Друг

Комендант выдал зимнюю форму, обязал брать в столовой двойную порцию вплоть до конца календарного года и прозрачно намекнул на внимание, проявленное личным адъютантом Наследника к его персоне. — Не добил, вот и примеривается, — хмыкнул Базз. Престарелый военный пожевал залихватскими седыми усами и посоветовал не нарываться на неприятности... А то господин лейтенант любит долги припоминать в неподходящий момент. Любит припоминать? Это-то не новость. Паскудность натуры лейтенанта Хьюберта вообще не новость. Базз хохотнул, затем привычно, выпучив глаза, и глядя выше головы старика, выпалил: "Буду стараться, господин комендант" и отбыл восвояси. Хашвальт больше не скрывался. Гордым лебедем шествовал через толпу курсантов, не соизволяя даже голову повернуть на приветствия, проходил мимо. — Смотри башку не сверни — смазливую мордашку при падении попортишь, так тебя твой адъютант любить не будет! — крикнул однажды Базз в прямую спину и очень быстро поплатился. Острое навершие рукояти впечаталось в подбородок, а пол — в задницу. Хашвальт стоял очень близко. Меч был полувыдвинут из ножен. Двигался Хашвальт теперь быстрее, чем летела стрела. — Так что, Юго, вытащи меч — символично будет! Последний Блэк зарублен собственным родовым мечом, — прошипел Базз, глядя снизу вверх и сглатывая кровь из прокушенного языка. — Много чести слабаку, — бросил тот. Злополучный меч с лязгом вернулся в ножны. — Разумеется, я же не твой любезный Император, которого ты старательно делаешь сильнее... Чтоб не подох? А то я... Договорить он не успел. С непроницаемым выражением лица Хашвальт метко пнул его ногой в солнечное сплетение. Базз охнул, но даже опомниться не успел, когда неожиданно тяжелая рука легла на грудь, придавливая спину к камню, а светлая отросшая прядь, упавшая с плеча Хашвальта, прошлась по щеке. — Придержи язык, Базз — ниже грудной клетки вдруг стало тепло и легко, как будто не туда только что ударили со всей силы. — Иначе мне придется вспомнить свое обещание и раскрыть твою личность руководству Академии. И снова ушел, не оглядываясь, оставив Базза ловить воздух ртом. Не забыл. Просто не сделал. Причины? Их нет. А ведь так удобно: сдай Базза руководству Академии и сынка лорда, который на старости лет решил, что будет очень умно организовать движение по постановке палок в колеса военной машине Яхве, обезглавят под соусом "сын изменника". Ему и так пришлось путано врать про примечательную физиономию и место рождения. Тренировки — до седьмого пота. Сон — ровно столько, чтобы восстановиться, только когда ноги уже не держат, а глаза не видят. За окнами вилась вьюга, жадными клыками вгрызаясь в стены замка. Плесень не промерзла, но покрылась слоем подлого тощего ледка, норовившего облезть прямо под ногой, обнажив свое черное скользкое нутро. Как Хашвальт, думал Базз, разглядевший как-то раз то, что его столь нагло уронило. Юго он его старался больше не звать – много чести предателю. *** Осознавшие, что в замке проживает еще и наследник Императора, курсанты догадались сложить два и два. Особо упорные математики до сих пор силились добыть нос из черепа. Свое прошлое Базз не раскрывал. Ходили упорные слухи о подпольной оппозиции, сохранившейся со времен объединения Северных королевств. Площадь с завидным постоянством украшалась головами ее предполагаемых членов. На сам факт декапитации Базз-Би забил бы, но то, что его сделают если не флагманом оппозиции, то шпионом, или обяжут еще какой-нибудь бесполезной должностью, его бесило неимоверно. Весна обрушилась на Академию мельничным жерновом, сделав стены мокрыми, полы и курсантов — грязными, а преподавателей — въедливыми, как та плесень. Смотры начались