Панацея

Илия удобно расположилась на мягком подлокотнике дивана, занимавшего значительную часть большой, просторной лоджии — размером в добрую треть недорогого гостиничного номера, который они с Крокодайлом сняли буквально на несколько часов, чтобы побыть вместе до запланированного ужина в местном ресторане. Порывы прохладного морского ветра заставляли тело ежиться, однако Илию грел не только собственный плащ, но и Крокодайл рядом. Он крепко обнимал ее, склонив голову ей на плечо — так же, как и две недели назад, во время их встречи на острове Анвори близ Сабаоди. Илии казалось, что в этом доверчивом жесте мужчина словно искал что-то, чего ему не хватало, — покоя, ласки, тепла — и это трогало ее до глубины души. Крокодайл принес ей книгу, про которую говорил в одной из их ежедневных бесед по ден-ден муши, восполнявших нехватку друг друга во время разлуки. Книгу всучили кому-то из матросов команды Крокодайла в магазинчике на мелком острове, куда они заплывали на пару дней. Счастливый приобретатель литературой не интересовался от слова совсем, — ему по душе были драки да спиртное — и книга быстро оказалась присвоена капитаном. Она являла собой сборник старинных рассказов и притч из страны Вано, изначально воспринятый Крокодайлом весьма скептически, но затем стремительно увлекший его с первых страниц. Он с искренним интересом рассказывал о книге Илии, даже зачитывал наиболее понравившиеся строчки, а ей было поистине приятно его слушать: во-первых, ее радовало, что Крокодайл вот так делился чем-то, что пришлось ему по душе, а во-вторых, книга привлекла ее саму, и она попросила взять ее почитать. Пронизанный колоритом Вано мир книжных фантазий быстро поглотил Илию с головой, однако выдернул ее оттуда хриплый, надрывный кашель Крокодайла. Ее саму донимал точно такой же, вызванный курением, однако свой только раздражал, а его — вынуждал переживать. Пряча лицо в мягкой спинке дивана, он прокашлялся, отдышался и вновь положил голову на женское плечо. Илия глянула на Крокодайла: тот медленно, устало моргал, словно его клонило в сон. Он упоминал, что последние два дня плохо спал из-за ночных кошмаров, что было видно по ставшим темнее кругам под глазами и общему внешнему виду, еще более печальному и измотанному, чем обычно. — Крокодайл, ты спать хочешь? — Спросила Илия, кладя ладонь на его макушку. — Не знаю… — Сдвинул брови Крокодайл и, лишая тепла, отнял руку от ее тела, чтобы потереть глаза. — Может, ляжешь сюда? — Похлопала по своему бедру Илия. — Поспи, я же вижу, какой ты уставший. Я разбужу тебя к ужину, давай? Мужчина неуверенно кивнул, откидываясь на спинку дивана. Илия слезла с подлокотника к нему и положила книгу туда, где только что сидела. Он, сонно жмурясь, дотянулся до шубы, сложенной на противоположной стороне дивана, скинул туфли и прилег к Илии на колени. Что сейчас, когда тяжелая голова Крокодайла покоилась на них, что когда он клал ее любимой на плечо, она чувствовала его доверие, проявление которого даже в таких мелочах значило с его стороны очень и очень многое. — Я костлявая, на мне, наверно, не очень приятно лежать? — Усмехнулась Илия, бережно взяв его лицо в ладони. Крокодайл устроился поудобнее: было не так мягко, как на подушке, зато в сотни раз спокойнее и комфортнее. Он снова поймал себя на мысли о том, что мог чувствовать себя подобным образом только с ней. — Неправда, мне приятно. — Ответил он и укрылся шубой. Его слова вызвали улыбку Илии, — та, в свою очередь, откликнулась приливом тепла в груди Крокодайла — а ее руки принялись поглаживать резкие черты чужого лица, касаясь краев шрама. Крокодайл давно забыл, каково это — лежать у кого-то на коленях, ощущая покой и будто бы единение с другим человеком, и даже представить себе не мог, что когда-либо сумеет вспомнить. А тем более — вспомнить благодаря столь прекрасной женщине. Он взял ладонь Илии, чтобы поцеловать, а