузился в подушку. Нет его! И больше не будет… Но телефон ныл и ныл над душой, словно Юн Доун — последний человек на Земле и лишь он один может протянуть руку помощи… Но может, это ему хотят протянуть руку помощи? Мало ли… Доун вытянул смартфон и уставился на непонятный номер: цифры расплывались и превращались в какие-то немыслимые крючки и петельки. — Доун слушает, — выпалил он в мембрану и почувствовал, как сердце нещадно долбится в грудную клетку. — Это Бэм Бэм, — привёл его в чувство близкий голос друга, — Помнишь меня? Что за странный вопрос? Доун теперь никого не помнит. Даже своё собственное имя. Он теперь: Щенок. Даже Барабаном стыдно себя называть. Ведь барабаны не плачут… — Помню. Здравствуй, хён, — полным спокойствия голосом отозвался Доун, — Рад тебя слышать… — Я знаю, что ты недавно вернулся из Армии, — начал Бэм, — Встретиться не хочешь? Познакомлю тебя кое с кем… Доун скорчил рожицу. Понял, что его никто не видит, проговорил: — Я очень занят… Но Бэм его перебил: — Ты не можешь отказаться! Ты мой должник по жизни! А то Доун забыл? Как же, как же… Заменить черенок погибшей розы на совсем новую, живую… Никто же не знал, что цвет окажется совсем другим… Но это уже такое прошлое, что необходимо забыть… Да ведь роза эта всё ещё жива! Сидит себе в горшке и переливается голубыми цветками. На радость публике… — Хорошо, хён, — послушно сказал Доун, — Где и когда? — Да не называй ты меня «хёном» — не выдержал Бэм Бэм и рассмеялся, — Я младше тебя, чувак! — Хорошо, хён, — снова, как попка, повторил Доун… — Не буду… — Сегодня жду тебя в «Парке Серенгети» — быстрым речитативом сообщил Бэм, — В восемь… Учти, тебе осталось два часа. Выезжай сейчас… — В каком парке? — изумился Доун, — Разве это не в Танзании? — Молодец, что знаешь мир, — улыбнулись на том конце, — Но это новое кафе в Пусане… Не знал, что ли? Я специально для тебя выбрал это место. Заметь, мы заблаговременно с Гарри добрались сюда… Чтобы тебе не мчаться в Сеул… Доун хмыкнул. Появился некто Гарри? Интересненько… Что-то он не слыхивал такого имени… А может, память играет с ним в прятки? Как бы то ни было, но Доун ровно в восемь вечера заходил в это новенькое кафе, что притулилось почти на краю города. Маленькое и незаметное. Сделанное под сафари. Различные фигурки животных там и сям светились в темноте. Но они были искусственными. И это совсем не походило на «сафари». Прямо вот никаким местом. Зато было уютно и пусто. Тайская Звезда умеет выбирать безопасные локации и это радовало безмерно. Как только Доун увидел Бэм Бэма, сразу сделалось щекотно в груди. Он так сильно соскучился по своей Звезде. Сколько прошло лет? Казалось, безмерно много… Рядом с ним маячил высокий парень с белокурыми локонами, распущенными по плечам… Что за чудо природы приволок Бэм? — Знакомьтесь, — Бэм Бэм прочистил горло и заговорил каким-то сдавленным голосом. То ли тоже соскучился, то ли спиртного перебрал. — Это мой парень — Гарри Ньюман… А это — Юн Доун…барабанщик Дэй сикс… — Барабан, — отрекомендовался Юн, пожимая тёплую ладошку парня, — В простонародье — Щенок-переросток. — Гарри, — улыбнулся ему парень, подмигивая офигенно-синими глазами, — В простонародье — Пиноккио… — Это потому, что он в мюзикле «Пиноккио» играл, — пояснил Конпимук, — У Вонпиля там тоже была роль… И всё это создал Кейши… Доун помнил что-то такое… Кажется, Пилька только об этом и говорил в последнее время. Мюзикл был замечательным и гремел по всей Корее…и не только… Но всё как-то прошло мимо. У Доуна тогда были другие интересы. То есть, их совсем не было… Перед Юном поставили какие-то блюда и он сразу почувствовал зверский голод. Он ведь сегодня только позавтракал… — Это кровяная колбаса, — порекомендовал Гарри, — У нас в Канаде делают… Доун только хотел порасспросить парня про его родину, но Бэм перебил: — Я там был, пробовал лично. Ездил тогда за Гарри, но оказалось, он и не покидал Корею… Зато я с его семьёй познакомился… — Ты, хён, ездил за Гарри в Канаду? — удивился Юн, — Правда? — Скорее, в Гранд-Прери, — сообщил Гарри, — Там я родился… — А его семья теперь тоже здесь, — улыбнулся Конпимук, — Полгода, как приехали… Мы все теперь вместе… — дополнил он, обнимая Гарри за плечо. Тот блеснул такой синью из глаз, что стало завидно. Но нужно лишь радоваться за этих двоих, а не искать дурацкий подтекст. — А ты слышал про Джэ? — вдруг встрепенулся Бэм Бэм и Доун чуть не поперхнулся, — У него столько сольников! Концерты по всему миру… Один он явно вас обошёл… Да, Доун слышал. Но разговаривать об этом не намерен. Уж лучше Майка Тайсона обидеть, чем вспоминать о любимом хёне… А вслух сказалось: — Видимо, продюсер попался дотошный… И деньгами и делами… — Ты считаешь, что без этого таланту не пробиться? — спросил его Гарри и его синие глаза стали пронзительными, — Веришь в непогрешимость системы? — Ты и сам совсем недавно так рассуждал, — перебил его Конпимук, — Возможно, есть простое везение. Или мощные покровители… — Джэ сам мог всего этого достичь, — вдруг стало обидно Доуну, — Он гениальный! — Кто же спорит, — улыбнулся Бэм, — По себе сужу… Доун вздохнул. Ничего в жизни не существует без самого старшего хёна. Ни-че-го… Получите и распишитесь… А потом забудьте об этом навсегда… Панчхан*, кор. 반찬 — общее название различных закусок и салатов в Корее, которые подаются как аккомпанемент к основному блюду и рису, в небольших неглубоких тарелках.