Холод

      Сонный воздух послеполуденной суеты действовал успокаивающе. Через большое окно в кабинет к Эрвину Смиту проникало жаркое весеннее солнце, которое играючи отбрасывало блики на начищенный до блеска пол. Стояла обволакивающая духота, от которой дыхание становилось тяжёлым, а кровь приливала к щекам. Убранство помещения было лаконичным, как и его хозяин, но всё же притягивающим глаз: большой книжный шкаф справа от окна, на котором не было ни одной свободной полки, средних размеров диван со светлой обивкой, простой стул и массивный стол из тёмного дерева, за которым в данный момент сидел главнокомандующий разведки и что-то лихорадочно перебирал.       Капитан Леви уверенно прошествовал к окну, до конца распахнул портьеры, подняв при этом небольшое облако пыли, которое таинственно закружилось в солнечном свете, и, наконец, впустил внутрь долгожданный свежий воздух. От лёгкого порыва ветра с тихим шелестом с подоконника едва не слетели бумаги, но капитан успел вовремя их подхватить. Он сложил их в аккуратную стопку и придавил лежащей там же книгой. Всё это время на его лице была неопределённая эмоция, отдалённо напоминающая раздражение.       — Присаживайся, — учтиво сказал Эрвин, не глядя на меня.       Медленно, стараясь не выдавать нервозности, я опустилась на стул. Я догадывалась, для чего меня позвали, но не рассчитывала, что это случится так скоро. В горле застрял ком от осознания того, что сейчас я буду вынуждена тащить груз своего детства через тёмный коридор с рассыпанным повсюду битым стеклом, которое осколками ранило мою душу, оставляя после себя мелкие, труднозаживающие язвы. Сердце колотилось, как у загнанного дикого зверя, но я приказала себе успокоиться, пуская в ход всё имеющееся в запасе хладнокровие.       Тишина давила.       Острый взгляд обжигающе холодных глаз капитана был направлен в мою сторону, казалось, он подмечал каждое моё движение. Я отважилась посмотреть на него в ответ, но быстро отвернулась, потому что его равнодушный и безучастный ко всему вид вызывал дискомфорт.       — Арья Блэк, — протянул Смит, наконец, обращая своё внимание на меня. — Знаешь, зачем ты здесь?       Я едва сдержалась от того, чтобы иронично не вздёрнуть брови.       — Капитан Леви сказал, что у вас есть ко мне разговор, сэр, — с деланным спокойствием ответила я.       — И этот разговор для тебя будет неприятным, — добавил он, снова опустив взгляд на бумаги, которые он держал в руках. — Кем тебе приходится Альфред Блэк?       — Отцом, — выплюнула я, чувствуя, как только от одного упоминания этого имени, во мне закипела кровь.       Капитан Леви, всё это время стоявший за спиной главнокомандующего, тихо хмыкнул, что не укрылось от моего внимания. Вальяжно скрестив руки на груди, он наблюдал за происходящим, непринуждённо опираясь на подоконник. В этот раз я окатила его ледяным взглядом, отвернувшись лишь тогда, когда от Эрвина Смита поступил очередной вопрос:       — Когда вы виделись последний раз?       — Четыре года назад.       — Вы поддерживаете связь?       — Нет.       — Тебе известно что-нибудь о его местонахождении на данный момент?       — Нет.       — Ты знаешь, что твоего отца обвиняют в убийстве?       — Что? — упавшим голосом спросила я, не веря в услышанное.       — Военная полиция объявила розыск, — медленно начал объяснять капитан. — Они ищут его уже вторую неделю, но у них по-прежнему нет ни одной зацепки.       — Мы полагаем, что после своей неудачи они обязательно обратятся к тебе, — подхватил Эрвин, неотрывно глядя мне в глаза.       Мысли превратились в вязкую глину, сдавливающую своим напором стенки черепной коробки. Я едва могла сосредоточиться от охватившего меня отчаяния.       Мой чёртов папаша — убийца.       — Но я не имею к этому никакого отношения, — холодно отчеканила я.       — Это не помешает им допросить тебя, — в тон мне ответил капитан Леви.       — Безусловно, у тебя есть алиби, — сказал Смит, откидываясь на спинку сидения. — Инструктор Уилсон подтвердил, что за все три года обучения ты действительно не получала писем и не покидала пределов Кадетского училища, но речь не идёт сейчас о твоём соучастии.       