Панацея

Крокодайл давно потерял счет времени, стоя у фальшборта и топя невидящий взгляд в сизых волнах Гранд Лайна. Его брови были сдвинуты, под глазами залегли темные круги, на лицо упало несколько прядей угольных волос. Пальцы мужчины рассеянно и тревожно сжимали деревянные перила. Ему было настолько паршиво, что не хотелось даже курить. Однако прошлым вечером он чувствовал себя еще хуже, когда, оставив Илию одну, зашел в свою каюту и обессиленно рухнул на койку прямо в обуви. Взор глупо вперился в потолок, по которому плыли отблески воды, создаваемые портовыми фонарями. Было охота то ли выть волком, то ли плакать навзрыд, то ли что-нибудь разнести с целью хоть как-то выпустить эмоции. А еще лучше — вернуться к ней, чтоб ничего этого не стало, снова прижать к себе и наконец забыть о всех своих страхах и предубеждениях, растворившись в теплом океане чувств. Однако его волны схлынули, разбившись о бетонную стену реальности — той реальности, в которой у них двоих было гораздо больше поводов забыть друг о друге, чем, напротив, попытаться воссоединиться. Да и вообще, имело ли смысл поддаваться этим эмоциям, позволять любви крепнуть? Кто знает, к чему это может привести и не обернется ли очередным, словно самим собой разумеющимся предательством?.. Над шрамом Крокодайла прокатилась горячая соленая капля и впиталась в подушку. Даже сейчас, утром, когда он стоял на палубе, глаза периодически щипало, и приходилось то и дело моргать, чтобы унять это ощущение. Крокодайл совершенно не понимал, что теперь будет, поскольку, хоть Илия и согласилась встретиться с ним через несколько недель, он не мог знать наверняка, не изменит ли она этого решения ввиду не дающей спокойно жить травмы. Однако возможности прояснить ситуацию и побыть вместе за сегодня им пока что не выпало. Во время завтрака Илия не выражала никаких эмоций в отношении Крокодайла, словно не замечала, а потом ушла с несколькими матросами по делам, оставив его наедине с целым ворохом тревожных мыслей. Находясь в их плену, он даже не заметил, как женщина подошла к нему. Мягкое прикосновение к руке выдернуло Крокодайла в реальность, и он глянул на стоявшую рядом Илию — усталую, измотанную, но при этом с такой искренней нежностью в глазах, что он на мгновение смутился под этим взором. — Крокодайл… — Тихо позвала Илия, и он осторожно сжал ее хрупкую прохладную ладонь в своей, большой, сухой и горячей. — Пойдем ко мне. — Проговорила она. — Пожалуйста. На палубе в этот момент — хвала богам — не было ни души, и они без лишних свидетелей зашли в капитанскую каюту. Не успел Крокодайл прикинуть, что и как сказать и сделать, как Илия молча прижалась к нему, обхватив обеими руками. Сомнения в том, что она все еще желает быть с ним, сразу же исчезли; собственные переживания насчет того, стоит ли продолжать это все, тонуть в давно забытой и вытравленной любви, — тоже. Они просто-напросто растворились без следа, когда Илия вот так доверчиво и трогательно прильнула к нему, крепко обнимая и при этом почти не касаясь макушкой его груди — слишком маленькой она была по сравнению с Крокодайлом. Он легко поднял Илию здоровой рукой и в порыве чувств прижал к себе еще сильнее, целуя в висок и затем зарываясь носом в мягкие пряди челки. Два чертовых десятка лет Крокодайл упорно открещивался от доверия, любви и собственных эмоций, глушил их в себе, а сейчас держал на руках разбитую, измученную несправедливостью этого мира женщину и мог мечтать лишь о том, чтобы быть с ней. Чтобы она ни за что не предавала его. Непобедимый могущественный пират, одним лишь взглядом способный обратить противника в бегство, оказался до смешного слаб перед собственными чувствами к ней, завоевавшей и покорившей его не силой, но искренней добротой. Его несчастная нежная любовь жалась к нему как можно ближе, пока он, уже сидя на койке с ней на коленях, гладил ее по волосам слегка подрагивающей рукой. Илия казалась такой беспомощной, уязвимой, словно не было в ней того стального стержня, державшего ее все эти годы, и не защищали ее дьявольский фрукт напару с Хаки. Сейчас, в объятиях Крокодайла, она была не пираткой, не врагом Мирового Правительства, а утомленной жизнью женщиной с ужасными рваными ранами на все еще способном любить сердце. Ему так сильно хотелось помочь ей, постараться заштопать их, исцелить ее и сделать если не счастливой, то хотя бы как можно менее несчастной. А ведь совсем недавно Крокодайл не позволял себе даже думать о том, чтобы кого-то поддержать или сделать что-то для другого человека просто так, бескорыстно. Крокодайл смотрел сверху вниз на обнимавшую его Илию, ощущал ее маленькие руки на своем корпусе и едва ли не задыхался от всех тех чувств к ней, что наполняли его полуживое сердце. Он столько всего хотел ей сказать — о том, как она ему дорога, как сильно он к ней привязан и насколько велико его желание остаться с ней навсегда — и в то же время прекрасно знал, что не сумеет выразить свои эмоции словами. По крайней мере, пока что. Оставалось лишь пытаться передать женщине чувства и унять ее беспокойство прикосновениями и поцелуями — отчасти неловкими, но по-настоящему искренними. Впрочем, тот факт, что Крокодайл по-прежнему был способен хотя бы на это, откровенно удивлял его: казалось, что он вытравил из себя вообще все более или менее хорошее, заменив одним только холодом да злостью. Илия не проронила ни слова, пока чужие жаркие губы касались каждого миллиметра ее лица, а чуть трясущиеся пальцы перебирали пряди волос. Вместо этого, прикрыв глаза, она, кажется, старалась запомнить каждый момент, сохранить в памяти ласки Крокодайла — ему очень хотелось, чтобы так оно и произошло. Илия сумела немного расслабиться под мягкими поцелуями мужских губ, которые вдруг осторожно накрыли ее собственные. Она поддалась им, чувствуя, как широкая ладонь ложится на ее щеку, и затем позволила Крокодайлу