имба2

ладонь, перевязанная бинтом в области костяшек, крепкой хваткой держит бритву у лица, пока вторая, точно такая же, грубая на вид кисть с выпирающими венами и костями, оттягивает кожу, чтобы сбрить щетину на уставшем с раннего утра лице. вздохнув и похлопав себя по щекам, брюнет опускает голову, смотря на белую раковину и вздрагивая. ему стоило надеть боксёрские перчатки вчера на тренировке, но он снова бил по несчастной груше кулаками, не жалея себя. поздней ночью, перекидывая бинт между большим и указательным пальцем, он усмехнётся, коря себя за эту выходку, но не сильно. дрожь, ледяная и скрипящая над ухом, поселилась в его теле не так давно. полгода назад — не больше, и даёт о себе знать каждый раз, когда он ощущает неправильное одиночество. хёнджин поднимает лицо и смотрит на своё отражение сквозь мокрые волосы, которые выбились из общей небрежной укладки и закрыли лоб, едва попадая на брови. его взгляд коротко скользит по подтянутому телу, и хван не может не быть гордым тем, что сейчас выглядит идеально. снаружи да, а вот внутри — личная хиросима. кубики, которые были заработаны часами в зале, крепкая грудь из-за того же, доставляла эстетическое удовольствие и позволяла делать то, что никто больше не делает с джином — любуется им. только то, что побудило его бросить всё и начать ходить в зал, разочаровывает. да так сильно, что хочется вместо той самой груши повиснуть. но хван больше не подросток, он имеет внутри стальной стержень и хавает всё, выплёвывая. глаза джина застревают на чернильной надписи, расположенной между двух рёбер, где-то справа от старого партака сердечка: umfana waseKorea. что в переводе с австралийского английского означает 'korean boy'. только тот самый, который и назвал так джина однажды, ни разу эту татуировку не увидел. зачем вообще она? чтобы легче терпеть было. хван бросает полотенце на корзину с бельём и хлопает дверью, потому что это всё по-прежнему невыносимая хуйня, которая как червь свернулась у него в мозгах, время от времени перегрызая нервы к хуям. он берёт в руки рюкзак и закидывает в него пару тетрадей, так как учебники ему на третьем курсе уже не нужны. выбрав в шкафу незамысловатый аутфит, джин застёгивает брюки, немного прыгая в них, чтобы те удобно сидели и ему не пришлось нервничать и из-за такой мелочи, как ткань на его бёдрах. рубашка чёрного цвета открывает вид на шею, и хван стопорится, думая, нужно ли ему сегодня показывать ключицы и ловить на себе голодные взгляды всех, но не того, в чьих нуждается и по каким, честно говоря, скучает. решено было оставить одну одинокую пуговицу не застегнутой и хёнджин понимает, что он и есть та самая одинокая пуговица, которая даже держать ткань в нужном месте не годится. на улице похолодало, и, закусив губу, чувствуя внутри какой-то странный и дотошный сейчас трепет, джин решается надеть кожанку. решается, потому что она не его, она феликса, и хёнджин не мог просто выкинуть её, ведь надежда на то, что феликс будет здесь и улыбнётся, смотря на неё, какого-то хрена, до сих пор витает в воздухе. хван втыкает наушники в уши, закрывая дверь собственной квартиры поворотом ключа, и закидывает рюкзак на плечо, пропуская по несколько ступеней, ведь опаздывать на первую пару в новом учебном году не хочется.

.

