Чернее ночи

Ресторан «Мир карри» в пятницу вечером был забит практически под завязку, но мне это подходило: чем больше свидетелей — тем лучше в моём случае. Хорошо, что офицер Руто при передаче альбома оставил мне свою визитную карточку, на которой был указан номер мобильного телефона: мне удалось связаться с ним и договориться о встрече сегодня же. Сначала полицейский пытался отнекиваться, но я упомянул, что это связано с делом о моём похищении, и он сдался, сухо обронив, что собирается ужинать в ресторане «Мир карри». Я обнаружил его у стойки: он без аппетита ковырял вкуснейшую пряную говядину под сладким соусом и вяло ответил на моё приветствие. Места по обе стороны от него были заняты, поэтому мне пришлось стоять рядом, чуть ли не касаясь его локтя. Руто продолжал есть, не торопясь и игнорируя меня, и я решил подыграть ему, заказав горячий чай и тут же оплатив его. Подождав, когда место рядом с Руто освободится, я забрался на высокий табурет и начал спокойно тянуть свой напиток. Полицейский, покосившись на меня, тяжело вздохнул и отодвинул от себя пиалу с едой. — О чём ты хотел поговорить? — устало спросил он, вытирая бумажными салфетками пальцы. Я склонил голову, исподволь наблюдая за ним. Вид у него был неважный, даже хуже, чем обычно: под глазами залегли глубокие тени, морщины на лице обозначились чётче, лицо осунулось, и щёки запали. Под ногтями, как и обычно, темнела каёмка грязи, воротничок голубой рубашки был явно несвежим, а манжеты лоснились. — Дело о моём похищении продвигается? — спросил я ровным тоном, помешивая ложечкой свой чай. — Разумеется, — Руто вздохнул и схватился за переносицу большим и указательным пальцами, словно у него заболела голова. — Подследственные признали свою вину, так что тебе даже не придётся давать показания… Во всяком случае, на данном этапе. В суд вызвать могут, но это уже будет чистая формальность. Я кивнул и отпил глоток чая. Как и все блюда здесь, он был отменным: крепким, бодрящим. Пусть позади была сложная экзаменационная неделя, всё же этот живительный напиток словно напитал меня свежими силами. — Кое-что из произошедшего я не помню, — тихо произнёс я. — Врачи сказали, что это не редкость в таких случаях. Но память может вернуться. Руто резко втянул воздух в лёгкие. Я покосился не его грубую ладонь, лежавшую на стойке. Пальцы мелко подрагивали, а вены обозначились чётче. — Надеюсь, что всё у тебя будет хорошо, — он прочистил горло и резко встал с места. — Если это всё, что ты хотел мне сказать… — Вовсе нет, — я допил чай и, отставив чашку, слез с табурета. — Тут становится тесновато; давайте выйдем, чтобы не мешать другим людям, и закончим разговор снаружи. Мы пошли к двери, и я любезно пропустил его вперёд, на что он отреагировал рассеянным кивком. Его лицо напряглось, а движения стали скованными: он явно нервничал, потому что пока не знал, сколько мне известно. Что ж, скоро я его разочарую. Мы отошли от ресторана ближе к вокзалу, и Руто прислонился плечом к боковой стене павильона, в котором продавались билеты. Вид у него был очень усталый; казалось, что даже за последние несколько минут он как-то сник. Мимо нас то и дело сновали люди: Шисута являлась важным железнодорожным узлом, и здесь останавливались составы, следовавшие до Токио. Иногда пассажиры поездов дальнего следования во время стоянки выходили подышать свежим воздухом, купить чего-нибудь или просто размяться, и этих было видно сразу: они ходили медленно, степенно, но постоянно поглядывали в сторону перрона, проверяя, на месте ли их поезд. Местные работяги обоих полов, облачённые в свои скучные костюмы (или те, кто помоложе, одетые менее строго), спешили на экспрессы, быстро переставляя ноги и скромно глядя вниз. Каким-то образом они умудрялись соблюдать стабильную скорость и не врезаться друг в друга. Особую группу составляли студенты университета Сегава, располагавшегося в соседнем крупном городе с одноимённым названием. Они могли быть одеты как угодно, но держались неизменно группами по шесть-семь человек и на ходу беседовали друг с другом, весело улыбаясь. Они всегда пребывали в прекрасном настроении. В отличие от моего собеседника. Руто старательно избегал моего взгляда: он обозревал стену павильона — аккуратную, белую, чистенькую и совершенно неинтересную ни как объект архитектурного искусства, ни как просто предмет для наблюдения. Входы в павильон отделялись вращающимися