углубить поцелуй. Он целовал так же ласково, как вчера, даря женщине всю чудом сохранившуюся внутри него нежность и глупо надеясь, что это хоть как-то поможет их боли затихнуть. Илия медленно отстранилась, глянула на Крокодайла и затем склонила голову к его шее. — Так плохо… — Хрипло прошептала она. Ее пальцы судорожно сжали ткань рубашки на чужой крепкой спине. — И мне тоже. — Спустя пару секунд сумел выговорить Крокодайл, в очередной раз за последние дни и в целом за жизнь ощущая, как в сердце будто вгоняют клинок и затем садистски медленно прокручивают в зияющей ране, чтобы стало еще больнее. Да и сказать о том, что он тоже страдал, признав свою, как ему невольно продолжало казаться, слабость, было по-прежнему сложно. — Но… Мы с тобой встретимся обязательно, как вчера договаривались. Надо немного потерпеть, оно ведь будет того стоить. — Его губы со следами красной помады оставили поцелуй на лбу Илии. Элементарные слова поддержки давались тяжело — попробуй произнеси их спустя двадцать лет полного отречения от всего человеческого. — Да… Мне не привыкать ждать. — Горько усмехнулась Илия, пряча лицо где-то в мехе шубы Крокодайла. Ее плечо тут же сжала сильная рука. — Илия, послушай. — Тихо произнес мужчина. — Дай мне свой номер ден-ден муши. Я наберу тебе. Илия молча кивнула, встала с его колен и подошла к столу. На оторванном от страницы вчерашней газеты клочке бумаги она написала номер и передала его Крокодайлу. Затем она взяла со стола салфетку и принялась бережно вытирать помаду с его губ. — Как будет время и силы, тогда и позвони. — Сказала Илия, пока он всматривался в ее глаза и чувствовал касания прохладных пальцев на собственном лице. — Ты сейчас занят будешь, отплытие и потом другие дела… Но все же потом позвони обязательно, хорошо? — Попросила она, наскоро вытерев и свои губы, и прижалась своей щекой к его. — Конечно. — Отозвался Крокодайл и положил руку ей на талию. — Береги себя. — Прошептала Илия спустя пару секунд и внезапно принялась оставлять мягкие поцелуи на его щеке, периодически задевая шрам. Ее пальцы медленно вплелись в жесткие волосы Крокодайла, цепляя их смоляные пряди и с нежностью, такой тревожной и словно выстраданной, поглаживая кожу. Мужчина застыл, растерявшись от такого отношения к себе. Илия чувствовала к нему то же самое, что и он к ней, но все равно поверить в то, что она — в общем-то, все же другой, пусть и любимый, человек — беспокоилась о нем, просила позаботиться о себе и ей было не плевать… На тот момент казалось почти невозможным. — И ты тоже. — Едва вымолвил Крокодайл, сильнее сжимая тонкую талию, а затем и вовсе притягивая Илию к себе. Ему доводилось видеть ее слезы, еще чаще — наблюдать ее вечно подавленное и напряженное состояние, и мысль о том, что после того, как по прибытии в Ватер 7 они расстанутся на несколько недель, женщине ожидаемо станет еще хуже, отзывалась тупой ноющей болью в груди. Собственные страдания подливали масла в огонь, но нормальных слов поддержки по-прежнему не находилось — вместо этого на ум шла какая-то ерунда, однако лучше было высказать ее, чем сидеть и молчать, как идиот, когда они оба ощущали себя так паршиво. — Илия. — Произнес Крокодайл, дальним краем затуманенного сознания подмечая, каким все-таки красивым было ее имя. — Не переживай сильно, хорошо? Все в порядке будет, поверь мне. Не трать нервы, тебе нельзя. — Как будто бы тебе можно… — Прошептала Илия ему на ухо, обнимая еще крепче и целуя около линии роста волос. — Но ты знаешь, вдвоем легче. Справимся. — Сказала она — и ему, и себе. Так непривычно было слышать это «справимся» и знать, что на твоей стороне есть еще кто-то, кроме тебя самого, особенно когда этот кто-то сейчас был совсем рядом, целовал так чувственно, что исстрадавшееся сердце то и дело замирало, и одним своим присутствием дарил надежду на лучшее. Крокодайл нашел в себе силы только на слабый кивок головы. Его пробравшиеся под плащ пальцы неосознанно гладили Илию по спине, пока она продолжала целовать его, согревая теплом своей любви. — Крокодайл. — Через… полминуты, минуту, пять, десять? она повернула голову и посмотрела мужчине в глаза, обхватывая его лицо обеими ладонями. — Прости, пожалуйста, но мне нужно идти. Мы же тоже скоро окончательно отплываем из Ватер 7, у меня много де… — Договорить Илии не дали его жаркие губы, резко захватившие ее собственные в плен — сладкий и желанный. Илия тихо простонала в поцелуй, пуская по телу Крокодайла целый табун мурашек. Он взял ее руку, лежавшую на его щеке, и спустя несколько мгновений, переплетая их пальцы и касаясь подаренного им самим кольца, медленно, с неохотой отстранился. Знал, что чем дольше задержится рядом с Илией, тем сложнее будет уйти. Да и тем более у нее были дела, которые, как и сам Крокодайл, она считала важнее своих чувств. — До встречи?.. — С надеждой проговорила женщина, глядя, как он подносит ее руку к губам, чтобы поцеловать. — До встречи. — Отозвался Крокодайл, и они одновременно обняли друг друга на прощание, крепко и горячо. Илия слезла с его колен, он встал с койки следом и — как удивительно — не сумел оторвать от нее взгляд. — Мы прибудем в Ватер 7 около половины четвертого. — Сказала Илия, полуосознанно вцепляясь в край столешницы за своей спиной. Ее голос был гораздо более хриплым и тихим, чем обычно. Крокодайл ничего не ответил, видя боль в ее прекрасных глазах и прекрасно зная, что в его взоре отражается она же. В невнятном порыве он наклонился, обнимая любимую одной рукой, и вжался лбом в ее плечо на пару секунд. Прежде чем ее ладонь успела лечь на голову мужчины, он выпрямился, и Илии осталось только вымолвить едва слышное «пока». Сил Крокодайла хватило лишь на то, чтобы кивнуть, и в следующее мгновение он еле как заставил себя повернуть ручку двери и выйти. Было ощущение, будто в него всадили по меньшей мере сотню пуль из кайросеки.