Использовать. Они хотели меня использовать. Единственная дочь, прожившая одиннадцать лет под одной крышей с этим чудовищем. Как много я могла бы рассказать?       — Верно, — подтвердил командор, заметив блеснувшую в моих глазах догадку, — они захотят разузнать с твоей помощью побольше о нём, о его повадках и характере.       — Хорошо, — безразлично бросила я, полностью расслабляясь на стуле и тем самым показывая, что происходящее ничуть меня не задевало.       Кажется, такой ответ их совсем не удивил, что заставило меня едва заметно дернуть уголком губ в подобие ухмылки.       Воспоминания об отце были мрачными. И чем настойчивее я пыталась отвлечься от них, тем навязчивее они становились. Мозг постоянно проверял себя на наличие запретной мысли, и она снова и снова всплывала в сознании, пока чувство глухого бешенства постепенно растворялось в пассивном, тоскливом ощущении принятия ситуации.       Альфред Блэк. Имя хлёсткое, звучное, как очередная его пощёчина, оставившая после себя алеющий след на щеке. Он всегда был таким. Грубый, неуравновешенный, с безумным блеском в глазах. Пугающий до исступления своей напористостью и жёсткостью. Обманчивая мягкость голоса, тягучего словно мёд, отточенные до идеала манеры и хищная улыбка, кажущаяся незнакомцам очаровательной, — всё это шло врознь с поступками и тяжёлым взглядом карих глаз, которые я унаследовала. Два тёмных омута, в которых хотелось только топиться.       Мне он всегда казался далёким. Незнакомым. Словно мираж умирающего от нестерпимой жары палящего солнца. От него хотелось скрыться. Да хоть просто сгинуть. Но никогда не хватало сил.       Теперь вся тьма его личности вывернулась наизнанку. И ему не убежать от самого себя и от закона, наступающего на пятки.       Во мне бушевала мучительная ярость, граничащая с разрушительным чувством превосходства. Я была вольна решить его судьбу, посодействовать его поимке и обречь его ответить за всё содеянное. В сумме его преступления были равны смертной казни, но меня ничуть это не останавливало.       Эрвин Смит, наблюдающий за мной всё это время, умело уловил моё настроение. Голубые глаза взирали с пониманием, но я знала, что разговор на этом не закончится.       — Сэр, — начала я, с прищуром смотря на командора, — вы ведь позвали меня не только для того, чтобы предупредить?       — Это так, — согласился Смит, неопределённо качнув головой. — Поскольку со вчерашнего дня ты являешься членом Разведкорпуса, то частично находишься под нашей юрисдикцией. Защита твоих интересов — наш приоритет.       Командор был превосходным оратором, я заметила это ещё после распределения. Ни тени сомнения не отразится на его лице, когда солдаты, воспламенённые его высокопарными призывами, будут готовы пожертвовать жизнью для заведомо гиблого дела. Для человека, занимающего такой пост, это было довольно важным качеством. Ведь речь, состоящая из одних рассуждений и голых логических построений, не может эмоционально воздействовать на человека. Настоящая публичная речь должна волновать и возбуждать не только мысли, но и чувства.       Сейчас меня не покидало острое ощущение того, что мне что-то недоговаривали. Несмотря на расписанные в красках благие намерения, доля личной выгоды здесь определённо присутствовала. А потому я решила задать вопрос, ответ на который отчасти знать не желала:       — Кого именно убил мой отец?       — Его жертвой стал один из разведчиков, — мрачно ответил капитан.       — Насколько бестактным будет выразить предположение, что никаких зацепок у полиции нет именно по этой причине? — спросила я, сцепляя руки в замок и озадаченно смотря на мужчин перед собой.       — Ты довольно догадлива, — заметил капитан Леви.       — У военной полиции и Разведкорпуса действительно имеются некие разногласия, и мы обеспокоены тем, что должных действий в отношении этой ситуации не предпринимается. — Невзирая на внешний облик спокойствия, взгляд Эрвина выдавал его опасения. Мужчина без конца хмурил свои густые брови, и это придавало его лицу долю суровой решительности.       Я серьёзно задумалась. Для чего отец убил разведчика? Определённо, им двигали какие-то личные мотивы, иначе всплеска такого рода волнения это бы не вызвало. Значит, смерть не была случайной, она была жестокой и умышленной.       