Signing on the Line

Его капюшон натянут на голову, бейсбольная кепка надвинута на лицо. Это мера предосторожности, хотя он почти уверен, что единственные люди, которые могли бы узнать его прямо сейчас, — это люди, чьи телевизоры были переключены на спортивную станцию за последний месяц. Выйдя из машины, он оставляет позади свой последний контрольный пункт безопасности и попадает в совершенно другой мир. Фантазии не хватит, чтобы описать этот отель с его пальмами и мраморным фонтаном. Швейцары одеты в строгие, приталенные костюмы и приветствуют его легким поклоном. Внутри еще хуже; хрустальная люстра висит над головой Нила, как только он входит во вращающиеся двери. В своей мешковатой толстовке с капюшоном и шляпе он внезапно чувствует себя немного не в своей тарелке. Очень, очень неловко. Требуется минута, чтобы найти нужный лифт, еще больше минуты, чтобы набраться смелости и нажать кнопку, и еще шестьдесят точных секунд, чтобы войти в него, когда двери откроются. Тогда пути назад нет, единственное направление — вверх, вверх, вверх на седьмой этаж. То, что находится на седьмом этаже, — это все, чего он не может иметь. Это все, что он подписал. Это также то, чего он не понимает. Нил не дурак. Он знает о рисках и опасностях. Чего он не знает, так это того, что он чувствует, он просто знает, что чувствует это, потому что никогда раньше этого не делал. Не так, как это. Это никогда не зудело у него внутри. Он никогда не испытывал острого любопытства, скребущего его изнутри в попытке выбраться наружу. Ему и без этого было хорошо. Ты не можешь хотеть чего-то, чего просто не чувствуешь. Он знает, что на самом деле он мог бы прекрасно обойтись и без этого, но мысль о том, что он никогда не узнает, никогда не попробует, является достаточной причиной, чтобы выйти из лифта. Он должен знать, почему он это чувствует, что это такое, откуда это исходит и как. Все, что он знает, это то, что это из-за Эндрю. Что такого в Эндрю? Тот факт, что это может все испортить, если кто-нибудь еще когда-нибудь узнает, его не пугает. Во всяком случае, это его утешает, потому что он подписал контракт, в котором говорилось, что он не позволит людям увидеть это, не позволит им узнать. Эндрю тоже так думал. Так кто же из них двоих собирается рассказать? Так что же может повредить, если просто это выяснить? Чтобы дать ответ его сжимающемуся сердцу и закончить ритм, который застрял в его голове с тех пор, как он впервые пожал руку Эндрю. Дверь с золотым номером 753 появляется в поле зрения слишком быстро, но, приняв свое решение давным-давно, Нил на этот раз не колеблется и поднимает руку, чтобы уверенно постучать по дереву. Это занимает минуту, но вскоре раздается звук шагов, а затем дверь снова распахивается. Эндрю стоит там, незажженная сигарета свисает с его губ. Он смотрит на Нила, затем выуживает свой телефон из кармана, нажимает кнопку и поднимает экран, чтобы Нил мог видеть. «Нетерпеливый?», — он спрашивает о сигарете. На экране мигает время. Без четырех минут десять. «Было мало пробок по дороге сюда», — объясняет Нил и обходит Эндрю, чтобы попасть внутрь. Дверь закрывается, запечатывая их внутри, чувствуя себя почти так же окончательно, как тогда, когда они были заперты на корте. Эндрю подходит к мини-бару и спрашивает: «Кто-нибудь видел, как ты входил?» «Я так не думаю. Эй, почему ты сделал так, чтобы это место было так трудно найти?» Эндрю говорит, не глядя на него: «Чтобы быть уверенным, что ты хотел его найти». Он поворачивается и протягивает бутылку с чем-то Нилу, затем берет одну для себя и подходит к подоконнику, поворачивает ручку на окне и выдвигает ее как можно дальше. Он закуривает, совершенно не обращая внимания на табличку на стене, которая объявляет этот люкс номером для некурящих. «Я вижу, ты не фанат соблюдения правил», — непринужденно говорит Нил, поднимая глаза на плакат. «Пятьсот баксов за ночь. Это комната для курящих.» Выдавив мрачную улыбку, Нил находит место на кровати, лицом к Эндрю, где он садится у окна. Погрузившись