***

Нос корабля рассекал чернильные волны Гранд Лайна, неся команду к следующему острову. Впрочем, кучку людей, которая на нем плыла, и командой-то назвать было сложно — по крайней мере, пока что: состояла она из капитана в лице Крокодайла, старпома — Даза, его двоих дружков-наемников, напросившихся на корабль, чудом найденного в мелком задрипанном порту кока да нескольких матросов оттуда же. Последние вместе с наемниками уже завалились спать в кубрике, на камбузе все еще ошивался повар, Даз выравнивал курс судна, а Крокодайл с сигарой между зубов, только что закончив решать десятки вопросов, касающихся дальнейших планов, и выйдя на палубу к фальшборту, в задумчивости всматривался в окружавшую черноту. Мужчина устало опустил голову вниз, тут же ощущая запах свежей древесины. Корабль плотники из Ватер 7 построили отличный: маневренный и при этом устойчивый к штормам — вчера выпала возможность это протестировать. Да и сегодня в двух схватках с дозорными судно не подвело. Ему-то хоть бы что, а вот капитан порядком устал за эти три дня после отплытия из Ватер 7. До этого в городе необходимо было закупать все необходимое, потом на ближайшем острове начинать набор команды, причем звать не абы кого навроде непросыхающих пьяниц-завсегдатаев портовых кабаков, а хоть сколько-нибудь приличных и надежных людей. Параллельно с этим Крокодайл с помощью Даза обустраивал сам корабль, осваивался, стараясь сделать все на совесть, и вчера и позавчера под конец дня просто падал без сил на койку в своей каюте. Сказывалось еще и то, что в Ватер 7, да и до этого в Импел Дауне, он по сути не делал ровным счетом ничего и банально отвык от активной деятельности. Однако сегодня вечером Крокодайл был не так сильно измотан и заранее знал, чем займется в оставшееся до ночи время. — Даз, который час? — Окликнул он колдующего над штурвалом старпома. — Почти одиннадцать. — Отозвался тот, глянув на купленные сегодня наручные часы. Одиннадцать. Илия говорила, что ложится спать не раньше полуночи. Крокодайл устало потер глаза — в темноте прикрытых век тотчас обрисовались резкие контуры ее лица, бледного, утомленного, с давно потухшими глазами, на котором ярким кислотным пятном цвели алые губы, чья сладость и чьи ласковые поцелуи оказались выжжены у Крокодайла где-то глубоко под сердцем. За эти дни в его голове снова прокрутился не один десяток мыслей о том, что все-таки нельзя отдаваться кому-то и позволять себе любить, — отголосок ломающейся системы внутреннего контроля — и одновременно о том, как сильно он, черт побери, скучает. Последнее явно перевешивало первое. Паранойя медленно отступала, переставая отзываться гулкими ударами в голове и сковывающим холодом в груди, освобождала место настоящим, непритворным чувствам. Правда, пустота, поселившаяся в душе после того, как Крокодайл на время расстался с Илией, отравляла их горьким ядом. Илии не хватало, оттого что он слишком привык к ней рядом и привязался к ней как к первому человеку, которому он сумел довериться за эти проклятые двадцать лет намеренного одиночества. Крокодайла невольно охватывал больной страх, когда он сознавал, что отдал бы вообще что угодно за возможность оказаться с ней и больше никогда не бросать. Однако сейчас и в ближайшие недели три он мог лишь слышать ее ставший чуть ли не родным голос, хрипловатый от пагубной привычки, которую они, как и многое другое, делили на двоих. Впрочем, это было в сотни, если не в тысячи раз лучше, чем ничего. Крокодайл, справившись у Даза о его успехах с налаживанием курса судна, выбросил докуренную сигару за борт и ушел к себе в каюту, плотно закрыв дверь. Из нагрудного кармана рубашки он достал клочок бумаги, который лежал там эти дни, и набрал на лениво зашевелившейся улитке нужные цифры. — Слушаю. — Раздалось через непомерно долгие несколько секунд, и внутри у мужчины в момент стало теплее. — Привет, Илия. — Произнес он, отчего-то слегка волнуясь, — и где теперь была его прежняя непоколебимая самоуверенность? — Крокодайл?.. — В голосе Илии чувствовалось воодушевление. — Привет. Я рада тебя слышать. — Ден-ден муши частенько изображали эмоции говорящих на своих не обремененных умом физиономиях. Сейчас рот улитки был сложен в улыбку. — А я тебя. — На удивление легко сумел проговорить Крокодайл, не замечая, как уголки его губ тоже ползут вверх. — Только сегодня выпала возможность позвонить тебе. Как твои дела? — М-м… Может, лучше сначала расскажешь про свои? У меня-то все по-старому, а у тебя наоборот. — Ответила Илия, пока перед глазами мужчины стояла картинка с ней, произносящей эти слова и сопровождающей их знакомыми мимическими движениями. — Можно и так. — Согласился он, прикидывая, что из последних его новостей могло бы показаться ей наиболее интересным, и затем начал говорить. Так непривычно и в то же время приятно было делиться чем-либо с другим человеком, зная, что он внимательно слушает и ему вправду не все равно. Для большинства людей это казалось обыденностью, чем-то самим собой разумеющимся, но для Крокодайла все было с точностью до наоборот. Он знал о взаимности своих чувств к Илии, однако продолжал невольно удивляться тому, что ее интересовали его дела и она переживала за него. Собственное беспокойство за женщину, будто бы неправильное и не имеющее права на существование, тоже вводило в ступор, но деваться от него было некуда, да и, в общем-то, незачем. Пускай лучше сердце болит от волнения за кого-то, нежели чем из-за полного одиночества, больше похожего на самую настоящую страшную изоляцию. Они попрощались, когда время перевалило уже за полночь. Крокодайл, по его словам, собирался