The Rings

По дороге пыл заметно поубавился. Чем меньшее расстояние до нужного адреса показывал навигатор, тем больше возрастала уверенность в неправильности происходящего. «Ничего мне никто не должен. Ни объяснять, ни говорить. Это просто работа. Работа, в которой не имеет значения ни авторство, ни, тем более, чьи-то взаимоотношения». Вадим остановился у круглосуточного магазина и купил бутылку виски. Дженни звонила еще несколько раз, но трубку он не взял. Двадцать седьмой дом располагался от дороги дальше всех. Он припарковался во дворе и отпил прямо из горла бутылки. «И что дальше? Подъезд всего один. Семь этажей. Даже если на этаже всего по две квартиры, то это 14. А если по три — то 21. Не будешь же ломиться в каждую». Свет горел в одном окне на втором этаже, в трех — на четвертом, в двух на пятом. В одном — на последнем, седьмом, что в общем ничего и не означало: Рината вообще могла быть не дома. Или просто не включать свет. Или спать: время давно перевалило за полночь. Сама идея поехать сюда теперь казалась совершенно глупой — вполне можно было дождаться завтрашнего дня и встретиться в Рингс. Последний раз, потому что несмотря на поугасшую злость, свое решение он уже принял. Слишком много вранья. Слишком много непонятного, не вяжущегося между собой. Слишком много людей разом, которые отчаянно бьются за свои грязные секреты. Но возвращаться домой хотелось еще меньше: смотреть на размазывающую по лицу сопли Дженни желания не было. Ее рассказ о себе не произвел на него особого впечатления: ну нюхала кокс, ну потрахалась на камеру, ну сказала там что-то про кого-то. Скучно. Не ново. Надо было думать головой. А то, что Кольцов ловко держит ее на привязи… В этом тоже не было ничего нового и интересного. Каждый за себя. Каждый всегда только за себя, как показывает жизнь. Он не заметил, как бутылка опустела на треть. Не заметил, как сигаретный дым почти не вылетает в открытое водительское окно, а наоборот, заполняет салон, ласково касаясь стекла. И не заметил, как открылась пассажирская дверь, увлеченный собственными мыслями. Мыслями, которые давно перешли с чужих жизней на свою. На Ринате были светлые джинсы и широкая кофта, сползающая с одного плеча, что в ее случае можно было расценить как откровенную эротику. Она просто открыла дверь и села рядом, ничего не говоря. Вадим тоже молчал, какое-то время просто разглядывая повернутое к нему лицо, светлые волосы, завивающиеся в разные стороны на концах, тонкую белую шею и такое же белое плечико. Он вдруг понял, что больше не злится. Не чувствует раздражения. Что в нем не осталось ни одного из тех слов, которые он планировал произнести, и произносил внутри себя всю дорогу. Весь истерический лейтмотив, от которого, казалось, будет невозможно избавиться еще долго, куда-то улетучился. Она просто смотрела. Без нетерпения. Без вопроса в глазах. «Потому что она и так все знает». Длинные светлые ресницы едва заметно подрагивали, на чуть приоткрытые губы падал электрический свет одинокого дворового фонаря. Это была, пожалуй, самая странная хуйня из всей хуйни, которая происходила с ним за последнее время. И он совершенно не понимал, почему. Еще полчаса назад ему хотелось просто прибить ее. Высказать все, что он думает: в самой грубой форме, не стесняясь в выражениях. Назвать лживой сукой. Выскочкой, возомнившей о себе черт знает что. Возможно даже прочитать лекцию о деловой и рабочей этике, — и обязательно побольше мата, чтобы лучше дошло. Он хотел сказать, что больше никогда не переступит порог Рингс. Что вернет деньги и забудет все это, как неприятный липкий сон. Он прекрасно знал, что ни один контракт не может его заставить — рабство давно отменили. Молчать? Молчать он готов, но работать — больше нет. Дальше сами. Всегда все делали сами и сейчас сделаете. Не впутывая других. Не относясь к другим, как к идиотам. Еще больше он хотел завалить ее вопросами: заставить рассказать все, даже если на это уйдет целая ночь, даже если на это уйдут целые сутки, двое суток — неважно. И обязательно извиниться в конце. Обязательно. Потому что он принципиальный. Дохуя принципиальный, и от своего не отступит. Но теперь ничего не было. Не было ничего, кроме этих больших глаз, этих чуть открытых губ, этого взгляда, в котором и так были ответы на любой вопрос. Он сам не заметил, как наклонился вперед; теперь ее лицо было совсем близко, какой-то сантиметр, и он коснется ее губ своими. И станет совсем безразлично, что там дальше. Ее хотелось трогать, хотелось прикасаться, — везде, не пропуская ни одной части, но все, что он мог, все, на что решился — это аккуратно провести пальцами по щеке, убрать за ухо выбившуюся прядь волос. И смотреть дальше. Так и не преодолев последнего сантиметра. От нее пахло чем-то сладким, но не приторным. Пудрово-медовым. Ванильно-жасминовым. Хотелось провести губами по этому открытому плечу, хотелось облизать его, совершенно наплевав на то, как это будет выглядеть. И он почти решился. Точнее, как будто кто-то уже давно все решил за него. Небольшой двор ярко осветило светом фар въехавшего автомобиля. Черный Порш остановился