в молчание, Нил внезапно чувствует себя… неловко. Слишком хорошо осведомлен о себе, от своей одежды до своих мыслей, до этого мучительного незнания, которое он ненавидит — потому что Эндрю должен знать. СМИ нарисовали Нила так, чтобы он выглядел неопытным. Он ненавидит то, что сидит перед Эндрю, он и есть эта картина, понятия не имеет, что делать и как. Это заставляет его хотеть содрать с себя кожу и попробовать снова, стать другой картиной, узнать лучше. Не обращая внимания на внутреннюю панику Нила, или, может быть, потому, что он слишком хорошо это осознает, Эндрю наклоняется и передает Нилу его пачку сигарет и зажигалку. Они курят, дышат и пьют в тишине, и чем дольше длится каждая секунда тишины, тем больше успокаивается сердце Нила. Он ожидал, что давай, давай, давай, а потом, сейчас, сейчас, отчаянно и быстро, просто чтобы покончить с этим. Но Эндрю сидит там, запрокинув голову, с таким видом, как будто это единственная причина, по которой он пригласил Нила сегодня вечером, как будто ничего другого и не ожидалось. Поэтому Нилу приходится спросить, его сигарета почти догорела до окурка: «Сколько раз ты это делал?» Эндрю, похоже, воспринимает это как оскорбление, судя по хмурому выражению, омрачающему его лицо. «Я имею в виду…» Он не знает, что имеет в виду, он не может этого сказать. «Ты все это подписал», — пытается он, размахивая рукой вокруг. «Кажется, тебя это не особо беспокоит. Как будто ты нашел способ обойти это.» Эндрю пожимает плечами, подтверждая подозрения Нила, действуя так, как будто отказ от всего, что у тебя внутри, ничего не значит. «Можно и так сказать», — говорит он. «Но я все равно не собираюсь позволять каким-то словам на бумаге решать, с кем мне трахаться». Это вызывает внезапную волну жара в груди Нила, больше похожую на удар, чем на что-либо другое. Он быстро наклоняет голову, чтобы скрыть румянец, заливающий его щеки. Головокружительно слышать, как это — что бы это ни было — превращается в слова. «Что, если тебя поймают?» «Я не могу попасться», — говорит Эндрю. «Я ничего не скрываю, я просто не рассказываю. Есть разница.» Нил кивает, хотя и не понимает. Эндрю потягивает свой напиток, пристально изучая Нила поверх горлышка своей бутылки. «Есть причина, по которой я никогда не подписывал контракт с вашей командой». «И что это такое?» «Действительно ли этот вид спорта настолько важен для тебя, что ты готов пожертвовать каждой своей клеточкой?» Теперь нетрудно выдержать взгляд Эндрю. Он говорит серьезно, когда говорит: «Это каждая моя клеточка». Эндрю выглядит так, словно хочет закатить глаза, но воздерживается и делает последнюю затяжку, прежде чем затушить окурок о нетронутый подоконник. «Я так и думал, что ты это скажешь», — говорит он, поворачиваясь всем телом, чтобы лучше видеть Нила, позволяя своим ногам раздвинуться, а плечам расслабиться. «Я в это не верю». Потом все возвращается к тому, что я не могу смотреть на него. Глаза Эндрю похожи на ищущий прожектор, такие яркие, обнажающие все. Все, о чем Нил может думать, — это небольшое расстояние между ним и раздвинутыми ногами Эндрю, пристальный взгляд Эндрю, читающий его и раскрывающий его. «Иначе тебя бы здесь сейчас не было». Нил использует свой напиток как предлог, чтобы избежать зрительного контакта, поднимая бутылку все выше и выше, пока не сможет осушить ее. Эндрю, кажется, дает ему время, необходимое для ответа, поэтому Нил берет его, с серьезным намерением изучая этикетку своего пива, как только он заканчивает. «Я не знаю, что я здесь делаю, потому что я никогда…» — начинает Нил, затем останавливается и, наконец, поднимает глаза. «Как я должен отказаться от того, чего никогда раньше не чувствовал?» Это что-то меняет в структуре Эндрю. Он быстро выпрямляется и возвышается своим присутствием над Нилом. Он говорит так, словно это закон: «Ты ничего не чувствуешь. Если это и будет чем-то, то только физическим. Ты понимаешь?» Нил не понимает, потому что он определенно что-то чувствует. Он не знает, что это такое, и единственная