Панацея

Доски держащейся на честном слове сцены шумного трактира прогибались под пританцовывающей в такт собственной душещипательной песенке хорошенькой певичкой, нанятой хозяином развлекать публику. Кажется, она пела что-то про любовь, но вряд ли хоть один из присутствующих пытался вникнуть в смысл песни, вместо этого налегая на алкоголь да громко хохоча от бессвязных пьяных шуток. В середине душного помещения, на самом козырном месте, сидела маленькая, но очень веселая пиратская команда. Сидела до определенного момента, пока в трактире не появился Крокодайл. Он неспешно прошагал к стоявшему в центре столу, и одного его взгляда сверху вниз хватило, чтобы протрезвевшие в один миг пираты во главе с удалым капитаном позорно сбежали прочь и забились в самый угол, не желая наживать себе лишних проблем. Откуда-то сзади, из-за шубы Крокодайла, появилась капитан Пиратов Красного Галстука и села рядом с ним. Тот вольготно развалился на стуле и потребовал у подскочившей к столу официантки налить им выпить, пока на них с опаской косились сидевшие рядом люди. Крокодайл недовольно скривился, оглядываясь вокруг и скользя взором по хмельным мордам. Последние пару недель погода в Ватер 7 не радовала: было холодно, промозгло и периодически шел дождь. Например, сегодня вечером их с Илией застал врасплох внезапно начавшийся ливень, и пришлось укрыться в ближайшем заведении. Кто же знал, что им окажется насквозь провонявший куревом, сомнительной жрачкой и таким же пойлом кабак, но деваться было больше некуда. Дешевая выпивка согревала тело, глушила разум, с нее довольно быстро уносило, но ни такой паршивый ром, ни самый элитный коньяк не дурманили так, как женщина рядом. У нее завтра день рождения, а еще через несколько дней они больше никогда не увидятся. Однако сейчас она сидела на соседнем стуле, закатав рукава рубашки и обнажив изящную бледность тонких рук, — ими впору ухаживать за красивыми цветами, которые она так любит, а не раскидывать бестолковых дозорных да выгребать золото из трюмов захваченных торговых кораблей — и медленно пила ром из стакана. На его кромке оставался смазанный красный полукруг от помады. Илия в задумчивости смотрела на старательно отрабатывавшую свой гонорар певицу и, кажется, была единственной, кто вот так не сводил с нее взора и внимал пению. Сзади кто-то громко завыл «Саке Бинкса», и женщина встрепенулась от внезапно резанувшего по ушам заплетающегося голоса. Она хмыкнула, обернувшись на отдыхающую компанию пиратов, и посмотрела на кислую мину Крокодайла. Подобные выражения лица у него непроизвольно выходили смешно, но Илия не спешила уведомлять его об этом: чего доброго, воспримет как оскорбление собственного достоинства. — Завтра у тебя день рождения. — Ни с того ни с сего выдал Крокодайл, рассеянно болтая стаканом с алкоголем. Илия приподняла бровь и выжидающе склонила голову, глядя на мужчину. Бывало такое, что он внезапно озвучивал какую-то свою мысль, которая была совершенно неясна или даже бессмысленна без дальнейших пояснений, но эта реплика показалась ей скорее забавной, чем непонятной. — Спасибо за информацию. — Не выдержала Илия. Крокодайл не ответил и вообще никак не отреагировал на эту колкость, — мог бы с недовольством уставиться на женщину или вовсе закатить глаза — вместо этого продолжая создавать шторм в стакане. — Отличный повод посетить какое-нибудь заведение посущественнее, чем это, не находишь? — Последовали наконец объяснения. — Хм… Если только на время ужина, потому что на дальнейшую часть вечера и, очевидно, ночь, мои ребята запланировали пьянку, как и полагается в день рождения капитана. — С ухмылкой проговорила Илия. Подобное приглашение от него, как и в прошлые разы, когда он звал ее с собой в ресторан, было очень даже приятно, особенно в день рождения. — Ужин так ужин. — Безэмоционально отозвался Крокодайл и затем сделал глоток рома. Он, безусловно, ожидал такого ответа, потому что на пиратских кораблях день рождения любого члена команды был поводом для гулянки до утра, но все же слегка расстроился. Он хотел провести с Илией еще один вечер, один из последних, и собственные оправдания своим чувствам навроде того, что его якобы сжирала скука праздного безделья и дело было вовсе не в самой женщине, уже утратили какой-либо вес. Крокодайл, может, даже подарил бы ей что-нибудь, если бы сумел придумать, что именно. Хотелось, чтобы это было что-то, способное поистине обрадовать ее, вызвать искреннюю улыбку на ее лице, и он отлично помнил, что такую реакцию у Илии вызывало ее давнее увлечение цветами. Можно было бы, конечно, притащить ей какой-нибудь букет, но подобная вещь почему-то упорно виделась как некий намек на эти нежелательные чувства. Еще Илия точно оценила бы, если бы Крокодайл приволок за шкирку ее горе-муженька, правда, никто, похоже, не знал, где его можно было отловить. Мальчишка Алфи тоже сгодился бы, и Крокодайл, кроме шуток, может быть, и правда помог бы Илии до них добраться при наличии у него такой возможности. А вообще вариант презентовать ей цветы был не так уж и плох с точки с зрения того, что пошло оно все к черту, к морскому дьяволу и еще куда-нибудь как можно дальше, потому что через считаные дни Крокодайл расстанется с этой сотворившей с ним невесть что и выпотрошившей его душу женщиной — имели ли при данном раскладе попытки скрыть симпатию хоть какой-то смысл? Вероятно, это окажется даже взаимно: с одной стороны, приятно и лестно, а с другой — очень больно, ведь эти чувства заранее были обречены. И кто знает, если бы они не были таковыми и у Крокодайла был шанс подольше побыть рядом с Илией, возможно, он дал бы им волю и не без труда и сомнений, но все-таки позволил перерасти во что-то более серьезное. И если бы он смог подавить страх стать с ней еще ближе и снова, может быть, испытать любовь. Крокодайл давным-давно разучился любить и сейчас не знал, получится ли у него обрести этот навык заново и уж тем более выйдет ли это