Зарождение

      Ночной сквозняк кочевал из комнаты в комнату, поднимая холодным вихрем пыль с пола. Гуталиновый туман заполнил собою свободное пространство, до которого еще не успел добраться лунный свет. Обычные вещи лишались его серебряного блеска и оттенка зловещности. И только звезды с вольной периодичностью еле-еле мерцали на чистом небе.       Голубые тени, отбрасываемые ветвистыми деревьями, показывали унылую постановку в театре из светлых стен.       Поместье утонуло во сне.       Чарли спал довольно тревожно. То и дело ворочаясь в кровати, он по-стариковски хрипло откашливался и плевался мокротой. Нередко из его уст вылетали и бранные слова, будто ему снова снились ужасы корейской войны и плена.       Люда Мэй, находясь в соседней комнате, держала умеренный темп дыхания. Ровный и глубокий. Было отчетливо слышно, как воздушные потоки залетают в узкие пазухи и, насыщенные углекислым газом, покидают слизистые полости. Каждый раз, укрывая голову одеялом, перед сном она заправляла цветную пленку в кассету сновидений. Фильмы, где режиссерское кресло обычно занимало ее сознание, были реалистичны настолько, что на утро Люда Мэй не могла понять, в каком состоянии находится то или иное ее дело.       В полудреме веки Монти Хьюитта дрожали так сильно, что, казалось, он вот-вот распахнет свои близорукие глаза. Тонкие морщинистые губы выпускали теплые потоки воздуха, но храп его был настолько тихим, что даже упавшая на пол ложка с легкостью могла бы своим дребезжанием заглушить его потуги выдохнуть правильно.       Сны, что приходили ему на ум, становились предсказаниями на будущее. Их трактовкой он занимался самолично. На этот раз ему снились обряды индейцев майя. Что примечательно, наиболее яркие и насыщенные событиями видения ему приходили лишь в том случае, если перед сном он принимал внушительную горстку седативных.       Прямо напротив деревянной лестницы находилась небольшая спаленка, полностью оккупированная молодежью. Салли и Томом.       Томас спал, как и полагается, рядом с возлюбленной. Только в отличие от беременной избранницы, его сон был крепким, как китайский чай. Он неуклюже вертел головой лишь в том случае, когда светлые пряди щекотали его шею.       Его объемность, сравнимая с физическими данными игроков в регби-юнион, как и прежде будоражила Салли, но теперь, когда ее живот близился к размерам мотошлема, делить одну, не шибко просторную кровать стало труднее.       Об отсутствии комфорта и неудобствах Салли забывала, едва почувствовав незначительное повышение температуры тела Тома. Девушка, лежа на боку, ощущала, как твердой рукой, словно крылом, он заботливо укрывал ее и ребенка. Тепло Тома было снотворным. Оно качало, убаюкивало, как убаюкивают чайку нагретые солнцем морские волны.       Сквозь оконное стекло было слышно, чем дышит ранчо в полночь. Ветер бил в колокол, сталкивая тяжелые цветки подсолнуха друг с другом. Неумолчно стрекочущие сверчки в траве были прямыми свидетелями скорой смены времени года. Ночь была пронизана весенней прохладой. Дикое вытье оскотинившиеся псов гулким эхом гремело над бескрайними полями неплодородного пустыря.       После отбоя Салли, как и свора одичалых волков, никак не могла сомкнуть усталых глаз. Ночью она слышала то, чего не хотели слышать другие. Ее брови в ужасе разбегались по разные стороны лица, когда она улавливала признаки предрассветной жизни, интенсивно подаваемые фермой. Сардонический смех, треск мокрых дров, пораженных пламенем, и рыжие языки огня, вздымающегося над прелой землей — все это, к сожалению, происходило не во сне.       Это мрачная явь. Местная незамысловатая естественность и натуральность. Целая вселенная, лишенная рассудка. Ее центр — всеобщее сумасшествие, а границы давным давно вышли за пределы здравомыслия.       