Saint-Martin

      Ещё через несколько минут зал резко наполнился людьми, да так, что было ощущение, будто все они были тут задолго до прихода Накахары и Дазая. Осаму что-то смотрел в телефоне, а Накахара себе словно места не находил. Если быть точнее, он сидел спокойно, но вот сердце его колотилось, будто он только что пробежал сто-метровку: все органы перевернулись, а мозг практически вскипал, в то время как рядом сидящий и спокойный, словно Чеширский кот, Дазай будто находился в прострации.       Неподалеку от их мест села пожилая пара, которая начала с пристрастием, без какого-либо стеснения, обсуждать прическу Накахары, да и в принципе его внешность, сравнив юношу с девушкой. Разговор этих людей долетел до слуха Осаму, и тот многозначительно глянул на Чую, после, подмигнув и хитро улыбнувшись, шатен получил несколько ничего хорошего не предвещающих взглядов.       Ещё через пару минут Чуя потормошил Осаму за плечо, ибо ведущий вышел на сцену и, держа микрофон у рта, начал говорить.       Дазай отложил телефон и прочистил горло, а после, придвинувшись к Накахаре, из-за чего юноша почувствовал тот шлейф аромата духов шатена, который так приятно отдавал в нос, зашептал на ухо рыжего. — Сейчас вон тот мужик на сцене будет говорить длинную речь, — Осаму посмотрел на наручные часы, всё мероприятие началось на пятнадцать минут позже, и он закатил глаза. — Ладно, в общем Чуя, потом выйдет вон та женщина, — он кивнул на стоящую внизу перед выходом на сцену девушку в голубой блузке и молочного цвета брюках. — И она начнет называть места и фамилии участвующих. — Накахара на все слова сенсея лишь кивал и соглашался. — Места идут с пятого по первое, а самое высшее — Гран-При. Думаю, ты и сам знаешь — Осаму посмотрел в глаза Чуи, а второй кивнул. — Знаю, знаю. — Насколько мне известно, — продолжил Дазай шептать на ухо Накахары, — Участников было пятьдесят пять или пятьдесят семь, не помню точно. Конкуренция довольно велика, тем, кто не занял ни одного места, просто грамоты или благодарность выдают за участие. — После слов шатена Накахара сглотнул. Затем Осаму отодвинулся и, поудобнее устроившись в своем кресле, затих.       Рыжий наблюдал за мужчиной, стоящим на сцене, но в его слова он совершенно не вслушивался, не мог и не пытался. Волна дикого предвкушения, в какой-то степени страха и боязливости нахлынула на юношу, и он в принципе не мог воспринимать речь трезво. Прошло ещё какое-то время, но рыжий совершенно не понимал — полчаса или десять минут, он не видел ничего, кроме того мужчины с микрофоном под жёлтым светом на сцене. Все остальные звуки будто испарились и превратились в этакий белый шум, а всё видимое и ощущаемое вокруг размылось в прозрачные и тёмные пятна.       Далее, ещё через какое-то количество времени ведущий уступил своё место и микрофон той стройной девушке с бланком в руке, где, по-видимому, как подумал рыжий, были имена участников.       Теперь, когда она поприветствовала сидящих в зале и начала под негромкую музыку называть фамилии и вызывать к себе на сцену участников, Накахара был готов с радостью выплюнуть свои лёгкие, а были бы его рёбра из стекла, то в этот миг они бы треснули.       Юноша вжался в кресло и буравил взглядом ярко-улыбающуюся девушку. Ещё через пару минут, с новым участником вышедшим на сцену, рыжего бросило в холодный пот, и он словно растёкся бесформенной лужей по креслу, лишь руками, железной хваткой держась за подлокотники.       Вышло уже человек десять, если не меньше, последним, кто посетил сцену был какой-то парень, после того как он получил свою порцию аплодисментов, спустился обратно в глубину зрителей, а далее, на его место вернулась ведущая, и к огромному счастью Накахары объявила перерыв на полчаса.