с Илией: все отчасти зависело и от нее. Пожалуй, ответные чувства с ее стороны и готовность попробовать выстроить с ним что-то, хотя бы отдаленно напоминающее здоровые, адекватные отношения, сделали бы его… наверное, даже счастливым. Счастливым, черт побери. Его. Крокодайла, некогда человека без души и без малейшего намека на живые эмоции, могло искренне обрадовать простое «да» от, казалось бы, совершенно обычной женщины, которая сама испытывала сложности с тем, чтобы кого-то полюбить. Впрочем, Крокодайл был уверен, что любить Илия, в отличие от него, умела, но, очевидно, боялась это делать после того, как ее бросили. Помнится, она говорила о том, что после предательства Кристофера все же влюбилась в кого-то (интересно было бы узнать, в кого именно), но, когда этот человек признался ей в чувствах, отвергла его, сделав больно и ему, и себе. Крокодайл более чем хорошо понимал, что точно такая же участь могла бы постичь и его самого, если бы их взаимоотношения в теории тоже дошли до такого этапа. А еще… Если так посмотреть, то на кой черт он вообще ей сдался? По-хорошему Илии нужен был тот, кто сможет проявлять свою любовь в полной мере, тот, в ком она будет уверена, а Крокодайл не то что слова «я тебя люблю» едва ли не по бумажке читать стал бы, он даже не знал наверняка, не сорвется ли в какой-то момент и не бросит ли ее, — читай, сбежит от своих и ее чувств — поскольку отшлифованные временем механизмы могли выйти из-под пока что весьма слабого контроля и вместе с искореженным разумом вновь развернуть его в противоположную сторону от всего человеческого и искреннего. Делать Илии еще больнее, чем есть сейчас, доламывать ее Крокодайл никак не желал, и оттого сто раз подумал бы, прежде чем предлагать ей отношения. Да и опять же не факт, что она вообще согласилась бы ввиду своей травмы. Крокодайлу хотелось, конечно, попытаться стать более надежным не только в ее глазах, но и в своих собственных, чтобы дать ей возможность снова безбоязненно отдаваться любви и тем самым исцелить ее душу, но пока он имел что имел и, кажется, совершенно не заслуживал эту женщину. Кстати, почему он вообще испытывает пускай и мутноватое, но все же вполне ощутимое желание в теории меняться ради кого-то? За размышлениями ром незаметно кончился, и словно погруженная в некий плотный туман голова стала неприятно тяжелой. Крокодайл отставил пустой стакан в сторону и глянул на Илию, которая вновь гипнотизировала певичку взором своих полупустых глаз. Та со слезливых песнопений о любви переключилась на гораздо более жизнеутверждающий мотив. — Слышь, друг, на улице еще льет? — Спросили у только что появившегося посетителя, который прошел за спиной Крокодайла, люди из-за соседнего стола. — Уже нет! — Бодро отозвался тот. — Пойдем? — С надеждой предложил Илии Крокодайл, и она, к его облегчению, кивнула. Они оставили на столе несколько монет — плату за ром — и направились к выходу. На улице их тотчас охватил отвратительный холод, каким обычно полнится воздух после дождя в и без того поганую погоду, и Илия сразу же запахнула плащ. — Я не думала, что здесь будет настолько холодно. — Посетовала она, ежась. Крокодайл подумал было, что она сейчас захочет вернуться назад в эту мерзотную наливайку, и на ходу сочинил что-то вроде выхода из положения. — Пойдем поищем на улице, куда сесть. Часть шубы одолжу тебе. — Сказал он. Вообще оптимальный вариант — просто пойти в любой другой кабак, но… Зачем, если можно было уцепиться за возможность побыть с Илией вдвоем и только вдвоем, а не в толпе полупьяного сброда? Илия согласилась — в значительной степени из-за желания посидеть совсем рядом с Крокодайлом и погреться в его шубе. И как же наивно было бы предполагать, что кто-то из них или даже они оба признаются друг другу в том, что, будучи порой не в состоянии сдерживать собственные чувства, упорно искали шанс оказаться как можно ближе. На улицах Ватер 7 то и дело попадались лавки, стоявшие под широкими козырьками или выпирающими частями крыш домов, и по идее на какую-нибудь из них уж точно не должен был попасть дождь. Такая скамейка нашлась довольно быстро, и Илия, садясь на нее вслед за Крокодайлом, собиралась устроиться справа от него, чтобы он в случае чего мог обнять ее именно здоровой рукой. Он приподнял полу шубы и постелил ее на лавку рядом с собой, затем накидывая на плечи женщины остальную ее часть. Илия получше укрылась теплой тяжелой шубой, от которой пахло самим Крокодайлом, табаком, дорогим мужским парфюмом и немного океаном. Она поймала себя на нечеткой мысли о том, что уже некоторое время хотела вот так закутаться в эту его шубу, позволить себе раствориться в обволакивающем жаре, и чтобы к шубе непременно прилагался ее владелец. — По-моему, мы договаривались на часть, а не на всю. — Заметил мужчина, — однако, без всякого раздражения — чувствуя, как между его спиной и скамьей шуба медленно, но верно уползает вправо. — Извини. — Неловко усмехнулась Илия, тем не менее прекратив попытки лишить его собственного предмета гардероба. Она двинулась к Крокодайлу, чтобы стало теплее, наконец прекратила возиться и замерла. Крокодайл молча смотрел на нее сверху вниз, такую маленькую по сравнению с ним и тонущую в мехе его шубы, и явственно ощущал, как внутри что-то тянуло от желания обнять ее, прижав к себе как можно крепче, провести рукой по скрытой одеждой тонкой фигурке, получить ответное прикосновение и… И все-таки выбросить из головы всю эту дурь, поскольку то, что они больше не увидятся, было не только спасением, но и погибелью. С одной стороны, можно было говорить о чем угодно и испытывать что угодно — какая разница, если они разбегутся. Но эти уже слабовато поддающиеся контролю чувства точно сделают больно, когда Илии уже не будет рядом, когда они отправятся каждый в свое плавание, унося с собой частичку душ друг друга. Потому что ему ее будет банально не хватать. Ее, за короткое время ставшей такой близкой ему, едва ли, черт