Долгие восемь месяцев миновали, и за это время страхов у Салли, увы, не поубавилось. Во главе угла все еще стояла боязнь подцепить краснуху — болезнь, крайне опасную для женщин в особом положении. Вторым, но не по значимости, был страх перед неизвестностью.       Страх встретить смерть.       Собственного помешательства девушка боялась не меньше. Черная дыра безумия обладала невероятной плотностью и силой. Она засасывала все без разбора: проблески светлых мыслей, созвездия жалости и сочувствия, планеты эмоций. Это поместье — Бермудский треугольник, крохотная аномалия, успевшая принести целый океан горя. Салли предстояло стать его частью. Научиться барахтаться и, попутно придумывая новые стили плавания, удерживать голову на поверхности.       Однажды ночью блондинка услышала зов. Голос скандировал ее имя. Выманивал ее на улицу, упрашивая покинуть уютно свитое гнездо. Покинуть безопасную зону, удерживая при этом Тома на расстоянии.       Призыв был неумолим. Рано или поздно ей пришлось поддаться. И она поддалась.       Салли неспешно поднялась с кровати. Пружины от этого жалобно заскрипели, но сохранить продолжительный сон Тома не помешали. Девушка покинула комнату, пока мужчина витал в облаках, находящихся по ту сторону его психики. Персиковый запах духов, которым он дышал все это время, исчез, оставив за собой ароматный шлейф белизны, в которой, еще сутки назад, отмокала ее ночная сорочка.       Шорох и болтовню шепотом со стороны заднего двора, пожалуй, одна во всем доме слышала только Салли. Этажи беспробудно спали. Пустынная улица бодрствовала.       Девушка спустилась вниз, аккуратно ступая по узким ступенькам деревянного крыльца. Голыми ступнями она почувствовала мокрую почву. Ее могильный холод пробирал до мозга костей. Аккуратный нос уловил запах вечерней росы и жженого силоса. Девушка проследовала вдоль ближней стены дома, прямиком к задворку. Молодые, зеленые листья яблони зашелестели ей в приветствии.       Луна, словно прожектор, подсвечивала каждый уголок фермы. Прямо перед собой Салли увидела огромный костер, раскидистое пламя которого будто бы касалось блеклых звезд.       Рядом с ритуальным огнем кружились темные фигуры. Салли опознала каждую. Ледяной ветер поднырнул под широкий подол ночной рубашки и расправил ее, словно парус. Ноги девушки стали ватными, а глаза отказывались верить в происходящее.       На пару секунд девушка зажмурилась.       Адам загадочно пританцовывая, подбрасывал разноцветные тряпки, которые когда-то служили одеждой жертвам, в самое сердце огненного пекла. Первый бросок — и в костер полетели светлые джинсы, подпоясанные оранжевым поясом.       Черный дым над головами братьев набухал, в воздухе закручиваясь в причудливого вида спираль.       Второй бросок — зеленая блуза, у воротника украшенная светлым бисером. Предварительно Адам размахивал ею, как размахивал бы небольшим флагом салатового цвета. Салли пригляделась. На воротнике не было ни одного потерянного камушка. Хозяйка блузы, по всей видимости, холила и лелеяла эту гардеробную вещицу. Любила. Собственно говоря, как и свою короткую жизнь.       Не успела рука Адама потянуться за новой тряпкой, как пламя грозно и устрашающе затрещало — воротничковые стекляшки не поддались немедленному плавлению. Пару минут спустя накалившиеся до предела камни почернели, превратившись в угли. Затем и вовсе смешались с рубиновой золой.       Последним в костер отправился вязаный свитер. Салли заметила, что петли на нем были любительскими. Его ввязали вручную, а значит эта вещь вовсе не из магазина одежды. Чья-то бабуля короткими зимними вечерами ломала глаза, старательно поддевая пушистые петли спицами. Салли видела, как огненно-рыжие щупальца с лица Земли стирают ее труды. Как смысл утопает в пламени, а затем становится пустотой. Как знак обращается в прах.       