Чёрный кот и бутылка виски

Шум вокруг постепенно нарастал. Сначала звук пробивался словно с морского дна, потом с конца огромного зала, затем расстояние сократилось до длинного коридора, небольшой комнатушки, нескольких метров, одного шага и... В голову ударил тихий плач и отголоски хриплого возмущения. — Да что ты снова разнылся? По плечу похлопала широкая ладонь. Грубо и резко. Логично, что это никак не помогло. Солёные ручейки продолжили ещё активнее стекать с юношеского лица, уродуя внешность плачущего. — Подумаешь, кошка поцарапала! Ты что, теперь с каждой ерунды будешь в слёзы бросаться? Школьник, который был младше говорившего года на два, прижал левую ладонь к груди и продолжил шмыгать носом. Следы от когтей на коже были едва заметны, кровь уже почти не сочилась, но он боялся что-либо говорить. Реакцию его новых товарищей всегда было сложно предугадать. — Ой, да как же ты задолбал, дай сюда! — заворчал «трус» и силой выхватил его ладонь. — Не брыкайся! Сейчас остальные придут, если увидят, что ноешь, опять заставят по помойкам шляться. Тебе оно надо? Тогда парнишка испуганно застыл, наблюдая за чужими действиями. Удивительно, но вместо ожидаемого подзатыльника, он увидел, как быдловатый подросток достал из кармана джинсовой жилетки носовой платок, а после поднёс к его ладони и обмотал вокруг. — А... От произошедшего пропал дар речи. — Всё, молчи, и рукой не шевели, иначе развяжется, — странно, но в воспоминаниях эта реплика звучала уже беззлобно. — А теперь я тебе покажу тебе, что нужно делать, когда хочется разреветься. Он с удивлением спросил: — Что? На это хулиган достал из другого кармана пачку сигарет и зажигалку. — Берёшь, — одной рукой он выудил из картонной коробочки сигарету, после чего засунул не понимающему мальчишке в рот, — а потом делаешь так, — и поджёг её конец. Через пару секунд самый юный член их шайки закашлялся, схватившись за грудь. Казалось, словно его целиком запихнули в работающий дымоход. — Дебил, вдыхать надо! Аккуратнее. Он чувствовал, как по спине снова стучат, но уже помягче. После второго вдоха лёгкие заполнил обжигающий жар и дым с отвратительным вкусом. Странно, но тогда ему действительно стало спокойнее. Только совсем не из-за сигарет. Он всегда думал, что водился с ними только из выгоды, но оказалось, что это было правдой лишь отчасти. — Всё, отлично! А теперь шуруй приводи в себя в порядок, пока ребята не пришли. После сказанного лёгкий подзатыльник всё-таки его настиг. Скарамучча распахнул веки и резко обхватил голову руками. Сердце стучало как бешеное, дыхание заметно участилось. Через секунду рядом с ногой прозвучал металлический звон предмета, который, слабо отскочив от лохматой макушки, стукнулся об асфальт и покатился вниз по дороге. «...Жестяная банка?» Он поднял голову и посмотрел наверх. На крыше гаража прямо над ним стоял рыжий облезлый кот и вопросительно глядел на землю в направлении упавшего объекта. После этого голову пронзила резкая боль. К сожалению, он вернул себя в реальность. Внутри закипела злость. С пола был поднят камешек размером с грецкий орех и с силой запущен в ничего не подозревающего уличного кота, которому не повезло оказаться на пути разъярённого подростка. Камень попал в заднюю лапу и вызвал у животного испуганный взвизг, прежде чем оно торопливо умчалось восвояси. Скарамучча тихо шикнул и пнул железную пластину гаражной стенки. Шум от удара распугал ещё и кучку птиц, что сидели на проводах электрического кабеля чуть выше крыши. Дождь стал усиливаться, поэтому пришлось продолжить дорогу. Через время на площадке близь жилых домов совсем не осталось людей. Они все попрятались в зданиях подальше от бурного ливня. Разноцветная листва под ногами превратилась в один омерзительный оттенок грязи и слякоти. В ботинках хлюпала вода, а скомканные пряди липли к голове. Уже довольно скоро он оказался перед домом. Перед тем, как воспользоваться ключами, Скарамучча