затем прикрыл глаза и дал себе расслабиться под ее ласками. Оставшиеся после кошмаров тревоги окончательно растворились только тогда, когда Крокодайл оказался с ней, и сейчас его неумолимо клонило в сон, которого не хватило ночью. Строго говоря, спать рядом с кем-либо означало утратить бдительность, подвергнуть себя риску — спящий человек уязвим, ему запросто можно всадить нож в сердце или пулю в лоб да и вообще сотворить с ним что угодно. Так Крокодайл когда-то научил себя думать, и, хоть такого рода мысли постепенно отходили на второй план, периодически они врезались в сознание подобно острым лезвиям, заставляя тело замирать. Это произошло и сейчас: Крокодайл резко открыл глаза, явственно ощущая не свои руки на себе и напрягаясь, как натянутая тетива лука. Успокоиться, однако, помогли эти же руки, а еще безмолвный взгляд Илии, исполненный нежности и доброты, словно способных унять каждую тревогу и утихомирить любой шторм в душе Крокодайла. Затем, засыпая, он не чувствовал абсолютно никакой опасности, — взращенная за долгие годы паранойя проиграла очередной бой его любимой женщине — лишь шелковые прикосновения прохладных мягких пальцев, успокаивающие и дарующие почти идиллическую безмятежность. Дыхание Крокодайла выровнялось, а мышцы лица окончательно расслабились, придавая ему умиротворенный и будто бы беззащитный вид. Илия видела его спящим на палубе собственного судна в те дни, когда они вместе с целой толпой других беглецов из Импел Дауна уплывали подальше от Маринфорда, однако в то время такой его вид не вызывал почти никаких эмоций; да и спал Крокодайл, прислонившись к фальшборту, а не доверчиво опустив голову ей на колени. Сейчас мирно спящий Крокодайл грел Илии душу: утомленный ночными страданиями, он наконец спокойно отдыхал рядом с ней, и даже нахлынувшая волна больной паники не смогла помешать. Илия научилась распознавать подобные реакции его психики и практически сразу поняла, что способна снять напряжение своей лаской, которой Крокодайл хоть и смущался, но при этом неосознанно искал. Он стремился прижаться к Илии как можно ближе, брал за руку, то и дело дотрагивался до ее — будто хотел убедиться в том, что она действительно рядом — и заметно таял от ее поцелуев и прикосновений, стесняясь просить еще. Голова мужчины склонилась в сторону, и Илия очертила взором красоту его профиля: высокий прямой лоб, сглаженная острота линий мощной челюсти и ровный нос, грубо перечеркнутый шрамом. Илия не раз думала о том, как больно было Крокодайлу от этой страшной раны и отсеченной кисти, и подобные мысли заставляли ее сердце обливаться кровью. Сказать по правде, она пока что знала лишь небольшую часть всех деталей его прошлого, хоть она и включала в себя одни из самых существенных эпизодов жизни Крокодайла — тех, что сломали его и сделали таким, каким он предстал перед Илией. Она до сих пор, например, была не в курсе, кто спас его тогда, залечив эти ужасные травмы, как он был связан с Революционной Армией, почему проиграл Луффи, имея все шансы его прикончить, и помогал ему в Маринфорде. Вопросов на данный момент было куда больше, чем ответов. Однако недавно Илия решила, что не станет задавать их Крокодайлу без существенного повода — пускай лучше он сам со временем доверяется ей все больше и по своей воле делится тем, чем хочет. К тому же не хотелось, чтобы он лишний раз нервничал: намертво въевшаяся в его лицо печать бесконечной грусти, периодически трясущиеся пальцы и проблемы со сном наряду с тревожностью не то что говорили, а оглушительно кричали о том, что Крокодайлу явно хватило выпавших на его долю переживаний. Поэтому Илии следовало не усугублять их, а, напротив, стараться помочь справиться с ними. Илия, еще с отплытия из Маринфорда помня, что Крокодайл спал чутко и мог проснуться от любой ерунды, невесомо поцеловала его в лоб, поправила сползшую с плеч шубу и вновь взялась за книгу.

