История о том, как Томпсон чуть не поменял ориентацию

      Обстановка к себе явно не располагала. Было бы иначе, по крайней мере, если б у Тони не потели каждые пять секунд ладони, ведь не знаешь, о чём дальше поведает Грегори из событий прошлого вечера. Да и Рудольф постоянно хмурил брови, в своей обыденной привычке вдобавок поджав губы, которые, кажется, были одним из немногого, что осталось в нём от прежнего Рудольфа. Такие же тонкие, матовые, синеватые и… По-прежнему манящие губы. Томпсон время от времени да возвращался глазами к своему вампиру, отнимая взгляд от Грегори, пока тот вдаётся не в самые важнейшие подробности своего повествования. И всё-таки, поражаться новому обличию младшего Секвиллбэка невозможно перестать. Кто ж знал, что он, даже будучи девушкой, станет выглядеть не менее сногсшибательно? Странно только наличие новой причёски: волосы, пускай и не значительно, но стали длиннее, и при том ниспадают с хрупких плеч гладкой роскошью глубокого индиго, в то время как раньше на голове вампира расправил свои мягкие иглы ёжик. Почему же волосы так покладисто выпрямились и набрали длину? Неужели это участь обладателя женского шарма? В таком случае, смертный обязан держать себя в руках. Не только потому что Рудольф чертовски привлекателен, но и из-за высокой вероятности познания вампирского гнева. Он ведь терпеть не может свой новой «имидж», что готов самому себе вырвать клыки, а если Тони будет продолжать и дальше расхваливать его, то… Пусть смертный пиняет на себя! — Томпсон! — кричит чуть ли не на ухо Рудольф считающему ворон блондину, которых тот почему-то внимательно считает на теле Сэквилбека: вот одна клюёт тонкую руку, другая решила почистить перья, удобно примостившись на плече, третья зацепилась коготками в районе бёдер за подол не очень длинного сарафана, а четвёртая во всю горлопанит, раскрывая свой сверкающий клюв, — Тони!!!       Смертный опомнился, лишь почувствовав на своем затылке лёгкий щелбан. Кажется, той последней вороной была вовсе не ворона… А стоящий перед лицом Рудольф, что пытался докричаться до смертного. — Я, да! — растерянно брякнул Томпсон, очнувшись наконец, когда на него по обе стороны головы уставились кровавые глаза. Создавалось впечатление, что они в самом деле жаждут его крови, уж больно неподдельно это выглядело. — Балда ты, Тони! Чего «да»? — всё гневается вампир, шире раздувая ноздри. — Друг, соберись, — Грегори аккуратно, но одновременно и ободряюще треплет Томпсона по плечу. — Уф… Так… Я думаю, нам стоит уже перейти к более существенному разговору. — Так никто и не против, Рудольф, мы просто не успели пока ничего предпринять. Нам бы для начала дополнить общую картину, и оттуда уже плясать! — Плясать? Что ты только… — на мгновение Сэквилбек всерьез задумался о последних словах смертного, пребывая в недоумении, но потом раздражённо замотал головой, — Ладно. Вернёмся к Диего.       Как ни крути, а все стечения обстоятельств и их последствия волчком вертелись вокруг парня из семьи Коуэллов. С самого начала запланированное «знакомство» не задалось, лишь повлекло за собой массу неприятностей. Да в общем-то даже не массу — одну сплошную катастрофическую неприятность для Рудольфа. Парни то и дело обменивались короткими взглядами, смотря друг на друга исподлобья, и никак не решались высказать свои мысли. Самые разные теории по поводу противоречивого всем законам природы явления, что постигло Сэквилбека, возникали в его голове также быстро, как ими же и опровергались. Смертный аналогично задействовал все области своего мозга, дабы выявить более существенную думу в логичное оправдание смене облика вампира, но вот Грегори, кажется, даже не пытался. Тони не первый раз подмечает про себя, как шустро бегают его глазёнки по полу и всё чаще боком посматривают то на него, то на своего брата. Кровосос будто пытается что-то сказать, но никак не решается, запутавшись в душевных метаниях.       Пока Томпсон вёл своё расследование по поводу неоднозначного поведения старшего Сэквилбека, Рудольф тем временем успел переместиться к окну. Его взгляд тут же скользнул к горизонту, который неспешно сменял свою тёмно-сизую завесу на восходящее полотно тёплых оттенков. — Близится рассвет, — оповестил парней Рудольф, обхватывая себя руками.       