circulus doloris

Мир рассыпался в прах И мы вальс на углях оттанцуем в полтакта По факту люблю тебя всю свою жизнь, но ты самый заклятый мой враг

Взгляд цепляется за танцующего юношу на сцене. Его движения в свете огня плавные и завораживающие. Вокруг цветы и люди, играет музыка. Атмосфера праздника кружила в воздухе цветочными лепестками. Аль-Хайтам — обычный человек, живущий своей спокойной жизнью далеко от власти, далеко от интриг. Про таких говорят «среднестатистический», «хороший сын» и «товарищ». Оказался он на Празднике окончания лета по велению случая. Ларьки с едой — из каждого прекрасный запах, что смешиваются и создают особое настроение. Кто-то из пришедших смеется, кто-то спорит, зазывалы громко приглашают в их ларек. Аль-Хайтама дергает за рукав девушка с рыжими волосами и просит о внимании, но не настойчиво. Однако зачарованный танцем человек игнорирует ее, как и мир вокруг. Золотой декор блестит и звенит, словно пытается гипнотизировать. Цветы в волосах, цветочная вышивка на одеждах и легкая улыбка на лице. — Да, танцует он и правда чудесно! — воскликнула Нилу, уже не дергая Аль-Хайтама за руку и точно так же глядя на небольшую сцену. — Он был бы популярен во всем Тейвате! А его костюм? Интересно, кто его сшил… Музыка прекратилась, танцор поклонился и покинул сцену. — После этого номера выхожу я. Пока, Аль-Хайтам! — девушка попрощалась, улыбнувшись, и тут же потерялась в толпе. — Привет, — молодой человек улыбнулся, убирая выбившуюся прядь с лица. — Привет, — выдавил из себя Аль-Хайтам, совсем растерянный. Перед ним стоял танцор, что в ритме завораживающих движений выступал на сцене. Вблизи он совсем ни капельки не потерял своей красоты и обаяния. — Я видел, как ты смотрел на меня, — хихикнул он, смотря то в пол, то на толпу людей. — Ну, не хочешь… выпить? Аль-Хайтам согласился. Они весь праздник ходили по ресторанчикам. Много болтали, словно были знакомы очень давно. Так, Аль-Хайтам узнал, что Кавех — выпускник даршана Кшахревар, а на сцене оказался после проигранного спора: повторять такой опыт не собирался, но признался, что танцы — довольно увлекательное занятие. Этот вечер знаменовал начало их дружбы, где слово «невыносим» звучало чаще приветствий. Они постоянно сталкивались и на улице, и в Академии, не сговариваясь, а потом сложные обстоятельства вынудили Аль-Хайтама предложить приятелю крышу над головой. Почти каждые две недели они брали ящик хорошего вина, обсуждали претензии друг к другу, сильно ругались, но наутро без слов прощали друг друга. Примерно в такой же вечер случилось кое-что, чего Аль-Хайтам никак не мог ожидать. Они выпили в таверне «Ламбада», кажется, слишком много. Аль-Хайтам, чуть качнувшись, вышел на улицу, нуждаясь в свежем воздухе. Он немного прошел вперед и присел на скамейку у реки. Все чаще в последнее время в голову к нему лезли мысли, коим он не очень был рад. Он задумался, вглядываясь в темные воды. Вода журчала, убаюкивала и гипнотизировала своими спокойными звуками. Бдительность засыпала, как засыпает ребенок в ласковых руках матери. Мысли его были неосязаемы, без конкретики, без цели. Он думал обо всем и ни о чем сразу, но вдруг, как гром среди ясного неба, светлая, резкая мысль — молния — промелькнувшая на секунду, но озарившая все на мгновение. На миг он подумал об ужасном для себя, но не трагичном для Вселенной, для Мира. Причина и следствие. Следующая мысль, вытекающая из прошлой — рокот грома, закладывающий уши, пугающий собак. И дети плачут, озираясь на небо — все такое же светлое. Качает головой, стараясь отогнать мысли, но они назойливые, проникают через уши, нос и рот. Процесс не остановить. Голова шла кругом то ли от алкоголя, выпитого в неприличном количестве, то ли от идей, приходящих в голову. — Задумался, — бурчит сосед под ухом, не требуя ответа, а лишь констатируя факт. Кавех шумно усаживается рядом — его лицо не выражало никаких эмоций, кроме, пожалуй, скуки. Он безразлично смотрел на водную гладь порта Сумеру, иногда переводя взгляд то на редких пьяниц-прохожих, то на затянутое тучами небо. Аль-Хайтам заметил его, но предпочел игнорировать, как игнорируют белый шум или пение птиц рано утром, настойчиво мешающих спать. И тут он подумал, что Кавех как сумерская птица: яркий (и дело не только в цветном пере в волосах), шумный и до отвращения глупый. А еще сумерские птицы исчезающий вид. После этой мысли, неконтролируемой и