Signing on the Line

Это все еще причиняет боль, что скорее раздражает, чем на самом деле причиняет боль. Его запястье болит, когда он пытается размяться после пробежки на беговой дорожке. Он едва может держать гантель, поэтому его запланированная тренировка в фитнес-центре команды была отменена почти сразу после того, как он зашел в спортзал. Несмотря на свою неспособность что-либо сделать, Нил не хочет уходить. Здесь безопасно. Здесь только он и зеркало во всю стену. Все телевизоры выключены. Единственный шум доносится из вентиляционных отверстий где-то наверху. За пределами спортзала мир в настоящее время узнает "истинную" причину травмы запястья Нила Джостена. Его менеджер одобрил это, а его публицист спланировал, как просочиться в прессу, и Нилу не нужно говорить больше ни слова - мир поверит в это, потому что это правдоподобно. Трус, лжец, слабак, жертва, все, против чего выступает Нил, но идеальное прикрытие для того, кто он есть; глупый, безнадежный, незаконный, в л- Нет, это говорит глупость. Нил вздыхает и плюхается спиной на коврик, на котором он растягивался, закрывая глаза и прижимая поврежденное запястье ближе к груди. Как досадно, что что-то настолько незапланированное может так сильно ранить. Он слышит, как что-то шаркает по земле, и когда он открывает глаза, то видит Кевина, стоящего над ним. Все внутренности Нила начинают сжиматься от чувства вины и стыда. Это первый раз, когда он видит Кевина после игры против "Тигров". Нил так и не ответил на его сообщение. "Это уже вышло?" - спрашивает Нил, все еще лежа на спине и глядя на возвышающееся присутствие Кевина. "Твоя правда или твоя ложь?" Нил стонет и начинает садиться, подтягивая ноги к груди и утыкаясь лицом в колени. Он больше не ребенок, но иногда, разговаривая с Кевином, он чувствует себя таковым. "Последнее". "Это исключено. "Ночные ястребы" проводят с ним полевой день. Я не знаю, из-за чего злиться больше: из-за того, что ты снова его видел, или из-за того, что это ложь, которую ты придумал, чтобы прикрыть его. Ты позоришь эту команду". Гнев начинает скручиваться в животе Нила, но он игнорирует его и смеется, горько и жестко в горле. Он поднимает голову и, прищурившись, смотрит на Кевина. "Я избавлю тебя от необходимости выяснять это - я не придумывал эту ложь. Эндрю это сделал." Свирепое выражение лица Кевина быстро исчезает. Жесткие черты его лица смягчаются, превращаясь почти в ничто, он выглядит таким совершенно потерянным. "Что?" - спрашивает он голосом, слишком потрясенным, чтобы принадлежать Кевину. "Я не знаю, почему он это сделал, но это не имеет значения. Может быть, он действительно был сумасшедшим. Это был не самый яркий момент в моей жизни". "Нил, подожди - Эндрю придумал эту историю? И ты не знаешь почему?" Нил начинает хмуриться, сбитый с толку таким испугом Кевина. "В этом есть смысл, не так ли?" Но Кевин ничего не говорит, и замешательство Нила начинает перетекать в поток паники. «Что?» Глаза Кевина широко распахиваются, когда он смотрит на Нила и спрашивает: "Ты все еще твердишь, что это "ничего"?" Нил слегка отпрянул назад, теперь тоже застигнутый врасплох. "Что, черт возьми, это значит?" Кевин усмехается. "Ты действительно идиот". Паника превращается в раздражение. Нил качает головой и отводит взгляд от Кевина, говоря хриплым голосом: "Если ты просто собираешься стоять там и рассказывать мне то, что я уже знаю, тогда..." "Я не думаю, что это ерунда, Нил", - внезапно говорит Кевин, и он выглядит немного обиженным, Нил никогда раньше не видел. "Не для тебя и не для него". Раздражение возвращается к гневу, и Нил мгновенно поднимается на ноги. "Я на это не куплюсь", - говорит он. "Если ты