воздух на улице прохладнее, чем он думал, но кожанка греет тело, греет изнутри, и поэтому слегка порозовевшие щёки, верит хван, украшают лицо, которое он перестал прятать за огромными толстовками. однако, одна толстовка, с авторской подписью одного австралийского парня, до сих пор используется хёнджином для сна. ему не стыдно, ничуть. заходя в кабинет, не примерный, но делающий вид, студент готовится кланяться перед преподавателем и извиняться, делая вид, что слёзы наполняют его глаза от боли опоздания, но он едва ли открывает рот в беззвучном вздохе, смотря прямо и желая иметь фотографическую память или признать, что он шизофреник: — … да, я тоже рад побывать в этих стенах. такое ощущение, что меня не было тут вечность! — джин уверен, что из его ушей густыми каплями стекает невидимая никому бордовая кровь, стекая по кожаной куртке, а рёбра с той самой татуировкой трескаются от давления чернил, когда он слышит этот ебучий бас, этот знакомый каждой клеткой организма говор и эти вздохи, которые заставляют руку сжаться в кулаке, умоляя вернуть всё, а не стоять на месте. он не может поверить, что видит его. — тебе тут рады! — улыбается старый препод, похлопывая ликса по плечу, и его взгляд переходит на хёнджина. вот дерьмо, хван надеялся, что он сможет быстро сесть на место, стянув с плеч чужую вещь, и, как бы ему ни хотелось, но феликс не увидит его. джин не знает, что происходит и не может соврать — ему нравится терять контроль над ситуацией, но с феликсом это русская рулетка. не спустя год, ему снова терять контроль. — хёнджин? прощаю на первый раз, проходи. — феликс резко поворачивается, сменив яркую улыбку на удивление (это самое сильное преуменьшение за жизнь хёнджина), и хван смотрит прямо на него, приходя в себя со вздохом. он отворачивается и идёт к своему месту, теряя уверенность в движении с каждым шагом. ликс следит за ним до самого места и это не скрывается от хвановских глаз. грёбаная кожанка гниёт, прожигая кислотными кусками. так и хочется ехидно, громко так, чтобы каждый застыл от страха, спросить: не ожидал? не думал, что я стану таким? без толстовки, джинс и прочей хуйни? не хилым мальчиком, а тем, кто с удовольствием может сломать тебе пару костей? но в противовес своим мыслям джин смущается от этого взгляда, думая о том, как пойдёт сегодня в зал снова. он не сможет сломать ему пару костей, зато он сможет сломать себя, хотя… феликс с этим справился лучше. джин не ожидал, не мог представить, не хотел даже во сне видеть, как феликс возвращается из проклятой австралии спустя год, да неважно спустя сколько, но возвращается. вот так, неожиданно и… блять, всё равно где-то далеко в затворках разума — приятно. — а? — басит феликс, наконец поворачиваясь к преподавателю и представляя, как он перепрыгивает через пустые парты, оказываясь у излюбленного и слишком давно не целованного им лица. он идиот, раз думает, что после того, что сделал, имеет хоть какое-то право находиться рядом с хёнджином. — да… в австралии очень хорошо… — натягивает ликс улыбку, ответив на вопрос, который не слушал. австралиец сжимает кулак в кармане чёрного укороченного пуховика. он совершенно не изменился, ни внешне, ни внутри. без того тупого и гнилого дебилизма, который выкинул будучи в корее. тогда, год назад, он сказал бы джину всё, не воспринимал бы в штыки и не строил наивные надежды на будущее, отпихнул бы того, кто удерживал, и сделал правильный выбор. — что же ты так уехал? никому не сказал! — всё также невпопад смеётся когда-то философ феликса. — не знаю.

.

