Когда растает Антарктида

— … Господи Боже, как такое вообще могло произойти, я совершенно… Раз. — Просто немыслимо! Давай я помогу, садись, все обязательно будет… Два. — Нет, это же надо, нагрянуть вот так, посреди ночи, они просто чудовища! Три. Ее веки на миг сомкнулись. Черные глаза в упор посмотрели в обеспокоенные голубые. — Уэнсдей? — Энид, заметив, что взгляд девушки наконец-то прояснился, предприняла попытку до нее достучаться, — Ты слышишь меня? Она кивает. — У тебя что-нибудь болит? Отрицательно качает головой. — Тебе что-нибудь принести? Ты чего-нибудь хочешь? В глубине темной радужки опасно сверкнул недобрый огонек. Взгляд Аддамс уперся в стену, и Синклер порадовалась, что юная ведьма не умеет взглядом прожигать предметы насквозь. Ну, или не предметы. Уэнсдей собиралась с мыслями долгие десять минут. Справившись с оцепенением, она судорожно проматывала в голове события последних часов — то, что было в мастерской, появление полиции, обвинительная речь шерифа Галпина, невесть откуда взявшаяся Уимс. Потом было прощание с Ксавьером и возвращение в Невермор, сюда, в ее спальню с тем самым витражным окном. Из последнего она не помнила практически ничего. Застывшее перед глазами воспоминание — как Торпа заталкивают в машину и увозят, а после этого — пустота. Абсолютный провал. Совершенный вакуум. И давящее одиночество. Обведя взглядом комнату, она заметила свои ботинки и куртку, валявшуюся на полу. Экая неслыханная забота, Лариса побеспокоилась о том, чтобы ее ученица не шлепала по лесу босыми ногами. Лучше бы она позаботилась о том, чтобы у этой самой ученицы заживо не вырывали сердце. И не сажали это сердце в тюрьму. Но это так, мелочи. — Вещь… — почувствовав прикосновение его пальцев к своей руке, она посмотрела на него без тени злости, — Нет, ты ни в чем не виноват. Твое присутствие ничего не изменило бы. Не кори себя, чувство вины — непозволительная роскошь, которую нельзя допускать. Тот ничего ей на это не ответил и продолжил убиваться, всячески выражая свое сочувствие. В том состоянии, в котором Уимс привела Уэнсдей этой ночью, он не видел ее никогда. Даже не предполагал, что она может вот так сломаться? — Почему ты здесь? — черные глаза вернулись к лицу бывшей (или уже нет) соседки. Рука Аддамс неосознанно подтянула одеяло повыше. От пережитого потрясения ее все еще нестерпимо знобило. — Я решила вернуться, — донельзя простой ответ и улыбка, ласковая и искренняя. Энид, как и Лариса, заметила следы на шее подруги, ее всклокоченные волосы, припухшие губы. Она продолжила говорить, сев на край абсолютно черной постели, — Вы тут без меня явно не справляетесь. Вещь чуть не убили, на твоего парня ни с того ни с сего набросилась полиция, а мы все ещё не знаем, кто на самом деле монстр… Взгляд Уэнсдей при этих ее словах вдруг заметался. Лицо Синклер — стена — снова лицо Синклер. И мысль, однажды услышанная ею в видении и так некстати всплывшая в памяти теперь. У ворона не может быть друзей. Прости, Гуди, но твои советы, кажется, не прошли проверку временем. Аддамс села на кровати настолько резко, что Энид отшатнулась, дабы не удариться с ней лбом. Голубые глаза округлились, когда Уэнсдей уверенным движением схватила Синклер за руку и с силой сжала своими ледяными пальцами, внезапно заговорив: — Нет, Энид. Мы знаем, кто монстр, и мы знаем, как его победить.