предательской, Аль-Хайтам готов был завыть и пойти ко дну. — Опять что-то неприятное мыслишь? — Кавех выгнул вопросительно брови, но не ожидал ответа. Знал, что такой Аль-Хайтам сейчас ничего не слышит (кроме каких-то ключевых слов), и ждать от него ответной реакции не стоит. Кавех слишком хорошо его знает — пришлось узнать за последние полгода. Неконтролируемые были не только мысли, но и чувства. Обычно в узде и даже мускул на лице не дрогнет — хорошая черта, полезная. Но сейчас внутри буря, а кораблик его здравомыслия вот-вот разобьется о скалы. Кавех иногда кидал равнодушный взгляд на сожителя и понимал, что он сейчас не с ним, а где-то далеко, куда ногами не дойти. Аль-Хайтам серьезно читал много статей, научных работ и книг (даже из разряда сказок и былин), чтобы дать логическое, рациональное объяснение своему шторму (кодовое название которого звучало как «К»). Только в этих попытках убежать от истины он еще глубже закапывал себя и приближал к ненавистной правде. — Ты собираешься просидеть здесь всю ночь? — Кавех покачивал в воздухе ногой, а голову подпер ладонью. Глаза слипались, но он настойчиво сидел рядом. — Кажется, кто-то перебрал. Кавеху даже на секунду показалось, что Аль-Хайтам сломался. Начал мыслить через ужас энтропии и провалился в зыбучие пески своего сознания. Он уже мысленно оплакивал переезд приятеля в деревню Аару и думал, как будет отправлять ему письма с пожеланиями скорейшего выздоровления. — Без конца нудишь, — выдохнул Аль-Хайтам, все-таки вырываясь из цикла собственных мыслей. — Что тебе в заведении не сиделось? Корабль, кажется, потонул. Кто знал, что после крушения все встанет на свои места. В некоторых вопросах места логике нет. В Кавехе логики нет. В чувствах Аль-Хайтама логики нет. В этой безумной тяге к человеку, которого пару раз на дню хочется придушить, логики нет. Остается только… смириться? Если бой бесполезен, зачем же тогда тратить силы? Аль-Хайтаму придется все-таки принять факт и в который раз усмехнуться от абсурдности бытия. — Кажется, ты мне нравишься, — выдал он, бездумно глядя вперед. Стало страшно от умозаключения. Кто-кто, а он был далек от такого феномена. Почему не Нилу? Или кто-нибудь из его даршана? Почему Кавех? — И правда перебрал, — лицо Кавеха чуть вытянулось от удивления, но это не стало для него каким-то открытием. Не потому, что он каждый день получает письма с признанием от поклонниц, а потому, что догадывался. Все эти пытливые взгляды, пока никто не видит, случайные касания. Его удивило то, что Аль-Хайтам только сейчас дошел до этой мысли и сразу озвучил. — Позволь мне, — Аль-Хайтам и сам не знал, что просит, но ответ было получить важно. И он его получил. Немного робкое «да» звучало тихо. Острый полумесяц, застенчиво выглянувший из облаков стал безмолвным свидетелем. Аль-Хайтам перевел немного мутный взгляд на Кавеха, тот покорно молчал и наблюдал за действиями соседа. Легкое касание на щеке и прикрытые глаза, чувство теплых губ на своих губах. Этот вечер многое прояснил. Про их отношения можно сказать «чудо», не иначе. Слишком разные, настолько, что тянутся друг к другу. Сколько бы яростных ссор не было, всегда следовало примирение. Всегда острые слова-ножи не ранили всерьез. Аль-Хайтам ревновал, умничал, но бесконечно сильно чувствовал лишь трепетную нежность к Кавеху. Тонул, тонул, тонул, но дна не касался никогда. Порой эта безудержная тяга их пугала. Они целовали друг друга, пока воздух в легких не закончится, пока укусы не расцветут багряными бутонами. Кавех после такого часто возмущался и пытался прикрыть искусанную шею волосами. Они были вместе. Они были живы. Казалось, ничто в мире не способно их разлучить. — Аль-Хайтам, мы когда-нибудь умрем, — тик часов, мрак комнаты. Аль-Хайтам чувствовал тяжесть чужой головы на своей груди. — Это будет еще нескоро, нечего переживать, — касание губами золотых волос. — Я тебя найду, — выдохнул Аль-Хайтам, невольно представляя мир без Кавеха. Вообразил, что было бы, если бы он не согласился на уговоры Нилу посетить праздник, если бы тогда не выпил больше своей нормы. Наверное, жизнь без Кавеха — спокойно-размеренная и одинокая. — А я тебя, — улыбнулся Кавех, прижимаясь ближе к горячему телу. Но если бы в то время кто-нибудь предупредил Аль-Хайтама о будущем, он бы дважды подумал. … Дважды подумал и все равно согласился бы выпить с Кавехом. Согласился на страдания в бесконечном цикле.