заново. С последнего курса пропало несколько человек. Просто р-р-раз — и исчезли. Руководство молчало, как дохлая рыба. Дурной запашок слухов с этой рыбешки полз, множился, становясь вонючей клоакой. Он не спрашивал — ему не говорили. От него держались подальше. «Вы знаете Бешеного? Ну, тот пацан буйный рыжий со смешной прической. Дятел такой...» Его ставили в пример. В обоих смыслах. Чаще — в плохом. Ответ на вопрос о мотивах Хашвальта не стал ближе. Баззу самому порой становилось непонятно, зачем он с упорством барана бодается в закрытую дверь – нравится натыкаться на пустое место там, где только что стоял Принц Света? Хашвальт, впрочем, надолго в Академии не задержался,— еще когда задули февральские ветра, приносящие промозглую сырость и запах соли с моря, он взмахнул дурацким светлым хвостом и канул, как в воду. Спрашивать Базз не стал — не у кого. Новое ожидание кончилось в апреле. Однажды, входя в корпус после очередного этапа письменного среза, Базз замер, чувствуя, как внутри вскипает обжигающая ярость. Давешний лейтенант, адъютант Хашвальта, лениво развалился на ступеньках лестницы, прихлебывая из тоненькой фарфоровой чашечки настоящий кофе. От запаха у голодного с утра Базза рот наполнился слюной, а желудок предательски заныл. Лейтенант пил кофе и смотрел точно на курсанта Базз-Би. Щиколотка одной ноги мрази покоилась на колене другой. Поверх – узкий меч. — Сбылась твоя мечта, невоспитанная красная обезьяна, — злорадный протяжный голос отражался от стен холла почти музыкой. — Сегодня тебя пожелал видеть Его Величество. Вместо ответа Базз, не раздумывая, призвал арбалет и выпустил стрелу, делая шаг к выродку. Мечта вдруг и правда показалась сбывшейся – теперь никакой Юго не помешает вырвать этому отморозку сердце и сожрать под оставшийся кофеек. *** — Сын мой, — Его величество был спокоен, как и, впрочем, всегда. — Можешь ли ты ответить мне на один вопрос? — Спрашивайте, Ваше Величество, — в Хашвальте боролись недоумение и легкое чувство досады. Он знал, что интересует Императора. Надежда утаить эту иголку в стоге сена была столь же ребяческой, как попытки Базза вывести его из себя. За окнами снова лил дождь. Мартовская распутица принесла даже в Силберн свои следы – грязные и хрусткие от песка лужи. — Среди всех, кого ты прислал из Академии, я не досчитался одного. Отчего? — Кого? — Хашвальт устало доигрывал роль примерного сына и примерного идиота. — Где же твой друг? Мне казалось, его имя должно быть первым в этом списке, — Хашвальт понимал, что Император только кажется спокойным и расслабленным. Прикрытые глаза делали его обычным человеком. — Базз-Би непригоден для несения службы в отряде Штернриттеров, — в голосе, прозвучавшем чуть укоризненно, прятался слабый и подлый страх, недостойный капитана Специальной Армии. Не успел. Не уделил должного внимания. Хьюберту и не уделил. Проморгал его за той кучей дел, что свалилась на него. А вот сам адьютант не моргал, он под носом у него быстро обстряпал поручение Императора, о котором Хашвальт только догадывался, рассматривая последние списки успеваемости. Базз, похоже, действительно был носителем гениальности. Сделать то, что лишь в теории знали старшие товарищи – продержать Рансотенгай дольше часа с переломанными ногами. Освоенный Дождь света… Хиренкяку на уровне магистра. И, видимо, носитель той редчайшей червоточинки, некоей гнильцы, что так интересовала Яхве в этих вчерашних мальчишках из Академии, которых привезли вчера сюда. Юграм быстро просчитал варианты. Если Базза еще не приволокли в резиденцию Его Величества, то это всего лишь вопрос времени. Связанного и с кляпом во рту, обтирающего формой пол открытой повозки, или