возьми, не родной, и исходящее откуда-то из путаных глубин сердца бестолковое желание не расставаться с ней в некоторые моменты перевешивало и страх очередного предательства, и здравое осознание бессмысленности всех этих чувств, и остальную гамму эмоций, тоже вызываемую ею. — Знаешь… — Начала женщина, прерывая подпорченную тяжелыми размышлениями тишину. — Во вчерашней газете была статья про то, что Правительство сейчас основательно занялось Революционной Армией. Открыло сезон охоты на революционеров, бросило на это много сил. Получается, у командования Армии прибавилось проблем. — Драгон должен все уладить, у них это не первый раз. — Махнул рукой Крокодайл. — Я тоже видел эту статью, там было еще про то, что особый упор сделан на поимку разведчиков, чтобы не допустить попадания информации от них к командованию Армии ну и заодно вытрясти что-то из них самих. Но не думаю, что это принесет Правительству ожидаемые результаты. — Почему? — Посмотрела на него Илия. — В том же Сайфер Поле очень серьезные люди работают, разве можно их недооценивать? — В ответ на выданную, казалось бы, абсолютную истину в памяти тут же замелькали картинки из Эниес Лобби, где одна маленькая пиратская команда одолела, мать его, СР9. — Ну у Драгона тоже ведь голова на плечах имеется. — Хмыкнул мужчина, отворачиваясь в сторону: уже не было сил выдерживать пристальный взор этих дымчатых глаз. Он не помнил, когда последний раз вот так избегал зрительного контакта с кем-либо. — О своей разведке он печется знатно, это я тебе точно говорю. Средств и сил на обеспечение безопасности своих агентов не жалеет и правильно делает, я его за это даже уважаю. Он считает так: лучше вложиться побольше и продумать все получше, зато потом у него и человек на месте, и информация на руках. А если сэкономить на ресурсах, то ни того, ни другого. — Он прервался, чтобы прокашляться. — Нет, революционеров, конечно, ловят, но не в таких количествах, в каких могли бы. И поэтому насчет… него тебе нет смысла беспокоиться, говорил уже. Драгон его вытащит. В основном, конечно, из-за данных, которыми он владеет, но все-таки терять его как человека и своего последователя Драгон не захочет, уж поверь. Крокодайл сегодня оказался каким-то чересчур болтливым, но Илия была совершенно не против этого. На языке настойчиво крутился давно назревший не самый приятный для него вопрос, но раз уж Крокодайл изволит по собственной инициативе делиться далеко не общедоступной информацией, то задать его будет вполне уместно. — Откуда ты все это знаешь? — Илия незаметно придвинулась чуть ближе. Крокодайл вздохнул. Наговорил лишнего: то ли от дешевой выпивки так развезло, то ли что (или кто), и опять нарвался на нежелательные расспросы. Он, конечно, понимал, что ей можно рассказать, а если быть точнее, то еще и нужно — Революционная Армия в иерархии ее интересов стоит на первом месте, однако отлаженные и пока что никак не соглашавшиеся окончательно стопориться внутренние системы кричали — тише и менее настойчиво, чем раньше, но все же — о том, что нельзя. Никогда никому ничего. — Говорят, чужая душа — потемки. И ты все лезешь мне в эти потемки. — Проговорил Крокодайл без претензии и без капли смысла: просто сочинил какую-то бредовую реплику, чтобы увести разговор от довольно тяжелой темы, обсуждать которую и делиться всеми ее подробностями он пока не был готов. — Мне казалось, ты сам меня туда впустил. — Ответ был вполне в ее стиле — в самое яблочко, да еще и заставил почувствовать себя слегка неловко и глуповато. — Верно. Но ты упорно пытаешься пробраться все дальше. Не боишься заблудиться? — Эти слова оказались уже не такими пустыми, как предыдущие: Крокодайл порой и правда не мог взять в толк, почему Илия вообще была не против с ним контактировать. Вернее, контактировать так близко на ментальном уровне. Одно дело, если бы он был для нее компанией на один вечер (и, может быть, последующую ночь) — разбежались бы и все забыли, даже имена друг друга; здесь у Крокодайла не возникло бы ни единого вопроса, потому что какая, собственно, разница, с кем проводить несколько праздных часов своей жизни. А тут, когда они все больше открывались один другому и Илия, соответственно, узнавала его лучше, было совершенно непонятно, как ее вообще не воротило от представавшего перед ней вида его прогнившей до самого основания дрянной души. Взять ту же Арабасту — как Илия могла так хорошо относиться к тому, кто сотворил нечто подобное? Она, конечно, и сама была далеко не ангел, — как и все на Гранд Лайне — хотя бы потому, что являлась пираткой, но до Крокодайла ей все же было очень и очень далеко. К счастью. Ему не хотелось, чтобы тьма внутри пожрала Илию так же, как его самого, и тоже швырнула в пропасть безумного кровавого отчаяния. Он тупо и упорно твердил себе, что не беспокоился о ней, вовсе нет, как иначе. Просто не желал, чтобы кто-то пошел по его пути — глупая отговорка для того, кому до недавнего времени было глубоко плевать на других, но ничего иного, чтобы мысленно оправдаться перед самим собой, выдумать пока что не удавалось. — А должна? — Алые губы женщины вытянулись в лукавую полуулыбку. — Думаю, да. — Скопировал Крокодайл эту эмоцию. Вышло косо и как-то по-звериному. — Почему тебе вообще это интересно? — Вернулся он к заданному ею ранее вопросу. Илия повела бровью: она переоценила его разговорчивость и недооценила умение видеть во всем подвох. — Просто так. — Ответила она, притом относительно честно. — К тому же я так понимаю, что все это как-то связано с Иванковым, так? Я бы не отказалась узнать своего информатора получше, знаешь ли. — Правильно понимаешь. — Произнес Крокодайл и лишний раз обвел взглядом ровные линии словно выбеленного лица женщины. И ведь не отвертишься, вытянет из него то, что хочет: не сейчас, так когда-нибудь потом. Вообще давно пора было окончательно послать к дьяволу все эти затаившиеся внутри страхи и невольно всплывающие в голове предрассудки. Пусть