Зарождение

      Будучи двенадцатилетним подростком, Томми получил от врача новость о своем шибко неутешительном диагнозе ранней нейро деградации. Значение диагноза так и осталось для него загадкой, потому что вскоре весь город бурно обсуждал найденный неподалеку от центра города труп молодого доктора.       Пережитые боль и горе должны были научить Томми чувству глубокого сопереживания. Но он был беспристрастен, как мать природа во время мучительного для животных превращения воды пустыни в пар. Оспа, поразившая здоровые ткани лица, нескладный тип фигуры и зверское отношение сверстников в один момент надломили мальчишку, превратили в беспощадного монстра, ни в грош не ставящего человеческую жизнь. Редкие объятия приёмной матери, Люды Мэй, со стороны казались холодными, отстраненными и неискренними. Томми же относился к любому проявлению внимания со стороны родителей с большим почтением, считая себя недостойным и малой его части. Он любил мать, пусть и не родную, за то, что она была, наверное, единственным светлым пятном в его туманном тинейджерском прошлом. Люда Мэй не видела в нем урода, как и любой родитель, считала свое чадо восьмым чудом света, самым прекрасным ребенком на Земле. Женщина много работала, чтобы прокормить семью, лазила по мусорным бакам в поисках пищи, унижалась, одалживая деньги у соседей, дабы купить на них хоть немного еды. Нищета высасывала последние жизненные силы и грозила третьему поколению Хьюиттов полным исчезновением.       Все изменилось уже очень скоро, когда ее старший сын, Чарльз Хьюитт младший, вернулся с военной службы в родной Харлоу. Будучи ветераном корейской войны, он привёз с собой армейскую дисциплину, расшатанную ужасами антимира психику и патологическую страсть к насилию. В его стеклянном немом взгляде читалась агрессия и ненависть к чужакам и случайным проходимцам.       Долгое пребывание человека в плену лишает его души, жалости и чувства меры. Чарльз очерствел настолько, что стал считать человеческое мясо удобоваримой заменой говяжьего или свиного фарша. Люда Мэй же, продолжая главенствовать в семье, долго не давала поеданию себе подобных захватить поместье. Когда дела пошли совсем плохо, скот поголовно умирал от бруцеллеза, а прибыль от продажи мяса значительно поубавилась, ей пришлось принять сложное для всей семьи решение. Она была сильной и волевой женщиной, способной на убийство и последующее расчленение трупа. Не испытывая большого удовольствия от мучений жертв, Люда Мэй переступала через себя, пытаясь играть роль хладнокровного палача. Стараясь прежде задушить несчастного, она минимизировала его страдания, облегчала участь. Люда Мэй могла умереть за любого из членов своей семьи, но не могла позволить кому-либо из близких отправиться в тюрьму или на тот свет. Женщина падала от усталости, стоя за прилавком не приносящего прибыли универсального магазина «Last chance». Ее светлые волосы постепенно превратились в соломенную копну цвета серебряного известняка, а голос огрубел, снизившись на октавы из-за курения.       Томми много раз слышал от неё фразу: «Так было нужно», когда не понимал истинной причины страшной кары, выпадающей на долю невинного человека со стороны его семьи. Таким образом его заставляли верить в то, что другого выбора судьбой и не предлагалось.       Детство Тома — нарезка из воспоминаний о тяжелых ударах молотом по голове, раскроенных головах с сочащимися мозгами. Вор, что пролез ночью в загон с животными, перед смертью сто раз пожалел о том, что его выбор пал именно на старую ферму Хьюиттов. Неподалеку от поместья, в небольшом трейлере, жила Чайная леди, приходившаяся Люде Мэй родной сестрой. Там она растила свою дочь Генриетту, в полном соответствии с мировоззрением и укладом быта Хьюиттов. Никто из семьи не называл ее по имени. Очень может быть, его ей просто не дали после рождения, так как родилась Чайная леди, вероятно, в округе с высокой детской смертностью и дабы не привязываться к чаду, новоиспеченные родители не давали детям имен до наступления определенного возраста. Свою дочь женщина назвала в честь её отца, погибшего от кровопотери на поле боя. Он, в отличие от Чарли младшего, пал жертвой Гражданской войны в Лаосе и не мог больше выполнять свой отцовский долг.       