русскость: тонущие в беспомощности

***

Сначала Кира услышала ругань и крики на лестничной площадке, доходящие до неё аж сквозь бетонные стены. Она уже догадывалась, кто мог вызвать такой переполох в подъезде. В следующее мгновение на порог ввалились отец и мать, которая, казалось, едва удерживала того своими ослабленными руками. — Малолетний придурок, что с него взять, милый… — доносились до Киры материнские слова утешения. Она вышла в коридор. Всё ещё придерживая отца, мама посадила его на табуретку, стащила обувь и помогла снять грязную от снега и крови куртку. Они продолжили говорить, не обращая внимания на Киру: — Надеюсь, мои успели вовремя… — сказал Юрий Николаевич, задумчиво глядя в одну точку, — пиздюк, сраный пиздюк, — на выдохе произнёс он, ни к кому конкретно не обращаясь. — А ты не смей защищать его, — угрожающе, почти злобно продолжил отец, теперь уже смотря на маму. — Юра, ты чего?.. Нет, конечно… — тихо пролепетала она, снимая с себя шубу, что носила уже который год подряд. — Просто жалко его, парнишка-то молодой, глупый, воспитания, конечно, никакого не было пади. В детстве, когда Наталья Витальевна уезжала на командировку по работе, Кире нравилось доставать шубу из шкафа, примерять и бегать в ней по всему дому; она казалась ей такой красивой, мягкой и тёплой, почти королевской. От неё всегда приятно пахло мамиными духами. Кира играла, воображая себя принцессой. — Жалко говоришь… — вставая и возвышаясь над женщиной, начал было Юрий Николаевич; Кира заметила его сжавшиеся кулаки и налившиеся кровью глаза. И она, совершенно не думая, выпалила: — Наконец-то и тебе досталось? Макияжик неплохой. — Девушка со злорадной улыбкой посмотрела на его изуродованную в драке физиономию. — Добрый вечер, кстати. — Кира! — Что? — Ты не видишь, твоему отцу плохо? Никакого сочувствия в тебе нет! Кира не стала подавлять в себе злость. — Во мне нет сочувствия? Это в нём его нет, мам. В нём! — Кириякия! — повысил голос на дочь Юрий Николаевич, подойдя ближе. — Не лезь в разговор и не спорь с матерью! — он схватил её за плечо и прошипел в лицо: — А твои оскорбления в мою сторону мы обсудим позже… — Не нравится правда? Я бы с огромным удовольствием пожала руку тому, кто сделал это с тобой, ясно? — ядовито выплюнула она в ответ, чувствуя, как страх перед ним уходит. Кира упрямо смотрела на него, в его глаза, пытаясь уловить хотя бы каплю раскаяния, но увидела лишь нарастающий гнев, как и всегда. И ждала, стиснув зубы. — Ты… — он занёс руку. Потому что по-другому не умеет. Люди, вроде него, решают любые конфликты именно таким способом — вымещая свои эмоции на других. Только слабому человеку придёт в голову использовать свою физическую силу, по-настоящему сильные люди её не показывают, они знают о ней и так, они уверенны и спокойны. Его унизил мальчишка, избил едва ли не до потери сознания, и вместо того, чтобы посмотреть на себя и свои поступки под другим углом, понять, каково это — быть по другую сторону, отец продолжил действовать точно также. — Что, ударишь? Ну давай. На большее же не способен, — прошептала Кира, а через секунду услышала звенящий шлепок ладони о щёку и почувствовала острую боль. Кожа горела, а она не отрывала ненавистного взгляда от отца. Быстро схватила свои вещи: телефон, наушники, валяющуюся рядом зарядку; надела первое попавшееся, нацепила кроссовки и выбежала из квартиры, пока Юрий Николаевич приходил в себя, тяжело дыша. Пока Кира шла, захлёбываясь слезами, ей звонила мама, а потом оставила сообщение со словами: «Я люблю тебя, Кира. Возвращайся». Уже около старенького и продуваемого ветрами монастыря Кира заметила, что ушла в материнской шубе. Совесть взыграла в девушке, и она готова была вернуться в тот же момент, но передумала, потому что злилась и на неё. Услышала вой сирен скорой в отдалении и надела наушники, погружаясь в музыку. Кира волновалась о маме, правда, знала, что отец мог с ней сделать после того, как она разозлила его ещё больше, но сейчас ей никого не хотелось видеть. Она… сдалась. Кира устала доказывать ей, что они живут с монстром.