***

Она рассказала подруге абсолютно все, а затем, словно по щелчку, внезапно взяла и уснула. Синклер же, которой, после всего услышанного, едва ли грозила такая же участь, устало рухнула на свою кровать и уставилась в потолок. Вещь говорил с ней до утра, рассказывая детали, которыми не успела поделиться с ней Уэнсдей. Затем наступило утро. Тук-тук. Тук-тук. — Аддамс? Синклер? — звучный голос женщины выдернул их обеих из забытья и вернул к реальности. Неприятной, жестокой, и отвратительно несправедливой реальности. На звуки шорканья и перешептывания дверь в спальню все-таки открылась, явив собой директрису, сгоравшую от нетерпения. Она постучала ногтем по циферблату своих наручных часов: — Нас ждут, Аддамс. У тебя 5 минут на сборы, мы едем в полицейский участок. Энид видела, как Уэнсдей при этих словах непроизвольно сжалась — воспоминания накрыли ее лавиной, погребли под толщей боли и ненависти, которые она спросонья еще не успела спрятать под своей извечной маской безэмоциональности. Зевнув, Синклер спустила ноги с кровати и смущенно предложила: — Хочешь, я поеду с тобой? — Не нужно, — ответ быстрый, но злости в нем явно не было. Настаивать блондинка не решилась. — Возьми с собой Вещь. — Зачем? — Иначе он своим самобичеванием доведет себя до депрессии, а найти психолога, говорящего на языке жестов, который согласится лечить отрубленную кисть, будет непросто. Аддамс не улыбнулась. Она только кивнула, указала Вещи на рюкзак, а затем подняла с пола плюшевого единорога и усадила его на стул за своим письменным столом. Энид этого было более чем достаточно. — Все улики указывают на него, кулон доктора Кинботт не мог оказаться… — Мы уже связались с его отцом, мистер Торп… — Вы понимаете, чем грозит дача ложных показаний, мисс Аддамс? Разговоры. Разговоры. Разговоры. От бесконечного гвалта у нее раскалывалась голова. Хотелось кричать, хотелось заорать на весь участок, что она знает, кто настоящий монстр, знает, кто убил и Кинботт, и Роуэна и всех остальных. Знает, но не может об этом объявить во всеуслышание. Ей не поверят. Обвинят в клевете и лжи или вообще отправят к психиатру с первой же каретой скорой помощи. Нужно было действовать умнее. — Уэнсдей, я поговорила с шерифом Галпиным, — позади нее появилась Лариса, интонации которой на первый взгляд показались девушке едва ли не ласковыми. Черные глаза воззрились на директрису с недоверием. — Мне нужно побыть здесь еще какое-то время, полицейские должны записать мои показания, потом я отвезу тебя обратно в Невермор, — алые губы коснулись края стаканчика, добытого ею из кофейного автомата, — Но пока у нас есть время. Иди… прямо по коридору, налево и до конца. Вас… Вас с родителями держали там же, когда… Вскрылась та история с твоим отцом и Гарретом Гейтсом. Уимс избегала смотреть ей в глаза. Ее бледное лицо покрылось красными пятнами, руки дрожали, голос то и дело срывался — все это Аддамс просто не могла не заметить. Она решительно сделала шаг навстречу директрисе: — Зачем вам это? — Его вина не доказана и… — лицо женщины на долю секунды свело судорогой, — Да какая к черту разница. Иди. Тебе не помешают. И она пошла. Вот так просто, не добиваясь более вразумительного ответа и не позволив Вещи последовать за собой. Просто взяла и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, рванула туда, куда указала ей Лариса. И почти протаранила двойные двери, едва ли не вылетев в коридор. Ее кроссовки со скрипом проскользили по недавно вымытому линолеуму. Камера. Решетка. Заключенный. И, черт возьми, непомерное количество цепей и кандалов. — Ксавьер. — Уэнсдей. В который уже раз? Он дёргается ей навстречу с оглушительным лязгом. Она — воровато оглядывается и прислушивается, нет ли поблизости людей. Не было. Были только он и она. И тишина. И ничего больше. Так в который раз? — Что они с тобой сделали? — она подошла медленно, дрожащими пальцами схватившись за холодную сталь решетки, словно стараясь таким образом удержаться на ногах. Черные глаза лихорадочно блестели застывшими в них слезами, — Они били тебя? — Нет, — он подался вперед, не замечая, как металлический ошейник при этом впился в кожу, исцарапав в кровь, — Ты вернулась ночью в Невермор? — Ксавьер переплел их