Зарождение

      Обыденный вечер Томаса Хьюитта включал такой обязательный ритуал как «прятки под капотом». Он заключался в проверке внешнего состояния радиатора, воздушного фильтра, бензонасоса, монтажного блока и прочих автомобильных приблуд.       Том любил работать в своём гараже, наполненном старыми ящиками, инструментами и приспособлениями для сада. Ему нравились запахи древесной золы, машинного масла, и пыли, что витая в воздухе, перебивали застывший аромат бычьей крови в носу. Сам бы он, конечно, вряд ли назвал это «терапией», однако безусловно копание в машине было обязательным условием перед тем, как переступить порог входной двери.       Далее по расписанию Том принимал контрастный душ. Ручка крана, что подавала холодную воду выкручивалась им на полную, тем самым смещая потоки горячей. Ледяные струи кинжалами пронзали хорошо сложенное тело, а после уступали место раскаленной под кислоту воде, что в легкую заставляла поверхность кожи неметь на пару секунд.       Томми мылся не столько для того, чтобы опрятно выглядеть, сколько для того, чтобы смыть с себя запах крови, пота и страха, что неосознанно приносил с собой после работы. Безразличие к убийству, взроставшее на плодородной почве из травли, непринятия и пренебрежения, наращивало свою мощь год за годом.       Том чувствовал необъятную всепоглощающую силу, которая иногда давала о себе знать в неконтролируемых порывах гнева и негодования. К счастью, он полностью высвобождал эту дурную, необузданную энергию на работе, когда отбивая мясо, рубал животных на куски. Приходя домой измотанным, он проваливался в крепкий младенческий сон, не ведя учёта жизней, унесенных им за день.       Когда же смерть на время покидала жизнь Хьюитта, он искал способы снова ее лицезреть. Навязчивая мысль порой нарывала, не давая мужчине сомкнуть усталых глаз. Глубокой ночью, в кромешной тьме, он вынужден был волочить разморенное дремотой тело в место финала любой истории — на кладбище. Поначалу Томас лишь рассматривал мраморные надгробия, с интересом подсчитывая сколько лет прожил тот или иной житель Бэйтауна. «Житель, но уже нежилец.» — угрюмо подмечал Том.       Его внимание приковывали наиболее заросшие, заброшенные могилы, по фамилиям которых можно было угадывать не самых внимательных к покойнику родственников. Возможно, при жизни они были плохими родителями, неверными мужьями и женами, неблагодарным детьми, никудышными братьями или сестрами. Пламя ада пронзало их тела, не давая думать о покосившемся от старости кресте или заросшей бурьяном предмогильной поляне.       Безразличие при жизни, порождало безразличие и после нее. Как оказалось, для очень многих смерть близкого вовсе не трагедия, а благо, несущее облегчение и, в большинстве случаев, материальное благополучие.       Том попытался представить свое надгробие, но давнишняя идея о кремировании выместила его нелепую попытку заглянуть в будущее. Хьюитт был одинок, и навещать его на кладбище, а уже тем более приносить букеты с черными лентами по праздникам, никто бы не стал. Хотя само место, веющее атмосферой конца, ему нравилось.       Гробовая тишина и редкий шелест листвы не сеяли в душе Тома страх, а наоборот, успокаивали, одаривая его исключительной возможностью быть одному в столь людном месте. Хруст сухих веток под его тяжёлым шагом нарушал идиллию абсолютной тишины, а запах сырой земли и перегноя бил по носу, до краев заполняя собой обе пазухи. Том поморщился.       Этот аромат, пробирающий до мозга костей, он заполнил тогда, когда стоял на этом самом месте два года назад. Состояние покоя, что господствовало сейчас внутри него, не сравнить с тем, что он испытывал в ночь совершенного им преступного, но справедливого и, по мнению самого Тома, единственно верного деяния. Стоя посередине старого кладбища, возможно на чье-то могиле, он почувствовал, как сердце вдруг заскакало галопом в груди, пульсация в ушах оглушила, не давая ходу сторонним звукам, а руки дрожали как у алкоголика при десятибалльном землетрясении.       Глаза заслонила пелена воспоминаний.       Два года назад прохладной весенней ночью новенький шевроле камаро местного журналиста Тоби Миллера со свистом рассекал воздушную прослойку спящего шоссе. Машина, как крылья майского жука, переливалась перламутром под лучами шоссейных фонарей.       