Илия забрала бы с собой его тайны, да и самому Крокодайлу было бы лучше, окажись они у кого-то чужого, а не того, кто рядом. От осознания того, что Илия совсем скоро действительно станет для него далекой и неродной, измотанное сердце жалобно сжималось. — В этой истории, которую я, может быть, тебе расскажу, кто тебя все-таки интересует больше: я или Иванков? — Спросил Крокодайл, силясь отложить тот момент, когда с души свалится очередной тяжелый, давящий камень. — Даже не знаю… — Илия задумалась — больше демонстративно, чем всерьез. — Наверное, вы оба в равной степени. — Вот как. — Кивнул мужчина и полез за сигарами. — Со временем курево уже не так хорошо успокаивает, согласись? — Произнесла Илия, в очередной раз замечая его привычку дымить в подобных ситуациях. Фраза отдавала неким ехидством, чего, однако, нельзя было сказать о тоне женщины: ей пока что хватало совести не подшучивать над людьми в столь напряженном состоянии. — Соглашусь. — Крокодайл выпустил в холодный воздух полупрозрачное облако, медленно расплывшееся вокруг, и кое-как собрал в нелепую кучу крутившиеся в голове мысли. Замечает же все, чтоб ее. — Если говорить об Иванкове, то он, не побоюсь этого слова, отчасти добрый. — Сказал он и тут же готов был громко расхохотаться от собственных слов: в их грязном, порченом мире применять это определение по отношению к одному из многочисленных врагов Мирового Правительства и вообще к тому, кто был связан с творящимися на Гранд Лайне делами, казалось чересчур уж глупым и наивным. Но все-таки в данной ситуации это было вполне уместно. — При нашей-то жизни сохранить в себе это качество дорогого стоит. — Прокомментировала Илия. Раз уж сам Крокодайл, далекий — как минимум, пока что — от всего человеческого, признал подобное, значит, точно правда. Кажется, выбор информатора оказался верным, и плевать, что других вариантов на тот момент не было. — Да. Не знаю, откуда это у него. — Пожал плечами Крокодайл. — Он, помимо этого, конечно, головой думать в правильном направлении неплохо умеет и очень уж хитрожо… расчетливый очень. А так вполне кому-то помочь может, даже бескорыстно. — Ну, в моем случае не совсем бескорыстно. — Отозвалась Илия. — Иванков согласился предоставить мне нужную информацию в обмен на содействие Армии со стороны моей команды, если оно понадобится. Я, правда, сама это предложила, но это все-таки помогло уговорить его быстрее. — Если и понадобится, то вряд ли это будет что-то существенное. — Крокодайл стряхнул на землю пепел. — Может, перевезти что-нибудь или кого-нибудь, не более. — Справимся. — Усмехнулась Илия, и ему вдруг вспомнилось прошлое — то прошлое, в котором он мог говорить точно так же: не один он справится, а он и его команда. Они вместе. И говорить о том, о чем Крокодайл собирался изначально, из-за накрывшего цунами тяжелых мыслей и воспоминаний резко расхотелось. Сказать по правде, очень уж сильного желания снова марать руки в вязкой черноте былых дней у него и так не было, а теперь и его еле теплившиеся зачатки мигом испарились. Может, позже он и поделится с Илией интересовавшей ее историей, но точно не сейчас, когда очередная попытка отбросить боязнь довериться обернулась неудачей из-за того, что Крокодайл снова позволил заполнившим мозг размышлениям взять верх над ним, не найдя в себе сил воспротивиться. На данный момент куда лучше было бы сменить тему, и с этой целью он обязательно сочинил бы что-нибудь подходящее, если бы к его руке чуть ниже плеча не прислонилась чужая голова. — Не обращай внимания, так теплее. Но если некомфортно, то извини, я могу… — Начала было придвинувшаяся к нему поближе Илия. — Сиди. — Чуть более хриплым голосом, чем обычно, прервал ее Крокодайл. Не обращай внимания, говорит. Нет, рано или поздно она его доведет. Он пока не знал, до чего именно, но до чего-нибудь уж точно. — Мои ребята с утра алкоголь уже закупают на завтра. Довольные такие, как будто клад нашли. — Проговорила Илия, наслаждаясь успокаивающим теплом. Ей стало очевидно, что Крокодайл не был настроен рассказывать что-либо о себе, и она решила его с этим не трогать. Не клещами же из него информацию вытягивать, в самом деле. Нет, она может, и вытянула бы, если было бы очень надо, но удовлетворение собственного любопытства как-то не вязалось с этим самым «надо». — Когда отплываете? Сколько у них дней, чтобы все допить и потом протрезветь? — Спросил Крокодайл не чтобы закинуть несмешную шутку, а чтобы узнать, сколько Илия еще пробудет в Ватер 7. Она говорила, что снимется с якоря позже, чем он, но не конкретизировала, когда именно. Зачем ему был нужен ответ — он и сам не знал. Может, чтобы лишний раз потравить себе душу. — Пока не могу сказать. Но думаю, примерно спустя неделю после тебя. — Прикинула женщина, и ей стало ожидаемо больно от своих же слов. Расставаться категорически не хотелось, и было бы… наверное, неплохо узнать, что по этому поводу думал Крокодайл. Илия полагала, что он в силу своих психологических проблем вряд ли был способен к кому-то привязаться, и оттого немного ему завидовала. Хотя бы не будет страдать от этого предстоящего прощания. Она, безусловно, видела и чувствовала: она все же что-то значила для Крокодайла, и желала узнать, что скрывалось за этим чем-то, однако была убеждена — явно не то же самое, что испытывала по отношению к нему она сама. — На верфи сегодня сказали, мой корабль будет готов через дней шесть. — Проговорил Крокодайл, рассматривая собранные в аккуратный пучок русые волосы. — Как назовешь его? — Поинтересовалась Илия. Ее пальцы теребили пояс плаща. — Может, Эбсолют Виктори. Точно не знаю. — Отозвался мужчина, в чьей голове вырисовывался образ будущего корабля: величественный, с белоснежными парусами, полностью соответствующий своему громкому имени. — «Абсолютная победа»? — Усмехнулась Илия. — Пафосно, но в твоем духе, ничего не могу сказать. — Ее взор упал на левую руку Крокодайла, покоившуюся на его коленях. — Назови