причина, по которой он знает, что это есть, — это то, что этого никогда там не было. Он хочет думать, что это просто потому, что Эндрю теперь связан любовью Нила к экси, но, с другой стороны, Кевин тоже. Он хочет думать, может быть, это потому, что Эндрю теперь является средством безопасности, потому что Эндрю не может никому рассказать. Но это не работает; Нил хочет этого только потому, что это Эндрю. Глядя на него, на настороженный взгляд Эндрю и его ядовитую позу, Нил не может точно определить, что в нем такого. Однако последнее, что это могло бы быть, — это его прикосновение. В последний раз кончики пальцев Нила касались кожи Эндрю в ту ночь, когда они встретились. Это должно быть что-то другое. Нил не против разобраться в этом, но он должен сказать с ухмылкой на губах: «Как это могло быть только физическим, когда все, что мы до сих пор делали, это пожимали друг другу руки?» Злобное выражение лица Эндрю остается на месте долгое мгновение, усиливаясь в темноте, пока внезапно он не поворачивает голову, чтобы посмотреть в окно. «С тобой намного сложнее, чем я думал». «Я — угроза, помнишь?» Эндрю издает чуть более хриплый вздох, подобие смеха. Нил питается этим. Это приближает его на один шаг к решению этой проблемы. Хотя он не совсем уверен, что будет делать, когда поймет это. «Тогда с чего ты хочешь начать?» — спрашивает Эндрю после очередной паузы молчания, удивляя Нила своим голосом. На мгновение он ожидал, что его отошлют прочь. Он не думал, что ему дадут принять другое решение. Издав тихий смешок, Нил пожимает плечами и признается: «Я надеялся, что ты мне скажешь». К его замешательству, Эндрю не отвечает на это, а вместо этого спрыгивает с подоконника, подходит к столу у зеркала и берет большое меню в кожаном переплете. «Нам нужно поесть», — говорит Эндрю, бросая книгу Нилу. «Закажи все, что захочешь». Он совсем не голоден, его желудок слишком скручен, чтобы что-то чувствовать, но он думает, что, возможно, Эндрю спрашивает не об этом. «Что ты будешь?», — спросил я. Эндрю вздыхает на это, но пренебрежительно пожимает плечом и говорит: «Наверное, мороженое». «Тогда я возьму тоже самое». Чего бы он ни ожидал от сегодняшнего вечера, сидеть на кровати с Эндрю Миньярдом и есть мороженое из дорогих сервировочных тарелок, это не входило в его планы. Телевизор играет на заднем плане, заглушая большую часть попыток Нила завязать разговор. И все же почему-то это не кажется неловким. Это почти так, как будто так и должно было быть. Эндрю не говорит, но он слушает, даже если не поднимает глаз, чтобы встретиться взглядом с Нилом. Он помешивает и ковыряется в своем десерте, пока Нил болтает о том о сем, темы в основном касаются экси, поскольку это все, о чем он привык говорить. Он начинает с упоминания того, сколько игр Эндрю он смотрел на протяжении всего колледжа — он смотрел много. Он упоминает о своих днях в малой лиге и о том, что это было его единственным спасением от странной домашней жизни, которую он не поймет еще долгие годы. Он начинает упоминать, что его завербовал Кевин, в тот день, когда его тренер в UOA подошел к нему и сказал: «Здесь есть рекрутер из «Морских Королей», чтобы посмотреть, как вы играете сегодня вечером», прежде чем он понимает, что на самом деле не хочет говорить о Кевине. Или экси. Или что-нибудь еще об игре. Но что еще сказать? Он хочет найти причину, по которой он так высоко ценит Эндрю и безразличен ко всему остальному; вся его карьера проходит прямо за запертой дверью отеля, и Нил ни разу не подумал об этом, когда разговаривал с Эндрю. После нескольких минут молчания, помешивая растаявшее мороженое, Нил обдумывает ситуацию и рассказывает Эндрю о странном сне, который приснился ему прошлой ночью, о том, о чем он и не подумал бы рассказывать никому другому, потому что кто еще стал бы слушать? Резкая смена темы, похоже, шокирует Эндрю, потому что у него приподнимается бровь и подергиваются губы. «Так что насчет тебя?» — спрашивает Нил, облизывая ложку. «Какие запутанные сны у тебя