упрямо топающего за лошадью по грязи, со связанными руками — с Хьюберта станется привезти нахального мальчишку Блэка и таким способом. Сам Базз не пойдет — однозначно. Характер не позволит склониться перед слугой кровника. — Его называли гением из лести? — Император приподнял брови. — Вы непоследовательны, ваше величество. При нашей первой встрече вы сказали, что вся его гениальность происходит из моего хорошего отношения к нему. — А разве что-то изменилось? Сын мой, я не люблю склоки, и Штернриттеры должно стать семьей, в которой им не будет места. Семьей, которую не разобьет ничто, скрепленной не только моей кровью, но и иными узами. Хашвальт смотрел в пол, считая планки паркета под ногами. Слабак. Слабаком был он сам. Ничего не мешало ему убить Базза. Тогда — воистину! — их связывала бы только память. Теперь не только Хашвальт, но и сам Базз станет сосудом на ниточке, питающим бездонную бочку, готовую всосать в себя весь мир с кровью и силой из единственного страха — стать снова немым камнем, без слез, слов и без мыслей. — Я не вижу причин, чтобы твоей старой семье не стать частью твоей новой семьи. Я пригласил его сегодня к нам. Хашвальт сжал зубы и медленно досчитал про себя до десяти. — Тогда зачем вам мое мнение по этому вопросу, если вы уже все решили? — спокойствие давалось с трудом. Перед глазами от сдерживаемого отчаяния летали черные мушки. — Будущее менять бесполезно. Его творят сильные желания настоящего. Тебе ли не знать, что сила твоего желания защищать привела его в столицу. А сила его желания меня убить привела тебя ко мне. — Мы встретились бы так или иначе, Ваше Величество, — закрыть глаза, не смотреть на калейдоскоп деревяшек. Не смотреть. Картина мира с противным треском рвущейся ткани расползалась. Под нею, не слишком чистой, но привычной и гладкой, разверзлась бездна. Голодная, зубастая, черная. Глядящая на него тысячами глаз, не дающая скрыться ни на мгновение. — Намного раньше, если бы старый дурень Блэк не цеплялся за тот бред, что он отвечает за каждого из своих людей, а, значит, и за тебя. Его упорство дало мне еще одну деталь для нашей победы – его сына, — вкрадчивые слова просачивались в череп, минуя уши. Хашвальт сильнее сжал веки. Сердце глухо ухнуло в клубящуюся под ногами тьму. Из-за него умерли люди? Это из-за него Базз-Би лишился семьи и дома? Из-за него еще очень много людей умрет. И нелюдей. Только эти жизни не поменяешь на одну его жизнь. Умрет он — и через десять лет родится новый ребенок, умеющий отдавать. И так будет вечность, пока не умрет сам Император Яхве... А может, так было всегда. Они будут рождаться — и умирать. Их будут убивать, выбраковывать. Мальчиков и девочек, маленьких и наивных, их будут убивать их собственные родители, не подозревая, не помня, за что на самом деле казнят своих сыновей и дочерей. Вся история квинси плывет по морю из крови. Гребцы погружают побуревшие лопасти весел в алую вязкую жидкость, не зная, что за каждый рывок платят ребенком своего народа. Не чувствуя, что рукояти весел сплошь в острых лезвиях, и не зная, что кровь с рук не смоешь уже ничем. — ... Когда смотришь настолько вглубь, — не акцентируйся на каждом лице, — голос Императора пробился через жуткую вязь образов, встававших перед внутренним взором. — Ты еще не готов к полной картине, которая только и ждет возможности встать перед тобою. Будущему необходим провидец, потому что оно хочет случиться как можно скорее - хотя бы в его сознании. Под щекой были волосы. На волосах было красное. В носу противно хлюпало, во рту было солоно. Он моргнул. Попытался встать. — Не мельтеши, я уже вызвал твоего адъютанта и врача. Кто бы мог подумать, что ты