айэн: сегодня собираемся после третьей за шарагой джин: у меня всего три айэн: отлично, ты не сможешь слиться ~~~ джин: я ни разу не ходил с тобой и чаном летом даже, когда минхо стал ходить айэн: ДАЖЕ ЧАН, КОТОРЫЙ РАБОТАЕТ ХОДИТ НУ ДЖИИИН джин: идите нахуй с вашей тусовкой очень рад за чана, он такой молодец, что находит на тебя время, даже несмотря на работу!!! айэн: хёнджин не начинай просто приди один разочек отметим новый учебный год джин: я приду на пять минут айэн: жду если бы рядом с хёнджином происходили измерения скорости улитки или любого слизистого существа, то хван бы выиграл его по скорости. в плане… он бы оказался медленнее в десять раз точно. складывая тетрадь и ручку, которую он благополучно взял у одногруппника, джин не хочет идти к чонину. но есть одно, жирное и никуда не девающееся, но, которое толкает его встать и натянуть на себя, будь она проклята тысячу раз, кожанку. это но тоже из австралии родом и это не феликс. а всё ещё его лучший друг кристофер-гори-синим-пламенем-банчан. хван пылает желанием спросить у него, что за хуйня случилась, какие в мире проблемы и когда настанет конец света, раз феликс решил посетить их, гниющую корею, своим вниманием. и он спросит, возьмёт всё своё затоптанное эго и харкнёт в лицо чана вопросом. когда хёнджин заходит в ту самую кафешку, то сразу же косится по сторонам. внутри всё горит, жжётся, и ему хочется закричать, чтобы это прекратилось, но он быстрее находит чонина взглядом, решая сегодня потратить побольше времени на упражнения в зале. быть может, сегодня он вернётся домой поздней ночью. — привет. — на удивление первым с ним заговаривает чан, и ничего, кроме как слабой улыбки, настолько слабой, словно её степлером прибили на место губ, джин выдавить не может. — привет, — кивает он. — минхо. — кристофер лишь вздыхает на такой жест со стороны хёнджина, и на этом их диалог, который пытался начаться, заканчивается без права на продолжение. дайте хвану пять минут, пока чан узнает кожанку на нём. — привет, плей бой, как сам? — ли прекрасно знает, как хёнджин, и поэтому даже не ждёт развёрнутого ответа от того, этот вопрос просто ради приличия. минхо уже слышит звон уведомлений от голосовых хвана, которые льются потоком от его вопля души. — да охуенно, как всегда. — хван наконец-то скидывает рюкзак, садясь напротив чана с минхо. идеальная парочка, не правда ли? так хорошо ладят. удивительно, каким образом за год всё стало таким. джин не замечает, как эти двое сидят так близко друг к другу, что рядом с ними можно посадить ещё одного. — чан, — облизывает губы хёнджин. даже чонин, который хотел предложить что-то заказать, закрывает рот, отложив меню. — что за льготы стали выписывать австралийцам? теперь кажется, что заткнулись все вокруг. мир встал на паузу и каждый пожелал провалиться в закулисье, чтобы этот разговор керосина и искры от спички не продолжался. — что? — издаёт смешок кристофер, надеясь, что это какая-то шутка, хотя от джина сложно ожидать чего-то спокойного и шутливого. он весь такой серьезный и погрязший в своей собственной проблеме. кристофер даёт себе мысленную пощёчину, он забивал на загоны чонина, он делает это снова по отношению к хвану. блять. — билеты в корею за просто так отдают или ты по-другому объяснишь появление твоего друга? м? у меня галлюцинации, да? — хёнджин закусывает щеку изнутри и видит, как чан залипает в одну точку. — джин, пожалуйста, давай… — давай без этого? ты это хотел сказать? — перебивает его хван. — почему вы такие ебучие эгоисты на пару? он сказал мне тогда то же самое. хорошо, я заткнулся и больше… — хай. хёнджина облили ледяной водой и через секунду бросили в кипящий чан, вытаскивая и повторяя эти махинации из раза в раз. конечно! сука, конечно же тут должен был появиться феликс! и это блядское место рядом с чаном, для него! и вся эта встреча не из-за нового учебного года, а из-за приезда грёбанного феликса ли! — привет. — тихо слышно со стороны чонина, и да, хёнджин никогда больше не решит надеть кожанку феликса. это было плохой идеей, возможно, в целом феликс был плохой идеей, но об этом хёнджин думать не хочет. он опускает голову, разглядывая свои пальцы и думая, что будет, если каждый из них вывернуть в обратную сторону. — я за пивом. — выдаёт хёнджин, смотря куда угодно, но не на феликса. — кто тебе продаст… — басит тот, не договаривая. удивительно, просто, блять, удивительно, что их первый разговор за год выглядит так. — я уже