лучше Голден Хук. По названию сразу будет понятно, чей корабль. — Тогда твой должен называться Рэд Тай? А кстати, как он у тебя вообще зовется? — До Крокодайла только сейчас дошло, что он действительно этого не знает. У Илии в команде почему-то было не принято использовать название судна в разговорах. — Блэк Спайк. — Память тут же подкинула ему картинку корабля Пиратов Красного Галстука, на носу которого красовался здоровенный черный шип — наверное, им было удобно таранить какие-нибудь военные суда дозорных. — Долго не думала, я смотрю. — Хохотнул Крокодайл и попытался сообразить, будет ли совсем дико, если он сейчас приподнимет руку и все-таки обнимет Илию, как ему хотелось. Вывод получился однозначный: будет. — Не отрицаю. Не Эбсолют Виктори, конечно, но тоже вполне нормальное название, с внешним видом корабля соотносится. — Пожала плечами Илия, и ее рассеянный взгляд, до этого прикованный к крюку Крокодайла, пополз к его пальцам, державшим сигару. Иногда она в задумчивости рассматривала перстни с разноцветными камнями, которыми были увешаны все пальцы мужчины, кроме безымянного, на коем обычно носили обручальное кольцо. До определенного момента Илия никак не могла взять в толк, чем был обусловлен такой выбор, однако, когда она услышала историю о прошлой команде Крокодайла, где он упоминал о предавшей его невесте, на ум пришла версия, что это связано именно с ней. Может, он с горя дал что-то вроде обета безбрачия, кто знает. Спрашивать было неудобно — это совсем уж личное, хотя узнать Илия все-таки не отказалась бы. Больше всего из перстней Крокодайла ей нравился тот, что был с красным камнем: подходил под галстук и помаду. Но, если бы она попробовала надеть его, он тут же слетел бы с ее тонких пальцев, а жаль. Она не отказалась бы от подобного украшения.

***

К привычному запаху табака примешивался тонкий нежный аромат — где эти торгаши из цветочного вообще откопали такие пахучие розы? Изначально они пытались всучить красные, которые, в общем-то, тоже должны были прийтись Илии по душе — не любила бы она этот цвет, не носила бы свой неизменный галстук и не красила бы губы одной и той же помадой. Однако сейчас на лавке рядом с Крокодайлом лежал букет розовых пышных роз, и этот выбор был сделан не без учета того, что Илия рассказывала ему про язык цветов. Розовые розы — символ зарождающихся чувств, восхищение, симпатия. Ушлый продавец заливал еще что-то про удовольствие от общения. До тошноты сентиментально и наивно, но отчего-то Крокодайл не только принял во внимание эту ерунду, но и в какой-то степени пропустил через себя, ведь эти чертовы цветы означали именно то, что он испытывал по отношению к Илии. Поймет ли она этот глупый намек или нет, он не знал. Могла и догадаться, а могла и вовсе решить, что Крокодайл в силу своей крайней незаинтересованности подобными вещами просто взял то, что понравилось, не задумываясь о каких-то там цветочных языках и еще шут знает о чем. Поначалу он вообще не собирался дарить Илии цветы, — как раз-таки потому, что они могли каким-то образом обозначить его чувства — но потом передумал. Веление разума скрыть то, от чего потом станет больно, перекрылось несмелыми просьбами сердца. Просьбами все же осуществить желание хоть ненадолго выпустить эмоции на волю и в кои-то веки позволить им, а не больным убеждениям, управлять собой. Тяжело будет потом, а сейчас… Она улыбнется ему, поблагодарит, пройдется по розовой нежности цветов своими аристократично-бледными пальцами, вдыхая тонкий аромат, и этим вечером они немного побудут вместе. Крокодайл искренне не понимал, откуда в нем это все, почему он все еще может так воспринимать другого человека и симпатизировать ему. Казалось, будто подобные чувства, от которых он давно отрекся, должны были покинуть его, но вместо этого они, похоже, уснули летаргическим сном и теперь начали медленно пробуждаться благодаря Илии. Удивительно, но она, несчастная, разбитая, едва держащаяся, оживляла Крокодайла, при этом, кажется, оставаясь все такой же. И безуспешно втравливаемое в мозг утверждение о том, что его нисколько не беспокоили ее трясущиеся от нервов руки, поблекшее усталое лицо и полупустой взор, было крайней степенью лжи. Боковым зрением Крокодайл заметил знакомую фигуру, которая почти что бесшумно приблизилась к скамье. Илия хотела было поздороваться, но ее взгляд упал на большой букет роз и заставил молча замереть на месте. — И тебе добрый вечер, Илия. — Усмехнулся Крокодайл при виде ее удивленного лица, не замечая, что перенял манеру отвечать подобным образом именно от нее. — И с днем рождения. — Он поднялся и протянул женщине цветы. — Спасибо… — Тихо проговорила она, не отводя взора от свежих красивых роз в своих руках, и Крокодайлу показалось, что белизну ее щек тронул едва заметный румянец. — Поздравлять не умею, но… Пожелаю, чтобы все было хорошо. Настолько, насколько это возможно. — Вышло суховато, криво и до жути неловко, однако он все же правда хотел, чтобы у Илии все наладилось и чтобы она ни в коем случае не сломалась окончательно. Этому поганому миру другие такие, как он, даром не были нужны. Илия улыбнулась — алый росчерк сложился в дугу — и затем на пару мгновений спрятала нос в тонких лепестках, вдыхая их аромат. Ни с чем не сравнимое тепло разливалось по телу, обжигало щеки и накрывало сердце. Она и предположить не могла, что Крокодайл сделает ей такой замечательный подарок (и вообще хоть какой-то) и что это окажется настолько приятно, настолько тронет ее. — Спасибо большое, Крокодайл… Это было неожиданно. — Поблагодарила Илия, посмотрев на мужчину снизу вверх. От нее не укрылись слегка приподнятые уголки его губ и непривычная, слабо различимая мягкость во взгляде. — Но мне очень приятно твое внимание. Спасибо. — Смысл этой фразы оказался, черт побери, не совсем таким, каким виделся в мыслях. — Пожалуйста. — Кивнул Крокодайл с той же почти невидимой полуулыбкой. Он отчетливо видел, как блестели ее глаза.