За все время пребывания в Харлоу, Чарли смог заставить семью ходить по струнке и едва ли не отдавать честь при виде не дослужившегося до высшего звания члена семьи. Люда Мэй могла противостоять солдафонским манерам, однако среди множества мужчин в доме, она постепенно теряла свое влияние. Старшие братья Тома, Адам и Клем, методами воспитания Чарли превратились в отморозков, готовых забить подручными средствами любого, на кого укажет морщинистый палец дяди. Вскоре после того, как им стукнуло восемнадцать, они переехали в более благополучные районы штата, однако не на секунду не забывали о семье.       Адам присылал любые заработанные деньги приемным родителям, и выглядел как приятный во всех отношениях молодой человек. А вот Клем, кажется, страдал от шизофрении и навязчивой идеи раскурочить чью-нибудь могилу на кладбище. Чтобы замести следы своих деяний, он орудовал в нескольких городах округа. Поймать его, как и понять истинный мотив его вандалистских действий, полицейским не удавалось. Адама при первой встрече вы могли спутать с кинозвездой или моделью, потому что несмотря на тяжелое, кровавое детство, он сумел-таки сохранить симпатичное от природы лицо и тело. Будучи в семье, Адам использовался Чарли в качестве наживки для поимки потенциального комплексного обеда. Милый мальчик в джинсовом комбинезоне со светлыми волосами и пронзительно голубыми глазами не мог не вызывать доверия у ничего не подозревающих путешественников. Повзрослев, он научился применять натуральное обаяние в искусстве обольщения женщин, дабы заманить их в поместье, которое затем становилось их могилой. Порой он насиловал наиболее привлекательных молоденьких девушек перед казнью. Оправдывая свое около библейское имя, Адам считал женщину — божьим подарком, средством для увеселения и игр в кошки-мышки. Он предпочитал холодное оружие огнестрельному и ловил кайф с искаженных от страха физиономий. Чтобы не слышать пронзительных криков о помощи, Томми обычно затыкал уши, запираясь в одной из комнат двухэтажного поместья. Постепенно остатки человечности все-же покидали его мысли и чувства, а жестокость и кровопролития стали обыденностью. Ферма утаивала в себе сотни нераскрытых дел о массовых исчезновениях. Семья хранила верность общинным традициям, и, каждый носивший фамилию Хьюитт, безропотно выполнял свою миссию.       Старший брат Тома, Клем, не являясь особо симпатичной для окружающих натурой, нашел свое призвание в разделке мяса, изготовления из человеческих костей разной утвари и мебели для дома. Ему удавалось выгодно продавать кое-что из безделушек на рынке. Его бизнес начинался с варки кости в кипятке для удаления остатков мяса и жил. Затем шло выпаривание сырья в растворе соды, промывание, отбеливание и высушивание. Больше всего Клем любил работать с берцовой костью и скелетом голени. Он легко поддавался полировке и зачастую не имел дефектов, мешающих обработке (сколов, расслаивания, микротрещин). Бизнес на костях стал настоящей страстью для Клема. Он изготавливал довольно качественный продукт, используя в работе и натуральную древесину, и драгоценные камни. Отличался он от любого крупного производителя лишь тем, что в качестве сырья применял не оленьи рога или моржовые клыки, а настоящие человеческие кости. Стоила одна его работа не дороже изделия из бивня мамонта. В этом и проявлялся характер Хьюиттов: не ставить человека выше охотничьего животного. Возможно, как и у древних индейцев, поедание человечины означало передачу души покойного в руки Всевышнего и присвоение себе физической силы мертвеца. Ведь она ему уже вряд ли понадобится, не так ли? Однако, семейство исповедовало католичество, а Люда Мэй, по воскресеньям, посещала полуразрушенную и обезлюденную церковь на другом конце города.       Постепенно семейство Хьюиттов расползалось по всему Техасу, как паразитическое растение. Кочевники вроде Тома, Адама и Клема, предпочитали самостоятельную жизнь, порознь от семьи и друг друга. Так, в случае побега старшие члены семьи, оставшиеся в Богом забытом Харлоу, могли быть уверены, что на другом конце штата их примут и защитят. Это же уравнение работало и в обратную сторону.             