пальцы. К его лбу прилипли спутавшиеся пряди, и она тут же смахнула их едва уловимым движением, — Тебя никто не обидел? Зачем тебя сюда вызвали? Они хотят обвинить…? — Тшш, — Уэнсдей встала на цыпочки и вжалась в решетку, мягко прижав палец к его губам, — Тише. Это все не важно. Важен был только поцелуй. Рваный, с горьким привкусом отчаяния, но сердце Аддамс все равно предательски пропустило удар. — Я вытащу… — Ксавьер не дал ей договорить, — Я найду… Его прикосновения — чистой воды наркотик. Он чувствовал, как она улыбается, и целовал ее снова и снова, делая вид, что не замечает беззвучно катящихся по ее щекам слез. — Я найду его и убью, — отстранившись, Уэнсдей все-таки закончила свою мысль и отвела глаза. Зрительного контакта она избегала намеренно, заранее догадываясь, что Торпу ее план по вкусу точно не придется. — Тебе понадобится помощь. — Что? — Ты справишься, я знаю это, но даже тебе в этой битве понадобится помощь. У ворона не может быть друзей. Ксавьер верил в нее. Действительно верил. И настолько безумно любил, что это едва ли можно было описать словами. Сейчас она это ощущала как никогда остро, буквально тонула в этом чувстве… — Что, недостаточно натискались в мастерской, голубки? Они вздрогнули одновременно. Торп — лязгнув оковами и с ненавистью посмотрев на приближающийся к ним силуэт. Аддамс — молча развернувшись на голос, за долю секунды сумев нацепить на лицо беспечную маску изо льда и стали. — Лишилась своего защитничка, да? — продолжил Тайлер, едва ли не вплотную подойдя к девушке, — И спасать-то тебя больше некому… А я ведь говорил, что на балу ты сделала неверный выбор. — Это ты! — Ксавьер дернулся было вперед, но цепи не пустили. Уэнсдей сделала шаг в сторону, сторонясь Галпина, но тем самым стала недосягаемой для Торпа, — Это ты подбросил улики! И ты убил доктора Кинботт! Хайд в человеческом обличье его возгласов, казалось бы, не замечал вовсе. Он смотрел на Уэнсдей. А потом внезапно ее схватил: — НЕТ! ПУСТИ МЕНЯ! — она забилась в его руках, как пойманная за крылья бабочка. Галпин завел ее руки за спину, прижался со спины, его дыхание обожгло ей шею, — КАКОГО ЧЕРТА, ТАЙЛЕР! НЕ ТРО… — Да не ори ты, — его ладонь грубо зажала ей рот. Аддамс замычала, дернулась, попыталась извернуться. Ее взгляд случайно столкнулся со взглядом Ксавьера. А потом рука Галпина коснулась ее груди через одежду. В зеленых глазах художника сверкнуло что-то звериное. Ненависть, граничащая с животным бешенством. Он не сказал ни слова. Они были слишком далеко от его камеры. — Ах ты сука… Тайлер отшатнулся, когда умудрившаяся повернуться Уэнсдей заехала ему коленом между ног. Она упала на пол, неосознанно подползла к решетке, и Торп ласково погладил ее по щеке, опустившись рядом с ней на колени. — Ты такой дерзкий только под крылом у папаши? Галпин посмотрел на нее с удивлением. Пальцы Ксавьера несильно сжали ее плечо. — Это предложение встретиться на нейтральной территории? — Завтра в девять вечера перед склепом Крэгстоуна. — Тебе конец. Он ушел, со всей силы ударив кулаком по стене так, что с потолка посыпалась зеленого цвета штукатурка. Уэнсдей выдохнула и обернулась, закусив губу. После омерзительных прикосновений Тайлера она чувствовала себя грязной, практически опороченной. — Я не смог, — шепот Ксавьера вытащил ее из бездонного омута мрачных мыслей, — Я не смог защитить тебя даже в полицейском участке. Красивое лицо исказила боль от осознания собственного бессилия. Она потянулась к нему рукой, и он послушно приблизился. — Ты ни в чем не виноват, — негромкий голос и кончики пальцев, скользнувшие от его челюсти к длинной шее. Вспомнив, как она касалась его каких-то двенадцать часов назад, Уэнсдей улыбнулась. — О чем ты думаешь? — он поймал ее за подбородок движением, которое она уже успела полюбить. Она ответила ему, с неохотой прервав долгий и невероятно нежный поцелуй. — Это не важно. — Уэнсдей. Вопросительный взгляд. — Береги себя. Я не смогу без тебя жить, — снова его губы и снова у нее дьявольски щемит сердце, — Я люблю тебя. — Ксавьер. — Что? — Пообещай мне не делать глупостей и не пытаться отсюда сбежать. Если с тобой что-то случится, я этого не переживу. Он завлек ее в поцелуй. Но обещать ничего не стал.