спать, а Илия осталась сидеть за столом, искренне улыбаясь и ощущая что-то, очень похожее на давно забытое счастье. В течение этих нескольких дней она боялась, что Крокодайл все-таки не сможет перебороть себя и продолжить сближаться с ней — с ее стороны могло произойти то же самое, если бы она кое-как не убедила саму себя довериться их чувствам. Однако ее страх, кажется, оказался напрасным; по крайней мере, сомнений насчет ближайшего будущего — их встречи — не осталось. Что произойдет потом, после нее, думать пока что не хотелось. Слишком хорошо Илии было на данный момент, пока тревожные мысли не могли пробиться сквозь тепло, окутавшее ее сердце. Да и к тому же Илию, того не осознавая, сумел успокоить сам Крокодайл: просто своим приятным, пусть и усталым голосом, непритворностью эмоций во время их долгого разговора и… впечатлением того, что он рядом — не в буквальном, но в переносном смысле. Несравнимо лучше было бы наоборот, чтобы Илия могла хотя б увидеть его, не говоря уже о возможности обнять, поцеловать, почувствовать себя не одинокой, защищенной в его крепких сильных руках. Пальцы женщины помнили сухость кожи Крокодайла, жар его тела, и этого всего не хватало так остро, что по ночам ей даже снились сны с ним: в созданной мозгом фантазии он целовал ее, ласково и чувственно, что-то шептал, прижимал к себе — и растворялся без следа в тот момент, когда Илия открывала глаза. Мерзкое ощущение опустошенности, накрывавшее ее в эти секунды, было в разы хуже паники от редких ночных кошмаров, которые хоть и пугали, все же были далеки от действительности своими извращенными жуткими картинками, в отличие от Крокодайла — реального, живого, но такого недоступного.

***

Остров Анвори недалеко от Сабаоди был самым настоящим раем для любого пирата: бары, рестораны и трактиры, казино, бордели и сотни возможностей продать награбленное, выгодно закупить оружие, дешевую выпивку или что похуже, а самое главное — вволю отдохнуть. Дозорные то и дело пытались навести порядок на острове, но им успешно противостояли многие пиратские команды, то и дело заплывавшие туда. В одном из самых крупных кабаков с гордым названием «Барракуда» никогда не стихал звон посуды, песни, смех и, конечно же, ругань да лязг металла — всем же надо было прилюдно выяснять отношения и бросаться на обидчика с саблей наперевес. В этот вечер в «Барракуде» публика была как на подбор: пара криминальных шаек, несколько мелких пиратских команд из новичков, даже какая-то весьма скромная часть флота Белоуса — человек эдак двадцать, а гвоздем программы, пожалуй, являлась команда Крокодайла. Капитан, про которого последние несколько недель трубили все газеты и чью голову оценили уже не в сто девяносто миллионов белли, как после Маринфорда, а в целых триста двадцать, сидел во главе стола в окружении своих накама — отъявленных бандитов один хлеще другого. Изо всех углов душного трактира доносились пьяные разговоры и песни, в середине зала кто-то танцевал, а кто-то махал кулаками. Пахло едой, пойлом, потом и дешевым куревом. На втором этаже, откуда слышалась грубая брань, вдруг что-то упало, — кажется, чье-то тело — и с лестницы покатился отчаянно ругающийся тип в грязной одежде. В этот момент дверь кабака открылась, и он чуть было не сбил с ног перепугавшегося Марио, которого вовремя приподнял за шиворот Венни. Через матерящегося мужика перешагнул не один десяток пар ног, и в зале оказалась команда Пиратов Красного Галстука в полном составе. Илия подошла к свободному столу, сняла плащ и повесила на спинку стула, затем глянув на капитана сидевшей рядом команды. Знакомые янтарные глаза заметно просияли, но в остальном он изо всех сил пытался не выдать своей радости, чтобы, видимо, его накама не задавали лишних вопросов. Где Крокодайл понабрал таких головорезов, оставалось только гадать, но другого Илия от него и не ожидала. Она присела, чувствуя, как в груди расплескивается приятное тепло, и кое-как сдержала улыбку. За столом принялась располагаться команда, галдя и беззлобно пререкаясь, а с другого конца зала к ним заспешило несколько официанток. — Опа, Красный Галстук. — Прокомментировал сидевший справа от Крокодайла пират и почесал белобрысый затылок. — Слышь, кэп, а это она в Эниес Лобби-то была с Мугиварами? — Да. — Отозвался капитан, пользуясь случаем и нагло рассматривая предмет разговора. — Че-то я ее как-то по-другому представлял, знаешь. Посолиднее. Не как Большую Мамочку, конечно, но явно посерьезнее, чем вот… — Сказал мужчина. Его рука потянулась к стакану с ромом. — А хотя знаешь, нельзя так людей судить. Вот недооценишь противника — и передавай привет Роджеру, так-то… — Философски изрек он и залил в себя порцию выпивки. Крокодайл кивнул для приличия, а затем, сообщив, что сходит проветриться, поднялся из-за стола и зашагал в сторону лестницы — на втором этаже имелось несколько балконов, где, в отличие от улицы, почти никогда никого не было. Он будто бы случайно коснулся плеча Илии, проходя мимо, а она не подала виду, что почувствовала это. Спустя несколько минут, когда за их стол уже принесли еду и алкоголь, женщина, как ни в чем не бывало, направилась вслед за Крокодайлом. Она поднялась на второй этаж, огляделась и увидела в углу зала проход в небольшой коридор, где можно было разглядеть несколько дверей. Очевидно, то были сдающиеся на ночь или вовсе на пару часов номера для особо нетерпеливых. Напротив дверей располагались балконы, на одном из которых Илия заметила знакомую высокую фигуру и сразу поспешила туда. Из-за первой же двери доносились характерные стоны, и женщина, качнув головой, зашагала