Сколько Юнги не "Marry me!", а он всё в лес смотрит...

      — Вот что, люди, с вами не так, а? — ворчит Чжи Ран, стараясь идти бок о бок с Юнги, хотя тот её уже два раза отправлял себе за спину, гуськом. Ки, как ни странно, слушается даже жестов лесника беспрекословно, топает за Юнги след в след и проваливается всего лишь по колено, когда Чжи Ран рядом — почти по попу. — Что за манера зимой из дому выходить? Сноуборды эти ваши, санки, ёлки… Чего вы не можете просто лечь и лежать?       — Это ты у меня ёлку попросила, — разумно замечает Юнги, снова хватая её за локоть и снова пытаясь отправить за спину, в протоптанную колею.       — Я и не на тебя бурчу!       — Так она не понимает, что ты бурчишь!       — Ну так и хорошо, только мне дипломатического скандала с городом-побратимом не хватало! — капризно заявляет Чжи Ран. Можно ей уже домой, пожалуйста? Не «домой» домой, а к Юнги домой, на второй этаж, в пухлатый ковёр перед камином? И чтоб он ей чаю притащил с её любимым шершневым мёдом, мм?       Все трое, пыхтя от усилий прохождения по глубокому снегу, забираются на пригорок. Отсюда сверху отлично видно, как лесорубы внизу суетятся, выводят из грузовика харвестер, очищают от веток и грузят напиленные вчера стволы. С другой стороны пригорка на открытой поляне красуются ёлки.       Ки даже в сугробе умудряется радостно подпрыгнуть и чуточку повизжать. Что ни говори, зрелище на белом снегу зелёных красавиц с яркими фиолетовыми и бордовыми шишками реально праздничное, никаких игрушек не надо. Юнги даже рот открыть не успевает с предупреждением, как иностранка с довольной и несомненно восторженной скороговоркой скатывается вниз.       — ААААА красотища какая а если я шишек наберу у нас же такие вырасту-у-у-у-у-ут! — кричит счастливая Ки, почти съезжая вниз в облаке снежной пыли и на очередном прыжке проваливается по макушку.       — Стоя…! лять… — вздыхает Юнги.       Место тут, что ни говори, коварное. Ёлки по весне и осени вынимаются прямо с корнем, и отправляются потом по питомникам, заповедникам или просто тем, кто готов платить очень кругленькие суммы за желание обладать зелёной красавицей у себя во дворе. После них остаются огромные ямы, которые летом-то хорошо видны, а сейчас обозначены едва заметными углублениями на заснеженной ровной поверхности.       — Она там что, утонула? — ошалело подхватывается Чжи Ран, но Юнги накрепко перехватывает девушку за руку.       — Стоять! Не вода, чай, не утонет. А ну садись! — лесник усаживает девушку на санки, сверху водружает пилу и указывает ей направление. — Хорошо водишь? Видишь вон ту ёлку? Ну так вот — постарайся попасть в неё! Вперёд!       Он толкает Чжи Ран в спину, и санки со свистом и воплем девушки «какогохератытворишьяжедотебявсёравнодоберуу-у-у-у-усь!!!» несутся вниз.       — Эй! Эге-гей! — орёт Ки, стоя в ямке из пушистого снега, готового вот-вот обрушиться и засыпать её выше ушей. Евдокия вообще-то по лесам гулять любит — и на лыжах, и на санках, и на сноубордах, а снега в лесах волгоградской области всегда до фига. Тут у неё с Чжи Ран полное и кардинальное несовпадение в понятии зимнего досуга — ну в смысле лечь и лежать, когда можно вот так весело рыться в сугробах? — Мне хоть рыть в какую сторону? — спрашивает она на русском, потому что «рыть» на английском не помнит, а смартфон с гугл-транслитером надёжно упакован в дебри лыжного комбеза.       Юнги, опираясь на корень ближней ёлки и держась за длинную нижнюю ветку, осторожно заглядывает в яму. Ки топчется, аккуратно и правильно утрамбовывая снег под собой.       — Ко мне ползи! — орёт он, хотя надобности в этом нет, но лесник инстинктивно компенсирует незнание языка громким голосом. — Тут корни, по ним выберешься!..       — Я к тебе полезу, тут корни торчат, я по ним к тебе вылезу! — радостно оповещает его на русском Ки, начиная выгребать сквозь снег в его сторону.       — За руку хватайся! — чуть снижает громкость Юнги, сдёргивая лыжную перчатку, чтобы точно вцепиться в девушку.       — Это ж ничего, что я тебя за руку возьму? — спрашивает Ки, зубами сдёргивая с себя перчатку тоже, и продолжает сквозь прикушенную зубами ткань. — А тфо фих фас фоймёфшь, фдрухф нельфзя…. Фы, форейцсы, капеф зсагадошфные…       Пара минут, во время которых оба пыхтят как мультяшные паровозики, и вуаля — Ки, вся в снегу, стоит рядом, отряхивая мокрую ладонь.       — За мной след в след иди, — строго говорит ей Юнги. Орать смысла уже вроде нет, да и русская эта на диво сообразительная в плане поведения в зимнем лесу.– А то ям тут много, опять провалишься…       — Вперёд иди, — кивает ему Ки на русском. — А то хрен знает что, а не поляна, вдруг провалюсь опять куда…       Юнги, вечно хмурый Юнги даже как-то улыбается от понятливости русской, направляясь в сторону Чжи Ран.       Та, затормозив в метре от ёлки, смотрит на приближающуюся парочку, удивлённо вздёрнув брови.       — Ты с ней что, флиртуешь? — спрашивает Чжи Ран на его улыбку. Юнги давит в себе странное желание втянуть голову в плечи. У него опыта общения с девушками — где-то примерно с минус единицу, но он всё равно на каких-то дремучих мужских инстинктах произносит максимально твёрдым голосом:       — Нет!       — А со мной так можешь? — любопытствует девушка, намертво игнорируя все дремучие мужские инстинкты и легко выкусывая правду из категоричной интонации.       Юнги окончательно теряется в перепадах женского настроения и привычно бурчит, уходя от непонятного интроверту разговора.       — Я ёлку сейчас пилить буду! Так что за спиной у меня лучше стойте…       Все трое разом поворачиваются в сторону ёлки.       Та просто эталон новогоднего праздничного настроения, плотно усыпанный пухлатым снегом. Метра примерно два с половиной, пушистая от макушки до нижних веток, причём со всех сторон, без единого просвета, который либо к стенке ставят, либо стыдливо прикрывают излишком мишуры. Фиолетовые шишки сами по себе отличное украшение. Ки чуть на месте не подпрыгивает, хлопая в ладоши, потому что такая красавица да на Новый год — просто мечта! Она уже представляет, как они её в холле мэрии украсят, и хороводы будут вокруг в полночь водить. Ну а что, мэр обещал в честь гостьи настоящий бал!       — А тебе снег мешать не будет? — скептически спрашивает Чжи Ран и дёргает за кончик одну из нижних веток. Юнги, стоя ближе всех к ёлке, даже вякнуть не успевает. Снег с тихим шелестом ухает вниз. В белом густом облаке мягких снежинок раздаются два корейских «Айшчччч!» и одно ёмкое русское «Блять!»       — Теперь не будет! — цедит сквозь сжатые зубы Юнги, недовольно глядя на Чжи Ран. Снежная канитель, осев на бровях и бороде, делают его похожим на седого сказочного старца. Чуточку грозного из-за бензопилы в руках и бурчания сквозь зубы. — Я не то, чтобы на тебя сейчас злился, но давай ты, пож-ж-жалуйста, вот туда встанешь и не будешь шевелиться примерно совсем, а?       — Я ж замёрзну!       — На месте подпрыгивай! — рыком приказывает ей лесник, отряхиваясь от снега, и поворачивает голову к русской. — Ки, я хер знаю, понимаешь ты меня или нет, но оттащи её отсюда и отвлеки минут на десять! Чтоб вам ёлкой по бóшкам не прилетело!       Ки то ли по жизни сообразительная, то ли с лесником просто в коннекте, но тащит Чжи Ран от ёлки, по гребню снежного вала, под которым нормальная твёрдая земля. Она примерно в курсе, что от спиленного и падающего дерева лучше держаться подальше. Собирает в голове кое-как фразу из корейского и английского и выставляет вперёд руки в лыжных перчатках, предлагая Чжи Ран поиграть хотя бы в ладошки, раз по-другому шевелиться не желательно.       Если бы Санта Клаус или Дед Мороз пролетали ненароком над поляной в далёкой заснеженной провинции Южной Кореи, то сначала услышали бы азартные хлопки друг о друга лыжных перчаток и визг пилы. А если бы рискнули заглянуть вниз — то узрели бы двух хохочущих девушек, играющих в «два притопа, три прихлопа» и что-то бурчащего под нос лесника, спиливающего ёлку.