***

На встречу с Тайлером она пришла не одна. Поддержка со стороны сирен, подтянувших за собой всех остальных студентов, входящих в состав «Беладонны», стала неожиданностью даже для самой Уэнсдей. Галпина же, который намеревался этим вечером расправиться с уже изрядно поднадоевшей ему Аддамс, появление за ее спиной неверморцов с глазами цвета индиго, мягко говоря, удивило. А не «мягко» говоря — поразило, напугало и изрядно выбило из колеи. — Ты пойдешь с нами и будешь делать все, что я скажу. Пение Бьянки подействовало на монстра мгновенно. Он кивнул, шагнул им навстречу и глупо улыбнулся. Уэнсдей от этой сцены передернуло. — Что ты собираешься с ним делать? — поинтересовалась Йоко, когда они оказались в разгромленной полицейскими мастерской, — Что это за место вообще? И почему ты не позвала с собой Энид? — Она не выносит вида крови, — Аддамс ответила только на последний вопрос вампирши. Все ее внимание было приковано к двум парням, сейчас привязывающим Тайлера к деревянному стулу. — Крови? Какой еще крови? — голоса за их спинами зазвучали беспокойно. Вампиры напряглись особенно. Попытались было вытянуть хоть какие-то подробности их авантюры из Барклай, но та лишь отмахнулась, нервно передернув плечами. Сирена догадывалась, какие чувства бушевали сейчас в Уэнсдей. И она соврала бы, если б сказала, что этот ее настрой саму Бьянку нисколечко не пугал. Пугал. Да еще как. Интересно, как Ксавьер сумел достучаться до ее чувств сквозь эту глыбу льда и ненависти ко всему живому? — Что ты собираешься делать? — когда Аддамс схватилась за клещи, Барклай не выдержала и заговорила. Вся эта затея внезапно запахла не просто жареным, она завоняла паленой плотью, и этот смрад моментально отрезвил сирену. — Собираюсь его разговорить. Дьявольский огонь в ее глазах сейчас напоминал раскаленные донельзя угли. — Уэнсдей… — Хайд понимает только язык боли. — Мы о таком не договаривались. Девушка обернулась. Посмотрела на них ничего не выражающим взглядом и, словно бы в недоумении, медленно приподняла брови: — И что? — Мы не договаривались о том, чтобы пытать его, Уэнсдей, — сирена покачала головой и отступила на шаг, — Так не пойдет. Это уже слишком. — Он монстр. Хайд. Он убил Роуэна, напал на Юджина, убил всех тех ни в чем не повинных людей. И даже доктор Кинботт. — Прости, Уэнсдей, — Бьянка посмотрела на нее и на дергавшегося на стуле парня. Кляп во рту не давал ему закричать, а на столе прямо перед ним были разложены инструменты, навевающие мысли о средневековых пытках. Аддамс молчала. Она уже догадалась, что «Беладонна» струхнула. Исход у всего этого мог быть только один. — Мы пойдем к Уимс. И снова — крики, скандалы и вой полицейской сирены. На какую-то долю секунды Барклай показалось, что Уэнсдей спятила — слишком уж безмятежное, едва ли не довольное лицо у нее было, когда она слушала сначала громогласную тираду директрисы, а затем — не менее истеричные крики шерифа Галпина. Лицо как белая маска, на нем лишь две полоски черных бровей и огромные, но как будто бы неживые глаза. На всю эту канитель с обвинениями и разборками ей было глубоко наплевать. — Ты хоть понимаешь, чего мне стоило уговорить шерифа не заводить на тебя уголовное дело и в этот раз тоже? Ответа не последовало. Лариса шумно выдохнула и остановилась посреди лестницы — они с Аддамс недавно вернулись в Невермор из полицейского участка. Было уже за полночь и гулкий стук каблуков директрисы эхом разносился по главному холлу школы. Сейчас, на их счастье, абсолютно пустому. — Ты помнишь, что я говорила тебе после того случая с доктор Кинботт? Снова молчание. Но хоть глаза подняла. — Я уже предупреждала тебя, Уэнсдей. Я предупреждала, что еще один неверный шаг — и ты положишь конец своему обучению в Неверморе. И что я получаю спустя несколько дней после этого предупреждения? Ты пытаешь в лесу сына шерифа! — Тайлер — хайд. — У тебя есть доказательства? — Аддамс отрицательно покачала головой, — Улики? Хоть какие-то зацепки? Хоть что-то, намекающее на то, что твои обвинения не безосновательны? — Даже если бы были, как будто папаша Галпина не сделал бы все, чтобы это дело поскорее замять, — Лариса недовольно цокнула, но позволила девушке продолжить, — У меня было видение, я точно знаю, что