Двенадцатая свадьба Юнга Истребителя

      Вряд ли можно рассказать хоть что-то о типичном берлинском утре. Особенно когда речь заходит о зиме. Январь. На улице мокро и не то, чтобы сильно холодно, но приятного мало. Ветер грозился стать шквальным и щедро бросал грозди дождевых капель в лицо или за шиворот. А вчера с полудня дразнилось непостоянное солнце. Завтра обещают снег, но уже к обеду будет туман, а после - лишь мрачное небо. Многим хотелось верить, что без дождя. Впрочем, в выходные большинство предпочитало отсыпаться.       Сегодня Рихард проснулся на две минуты раньше будильника. Он даже позволил себе полежать десять минут в абсолютной тишине, как только отключил все будущие сигналы на телефоне. Он уже давно подумывал купить себе будильник-радио, чтобы, как в американском фильме, просыпаться под раздражающе бодрый голос диктора с какой-нибудь случайной радиостанции, впрочем, с ролью будильника неплохо справлялся кот.       На кухне было чисто и тепло, босым ногам даже не пришлось прятаться в тапочки. Время располагало сварить кофе и пожарить яичницу. Отчаянно хотелось добавить брокколи, но та в холодильнике сама за ночь не появилась, а в ближайшем Альди её раскупили раньше, чем Круспе успел до неё добраться. У ног клянчил корм Гаспер. Казалась поразительной способность этого пушистого вымогателя моментально переходить из состояния ласкового и покладистого зверя в режим равнодушной ко всему скотины. Рихард не обижался – он ценил личное пространство любимца, и его самодостаточность считал личным благом. После завтрака было принято решение помучить гитару, как ранее и планировалось. Со вчерашнего вечера появилось несколько вариантов аранжировки для нового кавера, но их стоило обработать и довести до ума. До выхода на работу оставалось три часа.       Недавно отгремел Новый год, а теперь близился Праздник Трёх Королей, так что кухни кафе и ресторанов были перегружены. Рихард зашивался на работе, но тешил себя мыслью, что потом, до февраля, никаких празднеств не предвиделось и будни кухни снова потекут размеренным бессобытийным потоком. Бездельником Круспе не был, но считал, что труд, не приносящий никакого удовлетворения, не стоит чрезмерных усилий. В этот небольшой ресторанчик он пытался устроиться поваром ещё пять лет назад, но его не приняли, предложив, однако, место помощника повара. Что означало – мыть ему тарелки до самой старости, если не подвернётся вакансия получше. Засиживаться здесь Рихард не собирался, но пока работа приносила стабильный заработок, позволяющий играть в группе - он был готов терпеть.       Группу собрал его друг ещё лет десять назад, однако черновое название Menschliche Knechtschaft так и не поменял. Рихард присоединился к ним позже, когда окончил джазовую школу. С тех пор они играли в разных барах, «летних» площадках, бывших лечебницах, заброшенных отелях. Один раз даже устроили концерт в заброшенном замке в Баварии. Вообще, концерт устраивали не они, это был небольшой рок-фестиваль «Spire», организованный на средства неравнодушных деятелей культуры, не считавшихся с законом, простыми любителями хорошей музыки и несколькими мелкими предпринимателями, занимавшимися преимущественно нелегальной торговлей товарами из ФРГ и некоторых других европейских стран. Фестиваль длился всего пару дней и по счастливой случайности не был замечен блюстителями закона. Несмотря на скудный доход с выступления, что несколько омрачало настроение группы, Рихард классно провёл время: как только они отыграли свою часть фестиваля, пиво полилось рекой, со сцены продолжали доноситься звуки хорошей музыки других коллективов, а ближе к ночи Круспе удалось познакомиться с красивой баварочкой, которая подарила ему несколько радостных часов в общем трейлере группы.       После этого первого выезда за пределы родного Берлина ребята время от времени отправлялись на концерты в другие города, но из-за затратности мероприятия такие вылазки были редкими. Впрочем, после шести лет выступлений их популярность расти перестала и остановилась на уровне местного инструментального ансамбля, исполняющего каверы на старые шлягеры, что плачевно сказалось на заработке. Поскольку все эти шесть лет график выступлений корректировался в зависимости от расписания смен Рихарда, в так называемый "тур" они выезжали только в определённые недели лета, когда Круспе получал заслуженный отпуск. Но никто не жаловался на такие ограничения. Во-первых, эта была как раз та пора, когда большинство добропорядочных бюргеров и филистеров получали вольную и стремились увезти себя и своих домочадцев либо на лоно природы, либо просто в другие города для смены обстановки, а, во-вторых, все знали, что Рихард – золотое ядро группы, даже несмотря на то, что не он был её основателем. Парень вкладывал в свою музыку душу, играл до тех пор, пока звучание ни казалось ему максимально приближенным к возможному идеалу, горбатился над гитарой почти в молитвенной позе по шесть-семь часов в день, терзая струны и пальцы, и никогда не пропускал репетиции. Такому рвению можно было позавидовать или ужаснуться, но, к сожалению, не все в группе так серьёзно подходили к делу.       