***

Крокодайл проснулся от того, что не будило его уже очень и очень давно: ласковый шепот и поцелуи. Приоткрыв глаза, он увидел рядом с собой улыбающееся лицо любимой, чьи волосы мягко щекотали его лоб. Было так комфортно, тепло и спокойно, что хотелось тотчас заснуть обратно, однако Крокодайл кое-как проморгался, потер лицо рукой и поймал в воздухе ладонь Илии, затем опустив ее себе на грудь. Она выпрямилась и откинулась на спинку дивана. — Хорошо спал? — Заботливо спросила женщина. Крокодайл кивнул: сон был крепким, без единого плохого видения. — Полежи еще, если хочешь. — Проговорила она, на пару секунд лишая его нежных касаний второй руки, поправила галстук и вернула ее назад. За все время, что Крокодайл общался с ней, он не мог не заметить ее трепетного отношения к этому предмету гардероба, ставшему ее визитной карточкой во всех газетных россказнях и листовках Дозора. Илия всегда следила за тем, как сидит галстук, старалась ничем не запачкать и не испортить его, и притом берегла так, как будто тот имел некую нематериальную ценность. — Илия, этот галстук чем-то дорог тебе, верно? — Спросил Крокодайл, проведя кончиками пальцев по алой ткани. — Да. — Илию уже перестала удивлять его особенность задавать самые неожиданные вопросы и высказывать будто бы случайные мысли, абсолютно неясные без последующих комментариев. — Это подарок Шанкса. — Вот как. — Вскинул брови мужчина. Его пальцы продолжали медленно скользить по галстуку. — Он подарил мне его, когда я уходила из команды. У меня до этого долгое время был похожий, только болотного цвета. Он вытерся, порвался, и я его выбросила. — Продолжила Илия. — А потом Шанкс подарил этот. Красный, чтобы я, мол, не забывала команду. Я и без этого не забыла бы. — Улыбка женщины сквозила паршиво скрываемой горечью. — А еще он помнил, что красный — мой любимый цвет, я сама когда-то об этом говорила. Капитан вечно помнит всякую ерунду… — Он, наверно, рад, что ты назвала команду в честь этого галстука. — Хмыкнул Крокодайл. В его расслабленном взгляде читалась ничем не прикрытая ласка. — Да название Фабер придумал. Он мой первый накама. — Махнула рукой Илия. — У меня фантазии не хватало, вот он и помог. — Фантазии не хватало? Странно. — Отозвался мужчина, вновь беря ее ладонь и в рассеянности всматриваясь в тонкие голубые линии вен, проступающие сквозь бледную кожу. — Ты ведь своему сыну имя придумала такое необычное. Да и вообще, ты такая… Вечно мне не хватает слов для тебя. — Качнул головой он. — Романтичная и, наверно, немного мечтательная. Пускай будет так. И знаешь, давно заметил, что ты ни внешне, ни внутренне не похожа на ту, кем являешься. На пиратку то есть. Но я говорю это не с целью задеть, не подумай. Разнеженный и полусонный, Крокодайл оказался на удивление словоохотливым и способным на откровения. В другом состоянии он пока еще не мог вот так просто сказать Илии нечто приятное, — ей понравилось то, какой он ее назвал — вместо этого предпочитая передавать эмоции в физическом контакте. Последний, к слову, казался Илии обусловленным не только любовными чувствами, но и тактильным голодом, банальной нехваткой человеческого тепла. — Я не обижаюсь, тем более что это правда. — Слабо улыбнувшись, проговорила Илия. Пальцы свободной руки перебирали пряди черных волос. — Я… не особо гожусь для этого всего. Я на Гранд Лайн-то отправилась не ради приключений или богатств, а ради возможностей, которые он мог мне дать. — Ее задумчивый взор устремился вдаль, к виднеющемуся из-за острых крыш домов океану. — Так вышло, что я вкратце рассказала Шанксу свою историю, и он, как и ты, предположил, что Крис впутался в криминал. А средоточение криминала — это вон. — Кивнула она на сизую водную гладь. — Значит, и искать его лучше и проще здесь. — Как ты вообще попала к Рыжему, расскажешь? — Попросил Крокодайл. — Может быть, за ужином. — Ответила женщина, помолчав несколько секунд. — Ты знаешь, первое время в море я себя такой чужой чувствовала, думала, что никогда не привыкну. Потом постепенно освоилась, но… все равно не до конца. — Поделилась она, а затем вдруг расплылась в улыбке. — Сложно поварихе в пиратку в полной мере переквалифицироваться. — Плита и штурвал существенно отличаются друг от друга. — Охотно закивал Крокодайл, заметив перемену ее настроения и посчитав уместным пошутить. — И по функционалу, и по особенностям использования. Хоть вышло не особо-то смешно, Илия расхохоталась, по обыкновению запрокинув голову назад, и ее хриплый искренний смех зазвучал приятнее любой музыки. Крокодайл поднялся с ее колен, садясь рядом, и приобнял