***

Чуть больше года миновало с их первой встречи. Аль-Хайтам поднял воротник, укрываясь от холодного ветра, пробирающего до самых костей. — Сегодня выступление в честь начала зимы, — Кавех делал записи на листах со всей своей серьезностью. — Ты придешь? Прошу не я, а Нилу. — Постараюсь, но не обещаю. Слишком много работы, — Аль-Хайтам обнял Кавеха и попрощался с ним. Заранее будущего не узнать и оно неизбежно. Однако эта информация легче жизнь не делает. Хватаешься за голову, спрашиваешь в пустоту «Зачем?», но ответа никто не даст. Даже сам Архонт. — Два отряда на Базар, — приказывала женщина в красных одеждах и с тяжелым мечом в руках — Дэхья. — Нужны лекари. Быстрее! Сердце пропустило пару ударов, когда стража пробежала мимо. — Повода для беспокойства нет, — успокаивал себя Аль-Хайтам, тем не менее бросая работу. Ускоряя шаг, а чуть позже и вовсе пускаясь в бег. Людный Базар, всюду стража, целители и напуганные люди. — Кавех? Вот так и живешь, думая, что все страшные события обойдут стороной. Болезнь? Болеет кто-то там. Смерть? Ее не существует. Кто-то умер, но я жив, мои друзья живы. Смерть далека от жизни. Безликость и отдаленность превращают плохие вещи в вымысел. Он все искал взглядом Кавеха. Только видно его не было. — Что произошло? — спросил он у Дэхьи, внутри дрожало предчувствие. — Маги Бездны и несколько пустынников устроили резню, — выдохнула Дэхья. — Почти всех схватили. — Пострадавшие? — Около десяти человек мертвы, примерно четверо в тяжелом состоянии и больше пятидесяти ранены, — параллельно она отдавала приказы. — Точное число неизвестно, кто-то еще остался на Базаре. — Видела Кавеха? — старался держать голос твердо, но в нем все равно звенел страх. — Нет, — ножом по сердцу. Ноги отчего-то подкашивались. Самый страшный вечер на памяти у Аль-Хайтама — вечер Праздника начала зимы. Не медля ни минуты, он ворвался на Базар, игнорируя Дэхью и ее предупреждения. Тогда ей показалось, что радужка его глаз сверкала красными искрами — и она прекрасно понимала его чувства. Много крови. Тела, живые люди. Месиво. Клинок в руке направлен острием на мага Бездны. Он кружил в своем шаре над людьми, пронзая ледяным копьем тех, кто еще дышал. Все было предначертано. Все было прописано богами и Аль-Хайтам их ненавидел. Знакомое перо в противной красной жиже. Кавех опирался на свой двуручный меч. Потрепанный, живой. Главное, что живой. Стоял он с трудом, потому Аль-Хайтам быстро подбежал к нему, чтобы тот не рухнул. — Тише, дурак. Ты сражался? — У меня есть Глаз бога, я был обязан, — кашель, маг Бездны телепортируется Кавеху за спину. Дальше, как в тумане. Дэхья — огненный лев, зубодробительная решимость и пылающая длань, делает яростные взмахи. Глаз бога Аль-Хайтама вибрирует, зеленый цвет мигает красным. В бой не вступил. Ему стало страшно: не от противника, но от того, что уйди он сейчас, больше не увидит Кавеха. Он дрожащими руками держит своего возлюбленного. Тот уже не может стоять. В груди торчит ледяное копье, из глаз текут слезы. Женщина справилась с угрозой. Бегала стража. Топала, сотрясая хрупкое пространство, что даже от дуновения ветерка могло развалиться на осколки. — Не смей… — шептал Аль-Хайтам, склоняясь над Кавехом. — Не смей умирать. — Аль-Хайтам, — кровавый кашель пачкает белую рубашку. — Не уходи, — он уже весь окутан страхом. Липким, как кровь. — Я всегда буду с тобой, а ты проживи за нас двоих, — смеет улыбаться в такой момент, Аль-Хайтам злится. Кавех последними усилиями поднял руку, касаясь его щеки, поглаживая большим пальцем. — Ты мое солнце. — Я всегда им буду. Смерть не разлучит… — … нас, — закончил Аль-Хайтам, когда рука бессильно рухнула на землю. Самый кошмарный день в жизни Аль-Хайтама. Целый год жизни с Кавехом казался затянувшимся сном. Прекрасная греза, а в подтверждение ее реальности — незаконченные чертежи. Он сидел с телом любимого человека на коленях, тихо смеясь. Смех этот был — криком