были?» Эндрю одаривает его холодным взглядом. «Я живу одним и тем же», — говорит он, но через минуту удивляет Нила подробностями. «Бессмысленно удивляться им. Они всегда будут нереалистичными, и я не одобряю ложных надежд». «Я понимаю это», — говорит Нил, кивая, хотя он не уверен, что действительно это понимает. «Всякий раз, когда мне снится полет, я просыпаюсь разочарованным из-за того, что не могу летать. Это всегда кажется таким реальным». «Этого никогда не бывает». «Спасибо, я постараюсь запомнить это в следующий раз, когда буду без сознания». Эндрю снова смотрит на него, и на этот раз он не отводит взгляда. Как только они доедают мороженое, они ставят миски на землю, как будто они не стоят аренды дома. Не имея сейчас ничего, чем можно было бы занять рот и руки, Нил смотрит на губы Эндрю и слишком много о них думает. «Как у меня дела?» Он должен спросить, наполовину шутя, наполовину паникуя. «Ужасно», — отвечает Эндрю, но это звучит наполовину насмешливо, наполовину язвительно. «Но я не оцениваю тебя, и я не планирую говорить об этом кому-либо еще». «Я знаю.» Нил слегка пожимает плечами. «Это то, что убедило меня прийти». Знание того, что Эндрю сохранит это в секрете, не является причиной, по которой он здесь, но это обнадеживающая сила, которая заставила его сделать эти последние несколько шагов к двери. Он здесь, потому что- И тогда он думает, что понимает его. Эндрю всю ночь давал ему шанс за шансом развернуться и уйти. Щелчок замка был не таким окончательным, как замок на корте; это было чье-то другое решение, от которого никто не мог убежать. Находясь здесь с Эндрю, все, что Нилу нужно сделать, чтобы уйти, — это уйти. Эндрю — полная противоположность контракту Нила. Он — свобода. У Нила никогда не было свободы. У него никогда не было свободы, желающей его взамен. Настолько безразличный к правам или заблуждениям, потому что ни то, ни другое его не касается, Эндрю делает что-то потому и только тогда, когда он этого хочет, несмотря на все правила и предписания. Для Нила, человека, вся жизнь которого состояла из правил и предписаний, навязанных самим себе и принудительных, это воодушевляет. Это освобождает. Это возможность уйти, если он хочет, остаться, если он хочет этого больше. Это все, что Нил хочет делать, до тех пор, пока он действительно хочет это делать. Никакого принуждения, никакого толчка, никакого давления. Просто вопрос, на который так много ответов. Вот почему он здесь. Вот почему он хочет Эндрю. Сосредоточиться на телевизоре после осознания этого трудно, и это видно по дрыгающимся ногам Нила, беспокойным пальцам, по его глазам, которые продолжают отводить взгляд от экрана, чтобы посмотреть на Эндрю, ожидая Эндрю, желая, чтобы Эндрю посмотрел на него. Программа переходит к рекламе, а Эндрю остается неподвижным, как камень, на безопасном расстоянии от дрожащего тела Нила. И… Он явно медленнее Эндрю, потому что, похоже, Эндрю уже давно пришел к пониманию Нила. Эндрю сидит неподвижно и подальше от Нила, потому что он ждет Нила, а не наоборот. И вот она снова, причина, по которой он этого хочет: принятие решения. Эндрю дал ему пространство, чтобы очертить свои границы, и теперь Нил должен решить, хочет ли он, чтобы Эндрю переступил их. Его имя прикреплено к контракту, который связывает всю его жизнь, выстилает его тело, сдерживает его. Теперь, когда он вне этого, играя в своих собственных рамках, он не знает, с чего начать. Но он действительно хочет начать, и это впервые. Поэтому он пытается сделать этот первый шаг по собственной воле, садясь на кровати лицом к Эндрю, который не сводит глаз с телевизора. Его очевидная незаинтересованность не отпугивает Нила, не тогда, когда Эндрю выпрямляет ноги по обе стороны от Нила и медленно разжимает руки. Затем они оказываются лицом к лицу, почти кожа к коже, но не совсем глаза в глаза; Нил полностью смотрит на губы Эндрю. «Можно?» — спрашивает Нил, все еще глядя на рот Эндрю, и его сердце учащенно бьется от того, как сильно он хочет получить ответ. Эндрю