дальше, к нужному ей балкону. Толком ничего не успев сообразить, она оказалась оторвана от пола и прижата к горячему телу Крокодайла. Смятение длилось всего какую-то секунду, и Илия обняла его за шею, вдыхая знакомый, ни с чем не сравнимый запах. Своими крепкими объятиями Крокодайл даже не давал возможности нормально пошевелиться, однако Илии это было совершенно ни к чему, когда она наконец находилась в руках любимого человека. Приглушенный шум из-за дверей номеров, громкие возгласы и музыка из зала, грохот повозок с улицы — все словно затихло, отходя не то что на второй, а как минимум на сотый план. Единственным, что Илия могла слышать отчетливо, было жаркое дыхание Крокодайла, щекотавшее ее шею. Тело наполнилось чистой эйфорией и чувством приятной легкости, которое вытеснило привычные тревоги. Илия запустила пальцы в волосы Крокодайла и тихо позвала его по имени. Он поднял голову, и женщина хотела было первой приблизиться к его губам, но остановилась, встретившись с ним взглядом. Крокодайл смотрел ласково, жаждуще, при этом едва ли не зачарованно и так открыто, непритворно, что сердце Илии замерло, пропустив пару ударов. Возможность вновь видеть его искренние эмоции, которые, как она знала, он привык прятать, наблюдать его по-настоящему живым и чувственным была словно особой формой демонстрации доверия, закрепившегося между ними, и Илия ответила на нее своим способом его выражения — наконец первая поцеловала Крокодайла в приоткрытые сухие губы. Вот так касаться кого-то, гладить, целовать на подсознательном уровне ощущалось как нечто дикое и неправильное, поскольку десять лет отсутствия какого-либо физического контакта с противоположным полом не прошли бесследно. Однако чистая нерастраченная нежность внутри глушила эти реакции, сглаживала их острые углы и, наоборот, подталкивала к тому, чтобы дарить любимому так необходимые ему ласки и принимать то же самое в ответ. Илия позволила Крокодайлу перехватить инициативу: он, медленно и бережно, без единого намека на грубость, сминая ее вишневые губы, обвел языком контур нижней и проник им дальше, встречаясь с ее собственным. По скуле мужчины прошлись кончики чужих пальцев, и затем вся ладонь замерла у него на щеке. В груди ощущался почти такой же трепет, как во время их первого поцелуя, и крышу сносило одинаково — с Илией просто не могло быть по-другому. Спустя несколько недель томительного ожидания снова прижимать к себе ее хрупкое тело и целовать желанные губы, наконец восполняя нехватку ее самой, на тот момент казалось пределом мечтаний, апогеем только что обретенного счастья. Крокодайл и Илия, уже не в первый раз потеряв счет времени в накрывавшем с головой водовороте эмоций, оставили на губах друг друга еще несколько мягких касаний и неспешно отстранились. Заполненное сладким розовым туманом сознание мужчины подкинуло мысль, выведенную им еще до того, как он признался Илии в чувствах: он больше не сможет без нее. Просто-напросто не протянет. Губы Илии с безбожно размазанной вокруг них помадой дотронулись до его щеки, и сама она, расслабленная, чуть заметно улыбающаяся, склонила голову ему на плечо. Столь простое действие всколыхнуло новую бурю эмоций внутри Крокодайла, заставив прижать женщину к себе еще сильнее. — Может, сядем? — Предложила Илия, указывая на стоявший рядом колченогий стул — вероятно, вынесенный из какого-то номера. Видавшая виды мебель жалобно, надрывно скрипнула под весом двоих людей. Илия приподняла голову и глянула в сторону коридора: там не было ни души, соседние балконы тоже пустовали, а в комнатах и в зале никому явно не было никакого дела до них с Крокодайлом. Она протянула руки и обхватила его лицо, всматриваясь в знакомые черты и почти неощутимо гладя кожу. Опять эта, казалось бы, совершенно незаслуженная нежность, опять резко захлестнувшие эмоции, и опять, как тогда, в ее каюте перед расставанием, исходящее откуда-то из самых потаенных глубин сердца желание опуститься головой на хрупкое женское плечо, чтобы то ли почувствовать спокойствие, то ли, может быть, лишний раз доказать свое доверие не сколько Илии, сколько самому себе. Илия пахла сигаретами, немного мылом — видимо, рубашку совсем недавно стирали — и, как и полагается пиратке, океаном. А еще чем-то таким едва уловимым, приятным — то был собственный запах ее тела. Крокодайл двинулся ближе к ее шее, утыкаясь в нее носом, и наконец с долгим выдохом замер. Ласковая рука Илии легла на его волосы, слегка растрепав их пальцами, и затем мужчина ощутил легкий поцелуй на макушке. — Я скучал, Илия. — Вдруг сказал он, удивившись своим же словам. Близость любимой расслабляла, дарила умиротворение, и произносить тяжелые для него вещи в таком состоянии тоже оказалось куда лучше. — И я тоже. — Отозвалась Илия лишь спустя пару секунд: она не ожидала от него таких пусть и простых, но все же откровений, однако готова была слышать их хоть бесконечно. — Очень сильно. Мне так тебя не хватало… — Тихо прошептала она, вновь целуя жесткие волосы Крокодайла. Его ласки, искренность и жесты доверия постепенно топили корку льда, покрывавшую ее сердце. Чем больше Крокодайл открывался Илии и показывал себя настоящего, тем сильнее она влюблялась в него и тем прочнее делалась ее уверенность в том, что с ним она наконец сможет вновь безбоязненно полюбить и справиться со своей травмой. Еще Илия всей душой надеялась, что Крокодайл рядом с ней тоже сумеет почувствовать себя счастливым и что призраки прошлого все же отпустят его, навсегда растворившись в страницах минувших дней. По крайней мере, женщина верила, что они оба постараются приложить для этого все усилия.