Адам подходил к делу с таким энтузиазмом и ответственностью, что не заметил, как белая раздувающаяся фигура, похожая на бесплотное привидение, наблюдала за происходящим, хлопая в недоумении длинными ресницами. Братья были слишком увлечены проведением ритуала. Им нужно было избавиться от улик.       И, само собой, повеселиться.       В воздухе витал резкий аромат изгари. Запах обугленной ткани ветер разнес по всему саду. Вдыхать его было невыносимо. Салли рукой заткнула нос.       Хронометраж дня явно подзатянулся. Внизу живота у девушки неприятно закололо. Комок беспокойства начал подкатывать к горлу, как при рвотном позыве. Салли постаралась его унять.       Клем гнездился на сырой земле. Спектакль Адама явно его веселил. Иногда он негромко хлопал в ладоши, совсем как ребенок, которому показывали кукольное представление сквозь плотную ширму. Острый кадык его длинной, гусиной шеи, словно грузовой лифт, двигался по вертикали, от подбородка к груди и обратно. Хохот его был тихим, похожим на фырканье лесного ежа. Губы оставались прямыми и неподвижными, когда он бормотал что-то невнятное себе под нос.       Его жидкие темные волосы контрастировали с болезненно-бледным цветом лица, а безумный взгляд, выражал не напускную заносчивость и хвастливость, как в случае с Адамом, а, скорее, легкомыслие и холодность.       Бездушие позволяло Клему с интересом наблюдать за тем, как медное пламя нещадно пожирало человеческие останки, изрыгая пахучий поминальный дым. Голый пепел — все то немногое, что оставалось от вещей, связывающих людей узами памяти. Предметов, что служили хозяевам символами, невидимой нитью соединяли целые поколения.       Клем заметил Салли быстрее Адама. Согнувшись в три погибели, девушка стояла, обхватив живот двумя руками. Пряди волос, словно цветки ванили, заботливо приподнимал попутный ветер. — Эй, это же… Бекки! Бекки Тэтчер! — Клем представил блондинку брату коротким кивком.       Эту кличку Салли получила от Клема наверное потому, что Марк Твен единственный автор, сумевший задержаться в глубинах его буйного воображения. Сознание Клема Хьюитта, подобно государственной цензуре, из памяти все остальное нещадно вырезало.       Салли помахала братьям рукой. Адам ответил коротким кивком, не отрывая немигающего взгляда от блондинки. Девушка видела, как в его глазах сверкает молния азарта. Яркость раскатов затмила свет оранжевого пламени.       Она знала этот взгляд. Так хозяин фермы смотрит на скотину, дни которой сочтены. Так ее отец смотрел на овцу, которая, превратившись в ростбиф, на семейном ужине украшала собой глубокую мясную тарелку с голубыми узорами.       Комок страха медленно подбирался к горлу. Салли кое-как удалось его укоротить. В один момент она затаила дыхание. Прислушалась. Звуки ночи перебивал шипящий треск костра.       Взгляд Клема изрядно потух, когда брат вдруг перестал подбрасывать вещдоки в костер, полностью переключив вектор внимания. Адама вдруг заинтересовала фигура Бекки Тэтчер, появившаяся из неоткуда. — О, Салли! Моя дорогая Салли! Ты как раз вовремя, — Адам указал пальцем на свободное местечко возле костра, — Милости просим… — М-мне уже давно пора спать, — Салли мялась на месте, отвечала, проглатывая слова, словно ей было холодно. — Жаль. А я думал, что ты захочешь кое с кем попрощаться перед уходом, — Адам подмигнул Клему. А тот в ответ криво улыбнулся.       