Все эти ответы, которые мне приходилось чуть-ли не вытягивать, начинали меня напрягать. Почему не сказать всё сразу? В этом чувствовалась скрытая манипуляция, нацеленная на то, чтобы внести помехи в оценку ситуации. Но на меня всё действовало с точностью наоборот, потому что такое положение вещей меня только подстёгивало. Череда нестандартных событий заставляла мозг работать с большей скоростью, помогая выстраивать чёткий план действий, который в итоге приводил меня к состоянию полной внутренней стабильности, прочно удерживающей меня над пропастью.       — Я готова рассказать всё, что может помочь, — уверенно заявила я.       Желание покинуть север было велико. Но оно и рядом не стояло с жаждой мести по отношению к отцу, поэтому возможные последствия меня не пугали.       Мама всегда говорила, что судьба это то, что мы должны научиться принимать или то, с чем следует бороться. Она свою приняла. Смиренно терпела затяжные трудности своей жизни, целиком и полностью отдаваясь на волю провидения и завися от его капризного настроения. Меня тошнило от этого. Частично потому, что до определённого возраста я была точным её отражением. Молчала, не противилась, подчинялась. Пока своими глазами не увидела, к чему в конечном счёте это привело.       — Инструктор Уилсон поведал мне краткую историю твоей жизни до Кадетского корпуса, но некоторые моменты мне хотелось бы разъяснить с тобой лично, — предупредил меня командор.       Сознание окатило ледяной волной, по телу пробежались неприятные мурашки. Это тот самый разговор, к которому я готовилась изначально. Я понимала, что моей главной задачей было оперировать исключительно фактами и сохранить неприкосновенной сферу своих личных переживаний. Это зрелище не для них, а потому я приготовилась флегматично отвечать на поставленные вопросы.       — Этот разговор обязательно вести в присутствии третьих лиц? — чуть более резче, чем хотелось бы, уточнила я, бросая кроткий взгляд в сторону хмурого капитана, всё так же стоявшего около окна.       Мне совсем не хотелось, чтобы подробности моего детства передавались по штабу из уст в уста. И если командору я была готова довериться в силу его высокого звания и по совместительству моего непосредственного начальства, то речи о разговоре в присутствии низкорослого капитана не шло.       — Соблюдай субординацию, солдат, — резко оборвал меня он, сверкнув стальными глазами.       — Капитан пользуется моим полным доверием, — твёрдо объявил Смит. — К тому же его роль в развитии дальнейших событий может оказаться гораздо выше, чем ты думаешь.       — И что это значит?       — Это значит, — раздражённо вставил капитан, — что тебя, соплячка, нельзя оставлять без присмотра, поэтому с завтрашнего дня ты будешь служить под моим началом.       Новость не вызвала в моей душе положительных откликов. Мне было всё равно, под чьим командованием я буду находиться. Однако, его холодность и излишняя прямолинейность, скажем так, к себе не располагали.       — В твоём личном деле сказано, что твоя мать — Айрин Блэк покончила жизнь самоубийством, это так? — Вопрос Эрвина Смита ударил меня под дых, лишая на мгновение связи с реальностью.       — Да, — ответила я, кивнув, — так.       — Здесь не указано о том, как именно это произошло, — подметил командующий.       — Повесилась, — неприязненно произнесла я, внезапно отметив, как приглушённо прозвучал мой голос в этой давящей атмосфере, — на бельевой верёвке в гостиной.       — Твой отец мог быть к этому причастен?       — Это был суицид, а не убийство. В тот момент отец уже с нами не жил.       — Причина, по которой он вас оставил, тебе известна?       — Родители постоянно ругались, — уклончиво сказала я. — Отец о своих делах особо не распространялся, но я слышала, что он как-то связан с преступниками из Подземного города.       После моих слов они странно переглянулись. Капитан медленно оторвался от подоконника и прошествовал к дивану, очевидно, устав так долго стоять. Он сел, закинул ногу на ногу, а одну из рук вытянул вдоль спинки, вновь обращая свой отстранённый взгляд в мою сторону.       