отряхнул видимую грязь с колен, живота и волос, чтобы не выглядеть слишком жалко. В остальном ему помог дождь. Понадобилась ещё масса усилий, чтобы добраться на полусогнутых ногах до третьего этажа. Расстояние, которое обычно пробегалось за пару минут, казалось практически непреодолимым. Уже стоя напротив своей квартиры, он заключил, что ещё один подобный подъём неиронично может отправить его на тот свет. Теперь встреча, которую он нарисовал у себя ранее в голове, обещала закончиться ещё хуже, чем предполагалось. Скарамучча убрал палец с кнопки звонка и коснулся дверной ручки. Нажав вниз, он, к своему удивлению обнаружил, что она поддалась. Дверь всё это время была не заперта? Из квартиры совсем не доносилось посторонних звуков. На полу затемнённой прихожей были разбросаны его собственные ботинки, на крючке висело пару лёгких курток и лиловый дождевик. Осторожно сняв с себя мокрую грязную кофту, он свернул её и кинул на невысокую лавочку у стены, которая находилась там для комфортного переобувания. Затем он присел на свободное место с краю и стащил такие же запачканные землёй кроссовки, после чего задвинул их под лавку. Чтобы поскорее избавиться от оставшейся мерзости, липнувшей к телу, Скарамучча пошёл из коридора сразу в ванную. Также ему было важно оценить свой внешний вид прежде, чем пересекаться с матерью. Шанс того, что она находилась дома, всё ещё был не нулевым. Прямо над керамической раковиной висело широкое круглое зеркало. Раньше оно всегда блестело от чистоты, а сейчас на потускневшей гладкой поверхности белели следы от пальцев. Он ненадолго замешкался перед тем, как протереть запотевшее стекло ладонью. Определённые опасения у него были, но реальность оказалась намного страшнее и уродливее. В зеркале будто стоял не он, а жуткий незнакомец, которому не посчастливилось попасть под асфальтоукладчик. Чёрные, некогда бережно уложенные волосы взъерошились и запутались. Руки во многих местах покрывали ярко-красные гематомы, которые уже начали постепенно темнеть. Под губой и у носа красовались мелкие царапины, на щеке же виднелся багровый кровоподтёк и небольшая припухлость. Со лба также медленно стекала тоненькая алая струйка. Раньше ему уже приходилось получать в лицо во время драк, но сегодня у него не было даже шанса обороняться. По этой причине полученные повреждения выглядели намного унизительнее и хуже, чем в другие разы. Скарамучча по-настоящему испугался своего отражения. Отступив на шаг от зеркала, он осторожно ощупал опухшую сторону лица. Прикосновение тут же откликнулось острой болью, а в воспоминаниях всплыло обжигающее чувство от столкновения щеки с шершавой землёй. Испуг быстро сменился гневом. «Уроды! Твари! Ненавижу!» В порыве злости он хотел ударить рукой по раковине, но неудачно поскользнулся на мокром полу и впечатался грудью прямо в её край. Кажется, был слышен хруст. Не успел Скарамучча осознать произошедшее, как его последующий резкий вдох отозвался таким же резким чувством мучительного разрывания плоти внутри грудной клетки. От боли его сильно тряхнуло, заставив стиснуть зубы, чтобы не закричать. Через секунду он закашлялся. — Кха-кха-кха! Когда резь ослабла, тело оцепенело от ужаса. Неужели он что-то себе сломал или повредил внутренние органы? «Я что, теперь умру?!» Сейчас как никогда захотелось где-то укрыться и спрятаться, подальше от страха, желательно в чьих-то надёжных руках. Плевать на гордость, всё равно на испорченное настроение, ему просто не хотелось умирать вот так, позорно, после чьих-то тумаков. Вдруг из дальней комнаты послышался негромкий шорох. Скарамучча сильно опешил, но больше обрадовался. Главное, что сейчас он дома не один. Наспех умывшись и выйдя из ванной, он снова услышал посторонние звуки за одной из дверей. Вблизи уже становилось понятно, что шуршание исходило из спальни его матери. — Мам, я дома! — Скарамучча наконец заговорил в полный голос, оповестив о своем