приподнимает бровь и спрашивает в ответ: «А ты сможешь?» Это не может быть так уж сложно, думает Нил и наклоняется вперед, чтобы дотянуться до Эндрю. Его руки инстинктивно поднимаются, чтобы обхватить челюсть Эндрю, потому что это то, что кажется правильным. Неправильный. Его руки резко останавливаются в нескольких дюймах от лица Эндрю. Эндрю крепко обхватывает пальцами запястья Нила и удерживает его там, не отталкивая, но и не подпуская ближе. Как только он уверен, что Нил находится в его руках, Эндрю сокращает расстояние между их губами и целует его. Нил не знал, что это может быть так. Это… странно. Он никогда не понимал смысла этого и не понимает сейчас, но просто, когда губы Эндрю прижимаются к его губам, ему почти никогда не хочется снова дышать, если это означает, что он может продолжать целовать его. Тяга любопытства, осознания того, что он хочет этого, что бы это ни было, тянет его вперед за большим. Он полностью отдается рукам Эндрю, обхватывающим его запястья, наклоняя свое тело вперед и позволяя Эндрю поддерживать его. Прикосновение Эндрю ощущается так, словно тебе говорят миллион слов одновременно. Как будто делятся секретами, и никто больше не слышит, только они, и это, и все, что будет дальше. Поцелуй длится еще минуту, может быть, две, может быть, сто. Чувство времени у Нила искажается, когда он чувствует язык Эндрю на своем, так что на самом деле это может произойти на следующий день, и он ничего не узнает. Пока Эндрю не ослабляет хватку вокруг Нила, медленно подталкивая его назад, но не отпуская. Он говорит твердо и уверенно: «Есть правила. Ты можешь последовать им?» Но как мог Нил ответить на это, когда он даже не может вспомнить свое имя, а английский язык сейчас для него такой расплывчатый? Он моргает, прогоняя туман из глаз, пробивается сквозь оцепенение и оказывается на другой стороне только тогда, когда Эндрю сжимает его запястья. С тех пор как Нил встретил его, и, вероятно, задолго до этого, Эндрю не следовал ни одному правилу, которое было установлено на его пути. Законы и руководящие принципы никогда ничего для него не значат. Он сам по себе. Если Эндрю приходит с правилами, то они должны что-то значить. Нил кивает в знак подтверждения, а секунду спустя, когда Эндрю не отпускает его, понимает, что он должен сказать. «Да.» Он с трудом узнает свой голос. Эндрю опускает запястья и оставляет между ними расстояние в фут, но продолжает тыкать пальцем под подбородок Нила. «Мне нужно знать, что ты действительно этого хочешь. Если тебе нужно остановиться, ты говоришь «стоп». Если тебе нужно время, скажи мне, что тебе нужно время. Да — это да, а нет — это нет.» Нил смотрит на Эндрю и прямо встречает вызов в его глазах. Это странно оседает у него в животе, скручивая его, потому что этот вызов не порочен и не вреден. Как будто Эндрю ждет, что Нил скажет «нет», но даже больше того, как будто он боится, что тот скажет «да». «Я понимаю», — говорит Нил, держась очень тихо, когда Эндрю убирает руку, на случай, если такое простое слово вызовет серьезную реакцию. Рискованно отводить взгляд от глаз Эндрю, но ему нужно видеть, где сейчас находятся его руки; крепко завернутые в одеяло, подальше от Нила. «Где я могу прикоснуться к тебе?» Он спрашивает, не обдумав это до конца, потому что должен, сбитый с толку всеми этими проводимыми линиями. Пока кажется, что ни один из них не ведет к Эндрю, а скорее создает вокруг него барьер. «Это второе правило», — спокойно говорит Эндрю, не сводя глаз с лица Нила. «Ты не можешь». Где-то на задворках сознания Нила раздается звук шин, с визгом останавливающихся. Он быстро вскидывает голову, не в силах скрыть свое продолжающееся замешательство, но оно быстро исчезает там, где появляется на его лице, как только он смотрит на Эндрю. Это не было бы правилом, если бы Эндрю в этом не нуждался. Поэтому вместо того, чтобы спросить почему, Нил говорит: «Хорошо». По какой-то причине это сбивает лед с лица Эндрю и показывает то, что скрыто под ним — шок. Это заставляет Нила