Redemptio

      Этот поступок дался мне нелегко, но я давал себе отчёт в том, что делаю, это было осознанное решение. Можно ли было его избежать? Безусловно. Но тогда следовало бы вернуться на десяток лет назад, в то время, когда моя жизнь превратилась в ад наяву.

***

      С рождения я жил в обычной японской семье: много братьев и сестёр, строгие родители, ужин за маленькими столиками, установленными ровными рядами, обычная японская школа, друзья детства (по крайней мере, они считали меня другом), домашняя кошка Рицуко, вроде, её звали так – ничего сверхъестественного.       В 11 лет моей скучной жизни пришёл конец. Сон мой всегда был весьма чутким, поэтому я сразу же услышал шорохи, доносящиеся со стороны входной двери, и успел спрятаться за плательной ширмой. Все домашние спали крепко, никто не ощутил присутствия чужаков. Почему же я не разбудил свою семью? Не знаю, я просто не почувствовал нужды. Их вырезали как скот на моих глазах. Любой одиннадцатилетний ребёнок почувствовал бы животный страх, презрение к миру, скорбь по близким или какие там ещё эмоции могут быть? Я не чувствовал ничего, кроме оцепенения. До утра я молча смотрел на их истекающие кровью тела, на гримасы ужаса, запечатлённые на их лицах. С рассветом солнца я собрал скромные пожитки в сумку и начал свою бродячую жизнь.       Спустя две недели скитаний меня нашёл Ода Сакуноскэ – парень, чьим возрастом я никогда не интересовался, но на вид определял его как двадцатилетнего с небольшим молодого человека. Как мы встретились? Денег, что я взял из дома, оказалось чертовски мало, хотя мой детский мозг был уверен, что я прихватил много бумажек. Я попытался обокрасть старушку в очереди за газетой. Миссия почти удалась, как меня одёрнули резким движением. Это и был Ода.       – Эй, малый! Ты чего это тут творишь?       – А тебе какое дело? Тебя не трогаю, вот и проходи мимо.       – А ты знаешь, что за тобой наблюдал не только я? Видишь того дядьку в шляпе?       – Вижу.       – Это исполнитель мафии, что приотворяется полицейским. Попадись ты ему на глаза, кто знает, чем бы всё обернулось.       – А ты откуда знаешь?       – С моей жизнью и не такое откроешь для себя.       – А что у тебя за жизнь?       – Хочешь узнать?       – Мне терять нечего. Почему бы и нет?       Так и началась наша совместная жизнь с Одой. Я дал ему прозвище Одасаку. Он был таким же скитающимся парнишкой, как и я, зарабатывали на жизнь мы себе мелкими воровствами, но в отличие от меня, он знал нужные места и богатеньких беспечных людей, которые бы и не заметили пропажи пары тысячу йен с кошелька. В школу я ходить перестал, да и в старом районе своём редко появлялся, дабы не пересекаться с бывшими одноклассниками, для которых я официально пропавший без вести. Одасаку обучал меня базовым вещам, уделяя больше времени логике и физическим тренировкам: согласитесь, это было полезнее, нежели зубрить хокку наизусть круглосуточно. Фактически, я жил ни на что не жалуясь, а он заменял мне отца и мать из бескорыстных побуждений.       