С культурными реликвиями шутки плохи

Все материалистические взгляды на науку пошли псу в брюхо

      Протёртый салфеткой участок окна скоро запотел снова, дрожащие тенями поля с силуэтами деревьев вновь стали размытыми и неясными, но Ци Чэнь, однако, всё так же сохранял позу, в которой смотрел в окно, и непонятно, пребывал ли он в оцепенении или в размышлениях.       — На что смотришь? — спросил Сюй Лян, взглянув на него боковым зрением.       — О, ни на что, — Ци Чэнь, поигрывая пальцами с чуть влажным шариком бумажной салфетки, отвёл взгляд. — Жить в этих местах очень непросто, расстояние между домами слишком дальнее, по ночам здесь, должно быть, жутко до дрожи. Похоже, держат очень много собак, весь путь сюда и вдали, и вблизи не прекращался лай.       — Лай? — мгновение Сюй Лян сосредоточенно смотрел на дорогу впереди, затем быстро повернул голову взглянуть на Ци Чэня и сказал с улыбкой: — Что у тебя за уши такие, почему мне не слышно лая?       — Ай-ай, — Ци Чэнь указал на движущиеся из стороны в сторону дворники, что очищали автомобильное окно от влажного налёта, и произнёс: — Ведёшь машину — смотри на дорогу, не в другие места, дорога в снежную погоду скользкая, туман стоит густой. Собаки ведь в полях лают, окна и двери машины плотно закрыты, где уж тебе расслышать так ясно, вполне нормально, что ты не заметил, пока ведёшь.       Сюй Лян издал «О».       — Насколько далеко ещё? — Ци Чэнь по-прежнему мял шарик бумажной салфетки, не подняв головы, словно от праздности у него уже и руки чесались.       Сюй Лян ответил:       — Скоро, уже недолго.       Ци Чэнь отозвался с «Угу» и кивнул.       В этот раз оценка Сюй Ляна, впрочем, оказалась верной; проехав ещё что-то около десяти минут, он огляделся по сторонам, наконец убавил скорость и в итоге остановил машину на обочине.       Аккурат от места, где они припарковались, ответвлялся грунтовой путь, только он был слегка узковат, увести на него машину было бы трудно, особенно сейчас, когда крошки льда и остатки снега на земле как раз превратились в топкую чёрную грязь, что вязко расползлась по всей дороге; даже если кое-как заехать, малейшая невнимательность — и запросто соскользнёшь в поля сбоку, вот тогда уж точно будет хлопотно.       — Здесь? — изумлённо спросил Сюй Ляна Ци Чэнь, затем, не став даже брать салфетку, прямо пальцами протёр часть окна и выглянул наружу.       И сразу увидел, что в конце дороги — жалкий, похожий на могильный холмик, перед склоном — несколько защищающих от ветра деревьев; сквозь деревья можно было смутно рассмотреть блёклую постройку, и сходно отсвечивал сквозь ветви свет низкосортных неоновых ламп и примитивной вывески.       — М, прямо за теми деревьями, особенность сельских заведений, не смотри, что отделка не очень, вкус действительно весьма неплох! — они с Ци Чэнем вышли из машины один за другим, Сюй Лян заблокировал авто, набросил на голову капюшон пуховика, укрываясь от ветра со снегом, и повёл Ци Чэня по грунтовой дороге вперёд, вытянутой рукой указав на конец пути.       Ци Чэнь забрал его к себе под зонт и, не удержавшись, оглянулся на обочину: там стояло несколько десятков частных автомобилей, должно быть, все, как и они, специально приехали поесть из города и тоже вынуждены были высадиться и пройти этот грунтовой отрезок пешком.       Только время ужина сейчас уже миновало, прибывшие давно вошли, и на всей грунтовой дороге, кроме него и Сюй Ляна, не видно было никого другого.       По обе стороны не было фонарей, лишь несколько редких высоких деревьев, посаженных здесь, казалось, между делом и абсолютно голых; надеяться, что они защитят от ветра, было просто смешно, единственное применение их заключалось в том, что после наступления сумерек грунтовая дорога на их фоне становилась не только тёмной, но ещё и мрачной.       Ци Чэнь опасался вступить в лужу, и пришлось достать мобильный, чтобы зажечь фонарик и посветить.       Погода была аномально сумрачной и холодной, он едва выбрался из машины и прошёл каких-то несколько шагов, а руки уже заледенели, даже телефон держали не очень ловко. Он пошевелил оцепеневшими пальцами, собираясь провести по экрану, чтобы разблокировать, как вдруг впереди неподалёку от ног раздался собачий лай, от внезапного испуга рука Ци Чэня дрогнула, телефон выпал из закоченевшей ладони и со стуком ударился о землю.       Слегка освещённая только что дорога снова утонула во тьме, а тот лай оказался лишь началом.       Лай одной, похоже, пробудил охоту остальных собак поблизости в этих диких местах, одна за другой они слаженно подавали голос, волна следовала за волной, и лай укрыл всю округу; судя по положению, некоторые, похоже, мчались в эту сторону.       Ци Чэнь в целом не боялся собак, но он никогда ещё не оказывался окружён столькими псами, лающими вдали и вблизи, поэтому едва он поднял телефон, как тут же застыл на месте.       Он не знал, не было ли дело в том, что свет от экрана его мобильного на непроглядно-чёрной тропе слишком ярок и привлёк всех этих сторожевых местных собак и немецких овчарок, поэтому палец, которым он хотел включить фонарик, пришлось приостановить, не зная, зажигать ли или нет.       