Даже основатель коллектива только пренебрежительно отмахивался, говоря, что это всего лишь местная группа, что сам он звёзд с небес не хватает и не думает, что их творчество стоит таких титанических усилий. Нередко из-за разности подходов между Круспе и Мозером случались шумные ссоры. В последний год Рихард был крайне недоволен сменой репертуара. Он хотел играть свою музыку, у него были идеи, но Саша всегда их отбраковывал, утверждая, что оригинальные треки никому не нужны и среднестатистический немец никогда не придёт на панк-концерт, а группе нужны деньги. Споры не утихали, но переворота не происходило. Рихард понимал, что у него весьма ограниченный выбор: либо играть шлягеры в настоящей музыкальной группе, и, быть может, со временем выбить право играть и свои хиты, либо не играть вовсе. Разумеется, можно было начать сольную карьеру, но после двух неудачных попыток Цвен не решался повторять плачевный опыт. По крайней мере пока.       Сейчас же стоило поспешить на работу. Начальство не простит ему опозданий, пусть он всего лишь работник кухни, а не повар. Учитывая, что чистота заведения во многом зависела от Рихарда, его кропотливый труд был бесценным и незаменимым, поскольку отсутствие его становилось крайне заметным в первую очередь.       День прошёл рутинно, но на удивление быстро. Буквально дня три после Нового года люди отчаянно отходили после активных возлияний и угождения чреву своему, прежде всего в финансовом плане, и редко выбирались в кафе и рестораны, а потому наплыв гостей был минимальным даже в обеденное время. В основном поесть заходили офисные работники из ближайших организаций и студенты. Непосредственно в этом квартале располагался политехнический институт. Мимо него Рихард каждый день шёл на работу и обратно – домой. Вот и сейчас он медленно брёл около высокого, чугунного, кованого ограждения с острыми шпилями наверху, меланхолично дымя сигаретой. Обычно, утомлённый работой, Круспе редко обращал внимание на территорию института – к тому времени, как он заканчивал свою смену, учебный день уже час как завершался и просторный мощёный двор с прилегающим миниатюрным парком, лишь малой частью торчащим из-за угла, казались уныло пустынными. Рихард минул широкие ворота, закрытые на электрический замок, когда на периферии зрения, как будто чуть позади, промелькнула фигура. Всё бы ничего, но движение явно происходило за воротами, то есть, где-то около университетских газонов и клумб. Парень испуганно замер, а затем быстро завертелся вокруг своей оси. Никого. От стремительного верчения, сигарета не удержалась в чуть приоткрытых от лёгкого испуга губах, и упала на тротуар. Сноп мелких искр и чёрно-серый пепел разметались по потрескавшейся плитке. Круспе проводил падение несколько расфокусированным взглядом и задумался.       Это вряд ли был охранник или дворник, так как их Цвен увидел бы давно, ещё издалека, по крайней мере он бы точно увидел, как кто-то движется к выходу с территории. Круспе в заторможенном удивлении уставился на дорожку за оградой. Спрятаться здесь было невозможно – кругом низенькие стриженые кустики и ни одного дерева. Лишь цветы, да трава. Парк раскинулся значительно дальше – кто бы это ни был, он не успел бы так быстро скрыться за деревьями.       Может, это какой-то уличный кот? Перемахнул через забор и скрылся…       Ну да, кот. Размером с огромный валун. Да и будь это кот – его Рихард тоже бы увидел. К тому же – ограда была слишком высокой и частой, да ещё и эти острые шпили.       Показалось. Просто показалось. Было такое уже, знаем. Правда, тогда это были относительно статичные человеческие силуэты. И тоже от усталости       Круспе повёл плечами, поправил сползающий рюкзак и снова двинулся в направлении дома. Жрать хотелось ужасно.       Дома его ждал остервеневший от одиночества и голода кот, холодный суп и барахлящий телевизор. Стандартный набор.       Поужинав чуть разогретым супом и покормив кота, Рихард снова сел за гитару. Утром ему удалось «причесать» два куска из аранжировки, несколько тактов пришлось полностью поменять. Отчаянно хотелось добавить импровизированное соло, которого не было в оригинале, но вряд ли Мозер одобрит. Знал бы Саша, что в одну, переработанную Рихардом, народную песню, которую они исполняли уже второй год, была добавлена частично изменённая партия из репертуара группы Kiss… Круспе мстительно подумал, что и не узнает, иначе опять заведёт шарманку о выгоде.       