Семейные узы являлись символом, местом, где Хьюитты проводили черту между теми, кто достоин жить, и теми, кто очень скоро отправится в мир иной. Ни одна из многопоколенных семей не пренебрегала и не разбрасывалась кровными связями или даже малым условным родством. Хлипкий плот адекватности не тонул в пучине безумия только внутри семьи, где каждый мог найти принятие и кров.       Самого старшего члена семьи звали Монти Хьюитт, и на первый взгляд он казался ворчливым, как и все пенсионеры, вечно недовольным стариком. На самом же деле внутри него теплилось некое необъяснимое всеведение. Иногда Монти называл точное время, в которое начнется сильнейший проливной дождь, день недели, когда в дом Хьюиттов заявится риэлтор, почтальон, плотник или любой другой смертный. Том слегка побаивался старика из-за его дара предвидения, остальные же члены семьи относились к нему с большим уважением. Монти Хьюитт, угробив здоровье, построил тот дом, под крышей которого они жили. Он остался инвалидом и передвигаться без коляски уже не мог. Старик зарекся не покидать ферму до самой смерти и на любые предложения переехать отвечал твердым отказом. На лице его сильно поступали скулы, кожа кое-где сильно обвисла, но взгляд оставался беглым и юрким, как у дикого зверька.       Том с детства знал, что такое голод, и как трудно порой достать единственный кусок хлеба. Мальчишка помогал матери ухаживать за огородом и садом, под палящим южным солнцем он трудился не меньше взрослых, собирая судный урожай и подвязывая тощие хрупкие стебли к сухой палке, воткнутой в неплодородную землю. Перебои с водоснабжением заставляли добывать воду около старой мельницы, находящейся от фермы в нескольких милях ходьбы. Том ходил туда в одиночку, возвращаясь домой с двумя полными канистрами.       Все шло довольно ровно и складно, пока на его пути не встала банда его школьных недругов и вредителей. Билли, Эдди, Оливер, Стивен, Крис, Мэтт, Энтони, Шейн и Джозеф согнули линию из своих тел в кольцо, окружив Томми. Мальчишка не смотрел на скопище, как на будущий список пропавших без вести. Тогда на месте жертвы находился он сам. Ни проронив ни слова, один из них схватил Томми за щиколотки и, сбив с ног, уложил его на твердую землю. Удерживая активно сопротивляющегося Хьюитта, парни обматывали его тело белым бинтом с головы до ног, дабы превратить Томми в живую мумию. Под общий кураж и веселье, мальчишка пронзительно выкрикивал бранные слова, чем еще больше раззадорил умалишенную толпу. Чарли, проезжавший мимо, подоспел вовремя, и, разогнав толпу выстрелом в воздух, помог младшему племяннику подняться. Стряхнув слои белой марли, Том поймал на себе укоризненный взгляд дяди, который говорил о предстоящем воспитательном пути, отличающимся особой тяжестью.       В шестнадцать лет Хьюитт совершит свое первое убийство, удалив глазные яблоки Эдди Смита при помощи столового ножа, в семнадцать, первый раз взяв в руки бензопилу, обезглавит Стивена Раута, в восемнадцать — скормит дикой стае голодных собак тело Джозефа Герреро. Первую маску Том создал из Шейна Харви и Энтони Сирса, что были порезаны на тонкие и ровные лоскуты хирургическим электроножом.       Роскошный павлиний хвост или закрученные спиралью бараньи рога — инструменты для привлечения внимания, доказательства своего главенства, путем поединка с самцами-соперниками. Мужская половина семейства хоть и придерживалось животных законов, красоту за основополагающий конкурентный принцип не считала. Власти и доминирования Томми можно было добиться только тогда, когда в руках он держал оружие, когда всем телом чувствовал отдачу бензопилы, в то время как ее серый выхлопной дым разъедал глаза.       Убийства не закончатся даже после того, как Том выпорхнет из родительского гнезда. Жажда отмщения иссушивала изнутри независимо от его местонахождения, терзала и не давала сомкнуть глаз по ночам. Хьюитт всю сознательную жизнь старался вычеркнуть кровавое прошлое из своей памяти, забыть фиолетово-сливовую кожу разлагающегося мертвеца, его отвратительный, обжигающий слизистую запах.       Не получилось. Обстоятельства, заставившие Тома покинуть ферму, вернули его обратно, как запущенный бумеранг.       Теперь Салли и Том стояли неподалеку от поместья и, держась за руки, смотрели сквозь густой утренний туман на свое будущее пристанище. Слабый ветер завывал, уговаривая путников развернуться и уйти прочь, но, к сожалению, пути назад для них не существовало.