Тайлер — тот самый монстр, но и вы, и шериф считаете, что моим видениям нельзя верить. К тому же мои слова в суде расценят как жалкую попытку вызволить из тюрьмы своего парня, не более чем. Я не права? Уимс некоторое время молчала. В устремленном на нее взгляде черных глаз она видела, что Уэнсдей наперед знала, какая чаша весов внутри директрисы перевесит и на этот раз тоже. Репутация важнее правды. Ей было жаль. Наверное. — Ты исключена. Завтра в десять я зайду за тобой и отвезу на вокзал. Ну вот, я же говорила. — Иди в свою комнату. Собирай вещи. Что же, получается, занавес? Объяснять Синклер, что произошло, почему она вновь делает что-то опасное в одиночку, и за что ее, собственно, отчислили, предварительно свозив в полицейский участок, было… утомительно. Энид кричала, задавала тысячу ненужных вопросов, обижалась и тут же снова что-то спрашивала, умудряясь при этом помогать соседке упаковывать вещи по чемоданам. Дослушав историю до конца, она отчаянно взвыла, ткнув пальцем в Вещь, неприкаянно ходившему из стороны в сторону по изголовью кровати Аддамс. — Почему ты не настоял на том, чтобы она взяла меня с собой? Ну ты-то! Мы же друзья, как ты мог! Вещь развел руками, насколько это позволяло отсутствие в данный момент рядом с ним левши. — Это… это что, получается, конец? Хайд так и останется безнаказанным? Уэнсдей ее вопрос проигнорировала. Синклер пришла к выводу, что она о чем-то думает — слишком уж неестественно подруга передвигалась и раскладывала одежду по стопочкам с такой старательностью и щепетильностью, что позавидовали бы люди с ОКР. Энид вздохнула и продолжила ей помогать. Несмотря на то, что все складывалось отнюдь не в их пользу, блондинка почему-то была уверена, что так просто эта история не закончится. Ей хотелось верить, что Уэнсдей в тот момент чувствовала то же самое. — Имею ли я право на последнюю просьбу? — Какую? — Я хочу попрощаться с Юджином лично. Диалог, на следующее утро произошедший между Аддамс и Уимс в коридоре школы, запустил таймер на бомбе замедленного действия. Декабрьский воздух неприятно уколол кожу, стоило им выйти во внутренний двор. Лариса, к тому моменту уже изрядно затянувшая паузу, внезапно остановилась и посмотрела на отчисленную студентку сверху вниз: — Хорошо. Заедем ненадолго в больницу и потом — сразу же на вокзал. Успеем на поезд в одиннадцать часов. Аддамс кивнула. А несуществующие часы затикали все громче и громче. — Уэнсдей, в последний раз, когда мы говорили, я не рассказал тебе одну деталь… Оттингер виновато теребит в руках край одеяла. Кашляет, испуганно оглядывается на пищащие вокруг приборы, а потом выкладывает на стол последнюю деталь пазла, который в голове Уэнсдей все никак не сходился до конца. Красные ботинки. Ну конечно, красные, черт бы их побрал, ботинки. Только и всего. — Ну здравствуй, Лорел. И зачем тебе понадобилось устраивать весь этот цирк? «Торнхилл» смотрела на нее надменно. Без тени раскаяния на безумно улыбающемся лице, обрамленном кислотно-рыжими волосами. Убийца, сумасшедшая, она с самого первого дня была прямо у них под боком. К тому же все улики и вправду указывали именно на нее — необычные цветы, единственная нормис в школе — да, Уэнсдей действительно стоило догадаться обо всем намного раньше. Но она оплошала. И сейчас расплачивалась за свои просчеты. Их разговор не продлился долго. Всем всё было известно и так, необходимо было только, чтобы Лорел сама озвучила некоторые детали и полностью созналась в совершенных ею преступлениях. — Вы услышали достаточно? — Аддамс ухмыляется и смотрит на Тайлера, замершего за ее спиной. Галпин кивает. И на глазах своей «хозяйки» превращается в директрису Уимс. — Лорел, не делай себе хуже, — предостерегла женщину Лариса, заметив, как та крадется к своему столу, — Сейчас мы поедем… — Нет. В приглушенном свете ламп сверкнул шприц с уже знакомой Уэнсдей синеватой жидкостью. Директриса заметила его слишком поздно. — С тобой мы уже точно никуда не поедем, — перешагнув через конвульсивно содрогающееся тело Уимс, Лорел сделала шаг по направлению к Аддамс, — А вот ты… Береги себя Я не смогу без тебя жить — А вот ты мне еще пригодишься. Удар по затылку. Темнота. И такой родной голос. Я люблю тебя — Прости меня, Ксавьер.