Смертный неторопливыми шагами подошёл к окну и задумчиво стал всматриваться в небесную даль, что своим протяжённым лезвием цвета охры рассекает ночную ширму. Должна вот-вот снова явить себя миру утренняя звезда и принести со своим приходом новый день. В данную минуту этого умиротворённого момента не хотелось думать ни о чём, не нагружать себя какими-либо проблемами, а просто закрыться от всего гнетущего мира защитным куполом. Рудольфу всегда нравилась утренняя атмосфера вопреки его ночному образу жизни, вампир был рад мельком взглянуть на предрассветное небо и секундным отрешением от мира сего позволить себе предаться мысли о том, что у него есть своё личное солнце. Солнце, которое ни за что не сравнится с той звездой, которая способна принести не только радость, но и искромётную боль и множество увечий. Солнце Сэквилбека носит веснушки, всегда лучезарно улыбается, даруя то тепло, что, казалось, вампиру уже не будет ведомо. Касания этого солнечного человека до невозможности приятны, чувственны, вызывают сладкую истому, разливающуюся во всём теле и поднимающую градус в крови. Благодаря этому солнцу Рудольф готов просыпаться каждый день, готов стерпеть любые муки, если после таковых ему снова посчастливится лицезреть мягкие искорки улыбчивых глаз цвета королевской синевы.       Рудольф смотрит на своё солнце и не может налюбоваться. Его солнце смотрит на него и нежной улыбается в ответ. За этот момент вампир был готов продать свою жалкую, пропитанную сущей мглой душу. Резкое желание прикоснуться к сладострастным губам всё сильнее кололо в груди, углубляясь всё глубже и глубже в плоть. Для Тони это мгновение породило не менее пылкое желание физической близости. Да, они стояли друг к другу практически в плотную, но создавалось ощущение, будто между ними по-прежнему восстаёт непреодолимая стена, барьер, пресекающий вожделенные пороки собственной жажды. Эти смешанные чувства заставили смертного поддаться влечению, и он склонился к бледной, чуть впалой щеке своего возлюбленного, оставив на той трепетный след своей безмерной, бьющей ключом пламенных чувств любви. Рудольф еле заметно покрывается румянцем, утопая в омуте голубых глаз, и никак не позволит себе оторваться. Пока вампир продолжает изучать небесные радужки любимого взора, его щеки́ касается тёплая и слегка шершавая ладонь, ласково поглаживая. И смертному всё равно, что его полночное солнце выглядит как-то иначе. Даже девичьи глаза Сэквилбека всё так же прекрасны, как и раньше. Его тело так же безоглядно влечёт, как и раньше. Вампир по-прежнему любим и невероятен. Как и раньше…       Влюблённые стояли у окна, забывшись в собственных взглядах, пока их в реальность не вернули резко занавешенные шторы. — Грегори! — Грегори!       Рудольф с Тони тут же отпрыгнули друг от друга, уставившись на возмутителя спокойствия, а тот лишь ехидно сверкнул клыками. — Что, «Грегори»? Солнце уже вот-вот взошло, а ты, Рудольф, благополучно предоставил себя на изжжение солнцу, — строго замечает кровосос, — Тони, ты тоже хорош. — Я? — смертный лишь удивлённо вскидывает брови, косясь на Рудольфа. — А кто здесь развёл телячьи нежности? По-твоему, я?       Теперь была очередь Томпсона краснеть. Он-то и думать не думал, что Грегори, оказывается, всё это время глаз не спускал с них. — Ладно, голубки… Нежность нежностью, но нам стоит вернуться к тому, для чего мы, собственно, и здесь. — Всю эту кашу заварил Диего, так ведь? — задал, казалось, риторический вопрос Тони, хватая Рудольфа за кисть, на которой оставил отметины Коуэлл. — Да, смертный, ты прав, — вздыхает Грегори. — Ты уверен, что всё нам рассказал?       На вопрос брата Сэквилбек дать ответ не спешил. Но после секундных каких-то собственных раздумий, вновь заговорил. — Как и все вампиры, он обладает способностью. — Э-это я зна-аю, — скучающе протянул смертный, — Стало быть, нас нужно просвятить на его счёт. — Только, Рудольф… Постарайся сохранять спокойствие, ладно?       На такое предостережение Грегори Рудольф лишь недоумённо нахмурил брови и мельком посмотрел на Томпсона, мол: «А тебя это не касается, да?»