Однако скоро он обнаружил, что дело как будто бы не в этом…       В не так чтобы ярком свете от экрана Ци Чэнь заметил, что псы неподалёку, кажется, вовсе не намереваются бросаться навстречу, лишь склонились на некотором расстоянии, встопорщили шерсть и, скаля зубы, угрожающе рычали в эту сторону. Но поза при этом была и защитной, словно при первом движении Ци Чэня или Сюй Ляна они разбегутся, сломя голову кинувшись прочь.       С такой мыслью Ци Чэнь, удерживая зонт, сделал шаг вперёд на пробу; этим движением он обнаружил новую проблему: собаки даже головами не повели, всё так же сохраняя изначальные позу и угол, они пристально смотрели в изначальном же направлении…       И прямо сейчас только Сюй Лян всё ещё оставался на прежнем месте.       Все эти собаки нацелены на Сюй Ляна?       Ци Чэнь сразу пришёл в недоумение… Если они настороже против чужаков, то почему стерегутся только одного из них, совершенно игнорируя другого?       Пока он застыл в остолбенении, мимо его ног проскользнул черный как смоль небольшой клубок, что очень быстро и проворно забрался на ветку дерева рядом и затаился в темноте — лишь сверкала смутно пара глаз.       В скудном свете от экрана Ци Чэнь предположил, что это, должно быть, чёрная кошка.       В миг, когда увидел чёрную кошку, Ци Чэнь вспомнил вдруг фразу, что слышал где-то прежде:       если кошки и собаки не умолкают в ночи, может случиться, они увидели что-то нечистое.       Сидящая на дереве чёрная кошка совсем тихо мяукнула.       Сердце Ци Чэня подпрыгнуло, падая же, точно провалилось в омут ледяной воды, от холода он вздрогнул, и все те странные и неспокойные переживания за весь путь, улучив момент, хлынули через край.       Сюй Лян, что был на полшага позади него, наконец двинулся, ступая подошвами по крошке льда и снежной слякоти с тихим характерным звуком.       Этот лёгкий шум от воды подействовал на стаю собак впереди так, словно кто-то бросил к ним петарду, от взрыва они развернулись и обратились в бегство, ни секунды не колеблясь, помчались стрелой. Но, убегая, по-прежнему будто не могли совладать с собственными ртами и низко лаяли.       Ещё не придя в себя от зрелища спасающихся бегством собак, Ци Чэнь ощутил, как на его левое плечо неожиданно легла рука.       Он непроизвольно втянул воздух, тело его резко вздрогнуло.       — Чэнцзы… — Сюй Лян остолбенел на миг и, улыбаясь, подошёл к нему, становясь плечом к плечу. — Как тебя так напугала стая собак?       Ци Чэнь хлопнул себя по груди и деланно засмеялся:       — Да уж, наверное, не бывал окружён столькими сразу, к тому же все — овчарки, ну и люди здесь, такие крупные собаки — почему не на привязи? — теперь он был беспримерно рад, что дорога довольно темна и фонарик на мобильном пока не включён, а не то его застывшее выражение лица непременно оказалось бы освещено абсолютно ясно.       — Идём, — с этими словами Сюй Лян собирался пойти вперёд, приобнимая его за плечо.       Ци Чэнь невольно напрягся и сказал, сделав беззаботный вид:       — Хорошо-хорошо, идём, ты ещё хочешь, чтобы я держал зонт с твоей лапой в придачу?       Сюй Лян хохотнул дважды, убрал руку, как будто бы не придавая значения, и широким шагом повёл за собой:       — Зачем зонт, разве не достаточно надеть капюшон? Снег сейчас слабее, сколько там его может пристать, ты слишком заморачиваешься!       Ци Чэнь послушал, что говорит он вроде бы без каких-либо особенных отличий от обычного, и тут же ощутил, что воображение его только что и впрямь разыгралось; тем вечером он ещё без стеснения говорил начальнику группы Луну, что не очень-то верит в таинственные силы, и вот едва прошла пара дней — он уже сам себе отвесил звучную пощёчину.       Он возложил вину за свою мнительность только что на слишком насыщенную атмосферу вокруг и качнул головой, избавляясь от этих беспорядочных рассуждений о мистике.       — Для дороги быть настолько тёмной — тоже своего рода мастерство, я включу фонарик, — Ци Чэнь провёл по экрану мобильного, разблокировав, приподнял голову и обратился к опережающему на шаг Сюй Ляну, в то же время насмехаясь над собой мысленно: «Вот уж действительно слишком много романов читал и смотрел кино, взял да и сумел подобное связать с Сюй Ляном, как вообще возможно, все материалистические взгляды на науку пошли псу в брюхо…»       Не закончив ещё язвить, в миг, когда зажёг фонарик, он оказался ослеплён чем-то в кармане пуховика Сюй Ляна.       Прежде он сунул руки в карманы, и Ци Чэню ничего не было видно, сейчас же вытащил одну снять укрывающий голову капюшон; наполовину раскрытый рукой карман ещё не сошёлся, и внутри можно было заметить небольшой отрезок той вещи, сам же отрезок оказался аккурат покрытым золотом соединительным элементом — освещённый фонариком телефона, он как раз отразил свет.       Вещью этой было не что иное, как, согласно заявлению, украденный Цин-цзе и затем необъяснимым образом исчезнувший инкрустированный золотом браслет из белого нефрита.       Ци Чэнь едва зашагал — и снова резко задеревенел на месте.       Сюй Лян же, уже ушедший на несколько шагов, в этот момент вдруг обернулся без малейшего на то признака и растянул уголки рта, показывая улыбку; улыбка эта затронула лишь плоть около рта, выглядела окостеневшей и жуткой — совсем не как у живого человека.