Салли молчала. Немой вопрос, что не смог просочиться сквозь ее сомкнутые губы, придал ее бровям волнообразный вид. Рваное дыхание заставляло грудь вздыматься над круглым животом все чаще. Салли стало страшно. — Видишь ли, дорогая Салли. Сызмальства я был надежной опорой своим братьям, — Адам с нескрываемой нежностью потрепал Клема по голове, — Оберегал, учил и присматривал. Даже дерьмо за ними убирал. Представляешь?!       Риторический вопрос не требовал ответа, но Салли зашевелила губами, стараясь без звука произнести свое самое нелюбимое слово. — Помню, совсем мелкий Том в кабинете химии метнул в одноклассника стеклянную пробирку. Естественно, промазал. Пробирка угодила в стену и разлетелась на тысячу осколков. Угадай-ка, кто потом собирал все это добро с пола? Хотя, я думаю, ты и сама знаешь, что значит быть старшим ребенком в семье.       Салли медленно закивала. Экскурс в прошлое показался ей записанной заранее пластинкой. Прелюдией к чему-то значимому и ключевому. — Годы идут, а я все продолжаю подчищать дерьмо за этими двумя засранцами. М-да. Вспомнить хотя бы историю потасовки Тома с копом. Ну, ты помнишь, того недошерифа Миллера, — Адам окинул Салли взглядом. — Так вот. Укатил, значит, братец со своей белокурой принцессой в закат, оставив мне самую грязную и неприятную работу. Не люблю плакаться, но… драгоценный час моей жизни ушел только на то, чтобы подобрать выпотрошенные кишки копа с земли. Было ужасно смрадно. Смотрю я на истерзанное брюхо. А там — густой бульон из крови и экскрементов. Держу пари, тебя бы вывернуло наизнанку, окажись ты на моем месте. — Да, — Салли скривила губы выдав эмоцию, похожую на отвращение, — Ты прав. — Разумеется, я прав. И теперь я за тебя в ответе перед Томом. Перед всей семьей. Ты — моя сестра. И я буду относится к тебе должным образом. Но, сначала… — Адам выразительно посмотрел на брата, и тот, встрепенувшись, принялся скрупулезно искать что-то в походном рюкзаке, — Тебе придется «распрощаться с памперсами». Не хмурься, это я образно. Вот представь, прекратив сраться под себя, ты научишься самостоятельно убирать дерьмовый шлейф, что невольно оставляешь. — Не понимаю, к чему ты клонишь, — волосы блондинки развивал ледяной ветер, от холода по спине забегали мурашки. — Ты вывела на наш след свою любопытную подружку, и мне пришлось немедленно принять меры, — Клем передал брату в руки полиэтиленовый пакет с неясным содержимым, — Если тебе будет хоть чуть-чуть от этого легче, то она почти не страдала. Относительно других, скажем так. — Что ты… — Салли прервало шуршание пакета, что ветер подхватил и унес прочь, в ночные глубины сада, — с ней сделал? — Тело скормил бродячим псам, — Голову Пэм Адам держал за волосы так, что она болталась из стороны в сторону, словно игрушка-маятник на панели авто, — А бошку решил оставить, так, на память. Больно красивая. Кстати, это вам с Томми подарок на свадьбу от меня. Вы же когда-нибудь собираетесь пожениться?!       Салли стояла, покачиваясь в такт случайному дуновению ветра. Клем и Адам спорили о том, кто из них на свадьбе будет свидетелем со стороны жениха. Девушка этого не слышала.       Блондинка на долгие минуты потеряла слух. Она ощущала лишь то, как глухо колотилось ее сердце в груди. Взгляд Салли замылился. Глаза отказывались принимать реальность.       Обескровленная, светло-фиолетовая кожа лица, покрытая трупными пятнами. Впалые щеки. Голубого цвета губы. Грязные, слипшиеся пучки волос. Стеклянные, пустые глаза — паучьи коконы, что приобрели неестественный для живых пепельно-серый оттенок.       Пэм мертва. Обезглавлена и скормлена волчьей стае. Ее стерли с лица Земли. Надругались над телом. Могилы у нее не будет. Негде будет скорбеть, горевать и плакать.       Да и зачем?       