ищешь причину злиться на меня, я могу дать тебе ее предостаточно". "Нил, послушай". Нил смотрит на него, и у него все болит. Он прижимает запястье к груди и обхватывает его здоровой рукой. Этот разговор ощущается так, как будто тебя так внезапно ударили и причинили боль - земля есть у тебя под ногами, а потом ее нет, и тогда тебе больно. "Я не знаю, что он тебе говорит, чтобы заставить тебя так думать. Он не отреагировал так просто так - он Эндрю. Ты должен знать, что он что-то скрывает". Нил смеется, и он смеется снова, потому что тот первый смех был почти похож на рыдание. "Сначала ты ведешь мое дело о том, что это не должно быть ничем. Теперь ты преследуешь меня, потому что это может быть не пустяк?" "Нил, это опасно", - кричит Кевин и хватает Нила за локоть, когда тот пытается отвернуться, заставляя его отступить. "Это было слишком близко к истине. У тебя больше не может быть близких промахов. Если вы оба увязнете в этом слишком глубоко, тогда вас никто не спасет". "Ни один из нас ничего собой не представляет. Эндрю не... Эндрю просто не хочет и никогда не будет", - настаивает Нил, и все это так бесит. Он знает больше, чем знает Кевин. Он знает. Он знает, чего он хочет, и он знает, чего он никогда не сможет получить, и это в точности одно и то же. Он не купится на это только потому, что Кевин намекает на обратное. "Я уже знаю это, хорошо? Я знаю это". Кроме того, если бы он поддался на эти безумные, несбыточные мечты и поверил Кевину, когда он говорит, что это могло бы что-то значить для Эндрю, то это размыло бы грань между тем, что разрешено, и тем, что нет. Нилу пришлось бы рассказать Эндрю, а Эндрю должен был бы положить этому конец, им. И Нил еще не готов к тому, что все это закончится. Весь его мир - притворство, но с Эндрю он кажется почти реальным. "Тогда скажи мне, почему он так отреагировал. Если бы это было ничто, я не думаю, что он бы это сделал, Нил, и ты никогда бы не оказался в такой ситуации. Не прикидывайся дурачком." Нил вырывается из рук Кевина, хватает свою толстовку, бутылку с водой и начинает отступать назад. У него на груди дурацкий груз, и он слишком слаб, чтобы сбросить. Ему нужно дышать. Он здесь больше не в безопасности. "Я не знаю", - говорит он и беспомощно пожимает плечами. "Если тебе нужны ответы Эндрю, тогда спроси Эндрю". Он отворачивается, прежде чем Кевин успевает сказать что-нибудь еще. Но также и потому, что он действительно не знает. Это должен был быть гнев, верно? Не волнуйся. Нил был неосторожен в ту ночь, и, возможно, в его намерения не входило получить травму, но и избежать травм он точно не собирался. В этом есть смысл. В этом есть смысл. Это должно иметь смысл. Потому что это альтернатива. Нил не представляет альтернативу, потому что, как и многих вещей, ее не существует. Вода в душе горячая, но не настолько, чтобы Нил перестал думать. Как ни странно, его мысли перемещаются от Кевина к Эндрю и к его матери. Пока она не ушла, она была всем, что знал Нил, и она не многому научила Нила. Не о фундаментальных вещах, уроках, которые преподаются через существование, и ни о чем другом. Нил никогда не знал любви или того, что предшествует любви, потому что он уверен, что его никто никогда не любил. Его мать всегда была на взводе, всегда называла его именем, которое он никогда не узнавал, всегда говорила ему вести себя тихо, не отвлекаться и быть кем-то другим - так что, если он никогда не знал, кто он такой, то как она узнала? И как она вообще могла любить того, кем он был? И так как же Эндрю мог? Нил Джостен - порочная сила на корте и ухмыляющееся лицо в СМИ, и за запертыми дверями, с прижатым к нему ртом и руками на его коже, он такой и