Оле-Лукойе

      Он проснулся от протяжного горестного мяуканья. Сел и не сразу сориентировался в пространстве: калейдоскопом пронеслись перед глазами разноцветные лампочки, под руками ощущался мягкий плюшевый плед, а вокруг было очень тихо. Арсений почти решил, что вопль ему приснился, но тут требовательное, громкое завывание повторилось.       — Кс-кс-кс, Тася! — почему-то шепотом позвал он, наконец-то вспомнив, что спустя несколько часов работы пересел на диван, чтобы дать спине отдых, а потом пожалел кошку, задремавшую на коленях, не стал ее сгонять, устроился полулежа и в какой-то момент уснул следом за ней.       Кошка появилась из темного коридора спустя секунду, мяукнула тише, оглянулась на какой-то звук, а следом из темноты показалась двухметровая фигура, сжимающая в руках подушку и одеяло.       — Задолбала, — так же шепотом проговорил Антон, и до Арсения, который поначалу посчитал, что все еще спит, дошло, что тот успел вернуться.       Правильно, за окном уже горели фонари, значит, было больше шести утра.       — Простите, что разбудил, — пробормотал Шастун, проходя в комнату и с силой протирая глаза. — Я же говорил, она не любит, когда не может присматривать за всеми спящими одновременно, — он подвинул босой ногой гофрированную трубу, которая все еще валялась на полу, бросил подушку прямо на ковер и бессильно опустился на нее, в процессе заворачиваясь в одеяло. — Спите, еще очень рано. Не вздумайте ехать домой.       Арсений, который наблюдал за происходящим с немым изумлением, наконец подал голос:       — Антон, не выдумывайте. Ложитесь здесь, — и подвинулся к спинке дивана, который даже в сложенном состоянии был довольно широким.       Правда коротковатым для человека с его ростом, но все лучше, чем валяться на полу.       — Антон, — повторил Арсений шепотом. — Сейчас же.       Несколько секунд с пола не доносилось ни звука, потом раздался мученический стон, за край дивана зацепилась рука, и Шастун резко сел, не открывая глаз. Забросил подушку наверх, переполз туда, чудом не запутавшись в одеяле, повозился пару секунд, устраиваясь так, чтобы не мешать Арсению, тяжело вздохнул, уткнулся носом в подушку и затих. Пару минут в комнате было абсолютно тихо.       — Все очень хорошо прошло, — вдруг сообщил Антон, не поднимая головы, не открывая глаз и почти не размыкая губ. — Только подзаебались. В основном на обратном пути. Поз, зараза, отказывается открывать категорию «С» в правах и дрыхнет рядом, когда куда-то едем. Спасибо, что вы остались, — пробормотал он, уже совсем засыпая, вытянул ногу по диагонали, коснувшись ступни Арсения, той, что сегодня была в желтом носке, и отключился окончательно.       Арсений, который спиной чувствовал диванные подушки, а коленом — бедро Шастуна, медленно выдохнул. Подсветка в серванте плавно перетекала из синего в фиолетовый. Кошка почти бесшумно запрыгнула на стол, устроилась на манер египетской статуэтки на закрытом ноуте и уставилась на людей немигающим взглядом. Где-то за окном проехал первый трамвай, потом раздался странный звук, скорее всего издаваемый лопатой дворника, кто-то завел машину. Шастун размеренно дышал, и Арсений вдруг почувствовал, как сжалось что-то под ребрами.       Он подумал, что ему все-таки немного не по себе от доверия, которое оказывал ему Антон. Не прямо сейчас, а вообще. От того, как легко он впустил его в свою жизнь, при том, что не был склонен к чрезмерной открытости и общительности. Не потому, что ему была неприятна такая близость. А, черт возьми, напротив. Наверное, он просто отвык от того, что рядом кто-то есть. Кто-то расслабленный и домашний, не подозревающий, что Арсений вообще-то, ну… не самый хороший человек. С сомнительными моральными принципами и не вполне здоровой психикой. Который брал взятки; спал с незнакомцами; не приложил достаточно усилий, чтобы сохранить отношения с хорошей девушкой; безразлично улыбался домогательствам постояшек, не желая встревать в конфликт, хотя от их прикосновений тошнило; которому потребовалось целых семнадцать лет и несколько рубцов на пояснице и ниже, чтобы дать отпор отцу. У которого даже сейчас, в тридцать три, периодически вспыхивал совершенно детский протест против здоровой еды и теплой одежды, никому не нужный протест, потому что людей, навязчиво заинтересованных в его благополучии, в его жизни больше не осталось.       