Будь мы богами...

       ༄༄༄              «Не рождён я быть другом».       Рождён умереть.       В душе зияет дыра, оцепенелая и затравленная, хотя отголоски обиды ещё жгут глаза, и я, понимая это, поспешно моргаю, прогоняя её. Шаман не заслуживает моих слёз. Да и какой в них смысл? Слезы придуманы, чтобы помочь нам прожить эмоции, выразить их, отпустить и двигаться дальше. «А мне двигаться дальше некуда».       Конец.       Подтянув колени к подбородку, я сижу посреди башни и смотрю на видимый из-под крыши клочок затянутого облаками неба. Дождь закончился, но по-прежнему холодно и промозгло, и зубы начинают стучать всё сильнее по мере того, как недавно перепуганное сердцебиение утихает, остужая кровь.       Я пытаюсь усмирить дрожащую челюсть, но в итоге лишь защемляю меж зубов щёку. Рот наполняется тошнотворным вкусом крови.       Закат давно перетёк в ночь, обратившуюся предрассветным часом; ни единой звезды на небе мне в компанию не осталось, а свет восходящего солнца не может пока пробиться сквозь тучи.       «Зато теперь тихо». Нет никого, кто кричал бы, хватал меня за горло, заставлял пульс биться в ушах. Эта тишина уже сама по себе напоминает мне смерть. Печальное окоченение. Могилу. Я знал, что затеял опасную игру в тот самый миг, когда солгал о своих способностях, знал, что шансы мои на победу невелики, но… на секундочку поверил, что могу выиграть. Поверил, что у меня появился друг.       — Лоретто Тэйен, — шепчу зачем-то, но само имя на губах теперь пропитано предательством кроваво-металлической горечи.       «Ненавижу».       Никогда в жизни меня прежде не предавали, понимаю вдруг. Мысль об этом кажется нереальной, и где-то на задворках сознания я всё ещё простодушно осмеливаюсь надеяться, что Лоретто вскоре успокоится и вернётся. Попросит прощения, скажет, что просто эмоции захлестнули и помутился рассудок, как говорил всегда Кайл, срываясь на меня, когда я был маленьким, надоедливым ребёнком.       Однако время идёт, и никто, разумеется, не возвращается.       Наследники богов не извиняются, верно? Не приходят собирать осколки игрушек, которых сломали.       Может, это даже забавно. После предупреждения Джаи я решил остаться, чтобы своим предательством не погубить Лореттову жизнь, и вот, что заслужил в благодарность — медленную, одинокую смерть. Хотя чего я ждал? Что поковырявшись в старых часах разок вместе и разделив пирог, мы внезапно станем друзьями? Что позволив мне подержать себя за руки, Тэйен начнёт мне доверять? «Но чувство казалось таким настоящим…»       Скорее всего, это тоже какой-то колдовской трюк. Или я и впрямь недалёкий. Однако в любом случае здесь всецело моя вина. Всю жизнь мне твердили, что нельзя верить волшебникам, а я при виде первого же доброжелательного лица убедил себя, что умнее других. Убедил, что смогу проложить свой собственный путь.       «Неужели вера в лучшее в этом мире карается гибелью?»       Стиснув окровавленные зубы, я опускаю глаза на свои руки, на чёрную, как смоль, ленточку, грубо врезавшуюся в кожу запястий, натёршую уже багровые полосы. «Конечно, я недалёкий». Иначе с чего бы я погнался за чем-то большим, чем то, что мне предназначено? Да если бы мне было предназначено нечто великое, я не был бы всю свою жизнь на второстепенных, корявых ролях, не был бы вечно чьим-то помощником — все были б моими! Не нуждался бы я в постоянной опеке родителей, Кайла, Лоретто… Я бы всё делал сам.       Ненавижу.       «Ненавижу весь этот лживый мир!»       Когда очередной порыв ветра забирается под рубаху и кусает своим морозом кожу, я не могу больше сидеть. Карабкаюсь на ноги. Начинаю прохаживаться по башне — отчасти, чтобы согреться, отчасти в надежде на то, что если хорошенько себя измотаю, то просто свалюсь замертво, и тогда не придётся припоминать все совершённые в жизни ошибки вновь.       Не знаю зачем, но осторожно подхожу к сломанной лестнице, вглядываясь в темноту внизу. По-прежнему кажется невозможным спуститься со связанными руками. Может, конечно, если я разбегусь и прыгну, моему искалеченному мёртвому телу повезёт приземлиться достаточно близко к земле, и кто-нибудь обнаружит его утром. «Тогда Лоретто не удастся сказать всем, что я сбежал, и моя смерть не сойдёт Их Всемудрости с рук».       