***

После обещанного вчера Крокодайлом ресторана — там были отдельные комнаты, и ужинать вот так, наедине, оказалось куда лучше, чем в полном людей зале — он проводил Илию до неприглядного порта, где с ее корабля уже доносились веселые возгласы накама. — Крокодайл, спасибо тебе за все еще раз. — Немного смущенно улыбнулась Илия, прижимая к себе тяжелый букет. Крокодайл вдруг нахмурился, подумал несколько секунд и полез во внутренний карман шубы, доставая оттуда маленькую белую коробочку. Глаза мужчины сурово уставились на нее, видимо, намереваясь прожечь дыру в крышке, однако затем он неуверенно опустил руку к Илии. — Не знаю, стоит или нет. Это так, ерунда. — Их пальцы соприкоснулись на жалкую долю секунды. Илия озадаченно глянула на белый картон и, не успела она сказать «спасибо» или поинтересоваться, что это, Крокодайл вновь заговорил. — С днем рождения, Илия. — Второй раз за этот вечер повторил он и неожиданно наклонился к женщине. До ее щеки дотронулись горячие сухие губы, а по талии почти неощутимо скользнула широкая ладонь. Крокодайл выпрямился и, не проронив больше ни слова и не позволив сделать этого Илии, быстро развернулся и пошел прочь. Она судорожно вцепилась пальцами в галстук, расслабляя его, чтобы было проще вспомнить, как дышать. Сердце отчаянно заколотилось, словно хотело выскочить из пылающей груди, а ниже, в животе, как будто бы воскресли давно передохшие одна за другой бабочки, расправляя грубо оборванные крылья и принимаясь кружить в своем хороводе. И что он только сотворил с ней? Как, зачем и почему заставил испытать знакомое, но забытое чувство, сходное с чистой эйфорией, всколыхнул что-то внутри нее? Отчего ее так тянуло именно к нему и почему, черт возьми, они должны были расстаться буквально через несколько дней? Илия не знала ответа ни на один вопрос, но знала, что если бы не впала в такой ступор от давно ставших непривычными чужих прикосновений, то обязательно вернула бы Крокодайлу поцелуй, поскольку сил сопротивляться собственным желаниям уже почти не было. Впрочем, на все остальное ее тоже постепенно переставало хватать. Он ведь и не поцеловал даже — просто коснулся ее кожи жаркими губами, словно клеймя каленым железом. Однако этого оказалось более чем достаточно для того, чтобы оставить Илию неподвижно стоять на одном месте среди скелетов списанных кораблей, глядя вслед высокой темной фигуре, и для того, чтобы на короткое время выбить из ее головы все предрассудки, страхи и вытеснить параноидальные мысли, заполнив вмиг опустевшее пространство одним лишь им. Страшный человек, воплощение чистого зла, настоящий преступник, давно перешедший все границы, загубивший своей смертельной логией и бесчеловечными планами сотни невинных жизней… Доверял ей, позволял открываться в ответ, даже кое-как старался помочь чем мог, относился по-своему хорошо и не стеснялся быть собой рядом с ней. А она — по-прежнему такая же слабая, безвольная, неспособная заглушить свои собственные идиотские чувства — проникалась им все глубже, тонула в омуте его души, и ее неумолимо засасывало в эту гибельную тьму, на самое ее дно. И самая большая беда заключалась в том, что Илия вовсе не желала оттуда выбираться. Не желала и уже практически не могла — слишком устала убегать от себя, с трудом давить эмоции и запрещать себе чувствовать что-либо, кроме боли. Истрепалась, вымоталась, увяла. Настолько, что готова была сейчас рухнуть в крепкие объятия Крокодайла, если б он оказался рядом, и пусть бы прижимал к себе, целовал, ласкал — делал вообще все, что ему угодно, только бы получилось окончательно забыться, расслабиться и выкинуть прочь душащие страхи, которые шептали: не надо, снова пропадешь, сгоришь в ком-то, отдашь всю себя, а тебя бросят, как ненужную игрушку, и забудут навсегда. Если бы только было можно, хоть бы только он остался, а не ушел… Но его силуэт уже скрылся в изрезанной желтыми лучами фонарей геометрии домов, и Илии ничего не оставалось, кроме как пойти на корабль. Там уже весело, и будет так до утра. Всем, кроме капитана. — Долго ж тебя ждать надо, кэп! — Послышался сиплый голос матроса, когда Илия поднялась на шумную палубу. — О-о, кто-то сегодня раскошелился! — Последовал адресованный цветам в ее руках комментарий. — И кто, интересно? — Ухмыльнулся один из боцманов, уже порядком поддатый, любовно обнимаясь с мачтой как с единственным, что держало его в вертикальном положении. По пестрой галдящей толпе пиратов прокатился беззлобный хохот, и Илии при виде давно привычных лиц — загорелых, бледных, круглых, угловатых, изрезанных шрамами, обветренных, просоленных суровым океаном — стало чуточку легче, и клубок тяжелых мыслей ненадолго распутался, готовясь вновь сплестись крепкой паутиной, когда женщина останется одна. — Один хороший знакомый. — Вымученно улыбнулась она. Ее руки поудобнее перехватили увесистый букет. — Капитан, капитан, давайте я вам найду куда цветочки поставить! — Вывалился неизвестно откуда Марио и, едва дождавшись слабого кивка головой, убежал на камбуз. В теплом свете нескольких фонарей команда таскала выпивку, еду, карты, расставляла вынесенные из кухни столы и стулья, болтая и шутливо переругиваясь. Илия растерянно наблюдала за их непринужденной суетой и совершенно не понимала, что чувствует, стоя