дверьми, которые обеспечивали хорошую вентиляцию, но могли вызвать затруднения у очень пожилых людей, маленьких детей и инвалидов. Поэтому чуть поодаль была обычная дверь, которой и могли воспользоваться как альтернативой вышеназванные категории людей. Сейчас внутрь как раз проходила пожилая пара. Судя по виду, им было по меньшей мере по девяносто лет, и годы постепенно пригибали их к земле. Их сопровождали правнуки, мальчик и девочка. Ей было лет пять, ему — где-то три года. Оба весёлые, смеющиеся, как и любые дети летом: всё вокруг казалось им новым, неизведанным и прекрасным. Руто равнодушно посмотрел на них и наконец-то перевёл взгляд на меня. — Так о чём ты хотел поговорить, Айши-кун? — спросил он, пряча руки в карманы пиджака. Я улыбнулся и проводил взглядом группу студентов-медиков, бережно несущих свои белые халаты в прозрачных пластиковых мешках. Здесь было необходимо выдержать паузу: Гилберт Арчер советовал это для поднятия уровня напряжения, а мне подобное было важно: я хотел выбить Руто из колеи настолько, чтобы потом можно было легче повлиять на него. Однако не стоило забывать, что передо мной стоял опытный офицер полиции, и такие игры могли на него не подействовать. Поэтому нужно было тщательно взвешивать каждое слово перед тем, как сказать его вслух. — После похищения у меня были проблемы с памятью, — я развёл руками. — Врачи сказали, что это неудивительно, учитывая всё, что я пережил. Руто ничего не ответил. Он опустил голову, посмотрев на свои старые, запыленные ботинки, и как-то ссутулился, словно начал понимать, куда ведёт этот разговор. — Постепенно память возвращается ко мне, — продолжил я, понизив голос. — Тот ужас, который произошёл со мной в подвале… Теперь детали, забытые ранее, начинают воскресать в моём сознании. Офицер поёжился, словно от холода, хотя стоял жаркий июньский вечер. — В один момент в подвал спустился человек, — я придал тону жёсткости. — И те негодяи обратились к нему по имени. По довольно необычному имени, должен заметить. Этот человек сказал, что он отвечает за безопасность, и это помогает ему скрывать факт моего исчезновения. Иными словами, он был заодно с похитителями. Руто поднял взгляд на меня. В глазах его поселилась вековая печаль и усталость; казалось, его веки вот-вот скроют глаза, словно тяжёлые занавеси. Я молчал, твёрдо глядя на него, и он, поняв, чего я жду, тихо проговорил: — И что это значит? — Вы прекрасно знаете, что, — отрезал я. — Вы были на стороне тех извергов. Руто вздохнул и провёл рукой по лицу, чуть оттянув кожу. — И что теперь? — спросил он. — Что собираешься делать? — Я пока не дал показания, — я склонился к нему. — Никто ещё не знает об этом, так что у вас есть шанс — только один шанс. Руто хотел отступил на шаг, но упёрся спиной в стену. Он посмотрел на меня несколько растерянно, и я понял: вот оно, то самое состояние, которого я от него добивался. У него было что терять: семья, которой он был предан, карьера, на которую он работал все эти годы, репутация, которая оставалась не запятнанной никакими скандалами. Он не был готов, в отличие от фанатика-Сато и отчаявшегося от горя Осана, пустить всю свою жизнь под откос. — Чего ты хочешь? — хрипло спросил Руто, поведя плечами так, будто у него свело шею. Я улыбнулся и провёл ладонью по форменной рубашке. Тут нужно снова выдержать паузу, чтобы напряжение достигло предела, а потом высказать чётко и прямо все мои требования. — Сотрудников полиции время от времени переводят в другие участки, — вымолвил я, скрестив руки на груди. — Я хочу, чтобы вы этим воспользовались. Подайте на перевод в один из северных городов на Хоккайдо и осуществите это до следующей пятницы. Руто шокированно уставился на меня. Поднятые брови собрали кожу на его лбу в волны, которые переходили в густые волосы, явно нуждавшиеся в расчёске. — Но это непростой процесс, — он помотал головой. — Обычно надобится до трёх месяцев на то, чтобы… — Значит, придумайте что-нибудь, — жестко оборвал его я. — Скажите, что у вас там родственники, наследство, что угодно. Если в четверг, шестнадцатого июня, вы и ваша семья всё ещё будут здесь, я направляюсь прямо в полицию и даю показания против вас. Полицейский резко выдохнул и опустил голову. Он просчитывал варианты «за» и «против» моего предложения и прекрасно понимал, что первых куда больше, чем последних. Если я пойду в полицию и расскажу о его участии в