отчаяния, скорбью по прожитым дням. Внутри него бился хрусталь. Память становится якорем на сердце. Дэхья ничего не говорила, лишь стояла рядом, склонив голову. В момент весь мир рухнул. Обида поднялась из глубин сознания, пульсируя словами-обещаниями, что были даны в одну из темных ночей. «Я найду тебя» Это был контракт, и будто сам Моракс подписался под ним, протягивая данное ими обещание сквозь столетия и связывая их тонкой золотой нитью. Держа на руках бездыханное тело, Аль-Хайтам физически ощущал, видел своими глазами ту самую тонкую нить, через которую еле видимыми пульсациями струилась энергия жизни — секундное наваждение, мгновение, иллюзия. События на Базаре для Аль-Хайтама были тяжелыми: он думал, что оправиться после них будет чем-то за гранью его возможностей. Оставив город Сумеру (пропитанного воспоминаниями город), он отправился в Порт-Ормос, собираясь начать новую жизнь. Но со временем боль от утраты немного утихла и, спустя года, когда его друзья старели, Аль-Хайтам понял — сам он не меняется. Колесо в первый раз дало оборот.

***

«- Я всегда буду рядом, даже если мир закончится!» Аль-Хайтам снова провалился в зыбучие пески своих мыслей, глядя в плывущие перед глазами картинки. Он не был готов к вечной жизни, не был готов к ударам судьбы и вращающемуся колесу. Сырой подвал, куча банок, пробирок, раскрытых книг и хаотично разбросанных записок. Все в этом месте говорило о том, что Хозяин Топи ищет выход. Даже если пару раз опускал руки, всегда возвращался, грыз гранит науки, сказания и легенды. Только ответа все не было. Цикл за циклом Кавеха он почти каждый раз держал его бездыханное тело на руках. Собирал образцы крови сквозь пелену слез перед глазами. Возможно, именно из-за этого его сердце очерствело? Разбивалось на кусочки, но с каждым новым воплощением Кавеха уродливо срасталось. Непрекращающийся карнавал страдания, а передышки — встречи с Кавехом. Мимолетные в вечности, словно сон наяву. Но каждый новый Праздник начала зимы — пробуждение. Он считал, что единственный выход — отказаться от встречи с Кавехом, однако… Это не помогало. Жизнь продолжала размеренно течь, а тоска с каждым десятилетием нарастала, как снежный ком. И вот в конце давит лавиной, погребает его на немыслимой скорости под тоннами снега. — Он проклял меня, — отчаянно шептал он, разбивая все образцы и пробирки, те осколками по полу разлетались в разные стороны. Бессмертие, для которого он не был создан, обращало его в безумие. Ситуация безвыходная, а он никак не может ее исправить и улучшить. Время, что для него ничего не значит, утекало и не ждало, пока Аль-Хайтам разберется. Он тушит свет, а потом тихо, как тень, пробирается в комнату гостя. Осторожно садиться на кровать, проводит над головой рукой, но не касается — боится разбудить. Его пугало умиротворение на лице Кавеха. Столько раз видя его смерть, Аль-Хайтам паникует и проверяет чужое дыхание. Хотелось покрепче обнять и умолять не уходить. — Жаль, что ты меня не помнишь, — горестно и тихо звучали эти слова в ночи. — Не помню, — так же тихо ответил Кавех, что все это время не мог уснуть. — Но мне кажется, я тебя знаю. Странное чувство, что мы встречались когда-то. Аль-Хайтам замер. Кавех молча подвинулся, освобождая немного места на кровати. Безмолвное приглашение, полное сомнений. Хозяин снял с себя зеленую накидку, высокие сапоги и лег рядом на нагретое место. — Я не знаю, почему, — Кавех боялся произносить слова. — Но когда я смотрю на тебя, мне становится невыносимо тоскливо в груди. Кавех никогда не признается, что заглядывал в его тайную комнату, что слышал отчаяние и мысли вслух. Он не скажет, что фото двухсотлетней давности, выпавшее из одной книги, знакомо ему. И не спросит, почему же мужчина на фото с Аль-Хайтамом до жути похож на самого Кавеха. Сделает вид, что ему не интересно, почему усадьба имеет стиль, что принадлежал ему. Словно Кавех почувствовал запах, и