Такая рутина продолжалась порядка четырёх лет, пока Сакуноскэ не заболел. Я узнал об этом случайно, когда нашёл его письмо, адресованное непонятно кому. В нём говорилось, что симптомы обострились, а кровохаркание участилось, сопровождаясь постоянными болями в груди и сухим кашлем. Денег на лечение не было совсем, мы жили, едва сводя концы с концами, и нам это нравилось. До этого дня. Я не знаю, когда Одасаку собирался мне сообщить и собирался ли вообще, но я сделал для себя выводы: любой ценой спасти его.       Мне было пятнадцать, никакого официального трудоустройства, да и более того, я так и остался пропавшим без вести, а поддельных документов, естественно, у меня не было; платили бы там недостаточно, да и делать я ничего толком не умел, хотя Одасаку говорил, что я смышлёный и мог бы иметь прекрасное будущее. От безвыходности я хаотично воровал деньги, оставаясь незамеченным. Он научил меня делать это профессионально, но суммы я выносил небольшие, этого было слишком мало.       Тайком пробравшись в богатый квартал, я стащил несколько мешочков с деньгами, а потом заметил в толпе самодостаточного мужчину, и окинув взглядом его состояние, понял, что улов он принесёт немаленький. Я аккуратно запустил руку в рукава его кимоно, почти выудив оттуда кошелёк, как меня резко одёрнули. Когда мужчина устремил на меня свой гневный взгляд, я понял, что попал на якудза. Нужно было быстро убегать, но я будто оцепенел, как тогда, четыре года назад, когда на моих глазах убили всю мою семью.       – Юноша, чем это Вы промышляете здесь?  – тёмноволосый мужчина чуть старше тридцати пяти свысока на меня посмотрел.       – Я… я… извините, пожалуйста! Это вынужденная мера, у меня не было другого выхода! – я протараторил это так быстро, как только мог. Не уверен даже, разобрал ли он все слова.       – А ты ловкий. Я почти пропустил тебя мимо глаз.       – Жизнь научила, – я опустил глаза в пол и добавил, – извините ещё раз.       – Обычно ребятишек твоего возраста жизнь другому учит, – он рассмеялся.       – Мне, очевидно, повезло меньше, – мужчина оказался не таким уж грозным, и я резко осмелел.       – А ты острый на язык. Как я понимаю, дома у тебя нет?       – Ну, мои родители погибли, и я больше не появлялся в родном доме, но у меня есть близкий человек. А Вам зачем?       – Ты проворный и смекалистый, несмотря на то, что попал на меня, – он добавил тише, – хотя, кто знает, может это судьба? – Мне такие мальчуганы нужны.       – Так Вы якудза?       – Что-то типа того.       – И деньги платите?       – Плачу.