присутствии. Слова дались тяжело, каждый звук прорезал в груди сквозную дыру. К сожалению, после сказанного ответа не последовало. Заключив, что речи в пустоту толку не принесут, невысокий силуэт неуверенно скользнул взглядом внутрь комнаты. Одинокая темнота помещения уже давно поглотила реальность, оставив за собой только зыбкий кораблик, плывущий по узкой речке из упущенных мечт. Сквозь тьму еле-еле различались очертания скромной мебели в виде старого раскладного диванчика, стула, письменного стола и шкафа для одежды, на дверцах которого были следы облезшей белой краски. На диване полубоком сидела молодая женщина с длинной, неряшливо заплетённой косой. Её фигура немного освещалась сзади из небольшой щёлочки от незашторенной части окна. Исхудавшее лицо было повёрнуто в сторону света, а плечи опущены. В изящных руках лежал некий миниатюрный предмет розоватого цвета, который не удавалось толком разглядеть. Она бережно держала его в ладонях и поглаживала кончиками пальцев. Казалось, она была так сильно поглощена процессом, что не замечала ничего вокруг. — Мам? — Скарамучча снова окликнул её, стараясь звучать естественно. На этот раз, заслышав чужой голос, она вздрогнула и наконец обернулась. Выражение её лица навсегда засело у него в памяти. Длинная неухоженная чёлка открыла вид на светлые глаза, потерявшие свой былой яркий блеск. Сейчас они смотрели словно сквозь него. На бледных впалых щеках показались две мокрые дорожки. Это пустое выражение пробирало до мурашек. В нём читалось безутешное горе и усталость. Скарамучча не знал, как следует реагировать, но душу тут же начало терзать внезапно появившееся чувство вины. Он отошёл чуть подальше в коридор и прикрыл лоб рукой, надеясь, что это поможет спрятать полученное ранение. К счастью, кровь была ранее смыта под проточной водой и больше не сочилась. Последнее время их отношения были далеки от идеальных, но Скарамучча всё равно надеялся, что она сможет его поддержать. Ведь она всегда была единственным человеком в его жизни, кто делал это без желания ещё больше загнобить или получить что-то взамен. Всегда, но не последние три года. Теперь же он впервые столкнулся с реакцией, которую вовсе не ожидал получить. Женщина на мгновение подняла на него взгляд, а потом снова отвернулась к окну, не обращая никакого внимания на развернувшуюся перед ней нелицеприятную картину. В тот момент Скарамучча впервые ощутил непонятное щемящее чувство внутри себя, которое в последствии стало его проводником на многие годы. — ...У нас дома есть аптечка? — голос заметно дрогнул. Он не узнал сам себя. Тишина. Сглотнув подступившую к горлу горечь, он вновь попытался задать вопрос: — Я просто немного неудачно упал, мне нужно перевязать лоб, эм... — попытки оправдаться вышли очень сумбурными, но, по-видимому, смысл сказанного всё равно не был воспринят адресатом, — ...где я могу поискать бинт? Скарамучча чувствовал себя очень некомфортно, заставляя себя нарушать эту мрачную тишину. Казалось, что она отомстит ему за это. Поглотит, заставит навсегда в ней увязнуть, перекроет доступ к спасительному кислороду, тяжело оседая на лёгких. Это было невыносимо. Невыносимее той физической боли, что карала его за каждое сказанное слово. Но страшнее тишины был только голос. Этот холодный как глыба льда голос, прорезавший своим резким звучанием пространство, убивая остатки теплоты в душе. — Закрой дверь. Ему захотелось сжаться до малюсеньких размеров, а лучше просто исчезнуть из-за неспособности выдержать этого неосязаемого давления и неожиданно вернувшейся противной горечи. Дверь была послушно затворена, а он, всё ещё прихрамывая и прерывисто дыша, пошёл в свою комнату. Возможно, время для разговора действительно было выбрано неподходящее. Стоило переждать. Скоро мама остынет и обязательно его выслушает. По крайней мере, в это хотелось верить. В скромной комнатке в конце коридора было мало примечательного. У широкого окна