***

      Пока троица из двух вампиров и смертного пыталась битый час обкашлять сложившуюся ситуацию, в родной усыпальнице Сэквилбеков всё было тихо-мирно, и глава клана ни о чём не смел беспокоиться.       Фредерик чинно плыл по воздуху вдоль ледяных каменных стен, размышляя над тем, стоит ли что-нибудь изменить в своей вампирской, уж много лет, веков не подвергающейся реставрации или «ремонту» обители. Но мозговой штурм прерывает грохот и последующее за ним тихое бормотание из противоположного угла центрального зала, отзываясь эхом по всему пространству. — Анна? — Фредерик окликнул свою дочь, которая торопливо производила какие-то махинации около одного из гробов, шумно гремя крышкой. — А, пап… Это ты! — юная вампирша тут же натянула обворожительную улыбку, не забывая невинно пару раз похлопать стрельчатыми тенистыми ресницами, — Я тут решила прибраться после гостей. — Прибраться? — скептически выгнул бровь Сэквилбек, — Этим недавно занималась твоя мать.       После слов отца веки Анны слегка потяжелели и позволили себе настороженно опуститься. — Кажется, этот гроб матушка пропустила, и я решила им заняться.       Пристальный взгляд девушки, казалось, ничуть не насторожил Фредерика, также как и холодный тон. Однако как бы сильно Анна не оттачивала свои навыки по блокировке истинных чувств, что роятся в её девичьей душе, вампиру было под силу прочесть любое существо как открытую книгу, без каких-либо усилий. Мистер Сэквилбек ещё немного попридержал взгляд своей маленькой клыкастой девочки и, будто бы сдавшись, отпустил. По его апатичному выражению лица можно судить о чём угодно, но дети давно знают своего отца и уже заранее отмечают про себя, что такой взгляд может свидетельствовать о его разгадке зародившегося замысла юных кровососов. Но тем не менее, Фредерик и бровью не повёл, лишь одобрительно кивнул напоследок и удалился. «Фу-ух, вот же чёрто-с два… И чего только ему вечно на месте не лежится!», — негодовала про себя вампирша, попутно приоткрывая крышку гроба, к которому она прильнула во время диалога с главой семьи. Анна извлекла из «ящика» небольшую стопку аккуратно сложенных вещей и, убедившись, что в радиусе десяти метров никто не намеревается приблизиться к ней, сорвалась с места прямиком к выходу из родной обители.       Рыжеволосая беззаботно парила над землёй, по дороге к отелю совершая элегантные воздушные реверансы и мечтательно напевая себе под нос мелодию собственного сочинения. Настроение было явно приподнятое, поскольку удалось ускользнуть из дома без навешивания многочисленных подозрений «строгого папаши». Да, пубертат Анны сильно с ней сдружился и в ближайшее время не намеревается расставаться, поэтому подобные прозвища к многоуважаемому вампиру для девицы были в порядке вещей. Без этого, можно сказать, день не начинался.       До окна, ведущегося в спальню смертного, оставалось всего-ничего, однако даже на незначительном расстоянии Сэквилбек смогла своим чутким слухом уловить раскатистые волны шипения брата. Преодолеть жалкие пятнадцать метров вампирше не составило никакого труда, но стоило нырнуть сквозь бардовое полотно, коим занавесили оконную раму, как на неё тут же набрасывается разъярённый Рудольф, шипя и показывая блистательно белоснежные клыки. Анна по инстинкту самосохранения шипит в ответ и, небрежно бросив идеально выглаженные вещи за голову, вцепляется своими острыми, изящными, но при этом довольно цепкими коготками в плечи своего брата. — Рудольф, успокойся уже, пожалуйста! Это твоя сестра, ты совсем из ума выжил из-за этого? — устало хрипит Грегори, стоя на четвереньках в позе затаившегося хищника на балдахине кровати. — Представь себе, — огрызнулся Рудольф, не ослабляя хватки, — Погоди… Анна?       От ещё большего недоумения и возмущения от того, что на неё накинулись, девушка издаёт гортанное рычание и, воспользовавшись замешательством опомнившегося брата, отталкивает его от себя в противоположную стену. Поднявшийся с пола смертный не успевает оклематься после падения, как оказывается припечатанным к бетонной поверхности влетевшим в него Рудольфом. Затылок резко прошибает будто ударом молнии, и мир смертного стремительно погружается во тьму под всеобщее фоновое беспокойство кровососов.