***

Илия с Крокодайлом как ни в чем не бывало появились в зале на первом этаже. Она, уже, разумеется, с заново накрашенными губами, подошла к столу, за которым сидели ее ребята, убедилась, что никто из них пока что не буянит и не дерется, а затем, кивнув в сторону Крокодайла, сказала сидевшим ближе к ней: — Старый знакомый, так сказать. Пойду пообщаюсь. Она взяла свой стул и пошла к команде Крокодайла. Расположившись справа от капитана, Илия пожала руку Дазу, который сидел по другую сторону от него. Другие пираты, узнавшие Илию, в знак приветствия подняли стаканы с ромом, — некоторые просто махнули рукой — и никто из них, понятное дело, не стал пререкаться с Крокодайлом и выяснять, почему он позвал за стол капитана чужой команды. Не вражеской, но все же чужой. Рядом с Илией сидел высокий горбоносый тип, к спинке стула которого прислонялось не что иное, как коса. У других вон висели ружья, мечи в ножнах, еще какое-нибудь относительно приличное оружие, а этот, кажется, в сражениях махал косой. Впрочем, у канонира из команды Илии за спиной вечно болталась базука — существенно модифицированная, компактная, но тем не менее базука, так что, пожалуй, не ей было рассуждать на тему чужого вооружения. Пират очень по-джентльменски вытер жирную от мяса руку о салфетку — спасибо, что не об свою одежду — и протянул ее Илии. — Здоро́во, я Жнец. — Представился он, и женщина пожала ему руку. Подумать, почему этот товарищ назвался Жнецом, — видимо, своим прозвищем, вполне себе вязавшимся с косой — а не нормальным именем, ей не дал Крокодайл, предложивший выпить. — Будешь? — Спросил он, кивая на начатую бутылку рома рядом с ними. Илия показала пальцами, мол, чуть-чуть, и затем, когда он налил ей алкоголь, чокнулась стаканами вместе с ним, Жнецом, Дазом и еще парой человек в качестве приветствия. — Слушай, а ты же в Эниес Лобби была с Мугиварами. — Начал разговор Жнец, слегка развернувшись к Илии и закинув в рот кусок хлеба. — Они че, реально СР9 отпинали? — Ну да. — Подтвердила Илия, подмечая, что у него почти не было видно бровей из-за их слишком светлого оттенка. — Ха! Нормально, че сказать. — Усмехнулся Жнец. — Я-то думал, это слухи. А хотя знаешь, в самом Мугиваре я почти не сомневался, он же кэпа уделал. — Он мельком посмотрел на Крокодайла и тут же пожалел, что сказал это и что вообще родился на белый свет: взгляд у того был такой, что казалось, будто несчастный Жнец вместе со своей косой вот-вот превратится в кучку пепла. Пират нервно глотнул рома из своего стакана и заткнулся — как позже выяснилось, ненадолго. Илия пробормотала что-то вроде «мда», покачала головой, а затем нащупала под столом теплую руку Крокодайла, переплетая их пальцы. Стол находился в углу зала, руки скрывались полами шубы и плаща, и поэтому опасаться того, что кто-то это заметит, почти не было смысла. Даз обычно не интересовался чужими делами, но невольно обратил внимание на отношение Крокодайла к Илии: за стол пригласил, выпить налил, поесть предложил — та отказалась, да еще и будто бы поглядывает на нее периодически. Само дружелюбие и доброжелательность, словно не он недавно в красках расписывал, что произойдет с теми членами команды, кто додумается устроить в трактире мордобой или еще как-либо нарушить держащийся на честном слове порядок. Прибавить сюда факт того, что в Ватер 7 капитан каждый божий день пропадал где-то с этой женщиной, и еще какое-то там данное ей поручение от Революционной Армии, в рамках которого эти двое вместе ходили в ресторан, и получится весьма занятная картина. Занятная, но не настолько, чтобы Бонс стал над ней размышлять и забивать себе голову чужими интригами. Пускай Крокодайл делает что хочет, лишь бы хватку не терял да на команде его шашни никак бы не сказывались. Жнецовский язык-помело не продержался за зубами дольше пары минут, и пират, подкрепившийся жареным мясом, принялся рассказывать всем, кто сидел рядом и хоть как-то его слушал, историю про одного из своих знакомых, периодически прикладываясь к выпивке. Илия честно пыталась вникнуть в то, что доносил до публики Жнец, но из-за того, что тот уже был порядком поддатый, до конца понять смысл его реплик выходило не всегда. Если судить по его рассказу, он и этот его знакомый происходили из числа наемников, и Илия про себя удивилась: каким-то чересчур веселым да общительным для ассасина казался Жнец — хотя, вероятно, его просто так развозило от алкоголя. И все-таки в сравнении с тем же нелюдимым и замкнутым Венни, до вступления в команду тоже бравшим заказы на убийства, и многими другими «коллегами» Жнеца, которых знала Илия, последний был словно более… человечным, что ли. Надо будет при случае спросить у Крокодайла, где он раздобыл это чудо-юдо с косой. А случай может представиться в самое ближайшее время: например, завтра. Они с Крокодайлом договорились сходить на свидание, теперь уже настоящее, а не фальшивое, организованное в качестве крыши для разведчиков из Революционной Армии. Мысли Илии то и дело отвлекались от рассказа Жнеца и уходили в сладкое предвкушение следующего дня, а взгляд периодически обращался на Крокодайла. Он, продолжая сжимать ее руку под столом и гладить большим пальцем тыльную сторону ладони, сидел рядом, красивый, в бордовой рубашке — ему подходил этот цвет — и с парой выбившихся из зачесанных волос прядей на лбу, добавлявших особого шарма его внешнему виду. Крокодайл участвовал в разговоре — конечно, не так активно, как очень уж болтливый Жнец — и время от времени улыбался наиболее забавным репликам накама. Хотя не улыбался даже, а привычно скалился, однако не столь же наигранно и неестественно, сколь раньше. Сердце женщины до краев полнилось теплом, когда она осознавала, что теперь может не только слышать его голос из ден-ден муши, но и видеть и чувствовать его рядом — пускай это и было всего лишь на несколько дней. Что будет дальше, они решат позже, а сейчас им обоим наконец-то стало хорошо. Не жаловались и члены обеих команд, которые, видя, что их капитаны вполне себе ладят, стали постепенно подсаживаться за стол друг к другу — разумеется, с алкоголем. Кто-то из них затянул песню, а нестройный хор других голосов сразу же подхватил; присоединились и какие-то матросы из другой команды. Пираты обычно пели нескладно, чересчур громко, однако весело и задорно — так, что подвывали даже те, кто и слов-то толком не знал. — Спаси, но не сохраняй! Спаси, но не сохраняй! — Разносился по залу грубый и хлесткий, но отчего-то заедающий в голове припев. — Этой песне уже не один десяток лет. — Проговорил Крокодайл, наклонившись к Илии и обдав горячим дыханием. — Я первый раз услышал ее, когда мне было лет пятнадцать. — Я ее тоже давно знаю. — Отозвалась женщина. — Спаси нас сейчас, но не сохраняй нас здесь. — Немного помолчав, она вспомнила объяснение смысла припева, которое слышала еще на корабле Шанкса. — Вытащи нас из той ситуации, в которой мы находимся в настоящий момент, но не оставляй в этом же положении и этой же обстановке. — Продолжил Крокодайл и через пару секунд горько усмехнулся: подходило к текущему периоду их с Илией жизни. Словно просьба, обращенная к неким высшим силам, мол, разреши побыть вдвоем как можно дольше в ближайшие дни, а затем сделай хоть что-то с условиями их отношений, поменяй их в лучшую сторону, чтобы больше не осталось поводов переживать.

***

Илия поднялась по широкой лестнице к стеклянной двери одного из нескольких наиболее дорогих ресторанов Анвори, глянула на свое отражение, поправив полы нежно-розового платья, и наконец шагнула внутрь. Зал встречал ее светлыми стенами, увешанными картинами и искусственными цветами, красивой резной мебелью и белыми скатертями. Женщина с легким чувством приятного волнения в груди прошла чуть дальше, к отдельным комнатам. Отсутствие чужих взоров на себе казалось непривычным, но вовсе не удивительным: в таком виде Илию было непросто узнать. Неприметная внешность позволяла всего лишь сменить одежду, распустить волосы и стереть красную помаду, для того чтобы ни один человек в зале на первый взгляд не увидел схожести с фотографией на розыскной листовке. В тот ресторан, куда они с Крокодайлом ходили по просьбе Иванкова, Илия специально надевала платье в тон помады и практически не меняла прическу, чтобы ее признавали, как этого требовала ситуация. Здесь же подобное было, к счастью, ни к чему, и женщина могла выглядеть так, как ей хотелось. Выбранное ею в магазине платье чуть выше колена из тонкой летящей ткани, достаточно закрытое и подчеркивающее лишь талию, сидело гораздо более комфортно, чем то облегающее красное, не заставляя лишний раз вспоминать о нелюбви к собственной фигуре. Третья дверь — в последнем разговоре по ден-ден муши Крокодайл сказал, что будет ждать Илию там. Она повернула позолоченную ручку и зашла в комнату, прикрыв за собой дверь. — Вечер добрый, Сэр Крокодайл. — Улыбнулась Илия, глядя на мужчину, сидящего за столом с букетом пышных белых роз. — Вечер добрый… — Эхом отозвался он и, скорее всего, хотел добавить что-то еще, — например, окрестить ее Илией Красным Галстуком — однако словно растерялся. Она прошла к столу, пока поднявшийся Крокодайл неотрывно смотрел на нее восхищенным взглядом с фирменной полуухмылкой, которая, скорее всего, вышла непроизвольно. Илия поставила рядом с пепельницей ден-ден муши — все это время она несла улитку в руках — и наконец повернулась к Крокодайлу. Он протянул к Илии руки, та шагнула ближе и в следующую секунду утонула в жаре его объятий. — Такая красивая… — Послышался тихий бархатный голос у нее над ухом. В сказанное упорно не верилось, однако Крокодайл произносил — горячо шептал — эти же слова вчера, когда Илию в обычной одежде и с размазанной помадой, по ее собственному мнению, уж точно нельзя было назвать красивой. Тем не менее, с ней мужчина не лгал и не притворялся, а значит, его комплименты что вчера, что сегодня, что тогда в ресторане на задании от Иванкова, были искренними и оттого особенно приятными. Илия успела прошептать слова благодарности, прежде чем ее предусмотрительно ненакрашенных губ коснулись чужие. Крокодайл целовал ее долго, упоительно и сладко, сжимая хрупкую талию, но этого, по ощущениям, все равно оказалось недостаточно: Илии вечно не хватало даже в его собственных руках, хотелось еще ближе, еще теснее, да просто еще. С неохотой поставив женщину на пол, он вручил ей терпеливо дожидавшийся своего часа на стуле букет, и та с улыбкой вдохнула его тонкий аромат. Белые розы считались символом чистоты и искренней любви, и Илии очень хотелось верить в то, что Крокодайл все еще помнил значения цветов, про которые она ему рассказывала, и учел их при выборе этого прекрасного букета. Тем более что со своего дня рождения она знала, что он действительно был способен на такую, казалось бы, несвойственную ему сентиментальность. После