любимую. — Нравится? — Указал он на книгу, когда Илия отсмеялась. — Да, очень интересно. Спасибо тебе. — С улыбкой отозвалась та и поцеловала его в щеку. — Пойдем на ужин или еще посидим? — Второй вариант, если ты не против… — Пробормотал Крокодайл, зарываясь носом Илии в волосы. Подаренное ею чувство абсолютного спокойствия еще держалось в нем, словно расплывалось сладкой пеленой внутри, и расставаться с ним не было никакого желания. Женщина двинулась ближе к Крокодайлу, хотя, казалось, теснее было уже некуда, и отдалась во власть воспоминаний, частью из которых она хотела с ним поделиться. В трактире «Три моряка» с самого утра выпивала залетная пиратская команда. Каждый раз, когда в заведение заглядывали морские разбойники, все остальные посетители обходили его за версту. Мать вечно ругалась, мол, опять эта шушера народ распугивает, молилась всем богам, чтобы пираты не затеяли драку и не разнесли трактир, однако услужливо подносила им еду да выпивку, следя, чтобы те за все платили. Эти пираты были как-то поприличнее большинства всех остальных — если такая характеристика вообще была применима к шайке бандитских морд — и оттого не вызывали у матери такого отторжения. Поставив на поднос очередную порцию блюд и несколько бутылок рома, она окликнула дочь и вновь отвернулась к плите: там громким шкворчанием напоминала о себе сковорода с жарящейся рыбой. Илия взяла чересчур тяжелый для ее ставших совсем немощными рук поднос, чувствуя, что ушитая уже на два размера длинная юбка снова сползает с талии, и вышла в зал. Ее мутило, к горлу то и дело подкатывал омерзительный ком, а ноги едва держали. В нескольких шагах от стола, занятого пиратами, Илия вдруг оступилась, пошатнулась и рухнула на пол, с грохотом роняя поднос. Разбойники тотчас притихли и повернули головы на источник звука; прибежала из кухни мать. — Дура. — В сердцах процедила женщина, обрушив резко наступившую тишину, и принялась быстро собирать крупные осколки расколоченных тарелок. Илия кое-как схватилась за барную стойку. Перед глазами все плыло, собственное тело ощущалось отвратительно слабым, словно ватным, а под бедром растеклась противная липковатая лужа рома. Девушке казалось, что ее вывернули наизнанку. Натянутые струны нервов, то и дело норовившие оборваться, сделали это как раз в тот момент — резко, подло и жестоко. Этот перевернутый поднос, раздраженная мать, глупо уставившаяся толпа полупьяных бандитов просто добили Илию, стали последней каплей в побитой чаше ее терпения, и та рассыпалась окончательно. Все, что в ней накопилось, хлынуло потоками горьких слез по щекам Илии. Дрожащие пальцы вместо того, чтобы вытирать, только размазывали их; ноги в старых потасканных туфлях нелепо разъезжались, задевая оказавшуюся на полу еду, и весь остальной мир прекратил свое существование — вместо него осталась только неуемная, страшная, рвущаяся наружу боль. — Не волнуйтесь, я сейчас все заново сделаю, а это будет за наш счет. — С откровенно натянутой улыбкой сказала мать пиратам. — Поднимайся. — Шепнула она почти не слышащей ее дочери и протянула ей руку. Та мотнула головой. Женщина тяжело вздохнула, затем тихо попросив ее не раздражать преступников и встать с пола, и поспешила на кухню за веником, забрав с собой часть побитой посуды. — Хозяйка, мы заплатим! — Звонко воскликнул однорукий красноволосый разбойник — к нему все обращались как к капитану. Он что-то проговорил сидящему рядом другу, и тот встал со стула. — Давай-ка, давай-ка. — Мужские руки легко приподняли тощую, как палка, Илию, и заставили принять вертикальное положение. Та судорожно схватилась за чужую одежду и не стала сопротивляться, когда воняющий перегаром и морской солью пират повел ее к столу — то ли намеренно, то ли неосознанно, просто потащив за собой туда, куда шел сам. — Мы же заплатим, чего ты ревешь-то? — Спросил кто-то. Илия подняла голову, едва ли не падая на крепко державшего ее мужчину, и столкнулась с парой десятков чужих взглядов. Пираты неотрывно смотрели на нее: кто с неким сочувствием, кто с насмешкой, кто без каких-либо эмоций — выпивка глушила их без остатка. Илия, как и все разумно мыслящие гражданские, побаивалась пиратов и относилась к ним с осторожностью, однако сейчас она не чувствовала ничего подобного. Она в принципе ничего не чувствовала. Была только лишь сосущая пустота в груди, ненасытно поглощавшая все остальное, словно черная дыра. С противоположной стороны стола раздалась еще пара возгласов — их Илия не потрудилась разобрать и затем произнесла: — Я не из-за этого. — А из-за чего тогда? Обидел кто? — Спросил очередной пират, на этот