Сначала Мозер действительно занимался искусством, создавал свою музыку, писал очень неплохие тексты, сам же прорабатывал вокальные и гитарные партии, его увлечённости хватало на продвижение группы среди местных, гораздо более популярных, коллективов. Та первая вылазка за пределы Берлина была организована Сашей с той харизмой, с которой профессиональные авантюристы и мошенники обольщают и очаровывают своих жертв. Рихард до сих пор терялся в догадках, что такого его друг наобещал главному организатору того фестиваля Вольфу Курцу за возможность выступать с такими музыкантами как Питер Глезер и Дитмар Рэнкер. Выступление Menschliche Knechtschaft тогда было практически незаметным а заработанных средств едва хватило на то, чтобы покрыть расходы. Но время, проведённое среди профессиональных музыкантов, творческая атмосфера и возможность быть собой весьма благотворно сказались на Рихарде. Он понял, что необходимо не только совершенствовать музыкальный навык, но и находить способы продвижения своего творчества. Насколько бы ты ни был талантлив, без рекламы никто тебя не заметит, ведь чтобы слово было услышано, его нужно произнести. Рихард не обольщался насчёт Мозера, он прекрасно понимал, что былой дружбы между ними нет и единственное, что держит их в одной группе – нежелание Мозера расставаться с годами вложенного труда и желание Круспе играть музыку практически на любых условиях. На самом деле такое положение подтачивало их обоих изнутри. Накапливались обиды, недомолвки, если бы представился удобный случай – они не преминули бы воспользоваться им и выплеснуть сгусток накопленного годами негатива в драке. Однако поддерживать нейтралитет и видимость дружбы было удобнее для группы.       Сегодня удалось дойти до припева. В силу того, что мотив оригинала был до обидного прост, Круспе хотелось сделать что-то более интересное, а потому приходилось долго и обстоятельно подбирать аккорды. Для ритм-гитариста ещё предстояло кое-что упростить. Всегда находилась эта загвоздка при общении между музыкантом-самоучкой без особого рвения к совершенствованию своего навыка и почти профессиональным гитаристом. И дело было далеко не в образовании, а лишь в имеющейся у Рихарда исключительной пытливости.       Опять в груди вспыхнула обжигающая обида – ведь все эти часы работы практически не окупаются, старания идут прахом и максимум, что скажут его согруппники – «неплохо вышло», и начнут часами донимать расспросами, где и как нужно играть разобранную и объяснённую буквально на пальцах партию. Разумеется, тайком от группы были написаны собственные песни, но света они пока так и не увидели. Не было друзей, способных оценить его работу, не было соратников, желающих вступить в игру вместе с ним. Это раздражало, но сидеть и горевать о своей участи быть одиноким - попросту бессмысленно.       Рихард отложил гитару, встал и размял затёкшие конечности. В суставах приятно захрустело, тело будто вытянулось, распрямилось, как сжатая пружина обретает прежнюю форму. Сегодня он неплохо поработал, правда, не покидало ощущение, что впустую. Первый час ночи, меньше, чем через пять часов вставать на работу – рутина, рутина, рутина. Спасала музыка, спасали амбиции и вера в лучшее будущее. Круспе поставил гитару на стойку, убрал в стол записи, расстелил постель и, выключив лампу на прикроватной тумбе, забрался под одеяло. Тело блаженно расслабилось, в плечах и пояснице спало напряжение. Медленно начал подступать сон.       На границе сознания затрепетал огонёк тревоги. Рихард замер, не понимая, в чём причина беспокойства. В комнате было темно, через закрытые веки не проникал даже свет уличных ламп. Всепоглощающая тишина не давила, она была привычна, но в ней будто бы что-то притаилось. Как жидкая тьма, слилась с тенями ночи, растворилась в каждом углу, в каждой щёлочке, как первородный страх из недр хаоса, поглотившего в себя богов. Что-то древнее и тёмное, почти невыразимое, на грани реального. Рихард не решался открыть глаза, его тело сковал ужас, он не понимал, откуда взялась эта тихая паника, что её породило. Испугался темноты? Но почему сейчас? Может быть, он что-то услышал? Что-то, что не хотел слышать, что и не должен был, противоестественное в этих стенах, в этом городе, в этом мире? Но что?       Неожиданно страх отступил, тело снова расслабилось, и сознание начало стремительно погружаться в сон. Почти пав в объятия Морфея, Рихард почувствовал, или ему показалось, как что-то невесомо коснулось его лба, затем щеки и, чуть помедлив, губ. Нет, нет, он здесь один, кот, как и обычно, спит на своей любимой подушке, вряд ли он незаметно прыгнул на постель, и теперь обнюхивает его лицо. Что ты такое, что ты такое… что… ты… Разум окончательно заволокло мороком сна.