негромкого «спасибо» Илия попросила Крокодайла наклониться и поцеловала в щеку, чувствуя скользнувшую по спине ладонь. — Давай сюда. — Забрал он цветы из рук Илии и поставил в заранее принесенную официантом вазу с водой. Затем Крокодайл отодвинул для нее стул и, сев на свое место, взял ден-ден муши. — А это, я так понимаю, мне? — Спросил он, вызвав смех женщины, приподнявшей металлическую крышку на одной из тарелок и заглянувшей под нее: она попросила Крокодайла не ждать ее с выбором блюд и заказать что-нибудь на свой вкус, которому она более чем доверяла. — Просто мне нужно быть на связи со своими, мало ли что… Пришлось в руках тащить, потому что я не нашла в магазине сумки под это платье. — Пояснила Илия и своими словами подтвердила предположение Крокодайла о причине нахождения здесь этого лупоглазого существа. — Вот беда-то. — Саркастично, однако, разумеется, без капли негатива, прокомментировал он и принялся разливать по бокалам красное вино. — Кстати, мне нравится твой галстук. — Сказала Илия, рассматривая темные узоры на, пожалуй, нетипичном для Крокодайла предмете гардероба, который вполне себе интересно контрастировал с бледно-желтой рубашкой. — Одобряешь, значит? — Усмехнулся мужчина. — Кому, как не тебе, верить в вопросах, касающихся галстуков. За что пить будем, Илия? — Когда-то, помнится, мы пили за меня. Но я думаю, стоит за нас. — Ласково улыбнулась ему любимая, и края их бокалов с легким звоном соприкоснулись. Они пили за нее в «Альмерии», куда их отправил Иванков, и у Крокодайла под томным взором ее подчеркнутых стрелками сероватых глаз из головы разом вылетали все связные мысли. Они пили за них обоих здесь, наедине, на настоящем свидании, и с ним происходило ровно то же самое. Илия, что тогда, что сейчас, до одури красивая, — неважно, в том алом платье, в этом розовом, напоминающем мягкие, как вата, закатные облака, или в своей рубахе да галстуке — утонченная и изящная, словно дорогая кукла, притягивала к себе почище самого мощного магнита и мутила разум так, как не могла ни одна выпивка. Внутренний иррациональный страх от того, насколько сильно было влияние этой женщины на Крокодайла, легко гасился прохладными прикосновениями ее же рук, худоба которых неумело пряталась под полупрозрачными рукавами нежного платья. Крокодайл дотронулся до подаренного им кольца на бледном пальце и поднес руку Илии к губам, бережно целуя и замечая, что его ласки смущают ее намного меньше, чем ранее. Он, в свою очередь, с гораздо большей охотой выражал чувства как умел и постепенно переставал стыдиться их наличия перед самим собой — это сильно удивляло и так же сильно радовало одновременно.

***

Уже ближе к ночи, после долгой прогулки по живописной набережной, Крокодайл и Илия забрели в дальний угол одного из нескольких скверов, стремясь укрыться от любопытных взглядов прохожих. Крокодайл сел на скамейку, Илия расположилась у него на коленях и набросила на себя полу шубы. Она зачарованно смотрела на звезды, Крокодайл — на нее. Глаза женщины, уже не такие безжизненные, как когда-то, отражали яркий свет фонарей с набережной, а с ее распущенными волосами легко играл свежий морской ветер. Крокодайл обводил взглядом острые линии изящного лица, задерживаясь на непривычно бледных губах, и в тот момент оно — и сама Илия — казалось таким живым, каким не бывало еще никогда. Любые попытки Крокодайла объяснить словами, насколько прекрасной и невероятной в этот момент была Илия, не увенчались бы успехом: слишком давно он успел забыть большинство ласковых и красивых слов и выжечь на них крест — мол, ни в коем случае нельзя к ним обращаться и никто, в том числе он сам, не способен их заслужить. Его хватало только лишь на то, чтобы продолжать любоваться ею, как сошедшим с неба божеством, которое будто вот-вот должно исчезнуть, рассыпавшись на мириады сверкающих его ослепительной красотой осколков. Илия склонила голову на грудь Крокодайла, крепче обняв его за шею, и умиротворенно вздохнула. Мужские пальцы, до этого рассеянно перебиравшие пряди ее волос, легли на плечо, закрепляя и без того практически абсолютное чувство защищенности, дарить которое мог один только Крокодайл. Оно не имело ничего общего с ощущением собственной силы, способной сохранить жизнь; это была словно некая гарантия того, что тебя оберегают, прячут от всех возможных опасностей и всегда готовы спасти. Илии долгое время не хватало этого чувства: медленно ломающаяся хитрая система защиты уже не справлялась с тяжестью ее боли и всесильной мощью давящего стресса, и женщина сознавала, что одной становится невыносимо трудно. Она и представить себе не могла, что когда-то обретет — позволит себе обрести — любовь, а вместе с ней и надежную, нерушимую опору. Измученное сердце сладко сжималось от нежности к Крокодайлу, пока Илия что-то шептала ему и покрывала поцелуями его лицо, неосознанно портя прическу путающимися в черных волосах пальцами. Он, давно отвыкший от любви и ее проявлений по отношению к себе, не знал, куда себя деть от плохо скрываемого смущения, прикрывал глаза и беспорядочно хватался за женские плечи. Внутри горело жаркое пламя, языки которого доставали до щек, а его бессовестная виновница и не думала тушить этот пожар чувств, каждый раз целуя так трепетно, что казалось, будто еще немного — и Крокодайл воском расплавится у нее в ладонях. Однако было бы фатальной ошибкой считать, что он бы стал этому противиться.