находился стол, рядом с ним невысокая деревянная тумбочка для канцелярии, а на стене слева висели полки, забитые книгами. Обои были такие же серые, как и состояние души. Хотя, может, настоящий их цвет затерялся где-то в недрах памяти. На пластиковом подоконнике внимание привлекала керамическая ваза с лазурными узорами. Сейчас она была пустая, но раньше в ней стояли четыре гвоздики, алые точно свежая кровь. Они прожили довольно долго для обречённых на гибель растений. И весь период пребывания в вазе они, как назло, постоянно цвели. Как будто и вовсе не собирались отправляться в небытие, где им было самое место. Рядом с вазой валялась баночка с антисептиком. Когда-то Скарамучча бросил её там и забыл, а сейчас она очень вовремя попалась ему на глаза. Ввиду отсутствия альтернатив, он решил ей воспользоваться. Неизвестно, сколько времени ещё пройдёт, прежде чем у него появится новая попытка объясниться. Нужно обработать открытые раны сейчас, чтобы в дальнейшем не получить инфекцию. Он присел на край кровати и выдавил немного спиртовой жидкости на ладонь, затем поднес к одной из ссадин и быстро растёр. Уже приглушённая тупая немощь тут же превратилась в острое точечное жжение. Из глаз бесконтрольно полились слёзы. Ощущения в стократ хуже, чем в момент избиения. Но даже они не шли ни в какое сравнение с терзаниями души. «Почему же ты ничего не сказала?!» — лишь один вопрос засел в голове. Он был готов услышать беспокойство и ругань — любые живые эмоции, пускай даже сопровождаемые злостью и разочарованием. Но тот пустой взгляд... В моменте всё внутри него съёжилось. Сколько раз ему не приходилось видеть маму в похожем состоянии, он никак не мог к этому привыкнуть. Всегда было невыносимо больно, но ужаснее всего оказалось осознание, что он никак не способен этого изменить. Сегодня он впервые заговорил с ней в момент тоски, и уже пожалел об том. Совсем не хотелось верить, что человек, некогда любящий, способен был так грубо его оттолкнуть. Обида от непонимания захлестнула его с головой. Гнетущую тишину разрушили тихие всхлипы и рваные вздохи, изредка прерываемые бесконтрольным кашлем. Горечь, так не вовремя вернувшаяся, стремительно распространилась по телу и заполнила собой всё пространство зияющей пустоты. Скарамучча стиснул зубы и зажмурился. Слёзы текли, попадая на мелкие царапины на лице, которые мгновенно начинали щипать. Он вытер часть солёной воды руками, но ситуации это не помогло. Всхлипы стали даже громче, а их звучание казалось унизительным. — Ты всего лишь плакса, тупой неудачник! Бесит! — прошипел он яростно, а потом спрятал лицо в ладонях. Отвратительно. Почему-то сейчас больше всего хотелось раствориться во мраке старой комнаты, которая когда-то была его любимым местом для отдыха. Прежде здесь действительно ярко горел свет и царила радость. Хоть большинство его ранних детских воспоминаний уже начали стремительно покидать память, теплота, исходящая от них, всегда грела леденеющую душу. Но почему-то именно сейчас все они только усиливали мерзкую обиду, которая ползла вверх по пищеводу, цепляясь за стенки изнутри своими противными маленькими лапками. В попытках её сглотнуть либо выплюнуть, он потерпел сокрушительное поражение и снова залился кашлем. — Кха-кха! Ненавижу! После этого ему стало дурно. Из памяти полностью исчезло понимание, сколько времени утекло, пока воздух в лёгких вновь не начал циркулировать стабильно, а рассудок не погрузился в плотный туман. Скарамучча просто сидел, гипнотизируя глазами пыльный узорчатый ковёр, пока ужасная боль на коже и в груди слабела, а голова избавлялась от невесёлых мыслей. Никаких чувств, эмоций, страданий — всё оно было где-то там, на поверхности в то время, как его разум опустился глубоко на дно. Такое мрачное и холодное, что заставляло дрожать. Грустное и пустое. Как и он сам. Туман сгустился, а Скарамучча, движимый неожиданно подступившей усталостью, опустился на кровать.