***

— Чуя-кун, подожди, — Накахара несётся через толпу вышедших на время антракта в холл людей по направлению к туалету.       Юноша вбегает в небольшое помещение и подлетает к первой попавшейся раковине. В комнате нет никого кроме Накахары, он включает поток холодной воды и, набрав в ладони ледяную жидкость, окунает в неё лицо, взгляд его проясняется, и странное чувство прострации словно рукой смахивает. Он всё так же тяжело дышит, а после поднимает взгляд. Перед ним огромное зеркало, а сзади стоит Дазай.       Рыжий не слышал, как шатен вошёл за ним, хотя это было неудивительно, ибо всё, о чём он думал — как бы поскорее прояснить разум и охладить распаренное от волнения лицо.       По крупным кудрям, свисающим по обе стороны лица, стекают неторопливыми дорожками капли, некоторые, более мелкие пряди прилипли ко лбу и вискам. Парень, стоявший сзади, всё так же ничего не говорит и не двигается, Чуя же опускает взгляд и шмыгает носом, опять включает воду и, промочив под прохладной струёй руку, проводит ею по волосам, таким образом убирая часть с лица.       Он прочищает горло и разворачивается в сторону Осаму, который всё так же не проронил ни слова. — Ты себя плохо чувствуешь? — понизив голос интересуется шатен, по-прежнему соблюдая расстояние между ними. В этом помещении немного прохладно, а в воздухе витает влага, из-за чего всё напряжение сходит на «нет».       Накахара молчит и, облокотившись о стойку раковины, снова прочищает горло. Он поднимает взгляд небесно-голубых в электрическом свете ламп глаз на Осаму, из-за чего на лице второго появляется однобокая, косая улыбка.       Дазай вопросительно поднимает брови и непонимающим, настороженным взглядом оглядывает рыжего. — Нет, нормально, — всё-таки отвечает Чуя и снова запускает руку в волосы, немного теребя их.       Они смотрят друг на друга ещё пару минут, наблюдают за каждой мимической складкой лица, за рельефом игры света и тени, оба вслушиваются в каждый вздох и выдох, но никто из них не пророняет ни слова, ни звука.       Шатен сглатывает и делает шаг в сторону рыжего, их взгляды всё так же прикованы друг к другу. Оба потеряли счёт времени, Дазай делает ещё шаг или два, и на этом моменте Накахара не выдерживает и опускает взгляд. Теперь он смотрит прямо в грудь шатена, который теперь совсем рядом.       Накахара чувствует, как его щёки снова покрываются пеленой нездорового, слегка лихорадочного румянца, а приоткрытые губы начинают подрагивать. Он прикрывает веки, и теперь главным его спутником становится осязание.       Юноша чувствует совсем рядом, сверху, и немного слева тяжёлое дыхание, ещё пара секунд пролетают с огромной скоростью, и он уже слышит биение сердца в чужой груди.       Парень приподнимается на носки, ибо теперь жаждет ощутить каждый опаляющий вздох на своей коже, он чувствует, что ему самому не хватает кислорода, и жадно начинает хватать воздух. Опять, теперь уже знакомое чувство внизу живота, только вот гораздо более сильное чем ранее, сводит низ, и Накахара готов упасть и свернуться калачиком. Он чувствует каждым миллиметром кожи раскалённое дыхание Осаму на своей шее, немного за ухом и в районе скул.       Его запястья начинают сжимать словно ледяными щипцами, из-за чего юноша чуть ли не скулит, а сквозь слегка припухшие губы начинают вырываться подавленные вздохи из-за нехватки воздуха. Он чувствует трепет мёрзлых губ, еле касающихся его шеи, аккуратно перебирающихся в зону уха, а после этих действий он и вовсе весь покрывается слоем красных, расплывчатых пятен. Он не ощущает ничего кроме аккуратных, еле ощутимых прикосновений уст шатена, которые поглощает всем своим существом, жадно впитывает раскрасневшейся плотью, каждой клеткой, и будто просит не используя при этом слов, чего-то более длительного и ощущаемого.

***

— Дазай, — рыжий наклоняется в сторону сидящего рядом Осаму и шепчет. — Когда моя очередь? Почти все уже были. — Почём мне-то знать, — усмехается в ответ Осаму, — Сейчас первые места будут, а потом Гран-При.       Чуя хмурится, сводя брови домиком, на что Дазай лишь тихо смеётся. Вскоре ведущая объявляет, что сейчас будет называть места, она меняет бланк и называет фамилию.       Пребывая в прострации, словно не в этом мире, словно его тело отделилось от разума, юноша поднимается и будто плывёт навстречу ведущей которая пару секунд назад назвала его фамилию. Он не слышит ничего вокруг, не воспринимает радостные аплодисменты зала, он не слышит, да и не видит что-то говорящего ему Дазая.       Пока он стоит под слепящим глаза светом софитов, на него обрушается тяжёлый водопад криков из темноты зала, свист и звуки множества хлопающих ладоней. Ведущая вручила ему искрящийся, словно излучающий свет кубок, а после, Накахара как в тумане спустился со сцены и прошёл в поисках своего места.       Девушка на сцене сзади что-то говорила, но юноша не слышал и не воспринимал, его бросало то в холодный, то в горячий пот, голова кружилась, и в завершении его настигло ощущение, что он вот-вот упадет. Сквозь тьму разноцветных пятен он видит пробирающегося сквозь ряды кресел к нему Осаму, шатен подбегает к нему и, хватая за руку, выводит из зала.       Через долю секунды они оказываются в пустом белом холле. В нём прохладно, Дазай в свою очередь сажает юношу на стул, который стоял неподалёку, Накахара чувствует ледяную ладонь шатена у себя на лбу. — Чуя-кун, как ты? Тебе плохо? Ты весь горишь, — восклицает парень и, доставая телефон из заднего кармана брюк, набирает номер.       Рыжий не слышит, о чём тот говорит, уже через минут десять Осаму говорит Накахаре вставать, но всё как во сне, и Чуя вроде встаёт, но после перед глазами все чернеет, а Дазай пропадает в этой тьме. Люблю, – но реже говорю об этом, Люблю нежней, – но не для многих глаз. Торгует чувством тот, что перед светом Всю душу выставляет напоказ. Тебя встречал я песней, как приветом, Когда любовь нова была для нас. Так соловей гремит в полночный час Весной, но флейту забывает летом. Ночь не лишится прелести своей, Когда его умолкнут излиянья. Но музыка, звуча со всех ветвей, Обычной став, теряет обаянье.