The Last hope.

Абрам с ноющей головной болью тихо вошёл в дом. Голоса детей как мягкий плед накрыли слой прожитого дня. Теперь он не представлял, как мог жить без этих звуков, они стали частью его. Словно отдельный орган. Он снял грязную и пропитанную кровью одежду, вставая под душ. Он не имел права выходить в таком виде перед детьми. Абрам тёр свою кожу, пока она не стала гореть, но даже тогда Тильда оставалась на нем. Нет, он не был чувствителен к смертям, за столько лет службы для него это было уже рутиной. Однако. Сейчас было всё по-другому. Эта женщина забрала что-то ценое у него, её смерть вырвала из него спокойствие, оставляя безоружным. И причина была вовсе не в ней, а в том, кого он видел вместо неё. Образы, приклееные на смерть в голову, мучали и истезали его.  Абрам прошёл в гостиную, но не вошёл. Он наблюдал за картиной двух детей, которые имели столь разные характеры, но похожие друг на друга. Аарон лежал на круглом ковре, читая книгу и раскачивая ногами. Эндрю смотрел телешоу, отвлекаясь каждые тридцать секунду на то, чтобы подбросить мяч Данте. Он тихо вошёл и ещё тише присел рядом с Аароном. Вовлеченный книгой, ребёнок и не заметил его присутствия, пока Абрам не провёл рукой его по волосам. Секундное изменение и мальчик засиял улыбкой.  — Ты пришёл, — быстро произнёс Аарон, привычно ложась в отцовские объятия. Абрам сжал хрупкое тело в своих руках и помахал Эндрю.  — Поздно, —тпроизнёс Эндрю, присаживаясь рядом и облокачиваясь о тело мужчины.  — Прости. Думал, получится раньше освободиться, — Абрам качнулся и мягко толкнул Эндрю.  Они больше не говорили, сидя на полу и дыша одним организмом. Телевизор звучал фоном, пока Абрам внимательно следил за своими детьми. Это не имело смысла, они были в одной комнате, но Абрам нутром ощущал грядущую угрозу. Одна даже мимолетная мысль, что его дети окажутся в опасности и он не будет рядом, была страшнее любого катаклизма. Он мог справиться со смертями чужих людей, их поломанными жизнями, неудачами, но это было в стороне.  — Пап, ты в порядке? — Эндрю рассматривал его с серьёзным взглядом. Обычный вопрос оставил за собой открытые, острые углы, о которые Абрам порезался. Ложь вылетела из губ, преобразуясь в собственную фигур,у имеющая силу, с которой невозможно справиться. Абрам ненавидел лгать, но иногда — это было единственное, что было на его стороне. Давление в груди нарастало, оно тяжёлым грузом осядало в желудке, отчего он вязко сглотнул.  Дети были рядом. И сейчас — это было его таблеткой успокоительного. Он вобрал носом их запах и часть тревоги отступила, давая дорогу любви. Эта же любовь, обвила детей панцирем, утешила их разбитые сердца и дала надежду на завтрашний день. Любовь имела много обличий. Иногда она была в словах, в другие моменты она тихо укрывалась в маленьких касаниях, но больше всего она сидела в самых, глубоких краях людских сердец. Её было тяжело увидеть, но тот, кто хотел видеть, тому не нужно указывать направление куда смотреть. 

Ники. 