задуматься, хотел ли кто-нибудь когда-нибудь раньше следовать правилам Эндрю. Может быть, именно поэтому он не следует ни за кем другим. Эндрю моргает, и лед возвращается, обостряя и замораживая все, от его глаз до губ. «У тебя есть какие-нибудь правила?» Нил пожимает плечами и качает головой. «Пока нет. Я никогда не делал этого раньше». Ответом Эндрю является молчание, но он, кажется, слышит то, что ему нужно услышать, потому что он не настаивает на этом. И, как ни странно, это не переходит в новые поцелуи, хотя Эндрю довольно долго переводит взгляд с Нила на подоконник. Он принимает любое решение, какое ему нужно, и кивком головы указывает следовать за ним. Затем они вместе садятся на подоконник, согнув ноги так, что пальцы ног почти соприкасаются, и обмениваются зажигалкой, чтобы прикурить две отдельные сигареты. Эндрю выглядит задумчивым, в его глазах все еще читаются остатки вызова, он выглядит почти сердитым на что-то. Нил должен спросить: «Это обычно так?» Что бы это ни было, или должно быть, или может быть — у Нила есть подозрение, что обычно все происходит не так. Эндрю смотрит на открывающийся перед ними вид, выдыхая облако дыма в щель открытого окна, и пожимает плечами. «Я не знаю. Редко кому удается обойти второе правило.» Рот Нила хочет открыться, чтобы задать еще один вопрос, но он держит его закрытым и заполняет пробелы для себя. Теперь понятно, почему Эндрю так смотрит; он не знает, что делать. Кто-нибудь когда-нибудь говорил ему «да»? Нет, дело не в этом, думает Нил. Кто-нибудь когда-нибудь просил его сказать «да»? Довольный тем, что переждет это, даже если этого никогда не произойдет, Нил встает с подоконника, чтобы сесть на кровать, но его останавливает рука на запястье. Нил немедленно замирает и смотрит через плечо туда, где Эндрю все еще сидит, делая последнюю затяжку своей сигареты. Он не отпускает запястье Нила. Как только она гаснет, серый пепел размазывается по белому дереву, Нила подтягивают ближе и ниже, ровно настолько, чтобы Эндрю мог схватить его сзади за шею и притянуть к себе для поцелуя. Рука на его шее и ладонь вокруг запястья, Нил чувствует себя сдержанным таким образом, что заставляет его чувствовать себя свободным. Здесь он в безопасности. Его «нет» здесь означает «нет». Здесь он говорит «да». Каким-то образом, благодаря быстрым поцелуям и яростным прикусам зубов к губам, они оказываются на кровати. Подушка ощущается как бетон, когда голова Нила ударяется о нее, или, может быть, этот шок от удара вызван тем, что на него навалился весь вес тела Эндрю. Его руки инстинктивно поднимаются, чтобы прикоснуться. Эндрю — горячий, тяжелый, настоящая штука, возвышающаяся над ним, и Нил хочет знать каждый дюйм, чтобы это не казалось таким уж чуждым, но он не может. Как мигающее красное предупреждение, громко звучащее в его ушах, он напоминает себе, что нужно убить потребность решать проблемы. Эндрю покажет ему все, что он хочет, чтобы он знал. Эндрю держит свое тело приподнятым в определенных местах, тщательно расставляя колени и руки, чтобы удержаться там, где он хочет быть. Нил в ответ еще сильнее вдавливает свое тело в матрас, как бы говоря Эндрю, что он все понимает, он даст ему свое пространство. Все, что он не может контролировать, все, чего он не хочет, — это то, как он дышит. Один поцелуй — и он тяжелый, два поцелуя — и он отчаянный, три поцелуя — и Нилу кажется, что он задыхается, издавая низкий горловой стон и задыхаясь в те полсекунды, когда их губы не соприкасаются. Он думает, что, возможно, Эндрю хочет задушить его до потери дыхания, потому что его поцелуи учащаются, безжалостно сыплются дождем. Однако прикусывание его нижней губы резко останавливает их, и Эндрю спрашивает прямо у рта Нила: «Ты хочешь этого?» И вдруг все кажется таким простым: это не контракт. Здесь нет никаких фальшивых предлогов, никакой маски, которую он должен носить. Это не значит, что ты должен это делать, иначе у тебя ничего не будет. Это ты хочешь этого? Если ты это сделаешь, мы сможем. Если ты этого не