раз красноволосый капитан, своей косой от спиртного, но хитрой ухмылкой напоминающий лису. Илия кивнула, резко и размашисто, как если бы ее голова была головой марионетки на ниточках, а затем отпустила футболку бандита — тот разжал руки — и оперлась ладонями о стол. — Извините ее, мы сейчас наведем порядок. — Из кухни вышла мать и тут же бросилась к окруженной пиратами Илии, едва скрывая страх за дочь. Ее пальцы легли на плечи девушки, нервно сжимая. — Она просто неважно себя чувствует, не сердитесь на нее, пожалуйста. — Илия не видела ее лица, но готова была поклясться, что женщина изо всех сил давила улыбку, кривую и неестественную, и, конечно, надеялась лишь на то, что пьяная шайка не взбесится и не устроит здесь погром. — Хозяйка, мы не сердимся. — Заверил капитан, улыбаясь в ответ — на удивление, слишком чисто и искренне для хмельного человека, для пирата и вдобавок для того, кто даже не был знаком с Илией и ее матерью. — Принеси лучше еще рома. Мать быстро ушла за выпивкой, а пират повторил свой вопрос к Илии и, обратившись к тому, кто помог ей встать с пола, как к Бенну, велел ему усадить девушку на стул. — Муж обидел. — Прохрипела она, роняя лицо в ладони. Намокшая от разлитого рома юбка гадко липла к телу. Илия сто раз подумала бы, прежде чем честно отвечать на такие расспросы, но в последние пару недель — близился ровно год с того дня, как ее жизнь в одночасье потухла, словно пламя свечи — и без того ужасное моральное и физическое состояние стало еще хуже, поэтому сил думать, кому, как и что она говорит, просто-напросто не хватало. Она вообще могла бы хоть всю душу вытряхнуть перед этим сбродом — плевать, все равно ее жизнь, приравненная к существованию, уже не имела никакого смысла. Смысл исчез, растворился без следа, оставив вместо себя безумное дерущее на части отчаяние, которое каждый божий день пожирало Илию, мучительно медленно перемалывая в своих жерновах. — Что он тебе такого сказал? — Продолжил выяснять капитан. Многие члены его команды утратили всякий интерес к плачущей дурочке-официантке и вновь переключились на карты да алкоголь. Сердце ухнуло вниз и, наверное, шлепнулось куда-то на пол, где и без этого израненного куска плоти было грязно, как в свинарнике. Что он сказал, спрашивает. Да если бы он сказал хоть что-то, хотя бы двумя словами объяснил свой поступок, — если бы у него нашлись комментарии для своего предательства — а не бросал ее вот так… Кристофер словно толкнул жену в пропасть, а сам остался стоять на краю с сыном на руках, пока она лежала внизу без шанса спастись, насквозь пронзенная кинжально острыми пиками скал. — Он ничего не сказал. Совсем ничего. Он просто ушел и все. Мы даже не ссорились до этого, все было хорошо. — Покачала головой Илия, отрешенно таращась на пустые бутылки в середине стола. Дрожащие бессильные руки соскользнули на колени. Она уже почти не плакала, только совсем мелкие слезинки изредка стекали по ее мертвенно бледному лицу и срывались вниз. — Что же, взял и бросил тебя ни с того ни с сего? Может, у него другая появилась? — Предположил однорукий. Матери-то он улыбался непритворно, а вот сейчас Илия не понимала, действительно ли он интересуется ее судьбой или просто насмехается над глупой обманутой девчонкой из трактира. Однако желания разбираться в его истинных намерениях не ощущалось ни малейшего. — Город маленький, все на виду. Была бы другая, я бы знала. Он просто ушел и забрал нашего сына. Возможно, в соседний город, но там я была и расспрашивала местных, его не видели. Возможно, куда-то отсюда уплыл. — Наверно, именно так чувствовали себя обколотые сывороткой правды люди на допросах у Сайфер Пола: выпотрошенно, ослабленно, когда слова почти без твоего контроля складываются в предложения и выплескиваются наружу. — Да-а. — Протянул опершийся на согнутую в локте здоровую руку капитан — опять же, то ли с сарказмом, то ли в самом деле обеспокоенно. Была бы Илия в состоянии соображать — решила бы, что он какой-то очень уж непонятный и подозрительный субъект. Словом, типичный пират в понимании любого гражданского. Мать тем временем поставила на стол несколько бутылок с алкоголем и взялась за уборку, украдкой поглядывая на Илию и слушая, о чем с ней говорят разбойники. Точнее, только их главный — все остальные к этому времени уже и думать забыли о девушке. Может, только Бенн, севший рядом, кое-как вникал в беседу, почесывая загорелое обветренное лицо с рассекающими его длинными бороздами от глаз до уровня кончика носа. — Ссор не было, любовниц тоже, а он возьми да уйди. Ситуация… — Задумчиво пробормотал мужчина. — Так обычно