✦ ● ✦

В тот день она вернулась совсем одна. Скарамучча долго ждал её у входа в здание, а после благодаря внимательному доктору смог присесть на пуфик рядом со стойкой регистратуры. По совету тёти он даже склеил кривую открытку из жёлтой бумаги и купил цветы, потому что был способен только на это. Он так жаждал увидеть их — маму и свою новорождённую младшую сестрёнку, заранее представляя, как станет для неё образцовым братом, будет помогать с уроками и защищать от обидчиков, когда она пойдёт в школу. Да, жизнь в то время была не сахар, но после ухода отца беременность и ожидание рождения дочери — стало единственным, что радовало его маму. А её радостный вид исцелял ребяческую душу. Увы, все ожидания оказались закопанными в грязь: кто-то свыше в одночасье обломал крылья невинной мечте. Воображением нарисовалась сцена, сперва размытая, как фотография, сделанная на недорогую камеру: под мерклым светом ламп в коридоре родильного отделения сидел малорослый парнишка, мявший в руках скудненький букет из пяти гвоздик. Он понимал, что они — не самые лучшие цветы, которые можно было купить, но вариантов всё равно оставалось немного. Ему не хватило времени подкопить достаточно денег, поэтому пришлось взять то, на что хватало карманных. В ожидании он интенсивно мотал ногами и периодически посматривал на часы, предвкушая скорейшее возвращение матери из палаты. В голове уже представлялась её улыбка при взгляде на маленький свёрток с младенцем внутри. Он так волновался, что неосознанно начал теребить листики цветков, сминая их кончиками пальцев. Прошло минут десять. В больнице то и дело туда-сюда шатались врачи и другие пациенты, но знакомый силуэт с длинной косой всё не показывался. К сожалению, самостоятельно выйти к ней он также не мог, поскольку, по словам тёти, его маму перевели в реанимацию из-за некоторых осложнений. Это не могло не вызывать страх, но фраза о том, что серьёзного ничего не случилось, внушала долю спокойствия. Тётя Макото никогда ему не врала, у него не было причин ей не верить. Ещё спустя несколько минут ему снова стало тревожно, но он попытался отвлечься. Кусочки листиков с гвоздик один за другим начали опадать на пол. Букет постепенно становился похожим на общипанного гуся. Мальчик с грустью глянул на это и постарался успокоиться. Он перевёл взгляд на сами цветы. Ярко-красные и угловатые, напоминающие своим видом стружку от заточенного карандаша. Он погладил рукой один из бутонов. Лепестки хоть и выглядели колючими, на ощупь были нежными и мягкими, а также весьма хрупкими. Соцветие возвышалось на стебельке подобно яркой конфете в шуршащем фантике. Потом ладонь ощупала зелёные чашелистики и основание цветка. И вдруг в момент, когда она опустилась на стебель, в коридоре внезапно появилась долгожданная фигура. От неожиданности пальцы слишком сильно сдавили веточку, тем самым её надломив. Пятый цветок опечаленно повис, склонив свою огненную головку. — Мама! — мальчик радостно вскочил, уже позабыв про букет, но его пыл угас почти мгновенно. Лицо женщины почти не выражало эмоций, она смотрела отсутствующим взглядом в пол. — Мам, что случилось? — спросил он, заглядывая в опечаленные глаза. Она стояла одна. В дрожащих руках не было никакого свёртка с младенцем. В душу снова проползла склизкая тревога. Женщина не ответила, а лишь глянула на недоумевающего сына единожды и прижала его к себе. — Я... не понимаю, — паренёк не на шутку перепугался. Он попытался вырваться, чтобы задать ещё вопросов, но вдруг родительская ладонь прижала его голову к плечу и мягко провела по волосам. — ...Мам? Обычно его мама пахла цветочным парфюмом, таким резким, что хотелось заткнуть нос, чтобы не задохнуться от этого запаха. Теперь же вместо въедчивых духов остался лишь тоскливый смрад больницы и обрабатывающих средств. Он молчал, прижавшись к её груди, и боялся пошевельнуться. В голову полезли самые мрачные мысли, но вслух их озвучить было страшно. Вскоре он услышал негромкие всхлипы, и горькие подозрения автоматически подтвердились. — Мне страшно, — честно признался он. Мама ещё раз погладила его по голове и сказала дрожащим голосом: — Твоя сестрёнка... Она... — не сумев с первой попытки закончить фразу, она нервно втянула ртом воздух. — Прости, Дзуши. Ты не сможешь её увидеть. Внутри что-то оборвалось. — П-почему? — он не понял, зачем задал тогда этот глупый вопрос, хоть ответ и так был ясен. По гладкой щеке прокатилась ещё одна невольная слезинка. — Она... не... — не сумев больше вымолвить ни слова, мама прижала его покрепче к себе и разревелась в открытую. В тот момент Скарамучча не сдержался и также горько заплакал, сжав в руках её юбку. Произошедшее было очевидным для них обоих, но слова так и остались навсегда застывшими на языке. Только в углу коридора продолжал лежать скромный, изрядно ободранный букетик, состоявший теперь из четырёх целых гвоздик.

