Двенадцатая свадьба Юнга Истребителя

      Сон был странным. Ощущая себя отчасти материальным, отчасти эфемерным, как дым, Рихард будто завис в пространстве. Это не было пустотой, но также и не представлялось чем-то оформленным. Вокруг мрак и гулкая тишина. Таких снов не было раньше, а этот ещё и не ощущался как сон. Скорее как видение.       Рихард пошевелил руками, затем ногами, сделал шаг, но остался на месте.       Похоже на невесомость. Хотя откуда мне знать, как люди чувствуют себя в невесомости?       Однажды в какой-то передаче он видел, как космонавт на корабле просто завис в пространстве — дёргая руками и ногами, то отталкиваясь от пространства, то пытаясь «плыть», он отчаянно старался сдвинуть своё тело с мёртвой точки, но результат был нулевым. Возникло ощущение, что если попытаться сделать так же, положение в этой странной невесомости тоже не изменится. Рихард всё же не мог не попробовать — он снова шагнул — один раз, второй, — и снова ничего. Тогда он попытался повернуться или упасть, даже на мгновение решил, что получается наклонить корпус, однако тело будто не слушалось и не сдвинулось ни на дюйм. Круспе не овладела паника или даже лёгкий испуг. В таком месте этого будто ожидаешь, точно изначально осознаёшь, что всё здесь — бутафория, специально выстроенная сцена для какого-то действия, и если на этой сцене актёром будешь именно ты, то где-то за кулисами прямо над головой обязательно притаится твой незримый кукловод.       И когда из чуть трепещущего мрака раздался чей-то голос — он не удивился.       — Мне казалось, ты более настойчив.       Рихард снова, не надеясь, впрочем, на успех, попытался оглядеться. Повернуться на месте, шагнуть в сторону или подпрыгнуть ожидаемо не удалось.       — Ищешь источник звука? Почему вам, людям, так нужен зримый собеседник? — голос из ниоткуда был низким, можно сказать — рокочущим. Он не пугал, но давил, и от этого становилось некомфортно. Когда ты висишь в пустоте, как умирающая муха на нитке паутины, такой голос был сродни приближающемуся шуршанию паучьих лап.       Беспомощность. Я к ней так привык, играя в группе под руководством Мозера. Всегда в этом подвешенном состоянии. Мучительно и мерзко.       — Ответь.       Рихард почувствовал себя бесконечно усталым. Даже измотанным. Как будто сейчас снова придётся объяснять табулатуру второму гитаристу. Как глупому ребёнку. Но он не понимал, откуда взялось это чувство. Его не было даже на репетициях. Безусловно, нежелание учиться и самостоятельно разбираться со своими партиями других участников группы раздражало, но Круспе всегда хватало терпения, чтобы всё объяснить. Он не вспыхивал гневом, не вздыхал нарочито томно, чтобы кого-то смутить — разве что хмурился и цокал языком, если не удавалось донести информацию с десятого раза. А сейчас он был вообще вне чего-то реального, с ним говорил кто-то незримый, нечто невыразимое — и оно было явно больше и сильнее, чем всё, что мог представить человек. Так почему ему так не хочется отвечать?       — У нас много времени, Рихард. Мы можем находиться здесь вечность, а в твоём мире не пройдёт и секунды. Я подожду, если ты не хочешь говорить.       — Кто ты?       — Как невежливо, мальчик. Ведь я первым задал вопрос.       Рихард понял, откуда взялось это чувство измотанности. Ситуация, когда он сам ничего не решал, был отчего-то зависим, длилась слишком долго. И вот снова кто-то вторгается в его жизнь и ставит свои условия. Снова у него выбор среди двух зол.       Мне с тем же успехом могли предложить выбрать любую смерть. Не дав варианта вообще не умирать.       — Людям нужно видеть, с кем они говорят только для того, чтобы не пропустить удар.       Тишина. Но какая-то задумчивая. Будто мрак вокруг был живым, и сейчас продолжал медленно перетекать как газообразная субстанция, наблюдая за маленьким, подвешенным в пустоте, человечком.       — Это интересный ответ. Так ты думаешь, что я нападу? — в голосе послышался намёк на улыбку.       У него есть интонации, он, кажется, живой. Или подражает живому.       Вспомнилась улыбка Чеширского Кота. Как она первой появлялась из пустоты и последней растворялась в ней. Но Кот, насколько бы ни был сказочным, оставался чем-то мыслимо осязаемым. А Это — никак не воспринималось.       — Ты ведь уже считай, что напал. Я вишу здесь и не могу двигаться. Я вроде бы сплю, но на сон это мало похоже. Я не дома, но точно помню, как засыпал в своей постели. Ты схватил меня, как игрушку и теперь потешаешься. Я не хочу видеть, откуда пришёл удар — я знаю, что ударить ты можешь со всех сторон.       — Но зачем ты оглядывался?       — Я лишь пытался.       — Намерение — тоже действие. Так зачем?       Рихард вздохнул. Оказывается, общаться с всесильными утомительно.       — Хотел знать, что меня убьёт. Страшно умирать в неведении.       Мрак, казалось, затрепетал, пошёл волнами, словно потревоженная гладь воды. Как если бы обычного человека охватила брезгливая дрожь.       — Мне не нужна твоя смерть. Это бессмысленно.       — Зачем тогда так крепко держать?       Снова тишина. Нечто, возможно, действительно обдумывало ответ, анализировало себя. А если так, то оно было более человечным, чем думал Рихард. Человечным не столько "гуманным", сколько подобным человеку.       — Наверное, мне нравится видеть тебя таким — подчинённым моей силе и власти.       — Значит ты деспот.       — Многих ваших правителей называли деспотами, но ведь все они мертвы?       Мертвы. Но как дорого стоила другим людям их жизнь.       Круспе сглотнул. Этому… чем бы оно ни было — ему не нужна смерть человека. Тогда, быть может, удастся узнать, отпустят ли его отсюда?       — Скажи, раз ты такой сильный, то ты и мысли мои читаешь?       Нечто засмеялось, и смех этот был слишком человеческим для того, у кого даже рта нет.       — Я могу. Но не стал. Мне не нравится всё знать. Точнее, я знаю всё, но когда дело касается людей, я хочу слышать лишь то, что они сами хотят сказать. Наблюдать всю эту кухню мыслеобразования утомительно. Легко запутаться.       — Значит, ты часто так хватаешь людей и заставляешь с тобой разговаривать?       — Стал бы ты уделять мне время, явись я к тебе в реальной жизни?       Ответ Круспе не устроил. По сути, ответа и не было. Но так уж важно, скольких это создание уже успело замучить, если ты лишь один из многих?       — Если бы и там я был связан по рукам и ногам — был бы у меня выбор?       И снова Оно засмеялось. К своему удивлению, Рихард не услышал злобы или угрозы, вообще каких бы то ни было настораживающих интонаций. Нечто действительно веселилось, как веселился бы и Рихард, расскажи ему кто-нибудь забавную историю или анекдот. Но ситуация не располагала даже к улыбке, а потому настолько искренний хохот неприятно диссонировал с чувствами Круспе.       — Я знаю, что людям дорога их иллюзия свободы. Вы так ревностно её охраняете. Даже зная, что живыми вам отсюда не выбраться.       — Предпочитаю жить в клетке, где не видно прутьев. Пожалуйста, отпусти меня.       Нечто снова задумалось, попутно пристально разглядывая человека. По крайней мере, так это чувствовалось. Взгляд был тяжёлым, в нём плескалась Вечность и бескрайний Космос, первоначальный Хаос, что породил Бездну, Ночь, Мрак, Любовь, Землю и Небо.       — Птичка пела, но как грустно! Бедняжка попалась в западню и сидела теперь в клетке…       Было в этой фразе что-то тоскливое и гнетущее, хватающее страхом за сердце. А что если эта сила действительно не отпустит? Оставит здесь в мёртвой хватке, в вечном бодрствовании.       Неужели именно в это я верил всю жизнь? В это бо́льшее, чем человек? Если не бог, то он? Нет, пожалуйста, нет…       Внезапно Рихард почувствовал, что может двигаться. Он неуверенно шагнул вперёд — под ногами появилась дорога. Самая настоящая дорога, асфальтированная, с пунктирной линией разметки посередине.       — Так лучше?       Уверенности в том, стало ли лучше, не было. Главное оставалось неизменным — Рихарда держали здесь, в этом отвратительном Нигде, против его воли. Ему кинули подачку, как псу, на, мол, свою материальную реальность, подавись. Иди в любом направлении, но какое направление ты можешь выбрать, если нет ни откуда, ни куда?       К глазам подступили слёзы, а грудную клетку будто что-то сжало изнутри. Нет выхода. Ничего нет. Он останется здесь по злой воле самой Неизвестности. Он будет петь соловьём своему Императору, чтобы чёрная его душа вспоминала о Чувстве.       — О господи…       — Этой свободы тебе недостаточно. Тебя устраивала твоя клетка там, в «настоящем» мире. Здесь тебе тесно. Что ж, я понимаю. Когда человек не видит границ, он создаёт их сам. Осознать бесконечность вам всё ещё не под силу. Хорошо. Тогда я перейду в твой мир. Это не самое моё любимое состояние, но ты такой интересный… — его голос стал почти игривым. Рихард смутился. Он вдруг вспомнил те странные касания перед тем, как упасть в «сон».       — Ты меня отпустишь? — внутри всё сжалось в тревожном ожидании, хотелось верить, что этот кошмар закончится.       — Мы с тобой ещё познакомимся. Там.       Повторной встречи с всесильным существом не хотелось, но, быть может, когда он станет более доступным пониманию, он не будет так пугать? Стало любопытно.       — Наверное, я тебя узнаю, но… Как тебя зовут?       — Глупый, — интонация была ласковой, чуть снисходительной, но почему-то не обидной. — Имена нужны людям. Так им проще «укореняться» в своём существовании. Экзистенциальный якорь, если хочешь. В Изнанке нет ничего, что нуждалось бы в имени.       — Но если ты явишься в мой мир, тебе нужно будет имя.       — Ты прав. Меня будут звать… — наверное, сложно выбрать одно имя из всех, что когда-либо существовали на Земле, — …Тилль. Так проще. В твоей местности оно будет звучать привычно. А теперь ступай.       И снова сознание стало обволакивать сном. Теперь уже настоящим, в этом Рихард был уверен.