сбегают люди, у которых появляются проблемы куда серьезнее всего этого. Крупные долги, беды с законом. Не было такого? — Илия мотнула головой. — Странно, потому что других вариантов я и не вижу, а эти, на мой взгляд, больше всего похожи на правду. Он замолк и отпил рома из своего стакана. Из-за катастрофической нехватки сил Илия с трудом заставляла себя сидеть более или менее прямо и не ложиться прямо на заплеванную столешницу. Она в очередной раз казалась себе не человеком, а его пустой оболочкой, откуда выдрали все, что было, и без капли жалости бросили в таком виде доживать свой век — только-только начавшийся, а уже такой тягостный. — Хочешь знать, красавица, что я об этом всем думаю? — Спросил пират. Девушка никак не отреагировала, но он принялся говорить. — А думаю я, что твой ненаглядный спелся с какими-нибудь сомнительными личностями, задолжал им или, наоборот, влился в их компанию, а потом вынужден был отсюда сбежать. От них или от Дозора. А сына прихватил, возможно, потому что те, с кем он связан, приказали ему это сделать. Может, мальчик им нужен для каких-то целей. У них за спинами, где прибиралась прекрасно слышащая звонкий голос бандита мать, что-то грохотнуло. Илия словно очнулась, подскочила и вцепилась в чужую руку. — Каких целей? — Не своим голосом произнесла она, а затем встретилась взглядом с капитаном и резко ослабила хватку. Его хладнокровный, строгий взор пронзал подобно стреле, леденя тело и заставляя замереть на месте. Как будто бы этот человек и не пил вовсе, не вел себя непринужденно и расслабленно, не играл роль беззаботного дурачка. Илия не знала и не желала знать, кто это был, почему его аура внезапно пробрала до костей, однако сразу поняла: он серьезен — слишком серьезен — и наверняка не смеется над ней. — Действительно хочешь слышать, красавица? — Взгляд пирата смягчился, однако не растерял прежнего нерушимого спокойствия. Илия убрала пальцы с его руки и чуть ли не стыдливо отвернулась. От него — точно не хотела. Неужели Кристофер и правда связался с кем-то подобным, с такими же бандитами? Что, черт побери, подтолкнуло его к этому, почему он совершил то, что совершил? — Если станешь искать своего горе-муженька, ищи на Гранд Лайне. В этом океане грязи больше, чем воды. — Мужчина отвел взор и снова приложился к рому. Он что, совсем не пьянел? — А хочешь, отправляйся туда с нами, будешь помощницей кока, нам как раз требуется. Хоть не пропадешь. Глядишь, и мужа отыщешь. — Хочу.

***

— Тебе всего двадцать четыре, вся жизнь впереди! Зачем ты ее ломаешь, зачем тебе эти бандиты? Ты хоть понимаешь, кто такие они и что такое Гранд Лайн? — Отчаянно пыталась остановить Илию мать, хватая одежду, которую та бросала на кровать рядом с сумкой. — Гранд Лайн — это то место, где у меня есть хотя бы небольшой шанс найти Криса и Алфи. — С ледяным равнодушием проговорила Илия и отобрала у нее смятую вещь. — Ты там погибнешь, ты осознаешь это или нет? — Мать вцепилась в нее, встряхивая, как куклу. — Лучше я погибну там вместе с надеждой, чем сдохну здесь вообще без единого намека на нее. — Илия наконец взглянула в ее глаза. Там плескалась боль, сильная и пугающая, однако страдания настолько поглотили девушку и затмили ее разум, что в тот момент она не просто не увидела ее, а даже не постаралась это сделать. — Илия… — Чужие руки медленно сползли с ее плеч, повисая безвольными плетями. — Я понимаю это, но пойми и ты меня, мне же… Ответа не последовало. В сумку полетели последние вещи, взвизгнула молния, и Илия в несколько несвойственных ей широких шагов достигла двери. Что-то заставило ее замереть у порога, словно некие невидимые лапы ухватили и резко остановили. Дрожащие пальцы легли на дверной косяк, старый, потрескавшийся от времени. Если присмотреться, на нем можно было увидеть карандашные засечки — в детстве они с сестрой то и дело измеряли свой рост, споря, кто выше. Тогда мать звонко, весело смеялась. Сейчас, когда сестра Изабель давно сбежала невесть куда с охмурившим ее рыбаком, а сама Илия собралась на Гранд Лайн разыскивать предавшего ее мужа, она и не плакала даже — скорее всего, уже просто не осталось никаких слез. Одно лишь отчаяние. Все это мелькало в сознании Илии резкими слепящими вспышками, едва пробиваясь сквозь ее переживания и морок призрачной надежды, на алтарь которой она неожиданно для себя оказалась готова положить жизнь. Однако эти вспышки были слишком короткими и слабыми для того, чтобы слиться в единый яркий свет мысли о том, что нельзя как минимум вот так бросать родного человека, толком не попрощавшись и не объяснившись, не говоря уже о