моём похищении, это будет не просто моё слово против его. Наверняка криминалисты найдут какие-либо улики: где-то его и подлеца Сато видели вместе, и они попали на камеры видеонаблюдения, наверняка они перезванивались или переписывались… К тому же, есть Юкина, которая, по мнению Руто, неожиданно встала на мою сторону. Она тоже могла внезапно «припомнить» что-нибудь. Но даже если конкретных доказательств не найдут, косвенных улик будет достаточно для того, чтобы отправить его в отставку. А это, в свою очередь, означало не только финансовые затруднения, но и позор. — В Рикубецу набор сотрудников полиции всегда открыт, — вдруг сказал он, поднимая голову. — Думаю, смогу это устроить. Я переведусь и перееду в течение недели, как ты и хочешь. — Отлично, — я поклонился. — Желаю удачи вам в будущем, офицер Руто. Он пробормотал в ответ что-то неразборчивое и, обойдя меня, быстрым шагом пошёл прочь. Его сутулая спина говорила о состоянии глубокой задумчивости, но я не сомневался: он принял верное решение. Однако перестраховаться не мешало. Я обошёл вокзал и сел на скамью в павильоне автобусной остановки. По территории Шисута и Бураза ходили пять основных маршрутов, и один из них ехал до деревни Итоки — именно туда мне и было нужно. В ожидании автобуса я написал матери сообщение о том, что мне придётся задержаться по делам. В ответ от неё я получил обнимающий смайл и закрыл программу-мессенджер, в душе радуясь привычке матери быть лаконичной в переписке и разговорчивой при личном общении. Автобус подошёл через десять минут, и я сел в него, приготовившись к долгой поездке. К вечеру пятницы на этот маршрут спрос был довольно высокий, и мне пришлось стоять, но я не переживал: сейчас комфорт мало меня занимал. Деревня Итоки являлась конечной остановкой маршрута, и я сошёл вместе со многими людьми с одинаково усталыми лицами, которые вереницей направились по тротуару. Я спокойно пошёл за ними, стараясь на ходу смотреть вдаль: говорят, это полезно для зрения, особенно сейчас, в двадцать первом веке, когда мы постоянно сидим перед экранами компьютеров или пишем в тетрадях, низко склоняясь над столом. Аккуратненький дворик бабушки Куми встретил меня как обычно: он был полон солнцем и сочной зеленью. Сама хозяйка, облачённая в тёмно-зелёный рабочий халат и плотные нарукавники, подстригала кусты, но при виде меня отвлеклась, улыбнулась и подняла брови в лёгком удивлении. — Какой приятный сюрприз, Аято, — вымолвила она, направляясь ко мне и пряча садовые ножницы в карман халата. — Очень рада тебя видеть. Я поклонился ей, и она, указав жестом на свой халат, кивнула мне в сторону дома. Я послушно направился туда и остался ждать на террасе, пока бабушка не снимет халат и не спрячет ножницы в сарай, незаметно притулившийся на самом краю их участка за цветущей сливой. День уже клонился к вечеру, но в июне темнело поздно, поэтому солнце всё ещё светило, но уже не жалило своими лучами, а тихонько ласкало. Аромат от цветов делал окружающий воздух сладким, а зелень успокаивала глаза, уставшие от городских пейзажей. Травка казалась мягкой, как бархат, и так и манила к себе. Бабушка справилась довольно быстро; она подошла ко мне и поманила за собой. Каждое её движение, неторопливое и выверенное, было исполнено спокойствия и уверенности в себе. — Ты пришёл как раз к чаю, — она остановилась в прихожей, чтобы сменить грубые садовые калоши на домашние тапочки. — Хидео летом предпочитает отправляться спать пораньше, поэтому компанию нам он не составит, так что можешь свободно говорить обо всём. — Это крайне важно для меня, — сбросив уличную обувь, я отступил в сторону, пропуская её. — Прости, что сегодня я с пустыми руками… — Это даже к лучшему, — бабушка потрепала меня по плечу и взяла под руку. — Недавно на работе у меня был праздник — сорок пять лет стажа. Мне подарили столько сладостей, что их хватит ещё на несколько веков, так что даже не думай об этом. Я улыбнулся в ответ и, оставив свою сумку в прихожей, не спеша пошёл вместе с бабушкой на кухню. Она заваривала чай традиционным методом и презирала чайные пакетики, считая, что настоящий напиток должен быть исключительно крупнолистовым. У неё получался самый вкусный чай, который можно было с удовольствием пить без всяких добавок, но на всякий случай она всегда подавала блюдечки с нарезанным лимоном и сахарницу. Я с радостью помогал бабушке: любая работа, особенно