вот так на палубе своего корабля в собственный тридцать третий день рождения и держа в руках цветы, подаренные человеком, который ей нравится и который совсем скоро окажется далеко, слишком далеко от нее. В голове уже стало почти пусто, но сердце продолжало болезненно сжиматься — неясно, от чего именно. Поводов у него было хоть отбавляй. — Айсберг? — Вывел Илию из транса улыбающийся Фабер со стаканом рома в руках, подойдя к ней. — Что?.. — Сперва не поняла Илия, но по его вопросительному взгляду, устремленному на букет, сообразила, о чем речь. — Нет, это не от него. Фабер задумчиво покивал, продолжая смотреть на цветы, и затем сделал глоток выпивки. Его пшеничные волосы растрепал внезапно налетевший с океана ветер, и Илия заметила в чужом взоре нечто, чего сейчас, при царившей на судне беззаботной атмосфере, там быть по идее не должно: то ли смутную тревогу, то ли озадаченность. И откуда это взялось? — Капитан, вот! — К ним подскочил Марио с наполненным водой длинным стеклянным сосудом не вполне понятного назначения, и первым вопросом, всплывшим в голове у Илии, было то, какого черта подобная вещь вообще забыла у них на камбузе. Тем не менее за отсутствием вазы для цветов она вполне годилась, и капитан, поблагодарив довольного Марио, ушла к себе в каюту, оставив после себя витающий в воздухе запах сигарет, за несколько лет ставший привычным для Фабера. Но в последнее время он изменился, словно к нему добавилось что-то еще: кажется, другое курево. Запах был почему-то не новый, однако старпом все никак не мог вспомнить, откуда он был ему знаком. И сейчас, под болтовню Марио и громкий хохот накама, на него будто бы снизошло озарение. Точно так же воняла гадость, которую смолил Крокодайл. Рука Фабера слегка дрогнула, качнув стакан с ромом. Он мельком глянул в сторону капитанской каюты и тяжело, почти обреченно вздохнул. Илия поставила невнятную посудину на стол и затем осторожно, чтобы не повредить, разместила в ней букет, снова вдыхая его восхитительный аромат. Она села на стул и достала из кармана штанов ту самую загадочную коробочку, которую Крокодайл вручил ей перед этим подобием поцелуя. Такую упаковку обычно использовали для украшений, и это заинтриговало женщину еще больше. И, открыв крышку, она едва ли не ахнула от изумления: внутри было тонкое, изящное серебряное кольцо с маленьким круглым камнем красного цвета — может, рубином или гранатом. Она ведь даже хотела подобное, украдкой глядя на перстни Крокодайла. И как он только угадал?.. Додумался же еще сказать, что это, мол, ерунда. Хотя вполне вероятно, что для него это и вправду было так: Илия откровенно не понимала, как ей воспринимать сегодняшний вечер и что Крокодайл к ней чувствовал. Может, все это было просто своеобразной благодарностью за время, проведенное вместе, за возможность довериться, а у нее уже и сердце трепещет, и губы сами собой растягиваются в улыбке, когда она смотрит на эти несчастные цветы и кольцо. Оно хорошо подошло на средний палец, красиво смотрясь на бледной коже. Симпатичное неброское украшение, к тому же с камнем ее любимого цвета. Будет напоминать о Крокодайле, лишний раз травя и без того еле живую душу. А еще цвет этих роз… Гребаный розовый — симпатия, восхищение, только-только появляющиеся чувства. Крокодайл сам говорил, что не интересуется подобными вещами, но Илия ведь рассказывала ему про значения цветов. Какова была вероятность того, что он скатился в такую сентиментальность и позаботился о символичности букета? Да по факту почти что никакова. Ее, скорее всего, банально не существовало. Все казалось запутанным, туманным, хотелось разобраться в себе и в нем, в них, но с другой стороны, последнее уже утратит всякое значение через считаные дни. Останутся только первое и второе независимые друг от друга слагаемые этого уравнения, химической формулы самого сладкого яда. Знаешь, что убьет, но продолжаешь пить, потому что тебе нравится, тебе приятно и вкусно. Илия запустила пальцы в волосы, изнуренно опираясь локтями о столешницу и прикрывая глаза. Хотелось то ли смеяться над глупостью собственных жалких чувств, то ли плакать из-за нее же. И еще хотелось к нему. Где он будет этим вечером, наверное, в своем гостиничном номере? Вот, значит, туда. Воображение рисовало образ Крокодайла, резкие черты его вечно усталого лица, перечеркнутого шрамом, янтарные глаза, в которых Илия едва могла рассмотреть хотя бы что-то, способное дать намек на то, что он к ней испытывал. Сегодня, правда, в его взгляде мелькнула эта невнятная мягкость, которую при сильном желании можно было вообще трактовать как нежность. Однако в остальное время там нельзя было увидеть почти ничего подобного, словно отстраненный взор являлся частью холодной неживой маски Крокодайла, которой он так редко позволял слетать прочь. Гуляющие по голове отзвуки его низкого хриплого голоса — особенно то, как он произносил ее имя — никак не желали затихать, мешая мало-мальски взять себя в руки и успокоиться. Что бы ни значили сегодняшние события, что бы ни чувствовали Крокодайл и Илия — все это совершенно неважно. И то, что в глубине души ей все же хотелось рано или поздно оказаться абсолютно, безоговорочно счастливой и любимой в объятиях другого человека, — безусловно, тоже. — Любопытно, чего