том, насколько больно будет матери от ухода Илии. Сначала старшая дочь, а теперь младшая — они обе делили нелепую судьбу, которая вела их прочь от дома вслед за любимым человеком. Изабель покидала семью ради иллюзорного, едва ли реалистичного счастья, Илия — для того, чтобы получить ответ на вопрос, почему ее настоящее чистое счастье вдруг отобрали. Заскрипели деревянные половицы — мать пошла к Илии. Остановилась затем у нее за спиной, молча выжидая, надеясь на то, что услышит хотя бы пару слов. Илия повернулась, встречаясь с ней взором, и чуть ли не упала в ее объятия. Их тепло плавило вечную тревогу девушки, как когда-то в детстве отгоняло прочь все обиды и страхи. Однако детство прошло, — закончилось с побегом сестры — а юность сломалась подобно бессильной перед порывом злого ветра тростинке. Впереди маячила неизвестность, в душе не было ничего, кроме боли, а из родных и по-настоящему близких людей осталась только мать, которую Илия вот-вот собиралась предать. Ее поступок был, с одной стороны, отчасти оправданным, поскольку каким бы безрассудным и опасным не казался путь, по которому она планировала пойти, в его конце стояла конкретная цель. А с другой… Она приняла решение почти сразу же, когда этот красноволосый пират — затем он представился как Шанкс — предложил отправиться на Гранд Лайн с его командой, просто-напросто вспыхнув пламенем внезапно появившейся надежды, пусть и весьма расплывчатой. Даже страх перед неизвестностью и опасным океаном не сумел ее остановить. Толком не подумав, не взвесив все за и против, Илия сорвалась с места и эгоистично проигнорировала чувства собственной матери. Она могла хотя бы провести с ней побольше времени перед уходом, поговорить, как следует попрощаться, но вместо этого впопыхах скидывала вещи в сумку и молчала, а порой дерзила в ответ на все попытки матери как-либо остановить ее. Окажись Илия в ситуации, когда ей позарез надо было бы покинуть дом, при условии, что ментальное здоровье не подводило бы ее, она ни за что бы не стала вести себя подобным образом — не так ее воспитывали и не так она сама считала нужным жить. Однако ее травма ранила не только ее саму, но и других, словно хороня Илию в ледяной тюрьме — холоднее пятого уровня страшного и тогда еще далекого от нее Импел Дауна — без доступа к прежней, живой версии себя. — Прости меня, если сможешь, мама. — Только и сумела прошептать Илия. Мысли были спутаны, она толком и не понимала, что следует сказать, однако в груди жгло и горело — то была заглушенная болью совесть. Кажется, рукав потасканной материнской кофты, насквозь пропахшей трактирной едой, успел намокнуть, пока ее лицо пряталось в мягких вязаных узорах на чужом плече. Мать ничего не ответила — лишь сильнее прижала ее к себе, прежде чем отпустить навсегда. Илия обреченно вздохнула и почти сразу же ощутила, как Крокодайл обнимает ее еще крепче и целует в макушку, словно чувствуя волной накатившие переживания. Однако они почти не отступили, продолжили давить — это казалось привычным, но с каждым разом тревоги словно становились сильнее. Либо Илия просто слабела. Тишину безлюдной улицы нарушили веселые возгласы детей. Илия поджала губы, стараясь сдержать подступающие слезы, и уткнулась носом в шею Крокодайла, чтоб хотя бы не разреветься в очередной раз. — Чего ты? — Прошептал он. Его ладонь прошлась по бледной щеке. Не желая ничего говорить, женщина молча мотнула головой, и Крокодайл вновь прижал ее к своей груди. Сейчас ей было тревожно, но зато давно необходимая защищенность никуда не делась. Илию в кои-то веки оберегал хоть кто-то, кроме нее самой. Она беспорядочно сминала рубашку на спине Крокодайла, не замечая этого из-за собственных мыслей. В них висел смазанный временем образ матери: потухший взор карих глаз, опутанных сетью тонких морщин, собранные сзади темные волосы, некогда красивые и длинные, и старая, провонявшая кухней одежда, в которой та всегда работала в трактире. Она, должно быть, не простила дочь — слова последней, произнесенные перед самым уходом, стоили в тысячи раз дешевле самой крошечной слезинки несчастной женщины, которая сначала осталась одна с дочерьми, родной и приемной, а затем оказалась брошена одной и другой. Прочувствовав на своей шкуре, что такое предательство, Илия хорошо — слишком хорошо — понимала, какую боль причинила матери, хоть и ушла от нее не просто так. Тем не менее она была уверена, что если сын после того, как они встретятся, отвергнет ее, то это станет достойным возмездием за совершенный поступок, ведь что может быть ужаснее для матери, чем отрешение от нее собственного ребенка?

