С культурными реликвиями шутки плохи

Если позвать на помощь в этой глуши, где даже птицы не гадят, услышит ли кто?..

      В этот миг Ци Чэнь точно провалился в ледник, сердце его, казалось, резко стиснули в руке да так и забыли отпустить.       — Лян-цзы… — он раскрыл рот, но обнаружил, что горло сдавило, он явно приложил немалое усилие, и тем не менее наружу вышел едва ли не один лишь вздох.       Сюй Лян опустил взгляд и покосился на свой карман, затем поднял глаза и неподвижно уставился прямо на Ци Чэня. Глаза его были тусклыми, словно оплетённые паутиной; лишённые даже капли блеска, они полнились дыханием смерти.       — Ты всё заметил? Тогда и мне ни к чему притворяться дальше, — интонация его была очень странной — неживой и холодной, жёсткой, что синтезированная компьютером; прежний хорошо знакомый тон исчез совершенно.       Если до этого Ци Чэнь ещё способен был кое-как успокоить себя, будто усмешка Сюй Ляна, жуткая до того, что волосы дыбом вставали, вероятно, получилась такой просто из-за света фонарика, то теперь, когда Сюй Лян сказал такие слова, Ци Чэнь не мог больше обманывать себя.       Он закаменел на месте, рука с зонтом наполовину свешивалась, ручка зонта впивалась в подушечки пальцев, сжимающие её так, что пальцы сплошь побелели и от холода почти потеряли чувствительность. Другая же его рука держала телефон, отдающий серостью свет фонарика падал с тыльной стороны смартфона, вырисовывал на земле круглое пятно света.       Он стоял внутри светового пятна, Сюй Лян — оказался снаружи; один на свету, другой во тьме — словно застыли на противоположных концах инь и ян.       После того как Сюй Лян сказал, что «не собирается больше притворяться», от тела его вдруг распространился запах — слегка похожий на сырой дух, что разливается в миг, когда открывают пустующий много лет деревянный сундук, с примешивающимся к нему привкусом ржавчины; однако он был совсем не густым.       Запах этот на самом деле вовсе не был таким уж зловонным, однако Ци Чэнь отчего-то испытывал к нему беспричинные неприятие и омерзение; казалось, один лишний взгляд на пропитанного таким ароматом человека — и в нём вскипит невыразимое раздражение. Это отвращение пришло так же внезапно, как и запах, однако оказалось чрезвычайно яростным, попросту готовым затмить испуг, что должен был быть в его сердце.       И именно это необоснованное отвращение заставило его почти что вставшие мысли заново прийти в движение, руки и ноги его снова обрели чувствительность. Поэтому когда Сюй Лян в мгновение вдруг вытянул руки к его шее, Ци Чэнь резко отклонил голову и вовремя увернулся.       Пользуясь случаем, он отступил на шаг в сторону и выбросил перед собой раскрытый зонт в руках, надеясь, что этот непрочный до крайности щит сможет заблокировать Сюй Ляна хотя бы чуть-чуть.       В итоге же послышался шорох — загороженный зонтом, Сюй Лян прямиком пронзил его ткань обеими руками; поджатые в когтистые лапы пальцы мгновенно очутились у Ци Чэня перед глазами, и кончики их уже точно и не выглядели как обычные человеческие, ногти были искривлёнными и острыми и, что ястребиные, испускали холодный блеск; стоило бы им продвинуться пусть даже на цунь дальше, и они могли бы выколоть Ци Чэню глазные яблоки.       Ци Чэнь втянул воздух и запрокинул голову, тут же уклонившись от острых когтей, а затем с силой отбросил уже порванный зонт, развернулся — и побежал.       Изначально он хотел прибежать обратно к дороге и проскользнуть в машину, вот только двое постепенно изменили направление, и путь назад оказался закрыт Сюй Ляном. В такое время он никак не мог позволить себе быть разборчивым, оставалось только продолжать бежать по дороге вперёд.       