Его не слишком парило все это, пока он был один. Наверное, это было самым главным плюсом одиночества для него. Но теперь он с досадой понимал, что думают о нем явно лучше, чем он есть на самом деле.       Арсений поерзал, устраивая небольшую подушку в пестром чехле под головой, и скользнул взглядом по встрепанным русым кудрям. Он ведь сможет не быть мудаком для этого конкретного мальчика? Из него такой себе взрослый, такой себе пример, но Антон как сформированная личность в этом и не нуждался. Ему нужен был друг, и это Арсений, пожалуй, мог дать.       Удержавшись от порыва взъерошить лохматую макушку, он повернулся на спину и уставился в потолок. Спать больше не хотелось, и, наверное, стоило бы осторожно выбраться и уйти хотя бы на кухню, а лучше домой, но тут кошка спрыгнула со стола, взобралась на кровать и, прошагав между ними, решительно устроилась у Арсения на груди. Спасибо еще, длинные белые усы держала подальше от лица.       А через несколько минут Шастун пошевелился, попытался прижать к себе подушку, но та, устроенная на краю дивана, с тихим шорохом соскользнула на пол. Вместо того чтобы проснуться, он перевернулся на живот, согнув ногу, и осторожно уткнулся носом в плечо Арсения.       «Обложили», — обреченно подумал тот, игнорируя чужое теплое дыхание на своей коже и внезапный комок в горле. Кошка на его груди устроилась поудобнее и начала тихо мурлыкать, будто успокаивая глупого человека; Шастун прижался к нему лбом, а расслабленной во сне рукой коснулся локтя. Умиление боролось с мыслью, что это, наверное, все же чересчур. В смысле, было бы чересчур для Антона, если бы тот был в сознании. Впрочем, кто знает, возможно, в его понимании нет ничего интимного в том, чтобы прижиматься к другому человеку во сне. Арсений же отреагировал на невинное прикосновение неоправданно ярко и смешил этим сам себя.       Разумеется, нечего было и думать легко провалиться в сон. Он замер, стараясь не тревожить кошку и парня, выбравших его в качестве лежанки, прокручивал в голове невеселые мысли, но надолго его не хватило: близость этих двоих не располагала к напряженному самоедству. Незаметно для себя он расслабился, потом прикрыл глаза, чтобы спрятаться от света нового дня, и, получается, все же заснул.       Поскольку следующим, что он осознал, было тепло. Тепло тонкого одеяла, которым он был накрыт, и тепло чужого тела, которое прижималось к нему. Они спали спина к спине на не предназначенном для двух взрослых людей диване, а между их головами, судя по всему, свернулась клубком Тася, и это было одно из самых уютных пробуждений на памяти Арсения. Просто потому, что было очень непривычно снова оказаться рядом с другим живым существом. Это точно не стоило проблем, которые последовали бы, вздумай он снова попытаться найти кого-то для отношений, но вот так, в моменте, казалось замечательным.       Он оставил телефон на столе и теперь не мог сказать, который час, но по ощущениям было едва ли больше десяти. Шастун уснул часов в шесть, возможно, позже, и его очень не хотелось будить, но по некоторым естественным причинам пора было выбираться. Арсений аккуратно убрал с себя одеяло, придвинулся к стене и развернулся.       Шастун спал, уложив голову на согнутую руку, на которой также покровительственно устроилась кошачья лапа. Кудрявые волосы беспорядочно топорщились, одеяло было натянуто до подбородка, а бок размеренно вздымался. Арсений медленно сел, намереваясь осторожно перебраться в ноги и встать с дивана, но тут Антон повернулся, явив своему куратору расслабленное во сне лицо и конкретную такую щетину, а потом открыл глаза.       Несколько секунд изучал его снизу вверх с каким-то странным выражением, потом моргнул, очевидно, окончательно проснулся, почесал нос, подтянул завозившуюся рядом кошку к себе под одеяло и сонно улыбнулся.       — Доброе утро, — почему-то шепотом сказал Арсений. — Разбудил?       — Не знаю, — хрипло ответил Шастун, прочистил горло и глянул за окно. — Который час?       — Понятия не имею, — с тихим смешком признался Арсений и провел рукой по волосам, пытаясь на ощупь привести их в порядок.       Антон приподнялся на локте, дотянулся до телефона куратора, разблокировал экран и хмыкнул.       — Половина одиннадцатого, — он передал телефон владельцу, поднял с ковра подушку и с тихим стоном опустил на нее голову. — Вы вставать собирались? Клацните чайник, а?       — Могу даже кофе в постель сделать, — улыбнулся Арсений, переступая через угадывающиеся под одеялом длинные ноги.       — Две ложки кофе, три сахара, в большую чашку. Вы святой человек, — с чувством проговорил Шастун, накрылся одеялом с головой и уже оттуда сообщил растроганному куратору: — Самый лучший на свете. И насыпьте, пожалуйста, Тасе корм.       — Придумал, надо же… — фыркнул Арсений, задержал взгляд на шевелящемся одеяле и отправился добывать кофе.       Пока чайник закипал, он заглянул в ванную, привычно изумился обилию зелени, умылся и провел мокрой пятерней по волосам. Пора было стричься.       В отличие от Шастуна, которого отросшие пряди делали очаровательным, его куратору они придавали вид свободного художника, бездомного и нетрезвого. Так себе амплуа для преподавателя, почти доктора технических наук. Впрочем, учитывая, как он провел ночь, чтобы соответствовать ученой степени, стоило бы проделать намного более глубокую работу, чем поход в парикмахерскую — тоже с головой, но в другом смысле.       Взрослые люди ночуют дома, а не спят на крошечном диване со своими студентами, потому что у их кошек сложный характер. Они не участвуют в их сумасбродных затеях; не применяют знания по теории электрических цепей, чтобы помочь собрать тем дыбу; не покрывают их перед родителями и точно не приносят им кофе в постель. Многое теряют, одним словом.       Например, полный сонной благодарности взгляд, которым его наградил Шастун, забирая огромную чашку. Тот сел по-турецки, накинув на плечи одеяло, и пил кофе маленькими глотками, глядя в никуда. Постепенно — Арсений как раз успел выпить собственный кофе, проверить почту и приступить к рабочим чатам — его взгляд становился более осмысленным, а на лице появилось что-то отдаленно напоминающее радость жизни. Он поскреб щетину, потер глаз, потом сходил за телефоном, который ночью оставил в спальне, ответил на несколько сообщений и, окончательно ожив, посмотрел на куратора.       — Вы торопитесь? Через полчаса будет готов завтрак.       — Я не завтракаю, — ответил Арсений, поднимая глаза от телефона.       — Как знаете. Но у меня есть варенье. Клубничное. И я собираюсь жарить оладьи.       С этими словами он зевнул, прикрыв рот ладонью, взъерошил волосы и двинулся в ванную. Плескался там минут десять, вышел посвежевшим и чисто выбритым, заглянул в комнату, где Арсений пытался осознать новости профкома, и негромко проговорил:       — Вы если в душ хотите, я дам полотенце. Надо было сразу предложить. И простите, что вчера к вам заперся. Спать хотел адски.       — Шастун, наверное, стоит напомнить, что это вообще-то ваша квартира. И это я вырубился на вашем диване.       — Я даже подозреваю из-за кого. — Он нашел глазами кошку, которая устроилась на спинке дивана и высокомерно наблюдала за обстановкой. — Когда я пришел, она развалилась на вас, как воротник. Спасибо, что присмотрели. Короче, — Антон указал на шкаф, — чистые полотенца там, на средней полке. Можете взять мою футболку.       Арсений хотел было сказать, что вполне может вымыться дома, но сопоставил настойчивость Шастуна с прошлым опытом и спросил напрямую:       — И зачем я нужен вам на этот раз?       — Поз нашел в области офигенную ДЮСШ, с несколькими спортзалами и бассейном. Огромное старое здание, сейчас почти пустое. У нас заказ наклевывается… хочу на разведку съездить. Хотите составить компанию? Чуть позже, после обеда. Мне еще лабу нужно сделать на завтра. А то препод зверствует, если просрочить. — Шастун послал ему хулиганскую улыбку — практика у их группы завтра была только по базам данных — и усвистал готовить завтрак.       А Арсений… Арсений достал из шкафа голубое махровое полотенце и ярко-красную футболку и отправился в душ.