есть. В такой лжи, как у Нила Джостена, нет ничего такого, что можно было бы полюбить. Эндрю уже совершенно ясно дал понять, что это ерунда. СМИ преувеличили его реакцию. Во всяком случае, Эндрю ничего такого не имел в виду. Это было ничто, как и все остальное. Однако по какой-то причине Нил думает об этом, а потом не уверен, верит ли он в это. Ложь заключена в имени Нила. И он распознает ложь, когда видит ее. —— Нилу следовало бы знать, что список ужасных вещей не заканчивается на двух. Нилу следовало бы знать, что если ты наклонишь этот список вбок, он превратится в временную шкалу. Один ведет к двум, два ведут к трем, три будет продолжаться столько, сколько нужно, пока эта история не будет рассказана. Третий номер становится очевидным уже на следующий день после утечки истории, когда Рико и Эндрю в последнюю минуту приглашают на ночное ток-шоу в Нью-Йорке. Нил просматривает прямую трансляцию на своем ноутбуке после того, как его менеджер отправляет ему ссылку. Ведущий больше, чем обычно, старается быть смешным, с таким каменным присутствием, как Эндрю, и таким злобным присутствием, как Рико, сидящий напротив него на диване. Ни один из них не реагирует на шутки, оба привносят враждебность в атмосферу, которая просто не может их удержать. Однако они должны это сделать; Эндрю начал эту ложь, Нил должен разыграть ее, а Рико должен в это поверить. Мир должен поверить, что Нил Джостен был слишком напуган, чтобы встретиться лицом к лицу с "Ночными Ястребами", когда понял, насколько недостаточен его уровень мастерства против "Тигров". Нил не уверен, что больше тревожит: Эндрю, сидящий напротив всемирно известного комика и не ломающий себе шею из-за его ужасных шуток, или тот факт, что Эндрю так легко подыгрывает этой роли. Эндрю ясно дал понять, как низко он относится к жизни во лжи. Единственная причина, по которой это имеет смысл для Нила, заключается в том, что, возможно, правда Эндрю хуже. Рико сразу поверил в ложь, возможно, поверил в нее слишком сильно, потому что теперь на национальном телевидении он сидит напротив ведущего и потрясает именем Нила, как кровавым знаменем; предупреждение. "Жаль, что Нил не покалечил себя окончательно, если бы это было его намерением. Это заставляет меня задуматься, что я вообще в нем нашёл. Не бойся, Нил, я позабочусь о том, чтобы ты получил более чем достойную компенсацию на моем корте". Ведущий смеется над этим, но это не шутка. "Эндрю, не мог бы ты рассказать нам о своей реакции немного подробнее? Я говорю здесь от имени всего мира", - говорит ведущий, делает паузу и смотрит на аудиторию. "Мы не думали, что тебя что-то волнует". "Я этого не делаю", - холодно говорит Эндрю, прекращая хриплый смех аудитории, и бросает на ведущего взгляд, который говорит, что если он еще раз пошутит, Эндрю обрушит на него потолок. "Нил Джостен знал, что произойдет, когда бросил мне вызов на глазах у публики. Я человек слова, и я ожидал от него того же. Я не очень хорошо переношу, когда меня выставляют лжецом." За этим следует жуткая тишина - наблюдая за происходящим с расстояния многих миль, даже зная, что все это обман, Нил все еще чувствует лед Эндрю, - а затем ведущий заставляет себя рассмеяться, отпускает шутку, благодарит двух своих гостей, прежде чем перейти к рекламе. Все это так холодно, но Нил ждет, когда все сгорит, когда мир отвернется от него. Нет больше веры для труса, нет больше веры для кого-то настолько слабого. Болельщики выбросят свои майки, продадут билеты, товарищи по команде будут избегать его, а Кевин… Нил ждет, когда Кевин схватит его за здоровое запястье и выкрутит его, пока оно не сломается. Ничего из этого не происходит. Вместо этого