***

Ее ребенок сидел на берегу моря, забравшись на прокаленный безжалостным южным солнцем камень. Над шумной пеной волн кружили истошно вопящие чайки, а закатное небо постепенно окрашивалось в розовый цвет акварельной нежности. Позади был очередной полный работы по сбору информации день — революционеры готовили сложный план по свержению местной знати, их координировал лично Драгон, параллельно спасая всех своих людей от открывшего на них охоту Правительства. Алфи под видом беспризорника ошивался везде, где только можно, подслушивая людские разговоры, отвлекал на себя внимание народа, когда его старшим товарищам было необходимо куда-либо пробраться, и старательно выполнял все, что ему поручали. Для него это была первая серьезная миссия, и даже несмотря на свой юный возраст — мальчишке скоро должно было исполниться всего лишь двенадцать — он осознавал всю возложенную на его тощие плечи ответственность. Она не пугала Алфи, а, скорее, наоборот становилась поводом для гордости и воодушевления. Еще бы: он вместе с другими революционерами участвует в такой масштабной операции, помогает спасти целый остров от тирании дворян, внося свой вклад в победу Армии над Мировым Правительством. Победа обязательно свершится — мальчика так учили и он сам был в этом уверен. Не зря же столько людей работают в разных уголках света, сражаясь против несправедливости и защищая угнетенных. Рано или поздно их труд непременно окупится, и развевающийся над миром бело-синий флаг Правительства обратится в пепел точно так же, как благодаря Пиратам Соломенной Шляпы сгорел тот, что венчал башню Эниес Лобби. Алфи тревожно нахмурился, почесал острый веснушчатый нос и развернул лежащую на коленях сегодняшнюю газету. Он по привычке пролистал все страницы до той, с которой обычно начиналась криминальная сводка — там могли написать что-то про отца. Глаза Алфи пробежались по каждой строчке, не найдя ничего толкового. Вместо этого статьи полнились рассказами о пиратах: в Новом Мире гремело имя Маршалла Д. Тича, там же орудовал недавно сбежавший из Импел Дауна Крокодайл, наводили шороху Сверхновые и по-прежнему господствовали Йонко. Награды за разбойничьи головы взлетали с каждым днем — успевай запоминать. Разворот с розыскными листовками пестрел разнообразными лицами: ухмыляющимися, злыми, довольными, равнодушными. Скретчмен Апу из новичков, Бэзил Хокинс из их же числа, Даз Бонс, Феникс Марко, Илия Красный Галстук, Шарлотта Катакури… Вздохнув, парнишка поднял взгляд сероватых глаз на бескрайний океан, залитый теплым светом садящегося солнца. Где-то там, далеко отсюда, был отец. По последним данным — в Норд Блю, а сейчас уже, может быть, на противоположном конце мира. Как он, что с ним, когда он свяжется с Армией, не схватил ли его Сайфер Пол — все эти вопросы мучали Алфи каждый день, однако ответа на них по-прежнему не находилось. Оставалось лишь ждать и верить, надеясь на то, что отец сумеет уйти от преследования и что другие революционеры помогут ему. В кармане плаща зазвонила ден-ден муши. — Да, слушаю. — Проговорил мальчишка. — Алфи, где ты ходишь? А ну марш на базу, у нас совещание! — Раздался недовольный голос одного из предводителей собранного для операции отряда. — Хорошо, сейчас! — Алфи тотчас спрыгнул в мягкий песок, наспех сложил газету, затем засунув ее за пазуху, и побежал в город.