хочешь, мы этого не сделаем. «Да», — выдыхает Нил, и его голос быстро поглощается губами, языком и руками Эндрю снова. Некоторые люди ищут людей. Некоторые люди ждут. Нил не был ни тем, ни другим, не беспокоился об одиночестве, потому что у него всегда была игра, в которую нужно было играть, команда, которую нужно было возглавлять, мечта, которую нужно было осуществить. Но если он не искал и не ждал, тогда почему он так реагирует, как будто каждое прикосновение кончиков пальцев Эндрю добавляет ему недостающие кусочки? Его ноги раздвигаются, сам того не осознавая, из горла вырывается имя Эндрю, его сердце бьется сильнее, когда руки Эндрю скользят все ниже и ниже, когда Эндрю задирает толстовку Нила выше на грудь и обнажает всю его кожу. «Скажи мне остановиться», — говорит Эндрю между поцелуями в шею и ключицами Нила. Нил откидывает голову назад и скрипит зубами: «Я не хочу, чтобы ты останавливался». Нил понимает, что это был вопрос, скрытый за утверждением, и Эндрю слышит в ответе Нила все, что ему нужно было услышать. Его поцелуи повторяют путь, проложенный его руками. В глубине сознания Нила, вынужденного находиться там, потому что то, что делают губы и руки Эндрю прямо сейчас, имеет главное значение, он думает об опасностях. Если бы кто-нибудь когда-нибудь понял, увидел, рассказал, тогда мечте Нила пришел бы конец, его жизнь была бы закончена. Тогда почему ему кажется, что это начинается только сейчас? Эндрю стягивает толстовку Нила с того места, где она была зажата у него под мышками, но именно Нил протягивает руку, чтобы сорвать ее. Это вызывает что-то — не улыбку, даже не ухмылку, — но что-то в его сторону. Это также дает ему короткую паузу, достаточную, чтобы понять, что глаза Эндрю карие, а не темные, полные ненависти. Мир думает, что он ненавидит его, и Нил будет прекрасно жить с этим, пока они никогда не узнают, как охотно и легко он подчиняется рукам Эндрю. Они толкаются, тянут, щиплют и расстаются, и Нил говорит «Да» на все это, так отчаянно желая, чтобы Эндрю начал. Эндрю целует места, которых больше ни у кого никогда не было, места, к которым больше никто никогда не прикасался, даже руками. Пульс Нила учащается под губами Эндрю, и его сердце полностью останавливается, когда прохладное дыхание Эндрю обдувает след влажного поцелуя, и это пугает Нила. Нила пугает, что он не искал, но теперь он не может представить никого другого, кроме Эндрю. Он напоминает себе о причине; Эндрю — это безопасность, которую никто другой не может ему дать, набор правил только для них, решение, лежащее в основе доверие, которое ни один из них не отдаст другому, потому что тогда они оба проиграют. Предложение «да» или «нет». Это оно. Не может быть никакой другой причины, по которой Нил думает только об Эндрю и всегда думал только об этом. По мере того, как поцелуи, укусы, облизывания и отметины продолжаются, потребность схватить что-нибудь усиливается и врезается в Нила, как шрам. «Эндрю», — говорит он или пытается сказать, но в итоге задыхается. Он не хочет просить об этом, не желая заставлять Эндрю давать это, но ему нужно — он не знает, что ему нужно. «Я-» Над Нилом виднеется пятно светлых волос, скользкая волна тепла от рта Эндрю на шее Нила. Эндрю отстраняется в тот самый момент, когда слышит свое имя, заставляя Нила похолодеть всем телом. Из-за молчания Нила, его беззвучного «нет» Эндрю выглядит так, как будто он собирается сесть и забыть обо всем этом, и сердце Нила сильно бьется во внезапном протесте. «Нет, стой — неважно», — заикается он и опасно смыкает ноги вокруг Эндрю, но все еще недостаточно, чтобы коснуться. «Продолжай». Эндрю, должно быть, умирает с голоду и так же замерз, как и Нил, потому что он не теряет ни секунды и продолжает покрывать шею Нила слюной и поцелуями. И Нил, наблюдая, как Эндрю хватает его, довольствуется тем, что цепляется за одеяло под ними. Оставлять следы от когтей на шелковом материале намного безопаснее, чем оставлять следы от когтей на Эндрю. Нил собирается проделать дыры в одеяле, когда, не