Остановившись на одинокой заправке, она неумышленно затмила собой простенькую атмосферу полустанка. Пара колонок, небольшой магазинчик с товарами первой необходимости и вывеска с актуальной информацией о цене за галлон бензина — все это осветили яркие фары нетронутого мухой шевроле.       В сумерках темно-синий пикап Хьюитта сливался с атмосферой полуночи, а поэтому был незаметен, особенно для невнимательных водителей. Совершив резкий поворот, Тоби услышал звук похожий на чирканье спички о фосфорную полоску по бокам коробка.       На лице Миллера показалась искра раздражения — передний бампер его блестящего спорткара поцеловал заднее крыло старой колымаги Хьюитта. Хозяин пикапа, находившийся неподалеку, устремил недовольный взгляд на вылезающую из машины фигуру.       Его некогда смазливое лицо поразила гримаса возмущения. Плечи часто поднимались и опускались от наполненного гневом дыхания, а грудь по звериному подалась вперед, готовясь принять силу удара на себя. Тому пришлось слегка прикусить язык, чтобы не расхохотаться от его воинственного вида. — Это похоже на место для парковки?! Посмотри! — Тоби активно зажестикулировал. — Эта чертова груда железа нехило поцарапала мою машину. — И что? — безучастно возразил Том. — Возместишь ущерб, ублюдок, вот что! — завопил Тоби. — Жду чеков от страховой. — сказал Хьюитт, прощально помахивая рукой. — Уродец ты Хьюитт, что внутри, что снаружи. — сквозь зубы процедил Тоби.       Фраза показалась Тому хлестким ударом плетью. Мужчина одеревенел. Такой смелости от сопляка Миллера, избалованного сынка местного шерифа, он явно не ожидал. Он чувствовал, как в душе привычное стабильное спокойствие вытесняет растекающаяся по венам злость. Буйство агрессии захватило разум Тома, и сейчас он был похож на небольшую лодочку мелькающую среди смертельных волн океанского шторма.       Тоби видел, как его глаза налились кровью и сухо сглотнул. Не дав страху возможности проявить себя, он одарил Тома волчьей улыбкой. Миллер продолжал гнуть довольно хлипкую, совсем негибкую палку. — Серьезно, зачем тебе маска, Том? Мог бы выступать с цирком уродов и неплохо зарабатывать, торгуя своим до ужаса безобразным лицом!       Довольный своим триумфом, Тоби уже собирался усесться на мягкое сиденье своего камаро, но не успел. В затылок прилетел тяжелый меткий удар гаечным ключом. Почти все, что успело промелькнуть перед глазами Миллера касалось уродца-Тома: его кулаки, готовящиеся превратить лицо в окровавленное месиво, озверевшие, сверкающие ненавистью глаза и синее небо, постепенно превращающееся в кромешную темноту и небытие.       Том приложил все силы, некогда покоящиеся в мышцах, для того, чтобы изуродовать Тоби до полной неузнаваемости. Он чувствовал, как пот ручьями бежит по спине, лицо пачкают капли чужой крови, а в ушах слышится мотив не увидевшего свет шедевра Рахманинова.       Изнурение в конце концов заставило Тома рухнуть на колени. Свежий труп, валявшийся перед ним, предстал в красоте своей неприглядности: выбитые зубы, сломанная покосившаяся челюсть, кривой нос и глубокие изгибы проломленного черепа. Результаты своей работы Том оценил довольно высоко, с гордостью вглядываясь в профиль, как пластический хирург в переделанное лицо клиента.       Вишенкой на торте стал смачный презрительный плевок Томаса, прилетевший в место, недавно служившее Тоби лбом.       Оглянувшись, Том с облегчением выдохнул: на заправке не было ни души. Старший кассир по имени Ллойд, если верить глянцевому бейджику, спал младенческим сном, уютно устроившись у кассы продуктовой лавки.       Вдалеке слышался убаюкивающий грохот ударов железных колес поезда о рельсы. Тихий шелест ветра сопровождался стрекотанием сверчков и прочими ночными звуками.       Том взвалил на плечо довольно увесистое, еще не успевшее остыть, тело. Руки Миллера беспомощно болтались в невесомости, пока Хьюитт тащил труп до машины. Закрепив с помощью тросов мертвого Тоби, Том бережно укрыл пассажира грязной плащевой тканью, дабы спрятать от мира пугающие несовершенства его новой внешности.       Ллойд лениво приподнял голову, когда услышал снаружи звук отъезжающей с обочины машины. Старость и лень не позволили ему поднять зад с нагретого места, а поэтому, на утро, ни особые приметы Хьюитта, ни номер его машины назвать полицейским он не смог. Старший кассир лишь несвязно бормотал пустые показания, пока хмурый офицер, царапая ручкой бумагу, оформлял лист протокола.       