Кевин приказывает ему приходить на тренировку, несмотря на его неспособность играть, и учит его, как держать ракетку, не подвергая травму ненужному стрессу, показывая ему бесчисленные упражнения, чтобы облегчить процесс заживления. Не проходит и секунды, чтобы Кевин не выглядел запертым и ограниченным, как будто ему так сильно хочется кричать, ругать и контролировать. Его губы остаются сжатыми в жесткую линию, глаза остаются снисходительными, но никаких безнадежно-обнадеживающих слов не произносится. "Морские Короли" просят Нила прийти на их следующую игру, даже если это просто для того, чтобы посмотреть со стороны, поэтому Нил появляется на стадионе в своей футболке, чтобы подбодрить их. От того, что его встречают на трибунах, у него буквально перехватывает дыхание. Плакаты наводняют стадион, их поддерживают восторженные болельщики, которые бесконечно приветствуют его имя, которые приветствуют его с тех пор, как впервые услышали его. Нил думал, что они уйдут так же быстро, как появилась ложь, но вот они здесь, держат самодельные таблички, на которых яркими, сияющими буквами написано "Несбыточная мечта Джостен". Нил сгибает запястье и не морщится, и посылает каждый крик по своим венам, как будто они помогут ему быстрее исцелиться. Слышать его имя раньше было странно, потому что это был не он, он был не тем, кем они его считали, - но им все равно. Они все еще называют Нила Джостена, как будто это все, чем Нил является на самом деле, все, что имеет значение. Все, чем он является на самом деле, повсюду и под всей этой ложью. Если они могут что-то там увидеть, даже не зная его, то разве Нил не должен быть способен? И если они что-то видят и чего-то хотят в нем, то не смогли бы... Но во лжи нет ничего, что можно было бы любить. Поэтому Нил решает быть правдивым. Когда "Морские Короли" побеждают, и Нила выводят на корт, чтобы он присоединился к своей команде в диком и неуправляемом праздновании их логотипа, он принимает свое решение. Кевин, должно быть, видит это на его лице, потому что он хватает Нила за руку, прежде чем тот успевает отойти слишком далеко. "Не говори глупостей", - предупреждает он. "Не позволяй этому быть напрасным". Нил кивает, он точно знает, что собирается сказать. Эта игра стала слишком большой для него. Это причина, по которой он подписал свой контракт, желая быть чем-то большим, чем просто Нил Джостен, но теперь Нил Джостен - это список того, чем Нил не является. Будучи настолько запутанным в слишком многих ниточках марионетки, Нил знает, что всегда будет марионеткой, но все, чего он хочет, - это сделать свой собственный ход, быть той версией Нила, в которую они верят, даже если это не так. Быть той версией, в которую он хочет верить, даже если это не так. Это не совсем правда; это просто не ложь. После того, как пресса закончила со своими товарищами по команде, Нил подходит к камерам и микрофонам. Все они поворачиваются к нему с головокружительной скоростью, выкрикивая вопрос за вопросом, в его лице вспыхивают огоньки. Ты действительно так напуган? Ты действительно так сильно сомневаешься в своем игровом уровне? Означает ли это, что ты не перейдёшь в "Ночные Ястребы"? Вопрос за вопросом, на которые у Нила нет реального ответа, поэтому он говорит это; "Я признаю это", - говорит он, не отрывая взгляда от повязки на своем запястье. "Тигры были хороши, более чем хороши, и из-за этого моя уверенность была поколеблена, и из-за этого я причинил боль своей команде". Он делает глубокий вдох и встречается взглядом с Кевином, который стоит позади множества репортеров. Затем он расстегивает булавку, скрепляющую его повязку, и начинает ее разматывать. Когда все камеры