***

      Так я и попал в Портовую Мафию. Как оказалось, я был весьма талантлив в сфере криминала. Конечно, карманничество не входило в список моих обязанностей, я оставил это как второй источник дохода, но взамен появились новые. Я приловчился держать в руках револьвер. Более того, я научился им искусно пользоваться. Боссу это нравилось, я быстро продвинулся по «карьерной лестнице» и стал одним из любимцев Мори-сана. Мне было 16 к тому времени, и я уже знал многое об этом мире.       Якудза мне никогда особо не нравились, я считал, что они порождают несправедливость в социуме, но острая необходимость в деньгах заставила меня пойти против своих принципов. К слову о деньгах: я был ещё совсем новичком в делах мафии, да и к тому же несовершеннолетним, поэтому платили мне меньше, чем другим приближённым к боссу, но больше, чем рядовым сотрудникам. Не могу сказать, что этого с лихвой хватало на все нынешнее нужды, но воровать приходилось реже.       Одасаку становилось то лучше, то хуже. Со временем ему уже не удалось скрывать от меня это, и он признался, что болен. О моей работе он не знал, но догадывался. Сроки поджимали, и я это понимал. Кровохаркание участилось, он начал терять вес. За пол года похудел на 15 килограмм, притом, что и раньше не отличался полнотой.       Когда всё стало совсем плохо, я заставил его обратиться в больницу. Мафия сделала мне новые документы, по которым я больше не Шюджи Цушима, а Осаму Дазай. В госпитале я представился его двоюродным братом, чтобы не возникало лишних вопросов. Одасаку не спрашивал, откуда у меня деньги на врачей, молча принимая помощь. Я видел, что ему даётся это с трудом – он не любил просить помощи и всегда был тем, кто её предлагает другим, как предложил когда-то и мне. Пришло моё время отплачивать.       Дела обстояли хуже, чем нам могло казаться. Без морфия он почти не обходился, а доктора пророчили в лучшем случае три недели, если в срочном порядке не сыскать денег. Сумма была больше, чем я рассчитывал, но у меня была непоколебимая цель: спасти единственного близкого человека любой ценой. Я стал браться за больше заказов в мафии, а после них сразу шёл в больницу; на сон и базовые потребности почти не оставалось времени, но жизнь Одасаку была для меня важнее.       К концу второй недели у меня было уже 75% нужной суммы. Я бы уложился ровно в срок, если бы судьба была на моей стороне. Но Сакуноскэ умер через два дня. Это был конец для меня. Желания жить придавала только появившаяся за это время жажда убийств. Я отнимал жизни уже не ради денег, а ради удовольствия, оплата была лишь приятным бонусом.       Так прошло три года. За это время я дослужился до звания правой руки босса, работал в паре с Чуей Н. (мы друг друга не особо любили, но напарником он был славным). Однажды Мори-сан позвал меня на разговор, в ходе которого оказалось, что меня ждёт широкомасштабное «турне» по Советскому Союзу. Мафия имела свои ветви везде, поэтому «гастроли» по миру не были такой уж редкостью. Но чтобы сообщать об этом за полтора года? Прежде я о таком не слышал. Это время дали мне на тщательное изучение языка, традиций и всего прочего, чтобы влиться в толпу.       На момент отправления в Союз мне было уже 21. Я перерос подростковую жажду мести за отнятую жизнь друга и наставника, и меня начало гложить чувство вины. Более 130 человек я бессердечно прикончил за это время; разными способами, с разными целями, с разным настроем. Но как бы сильно не разрасталась лужа сожаления, я не мог остановиться. Убивать у меня получалось лучше всего, я нашёл самого себя в этом деле. Заказов было лишь на йоту меньше, чем в подростковом возрасте, но выполнял я их уже с меньшим наслаждением и более как бы машинально.       Как только пропала жажда крови, пропало и желание жить. Меланхоличный период начался до поездки в Союз, а там укрепился ещё сильнее. На подсознательном уровне я понимал, что назад в Японию уже не вернусь. И вот, выпивая в незаурядном баре Ленинграда перед первым своим заказом, я встретил его. Того, кто избавит меня от мучений, совершит правосудие. К выпивке перед поручениями я пристрастился где-то в Германии: алкоголь помогал подавлять угрызения совести за прошлый опыт и новые деяния. Но помогало это не надолго, вскоре ум прояснялся, оголяя предо мною всю гнилую сущность моей души. Исправить меня было невозможно, у такого как я лишь один путь – могила.       Ехать полагалось под ложным именем, так что я символично выбрал имя Одасаку. В мафии обучали искусству грима, дабы уметь скрывать лицо. Так я и пересёк границу. Отметки «Оса» я решил оставлять уже после знакомства с Гоголем, в надежде привлечь внимание Фёдора. Партия была сыграна чудесно.       В первую очередь, «Оса» это действительно аббревиатура от «Ода Сакуноскэ», также это может быть неполной формой моего имени, и, пожалуй, примечательная деталь, которую я узнал от Николая: «осой» он называл Фёдора, из-за его характера. Достоевский клюнул на все удочки, как мне и было нужно. Единственное, что пошло не по моему плану это его снисходительность, он будто был слеп. Признаться честно, он мне тоже понравился. До безумия понравился. Периодами даже казалось, что тяга к жизни вернулась, и я специально отводил от себя подозрения, но моя первоначальная цель приезда должна была оставаться неизменной. Именно поэтому я и убил Гоголя. Он узнал много лишнего, о чём я всеми силами пытался умолчать перед Фёдором. Он должен был ненавидеть меня по другой причине, для него была своя история, на которую он не повёлся в нужной степени, и тогда я прибег к крайним мерам. Только после этого я мог быть уверен, что он сделает это, что он свершит надо мной суд. Эгоистично ли перекладывать свои проблемы и их решение на других? Безусловно. Но другого пути для меня попросту нет.

Я обречён.