глядя и не отрывая рта от Нила, Эндрю протягивает одну руку и сильно хватает Нила за запястье. Еще один якорь, еще одна точка безопасности. В отличие от любого другого захвата, этот, похоже, не предназначен для того, чтобы удержать Нила на месте. Это для того, чтобы дать ему что-то почувствовать. Нил участвовал в различных вариациях «перехватило дыхание», но никогда в таком. Сама близость Эндрю похожа на проверку тела на корте, но это не причиняет боли, просто заставляет его хватать ртом воздух, которым невозможно дышать. И внезапно Нилу захотелось большего, так, как он никогда раньше не хотел большего. Но Эндрю отступает. Нил, честно говоря, не хотел этого, но он скулит и шепчет самый минимум имени Эндрю. Каким бы тихим ни было это единственное слово, оно отдается эхом и затихает, пока тишина не поглотит его. «Этого достаточно», — говорит Эндрю, звук его голоса теперь такой странный — такой странный, но именно то, что Нилу нужно было услышать. Он смотрит на Нила сверху вниз, ничто в нем не вздымается и не трясется так, как Нил разваливается на части, и вытирает рот. Щеки Эндрю покраснели, губы стали еще краснее, глаза больше не кажутся карими, а скорее чем-то искрящимся, так что Нил лежит так, пока не убедится, что у него ничего из этого не мерещиться. Некоторое время спустя, возможно, через пять секунд или пять минут, Эндрю протягивает руку и поднимает Нила на ноги. Его глаза, губы и щеки все еще причудливого цвета, что заставляет Нила думать, что Эндрю просто ненастоящий — потому что Нил никогда так сильно не хотел ничьих прикосновений. Затем, словно прочитав мысли Нила, Эндрю протягивает руку и касается подушечкой большого пальца нижней губы Нила, проводя по ней так, что это можно было бы расценить как нежность, если бы ты не был Эндрю, не был Нилом. Такое чувство, что ему задают вопрос; тихий, но жизненно важный, как воздух. Нил встречается с сюрреалистичным взглядом Эндрю и кивает, и только тогда Эндрю убирает большой палец, чтобы провести по собственной губе, выглядя задумчивым и совершенно несогласно. Должно быть, это обычное дело — так затаить дыхание. Чувствуя себя невесомым и сонным, Нил не может представить, что у него это есть, но жжение от желания еще, еще, еще опаляет его изнутри. Он говорит это Эндрю своими глазами. Однако для Эндрю не может быть обычным делом яростно вытереть рот и оттолкнуться от кровати, чтобы сесть на подоконник. Как будто больше неправильно, как будто больше нельзя сделать, как будто больше — это то, чего он слишком сильно хочет, как будто больше на самом деле — это то, чего Нил просто не понимает. Нил наблюдает за ним и не спрашивает почему, потому что правила существуют не просто так. И, честно говоря, Нила это совершенно не волнует — его волнует суть всего этого. Поэтому он держит рот на замке, потому что знает, что Эндрю не хотел бы этого слышать. И, честно говоря, Нил не собирается ему говорить, потому что прямо сейчас, когда он яростно затягивается сигаретой, Эндрю выглядит так, как чувствует себя Нил — как будто это больше, чем просто больше для него тоже. Вместо этого он натягивает толстовку и присоединяется к Эндрю у окна. Он колеблется, прежде чем взять предложенную сигарету, не желая портить вкус Эндрю, но запах дыма всегда помогает ему восстановить дыхание. Но он действительно не возражает против того, чтобы никогда больше не дышать. Несмотря на то, что небо темное, огни Лос-Анджелеса отказываются гаснуть без боя. Глядя на какую-то странную версию ночи, понятие времени становится еще более запутанным для Нила. Он не хочет, чтобы это стало днем. И, как будто он читал мысли Нила, отсчитывая секунды — как будто он просто хочет Нила и ничего больше — Эндрю наклоняется и вырывает сигарету у Нила и держит ее в стороне, затем хватает Нила свободной рукой и притягивает его к своим губам. Этот поцелуй кислый и пепельный. Этот поцелуй останавливает время. Нил считает, что это все необычно для них, для кого-либо еще. Но последнее, что он мог бы сказать, — это «нет».