Или я могу спрыгнуть с балкона с другой стороны, обращённой к улицам Кабракана, не старого шаманского города. Там мой труп с размазанными по брусчатке мозгами уж точно найдут, и может, народ даже поглазеть соберётся. «Но выглядеть будет так мерзко…» Почему я должен умирать мерзко из-за какой-то сбрендившей ханжи?       Злая обида тлеет в груди с новой силой.       Делаю ещё круг по башне. И ещё. И ещё… Волосы не до конца высохли после дождя, и вода с них капает, противно стекая по шее. Всё больше сердясь, я дёрганным движением стираю капли тыльной стороной связанной руки.       Хожу и хожу, и хожу, но не чувствую ни толики усталости — наоборот, кажется, только пробуждаюсь. Кровь в жилах разгоняется, согревая, разум яснеет.       «Да и даже если я спрыгну, — буйствуют мысли, — где гарантия, что Тэйен не выдумает очередную байку в своё оправдание? Не скажет, что такой дикарь как я имел дикое хобби прыгать с крыш, когда не находил, кому вмазать по роже?»       Мои родные в это не поверят, конечно. Братья ни за что не позволят Лоретто избежать наказания за мои размазанные мозги. «Искупают в серебре так, что голый скелет без мяса останется». — Эта мысль немного да утешает, но… как братья узнают, кого винить в моей смерти? Шаманы могут и не сказать им, что моим куратором назначали Лоретто!       Смахнув очередную гадкую каплю стекающей по шее воды, я с ненавистью пинаю камешек, попавшийся под ноги. Тот перелетает через край разбитых перил, вниз по лестнице, разносясь зловещим эхом в стенах и заставляя меня замереть и послушать. Чужих шагов по-прежнему не слыхать. «Сука шаманская». Зачем я вообще жду? Единственная причина, по которой Тэйен захочет вернуться — чтобы проверить, выклевали ли стервятники мне уже глаза или нет. А прямо сейчас мой бывший куратор, поди, нежится в тёплой постели, гордясь бессердечностью, с которой растоптал мои чувства в мусор.       Негодование разгорается во мне пуще прежнего, сжигая и печаль, и обиду, и боль. Ненавижу. Мои чувства не мусор! Моя жизнь не дешевле жизни шамана! И я не готов с этой своей жизнью прощаться.       «Не готов…»       А раз я не готов, то должно же быть что-то, что я ещё могу предпринять? Раз я сам себя загнал в этот тупик, то сам себя из него и вызволю.       Поёжившись, снова оглядываю башню. Может, когда солнце взойдёт, остатки лестницы не будут выглядеть так уж непроходимо? Да и ленточка не верёвка, можно попробовать зубами перегрызть.       Вдохновившись новой идеей, я подхожу к кромке балкона, чтобы рассмотреть связанные руки получше в свете восходящего солнца. Чёрная лента и впрямь выглядит достаточно тонкой, гладкой и блестящей, и… на тыльной стороне руки у меня что-то ещё. Пятно столь же тёмное — будто шёлк ленты растёрли, оставив от неё след. Тёмный и влажный след, и какой-то мглистый как… «Аура».       У меня спирает дыхание.       От испуга попятившись, я спотыкаюсь, чуть не падая, но к счастью, за спиной оказывается колонна. Скорее инстинктивно, пытаюсь стряхнуть с себя ауру, но она сходить отказывается. Пытаюсь вытереть о рубашку, но пятно лишь размазывается по всей руке. Однако теперь я по крайней мере частично вижу под ней свою кожу, и — ожога, какие обычно появляются, нет. Да и жжения я не ощущаю. «Какого ж…» Чтобы удостовериться, что мне всё не мерещится, я осторожно прикладываю руку измазанной стороной к щеке.       Не больно.       Щёку тоже не обжигает!       Мой мимолётный испуг стихает в растерянность. Не то чтобы я особо переживал из-за ожога сейчас, когда у меня проблемы посерьёзнее, связанные с поиском способа выжить, но… неужели Лоретто удалось сделать со мной что-то ещё? Яд в чай мне подсыпать? Почему я не чувствую боли?       «Этот недоучитель болтал что-то о том, что я провожу время среди шаманов, ем их еду… — вспоминаю, сглатывая вкус крови во рту. — Может, в местных блюдах есть что-то, что для простокровных опасно? Ингредиент, какой затмевает нам разум, лишая способности предчувствовать угрозу и ощущать боль? В конце-то концов, Марисела же как-то сумела втереться в доверие последнему Монтехо на троне и отнять у него корону, а он вряд ли был таким же падким на улыбки, как я, чтобы с радостью принять отраву прямо из её рук, раз был королём».       Ветер хлещет мне в лицо, а я всё смотрю на чернильные следы на руке, силясь найти в них смысл.       «Откуда аура взялась вообще?» Я не шаман, чтобы призвать её самостоятельно. На ленте была? Или на полу, и я упал, не заметив, в лужу? На пальцах у Лоретто? Я всё вытирал капли с шеи, но дождь закончился достаточно давно, да и волосы у меня не настолько мокрые, чтобы с них текло, понимаю теперь.       «Шея. Шея, которую мне чуть не свернула Лореттова рука». А ведь пальцы этой шаманской твари и правда показались мне странными в первый миг — мокрыми, — но я списал всё на погоду…       Однако и на шее у меня, судя по ощущениям, ожогов нет.       Встревоженный озноб ползёт по телу от всех этих размышлений, и мне вдруг становится неуютно в собственной шкуре, пока то ли магия, то ли мозг надо мной шутки шутят.       Я ещё раз неуверенно обхожу башню, разглядывая трещины в стенах, тени в углах, каменную крошку на полу, ища богам весть что — ответ?       «Погодите-ка…»       А что, если я уже сошёл с ума после того, как обжирался отравленной едой весь этот месяц, что провёл в Тик’але? Вот почему я не почувствовал боли и в библиотеке, держа Лоретто за руку, наблюдая, как закрывается бездна?       При мысли об этом в горле пересыхает. «Да, вот оно». Я уже обезумел и, вероятно, скоро непременно умру — поэтому-то и сейчас ожога не чувствую и не вижу. Лореттова аура уже выжгла изнутри все мои нервные окончания, все те ниточки, на которых держалась душа, и я обращусь в прах как проклятый дух, как только последний отблеск моего сознания угаснет.       «И поэтому-то я начал любить шаманов, начал наслаждаться времяпрепровождением с Лоретто и подвергать сомнениям все свои решения, принятые в жизни до этого… Ну конечно, проблема не во мне! Не моя доверчивость, не мои ошибки, не моя вина!»       Я.       Просто.       Сошёл…       …с ума!       Другая отрезвляющая мысль приходит следом:       «Раз я уже обезумел и скоро непременно умру, мне и терять нечего».       Зажмуриваюсь. С аурным кольцом на пальце мне всегда нужно было лишь как следует визуализировать место, чтобы энергия в его камне подчинилась команде и открыла портал. С тик’альскими чарами портал здесь не открыть, но он мне и не нужен, мне нужно… Мятное покалывание растекается по руке и шее, будто аура впитывается прямо в кожу, а затем мчится по венам возбуждённой волной. Глухой треск раздаётся в ночной тишине в следующий миг. Тяжесть на запястьях спадает, и, открыв глаза, я вижу Лореттову ленту уже валяющейся на полу у моих ног, рассечённую, будто раскалённым ножом резанули.       «Сработало».       Сработало и слишком уж легко, магия подчинилась простокровке, как я, вопреки логике и здравому смыслу — что это, если не признак безумия? Сначала безумие позволяет тебе преображать реальность вокруг, а когда начинаешь верить, что всё в твоей власти, она преображает тебя. Уничтожает. Завлекает в ловушку, которую твой изувеченный разум, не способный различать больше добро и зло, путает с дорогой к спасению.       Ещё один признак моего зарождающегося безумия — противоречивое чувство панихидного восторга — расцветает в сердце, когда я поднимаю с пола ленту, а затем снова кошусь на лестницу. Безумец я или нет, но с аурой спуститься по шатким ступеням тоже не составит труда.       Я могу уйти.       Мне нечего терять.       У меня есть причина наказать одного предателя за мои горести.       Неужели Тэйен думает, что если оставить мне немного ауры и если та не уничтожит меня на месте, то я прибегу обратно как верный щенок, нашедший свой хвост, и буду снова выполнять все приказы, чтобы лишь увидеть очередную двуличную улыбку своего дрессировщика, прежде чем испущу последний вздох? Я безумцем стал, не мазохистом.       И хватит с меня второстепенной роли пажа, я заслуживаю большего! «И докажу это».       Первые лучи рассвета окрашивают горизонт в нежно-багряный, хотя в мире вокруг ещё темно и холодно, когда я сжимаю разорванную ленту в кулаке и отправляюсь к ступенькам. «На этот раз я всё сделаю правильно». Если не могу быть героем и спасти свой народ от колдовства, что ж, могу довольствоваться и местью — пусть это и последнее, что будет в моей жизни.       Сойду с ума и умру, но только после того, как выберусь отсюда и отомщу тому, кто решил сыграть на моих чувствах и разрушить мне жизнь.       После того, как убью Лоретто Тэйен.              ༄༄༄