✦ ● ✦

На следующий день Скарамучча проснулся, объятый болью, и рефлекторно попытался свернуться в клубок. Его почти сразу же охватила новая волна мучительных ощущений в нижней части груди. Хотелось вырвать себе все нервы, лишь бы не чувствовать этого. Это был ад. Нескончаемый ад из вечной агонии, которая выжигала внутри дырку раскалённым клеймом. Сейчас сложно было судить. Возможно, эта боль являлась наказанием за совершённые проступки или гнусные мысли, что время от времени посещали голову. Тогда он готов был отринуть всё упрямство и просто закричать в пустоту с зовом о помощи. Но удача снова оказалась не на его стороне. Как жалко. Пока Скарамучча пытался забыться во сне, мать уже ушла на работу, поэтому дома он оставался совсем один. Она часто брала дополнительные часы, лишь бы не возвращаться домой. Сначала это задевало, но он сам был не лучше, задерживаясь в интернате дольше положенного. Ему пришлось подстроиться под новую реальность, хоть смириться с ней у него так и не вышло. Три года уже прошло с момента смерти его сестры. Это событие было однозначно печальным, но сломало оно не его, а женщину, которая однажды нашла утешение в возможности иметь второго ребёнка. После разрыва с мужем она вновь хотела познать любовь, подарить её собственной дочери, но мечты рассыпались в крошку самым печальным образом. Ребёнок, которому ещё даже не придумали имя, отошёл в вечность, лишь успев появиться на этот свет. Девочка погибла практически сразу после родов. Со временем он принял это так же, как и сопереживающие родственники. Тётя Макото приезжала и дежурила рядом с сестрой первые пару месяцев, но потом у неё появились и свои дела. Она была вынуждена выйти на работу, и с каждой неделей её визиты становились всё более редкими. Скарамучча не мог её за это осуждать, но тоска от осознания своей беспомощности и одиночества возвращалась к нему каждый раз, как только знакомый автомобиль покидал их улицу. Потому что его мать так и не приняла смерть дочери. Пускай у них не успело возникнуть совместных воспоминаний, пускай у девочки даже не было имени, она всё равно искренне любила её. И также душевно скорбела по ней. Вот только в своём горе она совсем забыла, что всё это время рядом с ней уже находилась живая душа, жаждущая любви. Скарамучча стиснул зубы и попытался подняться на кровати, но почти мгновенно опустился обратно с болезненным стоном. Малейшее шевеление приводило к чувству адового бурения в организме глубокой скважины. Дыхание никак не приходило в норму. Чем больше он утопал в мыслях, тем учащённее оно становилось, с каждым вдохом погружая тело глубже в недра терзаний. Удивительно, но вчера он не ощущал такой сильной боли. Возможно, ему помог выброс адреналина или что-то подобное. В биологии он не очень хорошо разбирался. Воспоминания минувшего вечера, до сего момента казавшиеся лишь дурным сновидением, возникли перед глазами, подтверждая реальность произошедшего. Глотку сдавил мерзкий ком, который в этот раз оказался сильнее. Скарамучча сдался. Слёзы покатились по его щекам, а дыхание спёрло. Он постарался его задержать, чтобы лишний раз не напрягать лёгкие, но это не помогало. Самое парадоксальное заключалось в том, что боль, сдавливающая его душу, была намного щетинистее боли, напирающей на грудь. Унижения, плевки, насмешки смешали его с грязью, а после данное действие повторилось уже физически. Так противно. Ещё противнее было сейчас лежать на кровати в неспособности пошевелиться или попросить у кого-то помощи. Быть наедине со своим отчаянием и понимать, что не справляешься. Скарамучча крепко сжал кулаки, стараясь перевести всё возникшее напряжение в руки. Мышцы словно разрывало изнутри. Каждая клеточка тела безбожно ныла, не позволяя забывать о себе. Спустя минут пять это состояние начало сводить с ума. Попытки отвлечься, переключиться на другие мысли не увенчались успехом, живот и грудь сдавило сильным спазмом. «Помогите! Пожалуйста! Я больше не могу!» Но помощи было ждать неоткуда. Честно говоря, даже будь его мать тут, он вряд ли бы решился снова с ней заговорить. Он был обузой, проблемой, которая только сильнее выводила её из себя в моменты, когда она