Разрушительная пустота, как вторая кожа обволакивала его. Он мог смотреть, дышать, слышать, но это было единственным, что он контролировал. Едва заметная неуверенность и Ники становилось тяжело. Паника охватывающая его, не обычная, где человек задыхается и трясётся, умоляя о помощи, а другая — она была невидимой. Каждый день, он чувствовал хаос, оставляющий за собой обломки его веры, однако это никогда не отражалось на его лице. Было легко надеть маску и играть роль другого человека, весёлого, послушного и правильного, когда внутри тебя рушится весь твой мир, который был создан самим тобой. Ники сам наделил отца несуществуюшими чертами и теперь он не знал, когда он так глупо ошибся. Лютер — человек, что являлся для него сильнее и справедливее любого супергероя, превращался в чудовище, которое снилось ему по ночам. Ники смотрел в зеркало и ему хотелось уничтожить все черты с блеклого лица, разрядиться, как старый телефон, который больше никогда не включится, отдавший этой вселенной всего себя. Ему хотелось вырвать себе все волосы, сделать себя таким, каким хочет видеть его отец и вместе с этим он слышал голос в собственной голове, слишком громкий, чтобы заткнуть его и слишком неправильный. Тот твёрдо сносил все стены, что строил маленький Ники в детстве. Зависимый от любви своих родителей, ему хотелось быть идеальным сыном, гордостью семьи, тем, чьё имя будут произносить, не склоняя пристыженно голову, но было то, что он не понимал. Как любовь к другому человеку может быть настолько плохой вещью, от которой нужно лечиться? Он не был болен чумой, но это не помешало Лютеру шарахнуться от него, стоило упомянуть про другую ориентацию. Сколько Ники не думал об этом по ночам, он всё ещё оставался испуганным ребёнком. Он нуждался в своей маме больше, чем она могла любить его. Он боготворил её сильнее, чем любой священник Иисуса. Она была его светом, а он заплутавшим мотыльком, который слепо следовал за ней. Ники всегда будет готов отдать что-угодно ради её объятий и ласки. Плевать на всё, на собственные желания, на горючую обиду и даже на его тело. Несмотря на боль, Ники бежал к своей маме, когда она раскрыла для него свои руки. Он трусливо и жалко плакал, обещая исправиться, давая абсолютную ложь. Ники не переставал смотреть на других мальчиков, он оставался тем же человеком даже после терапии. Что было ужаснее? Ники погряз в этом болоте, утопая в нем и не желая выбраться.  Тихие голоса родителей мягко пружинились от стен и он не вынуждал свои уши вслушиваться в их болтовню. Ники по одному скидывал все свои вещи в чёрный мешок, опустошая комнату. Остались только кровать, шкафы, книги и нужные предметы для учёбы. Мешок с каждой брошенной вещью увеличивался на глазах. Самодельная чашка, сделанная им три года назад , полетела вниз с глухим стуком, за ним последовали постеры любимой группы и все другие его ценности, которые больше его не волновали. Они стали мусором, и это заявление закрывало его в клетке без возможности выбраться. Наклейки, прикленные с сильным энтузиазмом, холодно и безлико были оторваны теми же руками. — Зачем ты всё выкидываешь? — Мария незаметно подошла сзади, держа руки у груди, словно молясь. Глупо, но это вызвало раздражение.  — Они мне больше не нужны, —бесцветно произнёс он.  — Но ты их ведь так любил. Помнится, ты запретил мне входить в комнату и трогать их без твоего присутствия.  — Это в прошлом, — резко произнёс Ники. — А от прошлого нужно избавляться, — ещё тише добавил, — я больше не ребёнок.  — Ники, тебе только четырнадцать. Что происходит, сынок?  Что происходит? Это она задает этот вопрос? Словно не зная, с таким искренним недопонимаем, она ломала его кости, не притрагиваясь к телу. Его сердце сжалось и забилось быстрее, он хотел кричать, пока его голос не осипнет, горло не заболит и все сдерживаемые слезы не выйдут из него, полностью опустошив его сущность. Эмоции преобладали над ним, злость выталкивала всех, держась впереди и Ники едва не выплюнул грубую фразочку, но вовремя сдержал себя. Снова. Он пусто улыбнулся и произнёс что-то, во что Мария поверила и оставила его одного. Непрошенные мысли медленно разьедали его голову. Дома были родители, но он словно навсегда застрял в собственном аду полностью один. Он погружался в этот мрак понемногу, с каждым разом уменьшаясь в размерах. Однажды, настанет день и Ники не сможет найти себя в собственном отражении, и именно тогда он разобьётся на сотни осколков, среди которых будет ребёнок, который улыбался ярче всех и пустая оболочка, сотворенная людьми, которым он доверял. 

***

Ники вышел на улицу, медленно гуляя по дворам, прошёл к школьному стадиону, сотни лиц, иногда знакомые, но плотно задернутые шторкой ненужности, встречались на пути. Друзья, одноклассники, теперь это стало одним размытым пятном. Хотелось молчать и одновременно кричать до беспамятства, чтобы каждый в этом чёртовом мире услышал его. Возможно тогда он сможет вдохнуть всей грудью, улыбаться по-настоящему, радоваться мелочам и быть совсем немного счастливым. Только год назад у него было всё: любимые родители, двоюродный брат, друзья.. парень? Кто же знал, что потеряв себя, то ты теряешь всё? 