По обе стороны — абсолютно голые высокие деревья, даже ни единого места, чтобы спрятаться, он мог лишь выложиться до самой большой в своей жизни скорости и мчаться к тому расположенному на холмике впереди сельскому ресторану с его низкосортными неоновыми лампами. Что ни говори, а инстинкт почти каждого — в момент страха бежать туда, где больше людей.       Ледяная крошка и снежная слякоть на земле сейчас были попросту наибольшим препятствием: единственный миг неосторожности — и можешь поскользнуться и упасть навзничь; но он совершенно не осмеливался замедлиться.       Он не знал, догнал всё же Сюй Лян или нет, какое расстояние ещё разделяет их. Потому что за спиной стояла мёртвая тишина, на всей дороге только и слышен был трескучий звук того, как он один наступает в мешанину подтаявшего снега и ледяной крошки, и оглядываться ему тоже было решительно некогда.       Боковым зрением он видел, как пейзаж по обе стороны стремительно остаётся позади, и подобный могильной насыпи небольшой склон в мгновение ока оказался перед ним; укрытые пылью неоновые лампы то загорались, то угасали, несуразно повиснув перед воротами двора с тем двухэтажным домиком.       Ци Чэню было не до поддержания образа; не заботясь найти дорогу на склон, он вскарабкался наверх, ступая прямиком по битым камням и хватаясь за голые сухие корни деревьев, вышедшие на поверхность.       Ворота во двор сельского заведения были закрыты, по бокам от створок были приклеены парные надписи на красной бумаге, по обе стороны карниза висело по красному бумажному фонарю, только лампы внутри, должно быть, испортились и горели лишь наполовину, цвет света, что они испускали, был очень тусклым и угасающим от времени.       Ци Чэнь резко остановился перед входом, теперь лишь получив возможность перевести дух, и оглянулся молниеносно, однако не увидел фигуры Сюй Ляна вовсе.       Он остолбенел, но всего через миг не мог больше слишком заботиться об этом, желая сначала войти в здание и уже после разбираться. В местах, где много людей, чувство безопасности, в конце концов, выше, в худшем случае он подождёт, пока другие закончат есть и уйдут, и вместе с ними вернётся к дороге.       На воротах во двор сельского ресторана было большое медное кольцо, но Ци Чэню сейчас было уже некогда обращать внимание на какие-либо «стучать или не стучать», он попросту вытянул руку, резко распахивая толчком створки, а войдя, тут же плотно закрыл с грохотом и в спешке задвинул засов.       Окрашенный в тёмно-красный главный вход в зал на первом этаже домика оказался закрытым не полностью — оставалась щель.       Струившийся через эту щель свет был для Ци Чэня сейчас всё равно что родные отец с матерью.       В два шага преодолевая расстояние трёх, он достиг окрашенных в красный дверей и уже занёс руку, чтобы толкнуть их, но весь задеревенел на месте, словно на голову ему вылили ведро ледяной воды…       Потому что он осознал вдруг, что в столь большом здании не на один этаж совершенно нет человеческих голосов, ни единого.       Прежде Ци Чэнь стремился убежать, кроме собственного подобного барабанному бою сердцебиения и тяжёлого чрез меру дыхания, весь он был сосредоточен на том, чтобы вслушиваться в движения позади, на остальное совершенно не было времени. И только сейчас, когда стоял перед дверью, когда надо было лишь толкнуть её — и он нашёл бы временное убежище, у него появились силы обращать внимание на прочее, однако же внимание это вернуло его сердце на острие игры.       Как раз когда голова его снова с гулом опустела, ведущий в зал главный вход, в котором изначально была оставлена щель, открыли изнутри.       Сюй Лян, кого он двумя минутами раньше оттолкнул и оставил позади, сейчас держал дверь, стоя в свете тускло-жёлтой лампы, и опять показывал ему окоченелую, полную дыхания смерти улыбку.       Да когда ты! Чтоб тебя! Наконец! Успокоишься!       