нуждалась в покое и поддержке. Слишком много ссор им пришлось пережить за последнее время из-за этого. Скарамучча не мог принять своего положения, а мать отказывалась принимать это непринятие. Ведь ей тяжелее — у неё горе! Из-за этого со временем избранной тактикой стало решение просто не попадаться ей на глаза. Последующие пару минут он просто лежал с застывшим криком в горле, который так и не смог обрести силу и прозвучать. Закрыть глаза и вновь уснуть тоже не вышло. Поэтому вскоре Скарамучча пошёл на отчаянный шаг: он задержал дыхание и рывком оттолкнулся от кровати, попытавшись встать. И тут из горла вырвался крик. Не настолько громкий, чтобы закладывало уши, но достаточный, чтобы охрип голос. Глаза уже ничего не видели за влажным потоком, поэтому он просто прикусил нижнюю губу, постаравшись выйти из комнаты, ориентируясь на ощупь. Сознание то пребывало в неясности, то возвращалось в реальность, но острый нож не прекращал кромсать внутренние органы ни на секунду. С трудом передвигая ноги и тяжело дыша, он попытался дойти до ванной комнаты. Мать раньше хранила там лекарства, и сейчас хотелось верить, что за скрипящими дверцами шкафчиков ещё что-нибудь осталось. Нужно найти обезболивающее. В крайнем случае наглотаться чего-нибудь другого и потерять сознание, лишь бы не ощущать эту боль. Открыв дверь, он почти ввалился внутрь, крепко обхватив рукой грудь. Тело пронизывал нервный холодок, руки с жуткой силой потрясывало. Он уже двигался машинально, не понимая, что происходит и где он находится. Открыв один из шкафчиков, Скарамучча торопливо начал рыться в неизвестных баночках с кремами, чтобы найти хоть что-то похожее на упаковки таблеток. Сначала он их просто слегка передвигал, но уже скоро, почувствовав ещё более сильный укол в лёгкое, спихнул всё содержимое полки на пол и начал разгребать его там. Собственные вдохи лишали остатков рассудка, а тихие всхлипы превратились в скулёж и надрывный вой, который больше не удавалось сдерживать. Если соседи это и слышали, то наверняка подумали, что за стеной кто-то очень жестоким образом пытал собаку. Но сейчас гордости совершенно не осталось. Скарамучча осадился на полу и застыл, постаравшись то ли не дышать совсем, то ли вдыхать воздух лишь изредка. Ещё пару минут прошли как в тумане. Он очень желал упасть в обморок или замертво, но, увы, этого не происходило. К счастью, спустя какое-то время ему всё-таки удалось обнаружить пару коробок с обезболивающими препаратами. Трясущиеся руки взяли блистер с таблетками и подтянули тело к раковине. Выдавив из упаковки где-то штук семь, Скарамучча за раз проглотил всю горсть, запив водой из-под крана. А потом просто опёрся руками на белые бортики и стоял так ещё немного, полностью замерев. Секунды тянулись часами, а минуты и вовсе ощущались вечностью. Ноги еле держали продрогшее тело. Скоро показалось, что в ушах начало трещать. Хотелось избавиться от этого мерзкого шума, поэтому он, уже не соображая, опустил голову под кран и попытался смыть отвратительный треск водой. К сожалению, безрезультатно. — Я хочу домой! — вновь закричал Скарамучча и расплакался с ещё большим отчаянием. Ему так хотелось, чтобы это побыстрее закончилось. Теперь два ужасных чувства разъедали изнутри. Он искренне ненавидел тех ублюдков, что вчера пинали его ногами, пока он лежал на земле в луже, захлёбываясь собственной кровью и соплями. Но в то же время он испытывал не меньшую ненависть к себе, к матери и к погибшей сестре за то, что та отобрала у него возможность жить счастливо. Довольно скоро разрывающий плоть нож отнял силы даже на ненависть. Скарамучча почувствовал подступающую к горлу тошноту. Он попытался сдержать её, но не смог. Стоя прямо над раковиной, он с ужасной болью извергнул туда немногочисленное содержимое своего желудка. Запах в тот момент стоял явно не самый приятный. И на некоторое время резь притупилась. Скарамучча убрал с глаз безобразное месиво и сел на пол. Грудь всё ныла, но словно уже не так сильно, как в начале. В голове без остановки гудело, постепенно опять накатывала сонливость. Справляясь с неровностью собственного дыхания, он прикрыл глаза и попытался испариться из реальности