совершеннолетний, и ебать тебя не должно продадут мне или нет. — хёнджин рывком встаёт, слыша, как скрипит стол от его толчка бедром, и краем глаза он замечает, что минхо дёргается. ох, неужели хван такой агрессивный? упси, он прокашляется и достанет из кармана милого котёнка с бантиком. достаточно не агрессивно? — пиво. — подойдя к стойке с всратыми барными стульями, говорит он. если бы хёнджин смог собраться хотя бы на пять минут, то понял бы, что в кафе пиво не продают, максимум охуенные коктейли с шоколадной крошкой. — тут алкоголь не продают. — усмехается бариста, и хван, понимая, что произошло, стыдливо жмурит глаза, разворачиваясь и идя к столу обратно. как только он подходит, все, как специально замолкают, и единственное, что джин может сделать, так это взять свой рюкзак. был бы он младше на год, то кинул бы в феликса его кожанку, но сейчас джин прекрасно понимает, что она наполовину его собственность и просто так он её не вернёт. — счастливо. — цедит джин и подбрасывает ручку рюкзака на плечо, подняв ладонь в верх и желая скрыться или вскрыться. — джин, какого хре… — начинает чонин и тут же цокает, провожая хёнджина взглядом. — феликс, я тебя ненавижу и хёнджина ненавижу. почему всё через жопу, как всегда! — ноет он, закатывая глаза. — мне очень жаль, что хёнджин не говорил тебе то же самое, что ты сказал только что, а вытаскивал из петли в прямом и переносном. — подмигивает яну феликс и встаёт с места, идя на выход. — сплошные daddy issues. — вздыхает минхо, повернув голову к панорамному окну и видя, как феликс догоняет хёнджина на улице. — я же говорил, что не продадут. — запыхавшись, рассеяно говорит феликс. хёнджин… он всё такой же, как бы не изменился внешне, в нём навечно останется что-то своё, что-то родное. ликсу самому неприятно думать об этом, неприятно, потому что ему не позволено даже в уме размышлять о таком. хван задерживает дыхание и шумно выдыхает через нос, сжимая лямку рюкзака на плече до белых костяшек. он не готов разговаривать с феликсом, ему даже физически, на прохладном воздухе сейчас плохо. он не вывозит всё это. — возвращайся в австралию, я молю тебя. — останавливаясь, шепчет он, смаргивая влагу с глаз. — нет, я тут на пмж. — смотрит прямо в глаза феликс. джину противно от этого взгляда, он хочет стереть память и кинуться в объятия. о, боже, как он хочет вновь лениво касаться его пухлых губ, считать веснушки на лице и сбиваться на втором десятке, пока рука с изящной татуировкой небрежно щекочет кожу под майкой. джин стал дворовым котом, даже несмотря на то, что его вышвырнули на улицу за шкирку, он всё ещё наизусть помнит дорогу домой. — год, триста шестьдесят пять дней. ты был там, так и будь там. — твёрдо, уже громче, произносит хван и вновь возобновляет шаг. он уже чувствует как алкоголь прожигает его горло и, как он, свернувшись в три погибели, сидит над унитазом, чтобы в зале выглядеть не как овощ, но ощущать себя, как сгнивший помидор с помойки. феликс больше не идёт за ним, но хван слышит то, что тот говорит, застыв на месте. — я был в австралии первые два месяца, я хотел, джин, хотел вернуться! я был в штатах, слышишь? но новые вскрывшиеся обстоятельства хёнджина не интересуют. он обязательно найдёт оправдания, самые глупые и наивные со стороны, найдёт и присвоит их феликсу, потому что ликс безмозглый эгоист и только таких ничтожных обзывательств заслуживает. на кассе хёнджин хочет взять коньяк, надеясь, что кассирша сочтёт его за того самого совершеннолетнего друга, который покупает бутылку для своих друзей малолетних алкашей, но, заметив распечатку на листе А4, он понимает, что ему придётся терпеть всё насухую, ибо в день знаний не продают. вот, что имел в виду феликс, когда говорил, что не продадут. да пошёл он нахуй, как и все сейчас. джин берёт сигареты, тыкая в первую попавшуюся пачку пальцем, и просит огня у курящего мужчины снаружи. он замечает, что феликс стоит в пяти метрах от него, облокотившись о забор у клумбы, и закуривает, видя в его взгляде немое: даже не давишься. не хёнджин себя таким сделал, а феликс. всё это только его рук дело. джин виноват, но сейчас об этом он думать не будет, всё оставит на потом, ночью будет убиваться, а что сейчас? сейчас только в зал. бить грушу, надеясь, что она будет куклой вуду и хван почувствует всю боль, которую выкидывает, на своём теле, но не на душе. она не может себя сшить. соткать из неё хоть что-то похожее на человеческое нутро может только тот, кто надорвал.