настолько близок мне по силе?.. - Император даже не поднялся из кресла у стола библиотеки и не повернул головы в сторону своего наследника. — Не стоит заботы, Ваше Величество, — проговорил Хашвальт, глядя в пространство пустыми взглядом. *** — Запомни этот момент, макака неотесанная, — ботинок, окованный сталью, впечатался под ребра за мгновение до выстрела. Прошило аж до позвоночника. Кровь из рассеченной брови лилась сплошным потоком, пятная ворот. Господин лейтенант знал, куда бить, чтобы шкурку сильно не портить, но бой противнику испохабить. — Сейчас тебя учит уму-разуму целый Штернриттер. Базз отлетел к стене, почувствовал, как под позвоночником подло схрупало. Стены в их с Юго лачуге были примерно того же качества, что и эта штукатурка. Хребет у Базз-Би был явно прочнее. — Выкуси, мразь, — меч чиркнул по камню ровно там, где только что была красноволосая голова — самого Базза там больше не было. Перекат, шаг в хиренкяку, принять меч на приклад, хлестко съездить по холеной роже кулаком. Хьюберт сплюнул кровью, с ненавистью посмотрел прямо в прищуренные глаза Базз-Би. Его фуражка была потеряна в первый же момент, пробитая святой стрелой, челка растрепалась. — Думаешь, и сейчас тебя прибежит спасать твой Юго? В глазах потемнело. Слова резанули до крови. Неожиданно они пробили то, что сдерживало, велело не убивать, бить, но не всерьез. — Убью, — с губ сорвалось рычание цепного волкодава. Думать? Это как? Это не сейчас. Стрелы сыпались градом. Запах собственной крови заводил сильнее алкоголя. Базз бил всерьез. Он больше не рассуждал. Убить. Уничтожить. Повесить на его собственных кишках на главной башне его сраного Силберна. Ненависть вырывалась хрипом на рывках. — Ты не его, случайно, этой смешной пукалкой защищать собрался? Тогда ему не прожить долго, — шаги легки, точно в танце. Холл покрылся рытвинами и осколками плесневелой штукатурки. В руках бился, точно сердце, арбалет. Ладони словно приросли к нему. Вплавились в деревянную рукоять. Базз чувствовал, как жар сползает от локтей в ладони. Яростный, оголтелый, голодный. В какой-то момент он понял осколком сознания, что противник открыт. - Есть! Шаг в хиренкяку, к черту арбалет — переломить тонкую шею рукой так заманчиво, ухватить и только тогда почувствовать запах... — Стоять, — острие Святой Стрелы уперлось в нижнюю челюсть. — Или ты покойник, макака. Руку убери с моей шеи, – голос Хьюберта похож на хрип, но пальцы крепко сжали беззащитное горло. Реяцу больше не давила на плечи, она проникала в тело, наполняя его звонкой дурной силой, шумела в голове листвой в бурю, шептала в ушах. — Давай, дубина, тебя не учили, что старших по званию надо слушаться, курсант?.. — Иди на хуй, гнида, — прошипел Базз, чувствуя, что то жжение в ладонях, что заставило его забыть об арбалете, уходит. Он чувствовал запах паленой ткани и чуть-чуть кожи, идущий от шеи противника. Слабый, сладковатый, жирный, как от мяса на углях. — Непременно, — лейтенант улыбался. — Руку, курсант Блэк! Базз нехотя отпустил. Хьюберт потер те лохмотья, что остались от ворота, коснулся ожога, цокнул языком. — Вяжите, — сказал он, и мир вокруг Базз-Би вдруг померк. Хашвальт сморгнул. Видение было такое четкое и яркое, что даже запах горелой плоти ощущался. Он больше не сомневался, что эти видения — та реальность, в которой он не участвовал. Их было не много с того дня. О мелочах. Если о людях – то о Базз-Би. Император сказал, что это нормально. Первые образы будут о том, что близко, или о том, что заботит. Хашвальт смирился. Видение кончилось, оставив по себе ломкое чувство досады. То, что казалось незыблемым, в очередной раз продемонстрировало прочность мыльного пузыря.