устремлены на него, Нил сгибает запястье и сжимает кулак; исцелен. "Я больше не боюсь, никто из нас не боится, и на следующей неделе мы выйдем на корт как единая сила, сейчас больше, чем когда-либо. Никто на этом стадионе не сомневался во мне, так что пришло время перестать сомневаться в себе". И он имеет в виду это во многих смыслах. Он смотрит в ближайшую камеру и улыбается, и хотя он так много не может сказать, это то, что он хочет сказать: "Так что да, вы можете называть меня трусом, или предателем, или как хотите, потому что я знаю, что я не такой. Я... Я просто Нил, и я здесь, чтобы победить". Кто-то подбадривает на заднем плане, вероятно, Мэтт, и Кевин бросает на него мрачный взгляд, говорящий об одобрении. Нил почти отворачивается от репортеров, прежде чем что-то вспоминает, и когда он поворачивается обратно, он ухмыляется. "О, и Рико? Увидимся в ноябре". Он не уверен, кому именно была адресована вся его речь. Может быть, он сам, может быть, те, кто контролирует все его струны, или, может быть, просто все, кто слушает. —— Когда он возвращается домой в тот вечер, на его телефоне есть сообщение, ожидающее открытия. Там просто написано: "Хорошая экономия". Нил улыбается, ждет ответа, затем отправляет ответ, прежде чем закрыть глаза на ночь. Я беру советы от вратаря высшего ранга. Может быть, ты слышали о нем? Наступило утро, слишком раннее, чтобы называться днем, а у Нила все еще нет ответа. Это достаточно воодушевляет его, чтобы найти номер Эндрю в своем телефоне, бесконечно долго удерживать большой палец над кнопкой вызова и, наконец, нажать на нее. В Калифорнии еще рано, но Нил все равно не может уснуть, и он не сможет дозвониться до Эндрю позже в тот же день, когда "Ночные Ястребы" сыграют сегодня вечером. Не то чтобы он должен был звонить - ничего, и все такое, - но он убеждает себя, что у него есть на то причина. Позвонить - значит выяснить, верит ли Рико все еще в ложь или нет, насколько он зол из-за мести Нила или “Морским Королям” угрожает какая-либо опасность от рук кровавого гнева Рико. По крайней мере, это его оправдание. Вот что он скажет Эндрю, если Эндрю потрудится взять трубку. Эндрю знает. "У тебя есть пять секунд, чтобы привлечь мое внимание, или я вешаю трубку", - устало говорит он. "Еще слишком рано иметь с тобой дело" Нил спрашивает, игнорируя угрозу, "Разве сейчас неподходящее время?" "С тобой всегда плохо". "Эндрю". На мгновение Эндрю замолкает, и шум его фона просачивается через линию; разговоры людей, объявления над головой, механическое гудение движущихся больших транспортных средств. "Чего ты хочешь?" в конце концов он спрашивает. Нилу следует повесить трубку, потому что причина, по которой он сказал себе позвонить, - это не та причина, по которой он все еще на линии. "На самом деле я не знаю", - говорит Нил со вздохом поражения, больше для себя, чем для чего-либо еще. "Возможно, ты ждешь поздравлений с тем, что повернул повествование в свою пользу". Нил издает на это тихий смешок, раздраженный и застрявший в горле. "Повествование, которое никогда бы не существовало, если бы ты не "разозлился"". "Сильно преувеличено". "Дело в том, что если бы ты не..." Он не уверен, к чему ведет это предложение. Эндрю резко обрывает его. "Я учусь на своих ошибках. Это мешает мне когда-либо делать их снова. Ты должен разобраться в этом." Раздражение тикает в его груди, затем исчезает с еще одним смехом и более глубоким вздохом. "Если мои ошибки приведут к твоим ошибкам, тогда конечно. Я же не могу допустить, чтобы ты снова переворачивал мне карты, правда?" "В мире не хватает прилагательных, чтобы описать, насколько ты невыносим". "И все же ты не повесил трубку". Нил