физическая, пусть и не самая трудная, помогала мне расслабиться и настроиться на нужный лад. Спустя десять минут мы уже сидели в комнате у низкого столика и спокойно попивали превосходный чай. Окно с противомоскитной сеткой было приоткрыто, а также работал кондиционер, так что мы могли одновременно наслаждаться и прохладой, и свежим, ароматным летним воздухом. Я рассказал бабушке абсолютно всё о том, что произошло со мной во время похищения. Она слушала меня внимательно, не перебивая, сосредоточенно глядя вниз. Как только я закончил рассказывать о том, как я вынудил Руто Акона подать на перевод, она подняла голову. Очки с затемнёнными стёклами придавали бабушке загадочный вид, да она и была такой: сдержанной, таинственной, как море. В отличие от более экспрессивной и открытой мамы, она была намного спокойнее. И опаснее — для врагов. — Перевод этого Руто нужно провести как можно скорее, — вымолвила она, постукивая пальцем по столу. — Цубаки — Будо Цубаки, комиссар полиции, — моя близкая подруга, так что я смогу посодействовать тебе. Уверяю, этого Руто переведут в скорейшем времени. Я поклонился в знак благодарности, и бабушка, улыбнувшись, потрепала меня по плечу своей маленькой ладонью. Мы поговорили ещё немного, и я не вполне скромно похвалился своими успехами в учёбе. Бабушка сказала, что она гордится мной. — Рёба училась не так хорошо, как ты, — вымолвила она, аккуратно поднимая пиалу и поднося её к губам. — Ей плоховато давались гуманитарные предметы. Я кивнул. Мама с детства хорошо успевала по математике, потому что ясные и чёткие законы точных наук были ей понятнее, нежели более размытые философские категории. В Академи она состояла в инженерном клубе, и это определило её будущее: они с отцом оба работали проектировщиками. Я же старался успевать по всем предметам, хотя так же, как и мама, тяготел к точным наукам. Но мне удавалось сохранять отличные оценки не только по математике или физике. Мы ещё немного побеседовали, и я вызвался помыть посуду и убраться, прежде чем отправляться домой. Протирая низкий столик, я покосился на одну из раздвижных дверей: за ней располагалась спальня. Бабушка сказала, что дедушка летом предпочитал отправиться спать пораньше, но, может быть, он ещё не спал, просто отдыхал? В любом случае, было бы невежливо вот так уйти, даже не поздоровавшись с ним. Если он спит, я просто тихо уйду, не потревожив его; если же нет — поприветствую его. Отложив тряпку в сторону, я встал на ноги и тихонько подкрался к двери. Из комнаты не доносилось ни звука, и я медленно отодвинул створку в сторону. Спальня была небольшой и скудно меблированной, как и принято в домах традиционной архитектуры. Все вещи были спрятаны в систему стенных шкафов, и единственным предметом тут был футон, застеленный для ночного отдыха. Только на нём никто не лежал. Я нахмурился и подошёл ближе. Большое окно почти во всю стену было распахнуто настежь. Москитная сетка стояла на месте, но вставить её можно было и снаружи… Осмотревшись, я начал открывать раздвижные дверцы шкафов, но ни за одной из них дедушки ожидаемо не оказалось. Что ж, вывод очевиден: он вышел через окно, при этом скрыв сей факт от бабушки. Я вышел из спальни и немедля направился на кухню: в мои намерения ни в коем случае не входило покрывать дедушку. Бабушка восприняла новость как обычно: лишь чуть приподнятые брови выдавали её удивление. Она направилась в спальню, и я пошёл вслед за ней. Дедушка всё ещё не объявился, и мы вдвоём, не сговариваясь, начали обследовать комнату. Бабушка изучила окно и потёрла подбородок. — Не думала, что у Хидео ещё сохранились эти революционные настроения, — протянула она, поправляя очки. — Но это ничего: я справлялась с этим всегда, справлюсь и сейчас. Она чуть отошла от окна и ободряюще улыбнулась мне. Её хрупкая, невысокая фигура каким-то непостижимым образом дышала истинной силой, и мне было совершенно не понятно, зачем дедушке понадобилось её обманывать. — Время уже позднее, — бабушка положила руку мне на плечо. — Скоро отправится последний автобус, так что тебе лучше поспешить: не стоит волновать мать. — Так и сделаю, — я склонил голову. — Если что, я всегда готов помочь. — Спасибо, Аято, — бабушка потрепала меня по щеке. — Надеюсь, мне не нужно и упоминать о том, что это сугубо взаимно? Я поклонился в ответ, даже не сомневаясь, что вскоре она решит эту проблему, какой бы последняя ни была.