***

Абрам стоял над кроватью сына, всматриваясь в маленький силуэт, безмятежно посапывающий и лежащий в позе звезды. Эндрю ушёл к себе и он не часто пускал к себе кого-либо. Абрам не входил в комнату сына, точно понимая, что тот не умышленно защищает своё место, то, что принадлежит только ему и дарит безопасность. Аарон напротив, засыпая, он тащил отца за собой, держа крепко за руку, пока полностью не вырубался. Ему хотелось внимания, теплоты родительской руки, что нежно сглаживала волосы, тихую колыбельную, спетую неумелым голосом и то, чем больше всего дорожил Аарон — спокойствие. Именно обычное спокойствие дарило ему безграничное счастье. Никаких пьяных криков, ругани, драк, без нужды скрываться в собственном доме, отслеживать чужие шаги, подпрыгивать от любого громкого звука и возможность выходить из комнаты и кушать, когда проголодаешься. В один из дней Аарон проснулся посреди ночи голодным, пробравшись на цыпочках на кухню, он запихивал в рот продукты со скоростью света. Привычки, заработанные годами, не могли исчезнуть в одночасье, поэтому он даже не понимал, что буквально давился едой. Пока Абрам не поймал его за обжорством. Тогда мужчина открыл холодильник, разогрел еду с ужина и красиво засервировал стол. Аарон стоял на месте, как приклееный и тихо дыша. Подтянув за руку, Абрам усадил его на один из стульев и кормил своими руками, пока мальчик сдерживал свои слезы. Это было самая вкусная еда на всём белом свете. После позднего ужина отец отнёс его в комнату, укрыл, поцеловал и пожелал хорошей ночи. Двери захлопнулись и Аарон беззвучно заплакал. Голос матери, кричавший в голове, полностью померк, уходя в глубины разума похороненный под землёй, над которым были посажены цветы . Они зацвели и открыли в нем новые цвета, которые Аарон учился  различать. Сад новых эмоций и чувств был огромен, но Аарон не боялся в нем потеряться, ведь его держали за руку. 

***

Абрам выключил свет в комнату сына и вышел. Прошло несколько дней, а он все ещё был напряжен до предела, но умело скрывал свои эмоции. Ни одной зацепки, улики или даже обычного "ой, смотрите, мне кажется тут что-то не так". Ничего. Абрам не знал за каким монстром они гоняются, ублюдок словно не существовал или носил гребаный плащ-невидимку. Он прошёл к себе в комнату и в сотый раз смотрел на камеры центрального парка. Кадры улыбающихся и смеющихся детей шли в разрез с тем кошмаром, который произойдёт там через несколько часов. Абрам просмотрел все камеры до дыр, но ничего важного не нашёл. Он лёг в кровать и устало выдохнул. Мозг словно раскаленная лава, постоянно выплевывала мысли и позже затухала. Абрам с силой потёр лицо и позвонил Кевину. Только он мог успокоить нервы и дать немного покоя для сна.

Ники.

Дни проскальзывали около него и Ники не находил ничего, что могло удержать его в реальности. Только во время панических атак тело становилось плотным, ощущения в сотню раз ярче и он мог чувствовать себя в собственном теле. Он сбегал из реальности и постоянно спал. Родители не могли упрекнуть его, так как сейчас лето и это было его время, где он мог делать, что вздумается. Вялые конечности свисали с кровати, пока Ники находил силы, чтобы коммуникацировать с внешним миром, а точнее.. с телефоном. Его мобильник за эти дни не прекращал пищать и это было проблемой. Ники мог игнорировать старых знакомых и друзей, но не брата. К нему он чувствовал особую любовь, в корне отличающийся от родительской. Ники хотелось защищать Аарона, что не мог сделать сам Аарон из-за маленького роста и кое-что ещё. Это был маленький зверёк, тайно спящий под кожей, и Ники отчаянно желал снова это ощутить. Любовь к брату не была болезнью, от него не хотелось лежать в постели и она не забирала его силы. Ники вышел на улицу. Пару раз прокашлявшись, он придал голосу беззаботность и позвонил.  — Кузен?  — Ники? Куда ты пропал? — недовольно спросил Аарон.  — Я тоже соскучился по тебе, братец, —Ники сжал трубку, воспроизводя в голове образ маленького ребёнка с россыпью веснушек и нахмуренных бровей.  — А я нет. Ну и чего звонишь? —обиженно пробурчал Аарон.  — Я приеду к тебе, — Ники ощутил прилив сил впервые за этот месяц. — Вечером, — добавил он.  Тишина в трубке длилась слишком долго.  — Ники, я больше не живу там, —приглушенно произнёс Аарон.  — Как это не живёшь?  — Я живу с папой и братом. Долго рассказывать, но ты можешь приехать сюда. Уверен, папа будет не против и я тебя познакомлю со всеми. Будет весело, — в трубке прозвучал громкий лай и чей-то недовольный голос.  — Я приеду. Скидывай адрес.  Они попрощались и Ники снова растворился. Весь разговор он старался держать себя полностью включённым, но теперь это выходило хуже. Он словно смотрел фильм в стороне, пока кто-то другой пользовался его телом. Это сводило с ума, но даже для паники у него не осталось сил. Ники предупредил маму и ушёл. Неужели теперь так будет всегда? 