На этом кладбище, ферме Хьюиттов, ни у кого нет собственной могилы. Есть только рыхлый сизый пепел, что заботливый ветер со временем развеет по окрестностям. — Пора закругляться, — Адам отмахнулся от брата, как от надоедливой мухи, и вновь обратился к блондинке, — Салли, я хочу, чтобы бы ты собственноручно избавилась от улик. Сейчас. Возьми голову и брось в костер. Тебе пора бы научится убирать за собой, детка!       Салли попыталась выдавить из себя звук, похожий на слово, но, увы, получилось нечто, напоминающее шуршание скомканной бумаги. Еще попытка. Сухой, словно наждачка, язык поцарапал нежное небо, а связки завязались в узел. — Посмотри-ка, Адам. Наша Бекки сдрейфила! — Клем, сидя на рыхлой земле, начал подпрыгивать на своей пятой точке, — Сдрейфила! Сдрейфила! Сдрейфила! — Не испытывай мое терпение, детка. — Адам, в отличие от брата, веселым настроением не проникся, — Бери сраную голову и бросай в этот сраный костер. У нас мало времени. Давай же!       Салли сделала пару широких шагов по направлению к пламени. Жар слегка ошпарил ее лицо. От огненных вспышек и искр щурились ее светло-голубые глаза. Изящные ладони перехватили голову Пэм из рук Адама. Она успела окоченеть.       Близкая подруга умерла по ее вине. Значит и кровь Пэм должна отпечататься на ее руках. На тот момент, это было единственное разумное объяснение неразумному происходящему.       Голова полетела вниз. В самое пекло костра. Звук ее падения на горелые бревна блондинке сравнить было не с чем. Так звучала смерть.       В эту ночь Салли похоронила не только Пэм. Вместе с ней ушли остатки веры в человечность и справедливость. Они все еще существовали где-то там, за океанами и морями далеких, сторонних континентов. Но в пределах дощатого забора ранчо их давным давно не было. — Хорошая работа, мисс Хьюитт, — на этот раз в голосе Адама Салли не услышала ни одной саркастичной ноты, — Добро пожаловать в семью.       Он обнял ее, по отечески, как обнял бы родную дочь. Однако родственного тепла Салли не почувствовала: девушка будто прижималась к груди бескровной рептилии.       Настолько Адам был холоден.       Радовало одно. Ее больше не отвергали, как инородный организм. Салли верила, что приживется, станет полноценным членом семьи.       Так и получилось.       Короткими шагами блондинка все больше отдалялась от адского пламени, что источало запахи обугленных волос, горелой кожи, жира и мышечной ткани. Салли не скривила носа — больше они ее не раздражали.       Это аромат ее перерождения.       Трансформации в Салли Хьюитт.       Блондинка шла, не замечая, как по ее ногам потекли толстые, горячие струи околоплодных вод. Свежескошенная трава щекотала ее босые ноги. Луна озаряла ей путь.       Салли шагала вперед, не обращая внимания на режущую боль, что молниеносно растеклась по всему телу. Расплавленное, каленое железо текло по ее артериям и венам. Кто-то будто бы закидывал органы поочередно в воображаемый блендер, предварительно нажав красную кнопку пуска.       В один момент ноги мисс Хьюитт подкосились. Колени задрожали. Взбунтовались, отказавшись слушаться новую владелицу. Салли упала на спину. Ее пронзительный, надрывный крик обогнул безлюдное захолустье города.       Приступ немоты исчез.       Глаза блондинки закатились от отчаяния.       Люда Мэй в ночном халате охала и размахивала руками, Чарли бранился, а Адам с Клемом пытались завести пикап. Том подхватил Салли на руки, попутно произнося слова, значение которых до блондинки доходило медленно. Хьюитт будто бы говорил на другом языке. Все вокруг суетились и бегали.       Забавно, но еще час назад на ранчо стояла почти гробовая тишина. Теперь ферма жужжала, словно пчелиный рой.       Салли рассматривала звездное полотно неба, всматриваясь в его непостижимые тайны и секреты. Помимо нестерпимой боли блондинка думала о том, видит ли ее сейчас Пэм, и сможет ли она когда-нибудь простить ее за содеянное.