Ночь постепенно овладевала городом, а прежде темно-голубое небо чернело, покрываясь мелкой россыпью звезд. Сидя в кузове автомобиля, Том чувствовал как умиротворение начинает заполнять образовавшуюся пустоту внутри.       Его виски все еще в напряжении пульсировали, однако страх и оцепенение потихоньку отступали на второй план. Том обязан был собраться. Он вёл машину, плавно покачивая рулем и стараясь не обращать внимания на остаточные панические всплески, что заставляли разгонять пикап до критической отметки спидометра.       Лопата, что ждала своего часа на пассажирском сидении, спустя некоторое время была использована Хьюиттом по назначению. Знакомое кладбище встретило его довольно радушно. Обходной путь, который он заприметил давным давно, представлял из себя необъезженную, поросшую сором колею, что вела к крайней части кладбища, откуда можно было попасть внутрь, минуя главный вход.       Заглушив двигатель, Томи заставил свое тело покинуть машину. Уверенным шагом ступая по узкой дорожке, Хьюитт искал глазами нужную могилу. Густая поросль и полуразбитый крест легко отличали ее от всех остальных.       Вонзив ее лезвие в сухую корку могильной почвы, Том опрокинул ковш земли неподалеку от места раскопок. На лбу проступил пот, а мышцы заныли уже после двадцати минут работы. Не замечая боли, Хьюитт усиленно прогонял мысли об усталости, концентрируясь на работе.       Проделав тот же алгоритм еще пару сотен раз, Том встретил сопротивление при попытке копнуть глубже. Лопата, наконец, достигла деревянной крышки гроба. Том, расправив напряженные плечи, вытер сухим рукавом влажное от пота лицо. Под его весом светлые доски гроба гнулись и скрипели, сигнализируя о том, что мужчине пора вылезать.       Том послушно поднялся на два метра выше заново выкопанной им могилы.       Куски грязи шмотками отлетали от шаркающей подошвы, а одежда стала сливаться с темнотой ночи, будто Том приобрел дар невидимости. Он вновь взвалил на широкие плечи человека, постепенно теряющего розовый цвет лица и остальные признаки жизни. Обмотав мертвеца тканью, Том широким шагом направился к рву, который в последующем послужил Миллеру новым домом. — Женщин нужно носить на руках. Согласен, Тоби?! — полушепотом буркнул Хьюитт.       Тоби ничего не ответил. Через пару минут его тело смиренно полетело вниз, на дно вырытой Хьюиттом ямы. Кажется, он сломал пару рёбер, приземлившись на твердый каркас деревянных досок. Минуту лицезрев его запачканное кровью и грязью лицо, Том дернулся. Медлить было нельзя — тело нужно было закапывать.       Первая лопата земли опрокинулась над бездной, с шорохом рассыпавшись вдоль синеющего человеческого тела. Около тысячи взмахов инструментом отделяли Тома от желаемой цели. Исчезающий за толщей рыхлой земли образ Миллера, приносил недюжинное удовольствие самозванному могильщику.       В одиночку выкопать двухметровый ров для среднестатистического человека — задача не из простых. Однако, Том обладал неплохими врожденными физическими данными, что позволяли ему выполнять работу, порой требующую совокупной силы двух-трех человек.       Лунный свет слабо освещал окрестности, и Том, оборачиваясь, видел в чёрных могильных крестах фигуры людей, размахивающих руками.       Порой ему казалось, что мертвец, как в фильмах ужасов, превратившись в зомби, восстанет из ада и пойдет на него. Однако этого не случилось. Как и не случилось того, чтобы кто-то из людей видел Тома или мелькающую в его руках лопату, что при свете звезд отражала лунных зайчиков.       Закончив работу, он окинул взглядом могилу. Черная глинистая почва лежала небольшими ухабами, кое-где образовывая бугры. Разравнивая участок, Том думал о том, что подумают люди, когда увидят старую могилу с вспаханной вручную землей.       Ветер успокаивающе потрепал его волосы, унося за собой терпкий грунтовых запах. В эту ночь, наверное в единственный раз, Том был лишен ночных сновидений — изнеможение и мышечная ломота погрузили его в крепкий, бесчувственный сон.       А на следующий день одинокая пенсионерка, направляясь проведать давно усопшего мужа, бросила заинтересованный взгляд на некогда заброшенный участок земли. «Наконец-то власти начали ухаживать за Богом забытыми могилами!» — мелькнула в ее голове мысль, легко усыпляющая любое проявление старческой подозрительности.