***

Поблагодарив таксиста, он вышел из машины. Перед его глазами стоял небольшой двухэтажный дом с поломанным забором. Аарон бежал за маленькой собакой, пытаясь её поймать. Ники прошёл через забор и остановился перед братом.  — Я приехал, как и обещал.  Мальчик нахмурился и скривился. Ладно, Ники и не ожидал, что Аарон броситься его обнимать, но такую реакцию он тоже не представлял.  — Понятно. Значит ты Ники? — спросил не-Аарон. — Эй, Аарон! Твой кузен приехал, — прокричал он.  Другой близнец выбежал из дома и ярко улыбнулся. На секунду Ники перестал дышать, потому что перед ним был другой Аарон. Не тот ребёнок, которого он впервые встретил, угрюмый и холодный, а более счастливый. Улыбка ребёнка касалась глаз, отчего они жмурились, щеки окрасились в румяный и сама осанка мальчика больше не была сгорбленной и напряжённой. Это был совершенно новый человек перед ним.  — Ну и долго же ты. Я столько тебе писал, — бурча под нос, подошёл Аарон.  — Прости. Так вышло, — немного заторможенно ответил он.  В следующее мгновение, он сидел за столом держа вилку у губ. Тошнота медленно поднялась к горлу и Ники задержал дыхание. Он не заметил момент, когда вошёл в дом, познакомился со всеми и сел. Пытаясь держать себя в настоящем, Ники сильно сжал левую руку, впиваясь ногтями в плоть. Он должен прожить этот вечер, а потом вернуться домой. Только один вечер. Он сможет справиться.  — А где ты учишься? — незнакомый мужчина задал вопрос, мягко улыбаясь ему. — Как думаешь, близнецы смогут ехать туда или это слишком далеко?  — Далеко. Да и меня приглашают на учёбу в Германию. Я хочу закончить старшие классы там, — это не обсуждалось. Так решили его родители, но Ники было легче жить, думая, что это и его желание.  — Ух ты, — мужчина потрепал его по плечу, и Ники не ожидая этого, вздрогнул. Никто этого не заметил и Ники надеялся, что его лицо не выдаёт настоящих эмоций. Ужин заканчивался, но Аарон попросил его остаться. Ники не знал, дозволено ли ему это, так как он не сообщил родителям настоящую причину ухода. Он согласился ещё на час. Дверной звонок встрепенул всех и Эндрю воскликнул.  — Это старик! Я открою.  Мальчик быстрым шагом удалился.  — Старик? — неудоменно спросил Ники.  — Кевин, — ответил Аарон, — Бойфренд папы.  Это было сказано просто и легко, так что Ники не сразу осознал значение слов. Как в замедленной съёмке, он наблюдал за приходом высокого мужчины. Тот обнял Абрама, нежно поцеловал в щеку и уткнулся в шею. Близнецы с двух сторон издали звуки отвращения и мученические стоны. Не обращая внимание на детей, Кевин обвил своего парня длинными руками и повис на нем, как коала. Эта сцена выходила за рамки правил, которым Ники должен следовать, но прямо сейчас, подсматривая за любовью двух мужчин, он не видел в этом грязи. Он быстро встал и пробормотал что-то о несварении, сбежал в туалет. Противоречия в голове истезали его и он ненавидел ядовитую злость, поселивлишуюся в душе. Эта злость горела в нем, испепеляя внутренности, и эта злость была на самого себя.