мозг лихорадочно пытался вспомнить, где его ощущал. Происходящее дежавю, делающее невыносимо больно — пытался вспомнить не свою-свою жизнь. — Позволь мне, — Кавех не уточнял, чего именно хотел. Ему казалось, что Аль-Хайтам догадается. Хозяин Топи вздрогнул от казалось бы обычной фразы. — Да, — ответил он, просовывая руку между подушкой и шеей Кавеха. Кавех прижался к груди, улыбнувшись уголком губ. Они лежали так какое-то время, поглаживая друг друга. Блондин уснул первым. Спалось ему спокойно, впервые за очень долгое время. Он видел сон, но сюжет его был странным: там были Аль-Хайтам, маги Бездны, львица и сцена в ярких огнях. Но наутро он не помнил ни сон, ни случившееся перед ним. Густой туман-молоко укрывал землю среди деревьев. Зябкое утро за окном, пробивающееся солнце, а в постели так тепло и уютно. Завтрак, пустяковые разговоры, язвительные замечания — как обычно. — Господин, — аранар прыгал на столе, а еще несколько других лесных духов — около стула. — Господин! В лесу чужой! После этого заявления Аль-Хайтам поменялся в лице, став суровее и серьезнее. — Не смей выходить, — приказал Аль-Хайтам, аура вокруг него словно сгустилась. Лязг стали и притворное спокойствие. — Оповестите Тигнари, — обратился он к аранарам, и они тут же исчезли. Сам Хозяин Топи взял свою накидку и покинул дом. Совсем не вовремя, думал Аль-Хайтам. Последние дни были напряженными. Время неумолимо подходило к концу. Оставалась пара дней до начала зимы — начала нового цикла. Чаща Апам простиралась на многие километры: место, куда простые обыватели даже не вздумали ступать, боясь за свои жизни. Но сейчас здесь было оживленно, а сам лес словно притаился, задержал дыхание, и даже птица не смела издать звука хлопающих крыльев. — Проваливай, — рычал Аль-Хайтам. Тут же с самого высокого дерева просвистела зеленая стрела. Она бы поразила цель, но человек ловко увернулся. — Значит, ты выбрал смерть, — снова красные искры, дрожь земли, корни-хлысты поднимались вверх. Зеленые осколки-проекции вздымались подле Аль-Хайтама.

***

Кавех лежал на диване, покорно послушавшись Аль-Хайтама. Рядом Араньяка пританцовывал и играл на миниатюрной лире. Вспышки света в глазах, музыка аранары слышалась как сквозь толщу воды. Вдруг послышался отчетливый звук, зазывающий из комнаты Аль-Хайтама, что обычно наглухо закрыта. Сейчас дверь податливо открылась на маленькую щель, скрипя несмазанными петлями. Как заколдованный, Кавех поднялся, игнорируя предупреждения Араньяки. Внутри было чисто: шторы плотно закрыты, по полу расставлены башенки из книг, а на письменном столе небрежные и неаккуратные записи. Глаза бегали по строчкам — знакомые слова, точный перевод которых не был ясен, но суть понятна. Злость, детская обида, ужас, поднимающийся от спины до шеи. Страшные эксперименты были описаны на пожелтевшей бумаге. И Хозяин Топи ставил их на себе. Первая запись — четыреста лет назад. Поля исписаны именем Кавеха. Беспокойство росло в груди. Он испуганно вскрикнул, когда рот его закрыли ладонью, а руки завели за спину. Несколько крупных мужчин ворвались в дом с оружием наперевес. — Наконец-то поймали! Устал уже торчать в этом лесу. Усадьба Хозяина Топи становилась все дальше и дальше, а в небе яркие вспышки над верхушками деревьев — серьезная битва. Кавеху удалось вырваться, воспользовавшись моментом, когда все обратили внимание на шум жестокой битвы. Он бежал, что есть силы, ловко перепрыгивая ямки, лужи и корни деревьев. Разум, как и лес, затуманен, словно он выпил пару бутылок вина. Дурно было и физически, и морально. — Аль-Хайтам! — кричал он, с грацией животного перепрыгивая преграды. Стрела воткнулась в его ногу, и сильная боль пронзила медленно немеющее тело. Кавех рухнул на землю, пару раз прокатившись кубарем. Древко стрелы обломилось, доставляя жгучую боль. — Аль-Хайтам, — из последних сил звал его Кавех. В глазах медленно темнело и лишь рокот битвы звучал в его голове.