улыбается в тишине, тишине, которая не совсем тишина из-за всего фонового шума, доносящегося со стороны Эндрю. "Где ты?" "На пути в Бостон". "Так рано?" Перелет из Нью-Йорка в Бостон совсем не занимает много времени, а первая подача только в восемь вечера. "Я не лечу". "За рулем?" "Занимаюсь бизнесом". "Остальная часть вашей команды занимается бизнесом?" "Нет". "Тогда почему ты?" Нил чувствует, что задыхается от задаваемых вопросов, измученный односложными ответами Эндрю. Наконец, он получает ответ, который звучит правдоподобно: "Если я смогу избежать полета на высоте тридцати тысяч футов, я это сделаю". Улыбка Нила так же медлительна, как восход солнца. Он откидывается на спинку дивана, прижимая чашку кофе к груди. "Ты, должно быть, действительно имеешь что-то против полета". "Не летаю", - беззаботно говорит Эндрю. "Возможно, из-за шанса упасть". Нил останавливается, чтобы подумать об этом, ослабляя хватку на телефоне, позволяя своей улыбке оставаться на месте. Кажется невозможным, чтобы Эндрю чего-то боялся, но тот факт, что он боится, тот факт, что он говорит это Нилу… Нил задается вопросом, не это ли то, что должны делать пустяки. "Знаешь, у тебя больше шансов погибнуть в автокатастрофе, чем в авиакатастрофе. Падение должно быть наименьшей из твоих забот." Едва слышный из-за расстояния и телефонной связи, Нилу кажется, что он слышит, как Эндрю испускает короткий тяжелый вздох. "Ты - новатор в области эмоциональной поддержки". На это Нил смеется. Трудный. Это пронзает его горло, как аллергическая реакция, набухая и подавляя, и чувствуя тепло, тепло, слишком тепло, и он так не смеялся с тех пор… Он не может вспомнить. "Я не знал, что ты нуждаешься в эмоциональной поддержке. Должен ли я попробовать еще раз?" Эндрю ничего не говорит, но Нил пришел к выводу, что такое молчание не означает "заткнись" - Эндрю сказал бы Нилу заткнуться, если бы ему это было нужно, - и это не значит "нет" - Эндрю сказал бы "нет", если бы ему было нужно. Молчание Эндрю - это то, чего он не может сказать, что в данном случае означает: продолжай. Итак, Нил продолжает. "Для меня это море". Эндрю слушает, как будто то, что говорит Нил, имеет значение, даже если это не так. Он не превращает это во что-то другое, не мешает Нилу говорить, он просто слушает, и это заставляет Нила хотеть никогда не прекращать говорить. Особенно когда, молча и слушая, Эндрю рассказывает Нилу о себе больше, чем когда-либо позволяет себе вслух. "Ты не можешь видеть под ним, когда находишься над ним", - говорит Нил. "Откуда ты вообще знаешь, что под тобой?" Эндрю отвечает в своем собственном темпе, медленно и вдумчиво. "Ты этого не делаешь". "Вот именно". "А что, если то, что под ним, лучше?" "Это еще предстоит доказать - слишком темно, чтобы что-то разглядеть". "Звучит так, как будто ты просто боишься темноты", - говорит Эндрю, затем делает паузу. "Неспособность что-то увидеть не означает, что вы должны этого бояться". Нил чувствует, как его улыбка подергивается, любопытная и широкая, когда он спрашивает: "Что это вообще значит?" Эндрю делает еще один из тех коротких вдохов, которые звучат как столь необходимый выдох. Бесконечная тишина заполняет линию. "Ни кораблей, ни самолетов", - говорит он в конце концов, перечисляя их. "Мы никогда не увидим Европу, не так ли?" И чего бы ни ожидал Нил, этого никогда не могло быть; даже когда он слышит это, чувствует это, проигрывает это, он не понимает. Пока он этого не сделает, и он не почувствует, как дернули за одну из его ниточек, на этот раз связанную с Эндрю. Он не возражает потерять контроль над этим. Не тогда, когда эта ниточка точно так же привязана обратно. "Нет, я думаю, что нет".