окончательно. Дрёма то приходила и забирала его с собой, то возвращала обратно в эту безысходность, а потом по новой. И так происходило ещё очень долго. В который раз был потерян счёт времени и восприятие настоящего. Спустя ещё некоторый период, проведённый в полубреду, он понял, что сидеть тоже уже не может. Спина затекла, конечности поразились судорогами и онемели. Благо, лезвие внутри уже не так безжалостно разрезало плоть. Видимо, оно затупилось, пока раз за разом пронзало собой кости и мягкие ткани. Скарамучча чудом встал на ноги и вышел из ванной, желая поскорее плюхнуться на свою кровать и там же где-нибудь испустить дух. Он не помнил как дошёл до постели, так же, как и не помнил первого сна. Вроде это было такое же состояние туманной иллюзорности, но протекало оно чуть легче. Может, таблетки в самом деле подействовали? Хотелось верить, что это было так. Немного погодя в сознании всё-таки показалась одна картинка. — Смотри, Дзуши, это для твоей сестрёнки, — в изящных руках женщины лежал маленький игрушечный котёнок. — Когда она родится, хочешь сам его ей подарить? Звонкоголосый паренёк подтянул к себе ноги, усевшись поудобнее рядом, и радостно закивал. — Да, я думаю, ей понравится. Женщина поцеловала сына в лоб с нежной улыбкой. — Ей точно понравится. — и мягко произнесла, проведя рукой по своему уже заметно округлившемуся животу. — Не волнуйся, когда она подрастёт, вы сможете играть вместе в те игрушки, которые будут интересны вам обоим. И на детской площадке тебе больше не придётся грустить одному. — Мам! — мальчик свёл брови на переносице от возмущения. — Я же говорил, что гуляю один, потому что мне так нравится! Мне не нужны эти придурки, чтобы ещё с ними чем-то делиться! Женщина с сожалением вздохнула, но потом по-доброму улыбнулась. — Да, конечно, я поняла тебя... Может, давай пока подумаем над упаковкой для подарка? Ты вроде бы говорил, что сам хочешь его украсить. Она передала ему в руки фетрового котёнка ярко-розового цвета, на мордочке которого блестели чёрные глазки-бусинки. Его вид поистине восхищал, ведь это была ручная работа от тёти Макото, при этом сделанная очень аккуратно. Хоть он всегда презирал мягкие игрушки, считая их бессмысленным магнитом для пыли, который может нравиться только совсем уж маленьким детям, когда котёнок впервые попал в его руки, ему искренне захотелось попросить тётю сшить для него тоже какого-нибудь зверька. Услышав предложение мамы, мальчишка сложил пальцы на подбородке и серьёзно задумался. Через десяток секунд размышлений он понурился: — Я не знаю, — игрушка была грустно положена на край стола, — ножницы у меня из рук валятся, я теперь не уверен, что смогу. Он вспоминал, как пытался своими руками вырезать из бумаги птичку и в итоге чуть не вырезал себе узор на пальце. Да и птица не особо похожей на птицу вышла, скорее на морского ежа. А создание полноценной подарочной упаковки казалось и вовсе невыполнимой задачей. Тогда родительская рука одобрительно опустилась на плечо: — Всё хорошо, хочешь, я помогу тебе в этот раз? — Правда? Выражение счастья ярко засияло на его лице. — Конечно, — мама аккуратно придвинула к нему глянцевую бумагу, а также клей с ножницами. — Сначала возьми в руки ножницы, но только не спеши. Ты же не хочешь порезаться? — Не маленький, знаю! — возмутился мальчик и взял в руки острый предмет. Тогда он старался действовать аккуратно, насколько мог, но в итоге лист бумаги после его манипуляций всё равно напоминал меховую тряпку, которую поела моль. Женщина сочувствующе глянула на него, а после погладила по спине. — Ничего, в следующий раз получится. Давай тогда я займусь этим? Он был расстроен, но не мог ничего противопоставить. Только с печалью произнёс: — Хорошо. — Дзуши, не грусти так. Когда станешь старше, ты обязательно всему научишься, тебе просто нужен опыт. Ты будешь и вырезать, и клеить, и вышивать сам, если захочешь. Я с радостью тебя всему научу, — сказала она и взяла испорченный кусок бумажки за край, чтобы убрать в сторону, но тот не выдержал своего позорного вида и окончательно порвался. — Ой... Увидев это, парнишка разразился громким хохотом. Как же глуп и наивен был этот сон.