там за ухажер у кэпа. — Хмыкнул один из матросов, развалившийся на стуле с начатой бутылкой в руках. Он запахнул потасканную рубаху и глянул на сидевшего рядом Хейгеля, который привычно поправлял безвкусные золотые побрякушки на своих ловких шулерских пальцах. — А я, кажется, знаю. — Заявил вдруг он с присущим ему идиотским пафосом: вид у жулика был такой, словно он сидел не за столом на пиратском корабле, а как минимум на приеме у Горосеев. — Ну? — Немного развернулся к нему пузатый пират и шумно отхлебнул из бутылки. — Крокодайл, точно говорю. — Выдал Хейгель, сверкнув золотыми зубами. — Чего-о? А он-то здесь каким боком? — Ошарашенно уставился на него матрос, едва не вылив драгоценный напиток ему прямо на клоунский камзол. — Ну не знаю, боком он там или чем, но я их в казино несколько раз вместе видел, ага. — Удостоил накама пояснением Хейгель, продолжая по-лисьи улыбаться. — Да не гони, ну? — Развел руками пират. — Если в казино ходили, то сразу того самого, что ли? — Он отвернулся, пробормотав еще что-то неразборчивое, и сграбастал со стола кусок жирного мяса. Хейгель пожал плечами и наткнулся взглядом на выходящую из своей каюты Илию, хмурую и грустную. Он, конечно, плевать хотел с высокой колокольни на это дело, но внешний вид капитана как-то уж совсем не соответствовал ее собственному дню рождения. Шулер подумал, видать, любовник все же чем-то не угодил. И что только этим бабам надо? Вон какой букет ей притащил, а она все равно недовольна, гляди-ка.

***

Крокодайл давно потерял счет времени, стоя у открытого окна с сигарой в руке. Облака едкого дыма выплывали на улицу, затем исчезая в холодном воздухе. Белые мушки звезд в синьке вечернего неба глупо подмигивали мрачному мужчине, пока его недвижный взор висел где-то на крышах соседних домов, а мысли беспорядочно сменяли одна другую. Через несколько дней надо убираться из этого проклятого Ватер 7 — хоть бы здешние плотники поскорее достроили корабль. Еще нужно будет закупить все необходимое по давно составленному списку. А для этого Даз должен наконец перестать ошиваться шут знает где с приятелями — плотно осевшими в городе охотниками за головами — и в последние дни помочь своему будущему капитану. Илия была такая красивая с букетом роз в руках, как будто ожила, и глаза ее так поблескивали. На улице сегодня еще больше шума, чем обычно: опять залетные пираты устраивают попойки в местных кабаках. Скоро нажрутся до определенной кондиции да вывалятся на свежий воздух выяснять отношения. Илия улыбалась по-особому искренне, ей идет. Не было бы у них празднования на корабле — осталась бы с ним подольше, это уж точно. Погода сегодня на удивление нормальная, хоть дождь не льет. Народ вон высыпал на улицу развлекаться. Могли бы с ней по обыкновению погулять по городу, и она бы опять шутливо жаловалась, что он, мол, непомерно длинный и что у нее шея устает вечно задирать голову вверх. И еще, может, удалось бы лишний раз прикоснуться к Илии или вообще, если бы хватило наглости ну и если бы она позволила (к слову, с каких пор ему вообще требуется чужое одобрение на какое-либо действие?), поцеловать ее в эти манящие клубничные губы, чтобы восполнить медленно проникавшую в жизнь постоянную нехватку ее самой. Он бы сделал это еще в порту, но почему-то ограничился тем, что просто дотронулся губами до бледной щеки, и тут же пожалел. Одновременно о том, что не поцеловал по-нормальному, и о том, что вообще разрешил себе вытворить нечто подобное — оттого и ушел удрал сразу же, не дожидаясь ответной реакции, какой бы она ни была. Опять пошел на поводу у очередной слабости, которые с ужасающей частотой пытались завладеть им. Но зато Илии понравились цветы, которые Крокодайл подарил ей под влиянием одного из таких непозволительных желаний, исходящих из самых далеких глубин души. А это чертово кольцо… Не отдался бы ломающим прежние убеждения непривычным чувствам — его бы и в помине не было. А так, бесцельно таскаясь этим утром по магазинам, Крокодайл забрел в какой-то ювелирный. Там, среди множества вычурных колец и перстней, лежало это, аккуратное и незаметное. Почему-то показалось, что нечто подобное должно было прийтись по вкусу Илии. К тому же красный камень ей бы тоже понравился, да и она сама у Крокодайла стала ассоциироваться с этим цветом: даже один из его собственных перстней напоминал о ней. Продавщица в попытке выяснить, какой размер ему нужен, выложила на прилавок перед Крокодайлом несколько таких колец. Представив себе тонкие женские пальцы, он ткнул в какое-то из них, которое по идее должно было подойти. Крокодайл даже не запомнил, сколько стоила эта вещь, — с другой стороны, какая разница, если деньги у него были ворованные — но пожалел о ее приобретении, сделанном в смутном порыве эмоций. Позже он не без сомнений отдал кольцо Илии в самый последний (но не по важности) момент банально потому, что не имел ни грамма уверенности в том, что это вообще уместно и что она оценит. Интересно, оценила все-таки или нет. А вообще она, безусловно, заслуживала куда большего, чем просто цветы, пускай и красивые, и какие-то там блестящие камешки. Компоненты ее счастья были совершенно иными, но Крокодайл не смог бы сложить их воедино. Вероятно, хотел, но не сумел бы. По крайней мере, сейчас.