В это мгновение в сжавшемся сердце Ци Чэня странным образом вскипели раздражение и ярость, он даже жаждал сорвать с его лица кожу с притворной поверхностной улыбкой, чувствуя, что такой смех до крайности диссонирует со всегда мягким обликом Сюй Ляна. Однако оставшиеся крохи разума сдержали его порыв искать себе смерти.       Он лишь оцепенел на миг и уже собирался обернуться и броситься бежать, но услышал, как Сюй Лян сказал застывшим тоном без подъёмов и без спадов:       — Я уже притащил его сюда, что ты всё ещё копаешься?       Ци Чэнь содрогнулся: он явно говорил с другим человеком!       Один — ещё ладно, но если подшутить над ним пришла группа из двоих, задержись он ещё немного — в самом деле не сумеет сбежать.       С такими мыслями он развернулся и как раз хотел сорваться с места, но ощутил, как какой-то напрашивающийся на смерть от тысячи клинков подлец свирепо ударил его в шею сзади — так, что от удара у него потемнело в глазах, ноги обмякли и он потерял сознание, даже не успев почувствовать боль.       …       Глубокая чернота перед глазами ещё не рассеялась, но тупая боль ниже затылка, однако, уже постепенно — вспышка за вспышкой — обретала чёткость, вызывая гул в ушах и головокружение, разливая по желудку тошноту, чем заставляла подозревать, не сместились ли кости.       Среди этой боли, что невозможно было игнорировать, Ци Чэнь понемногу пришёл в сознание, мгновение он не мог сообразить, что с ним произошло, и как раз собирался открыть глаза взглянуть, как до него донёсся мужской голос неподалёку, окостенелый настолько, что был почти что лишён интонаций:       — Времени у меня осталось немного, уйду первым.       Едва голос этот дошёл до его слуха, вся цепочка произошедших раньше событий, до того странных, что прямиком потрясли мировоззрение Ци Чэня, наконец всплыла в памяти. Потому он лишь шевельнул веками дважды и задвинул мысль открыть глаза обратно, продолжая притворяться, будто он без чувств, чтобы послушать, что ещё происходит.       Как только мужской голос стих, зашумел вдруг порыв ветра, заскрипела не то деревянная дверь, не то окно, а потом закрылась с хлопком, вслед за тем — что-то с глухим ударом упало на пол.       После никаких новых движений больше не было. Ци Чэнь лишь мог слышать лёгкое потрескивание и тихий булькающий звук кипения, похожий на тот, что бывает, когда готовят что-нибудь в горшке. Словно кто-то разжёг огонь из хвороста и что-то варит.       Прождав долгое время, он наконец не выдержал и пошевелил веками, полуоткрыв глаза и желая посмотреть, что всё-таки делает оставшийся человек.       Неизвестно, сколько он пробыл без сознания, но когда открыл глаза, ощутил лишь, что зрение его очень затуманено; окружение он пока видел совершенно неясно, только рассмотрел смутно, что недалеко мерцает свет огня, слепя его до ноющей боли в глазах, что обволок слой влаги.       Пришлось моргнуть много раз, прежде чем картина перед ним стала отчётливее — но с этой чёткостью он осознал, что столкнулся со взглядом человека в метре от него!       Едва раскрыть глаза и обнаружить человека, с каменным лицом опустившего взгляд и без единого движения наблюдающего за тобой мрачно и с неизвестным смыслом, — кто угодно был бы перепуган, тем более в таких обстоятельствах.       Ци Чэнь ощутил попросту, как от страха желчь едва не брызнула наружу.       Он с потрясением и недоверием смотрел на человека напротив.       Это была крайне изнурённая бабушка со сгорбленной спиной, дряхлая и немощная. Седые волосы были собраны в пучок, только зачесали их, видимо, недостаточно аккуратно, пропустили много прядей, и те рассыпались беспорядочно возле ушей. Она была обращена спиной к огню — лица не различить ясно, только глаза, чьи белки были заметно больше тёмной части, оказались исключительно чёткими; и глаза эти прямо сейчас неотрывно смотрели на Ци Чэня.       