Я неосознанно вцепилась руками в сиденье, ощутив как от напряжения побелели костяшки пальцев. И чего он всё время так смотрел?       — Чем он занимался? — в своей манере, слегка растягивая слова, поинтересовался Леви.       — Он был торговцем, обеспечивал продовольствием небольшую часть Утопии, но после падения стены Мария дела пошли на убыль.       — И после этого он уехал? — Эрвин Смит задумчиво сложил руки домиком.       — Сбежал, — поправила я.       Поток вопросов казался мне нескончаемым. Спектр эмоций, которые мне приходилось испытывать во время своего скомканного рассказа о семье, тоже был впечатляющим. Иногда от злости у меня тряслись руки, а иногда я колоссальным усилием воли подавляла застрявший в горле ком. Но всё же я вынесла весь напор с достоинством, не проронив ни единой лишней эмоции, которая в дальнейшем могла бы меня как-то скомпрометировать. Только скрупулёзно подобранные факты, которые так удачно всплывали в моей голове.       Вопреки своему обещанию быть честной, я всё же утаила некоторые откровенные подробности, которые было крайне болезненно вспоминать, не говоря уже о том, чтобы вещать о них вслух. К делу они не имели особого отношения, а вот раны на сердце жгли зверски.       В такие моменты неисправимо чувствуешь себя жалко. Вот я, сидела в кабинете главнокомандующего, с напускным равнодушием вынужденно делилась своей жизнью, словно речь шла вообще не обо мне, а про себя хлестала себя по щекам, лишь бы только волком не завыть.       За окном уже давно расползались сумерки. Подступающая ночь была свежа иссиня-чёрным горизонтом на месте захода солнца, небо обнимало чистым сочетанием красок затихающую землю. И всюду свежесть, всюду спокойное и необратимое движение.       В приглушённом свете кабинета Эрвина Смита я совсем потеряла счёт времени. И, наконец, удовлетворив его любопытство, мне было позволено отправиться отдыхать.       Я пропустила обед. Впереди был ужин, но голода не было. Поэтому, сославшись на плохое самочувствие, я отказалась пойти в столовую вместе с капитаном и командующим, который впоследствии проводил меня взглядом, в котором едва различимо сквозило сочувствие. Мне это было ненужно.       Эхо гулких шагов, отскакивающее от холодных каменных стен, било по ушам. Я мчалась в общую душевую, чтобы в полном одиночестве смыть с себя тягость прошедшего дня. Никого не хотелось видеть: ни Вильяма, который обязательно устроил бы мне допрос касательно того, куда это я пропала на весь оставшийся день; ни Клэр с её детскими замашками и подчёркнутым равнодушием; ни Эрвина Смита, который наверняка ещё долго будет обсуждать этот разговор со своим подчинёнными; ни самого капитана с его холодным, ничего не выражающим взглядом; ни-ко-го.       По пути забежав в казарму за банными принадлежностями, я мгновенно оказалась под обжигающими струями воды, которые ударялись о кожу, но должного тепла почему-то не приносили.       Итак, что мы имели? Во-первых, мой папаша — разыскиваемый за убийство преступник. Во-вторых, главнокомандующий и капитан с моей помощью теперь располагали достаточной информацией для того, чтобы способствовать его поимке. В-третьих, они предположили, что он попытается связаться со мной, а потому теперь я вынуждена служить под командованием, казалось бы, самого угрюмого человека на свете. В-четвёртых, меня предупредили о том, что в скорейшем времени меня ждёт допрос военной полиции, а после вся информация просочится в газеты и разлетится по всем городам и поселениям, а это значило, что о подвигах моего отца будет известно во всеуслышание. Моя фамилия была слишком звучной, а внешность слишком схожей с той, что в недалёком будущем появится на ориентировках, поэтому отрицать родство будет невозможно.       Из груди вырвался рваный, приглушённый вздох, отдалённо напоминающий скулёж. Глаза начало жечь, я почувствовала, как по щекам потекли слёзы, моментально растворившиеся в бесконечном потоке воды. Несправедливость рвала на части, я ненавидела отца в самых худших проявлениях этого чувства. Он сломал маму. Он погубил того ребёнка, который остался сидеть в тёмном углу его дома. Он преступник. Убийца. И он получит сполна.