В миг, когда Ци Чэнь обнаружил эти глаза, они показались ему беспримерно знакомыми, он чувствовал, что где-то уже видел их. Не прошло и двух секунд, как он вспомнил внезапно: именно эта пара глаз проступала в тёмном углу позади Цинь-цзе на снимке экрана, сопровождавшем новостное сообщение.       Так что тут, чтоб его, происходит, в конце-то концов?! Из кражи одного браслета — и столько дряни!       Разум затопило изумление и раздражение, отчего Ци Чэнь не мог удержаться от желания разразиться гневом.       Он подумал про себя, что если он, взрослый человек, будет не в состоянии сбежать от старушки, то как вернётся — сразу может найти верёвку да повеситься на входе в общежитие, чтобы люди смотрели!       Едва утвердился в такой мысли, он поднял голову и хотел сесть, однако же в этот момент заметил то, на что не обратил внимания только что:       Та бабушка, сидевшая, спрятав руки в рукава, не имела ни тени, ни ног…       Ци Чэнь молчал. «Сойдёт ли теперь опять притвориться, что я не двигался и всё ещё в обмороке?..»       Но уже в следующий миг он понял… Очевидно, мать его, не сойдёт!       Потому что ещё прежде, чем он что-либо сделал, та бабушка, державшая руки в рукавах, подняла одну и поманила — и с котелка неподалёку, в котором варилось что-то на костре из хвороста, поднялась крышка, стоявшая на столе восьми бессмертных рядом пиала с трещинами, что использовалась неизвестно сколько сотен лет назад, со свистом пролетела по воздуху, нырнула в котелок целиком и зачерпнула не пойми чего до половины, а после опустилась старушке в руки.       Бабушка, выглядевшая так, точно при ходьбе только и будет, что дрожать на каждом шагу, взяла пиалу — и с «ху» молнией очутилась перед Ци Чэнем, стиснула пальцами его подбородок, намереваясь залить нечто в пиале в глотку.       И только в этот момент Ци Чэнь обнаружил, что над ним проделали какой-то трюк и всё тело его лишилось сил до последней капли; не считая головы, ему было не пошевелить ничем — действительно не в состоянии сбежать от этой злосчастной старушки!       Ци Чэнь тряс головой, пытаясь уклониться от содержимого пиалы.       Он думал сначала, что, прокипев так долго, эта штука — будь она хоть залита ему в рот, хоть пролита на лицо из-за борьбы — обожжёт ему кожу до волдырей. И тем не менее, когда действительно разлилась у рта, он обнаружил внезапно, что жидкость эта поразительно холодна — настолько, что в такую погоду тело от неё попросту покрывалось гусиной кожей.       Из более чем половины пиалы приготовленного неизвестно из чего отвара основная часть оказалась выплеснута ему возле рта и в ворот, однако немного всё равно неизбежно попало в рот.       В тот же миг по всей полости растёкся густой горький вкус сырой рыбы, почти заставив Ци Чэня выплюнуть всё, но бабушка зажала ему рот и вынудила проглотить.       Вмиг поднялся со всех сторон ледяной ветер, зазвучали пронзительно вопли и стенания; Ци Чэнь не знал, имело ли то, что он проглотил, одурманивающее действие, или же это происходило на самом деле, но он увидел, как в комнату в одно мгновение ворвалось множество людей с мрачными, искажёнными горем лицами; одна женщина с распущенными длинными волосами, сухими и спутанными, ползла по потолку, вывернув голову и опуская бледное, отдающее сине-зелёным лицо, показывая Ци Чэню тёмную скорбную улыбку — уголки губ трещинами расходились до основания ушей, обнажая ряд острых как у акулы зубов.       Ци Чэнь молчал. «Если позвать на помощь в этой глуши, где даже птицы не гадят, услышит ли кто?..»       Как раз когда эти штуковины, точно соревновавшиеся, чей рот больше, внезапно ринулись всей толпой на Ци Чэня, сквозь многочисленные завывания призраков воздух прорезал свист клинка!