прямо у подъезда, Рома вышел, тут же приложил к домофону брелок и скрылся в подъезде. Рината проводила его взглядом, после чего так же бесшумно, как и села, вышла сама. За все это время они так и не сказали друг другу ни слова. — — Мне Дженни позвонила, едва разобрал, что она там несет, — Рома сидел за столом и размешивал в чашке сахар, — Пьяная, конечно же. Сказала, чтобы я к тебе поехал быстрее. Че случилось-то? — Ничего не случилось, — Рината села рядом, разглядывая, как бликует золотистая каемка на чашке в электрическом свете, — Точнее, случилось то, что и должно было. И я даже удивлена, что так поздно. Думала, она ему расскажет в первый же день. Но зачем она тебе позвонила, я не знаю. — Ну как зачем, — Рома хмыкнул, отпивая чай, — Фу, с какими-то фруктами что ли? А обычный чай есть? Наверняка решила, что ее вспыльчивый любовник тебя убивать поехал. Где он, кстати? — Там, внизу, — она неопределенно качнула головой и встала, направившись к кухонным шкафчикам, — Обычный чай есть. Где-то был. — Ну раз ты жива и здорова, то мое участие не требуется, — он рассмеялся, — Расскажи хоть, че было. На какой мы находимся стадии на пути к принятию? Гнев? Торг? Депрессия? — Я не знаю, Ром. В любом случае, принятие либо наступит, либо нет. Если наступит, то все будет хорошо, а если нет… — То тоже все будет хорошо. Все к лучшему. У меня была мысль, что она моментально все распиздит, так же моментально, как на него залезла, но это и не плохо, поэтому я мешать не стал, — он отдал ей свою чашку, и она вылила содержимое в раковину, предварительно понюхав. — Сейчас заварится. По какому поводу сегодня не пьешь? — Обычно спрашивают, по какому поводу пьешь, — он снова улыбнулся, — Не хочу. Так и что он сказал-то тебе? — Ничего не сказал, — Рината пожала плечами и отвела взгляд, сосредоточившись на заварочном чайнике. — Вообще ничего? Даже то, что мы гадкие пиздаболы, которые выставили его дурачком? — он прищурился и пристально разглядывал сестру, — Даже не упрекнул в грязном мерзком шантаже его новоявленной возлюбленной? Не защитил ее честь? Не выразил своего негодования? — Рома откровенно веселился, — Не верю! Не верю! Его наверняка знатно распидорасило от таких новостей, раз он сразу же полетел сюда. На концерте он точно еще ничего не знал, видимо после культурной программы наша Джен так расчувствовалась, что решилась все же душу излить. Было бы ему плевать, никуда бы он не поехал. Не ошивался бы под твоими окнами среди ночи. Поэтому смею предположить, что мы находимся на стадии «гнев», откуда до принятия как до Луны. — Как ты думаешь, что она ему рассказала? — Рината задумчиво подошла к окну. Машина Вадима стояла там же, но фары уже не горели. — Вероятно, что правду, — он взял заварочный чайник и принялся наливать чай уже в другую чашку, — Про нас правду, ну так, как она себе эту правду представляет. Правду, пропущенную сквозь жернова собственного сознания, — он заржал, — А вот про себя — нет. Все по классике. Про себя люди обычно рассказывают только хорошее, а если плохое, то обязательно так, чтобы выглядеть жертвой обстоятельств или других плохих людей. Ну таких, как мы. Вряд ли она хочет, чтобы он ее послал на три буквы раньше времени, она в него мертвой хваткой вцепилась… — Ты же сам знаешь, почему. Поделиться своими историями не с кем, а он — отличный вариант. С ним можно разговаривать, ему можно все рассказать, — Рината вздохнула, — Иногда держать все в себе становится невыносимым… Каждому нужен кто-то, кому можно довериться. — Ну не всё, далеко не всё, — он снова усмехнулся, — Вряд ли она ему рассказала, что оказалась здесь не потому, что что-то знает, а потому что пыталась шантажировать этим Кейт. А вот что я ее шантажирую — она точно рассказала: снял на видео бедную девочку, как она там меня ублажает с припудренным носиком, начал угрожать, — он рассмеялся, — Бля… Сука, надо Вадика предупредить, может, она и его тайком снимает, когда они трахаются. — Тем не менее, ты не святой. Это случилось по твоей вине, и теперь мы имеем то, что имеем. Постороннего человека, которого приходится здесь держать. Может, и к лучшему, что она теперь с Вадимом, — Рината помолчала, — Направит энергию в другое русло. К новому году поедет домой. Все у нее нормально будет. — Рината, откуда столько сочувствия? То, что я виноват, я не отрицаю! Мы тысячу раз об этом говорили. Я очень виноват, в первую очередь — перед тобой, — она поморщилась и хотела перебить, но он не дал, — Но и Дженни могла бы просто промолчать, а не продолжать рыться в этом, не искать документы, не подслушивать разговоры. Когда мы уезжали, она клялась молчать, но тут же побежала к Кейт, поставив ее в известность, что все знает. Стала вымогать у нее деньги. Ежедневно приходила и вела себя как сука. Ты же знаешь Кейт… Знаешь, на что она способна. Так что то, что мисс Дженни сейчас здесь, — великое благо. Для нее же самой. Трудится на благо отечественной звукозаписи, живет в хорошей квартире в ЦАО, на концерты Чайковского ходит, правда, даже не зная, что это Чайковский. Любовника себе нашла опять же… Все довольны! Это не она жертва шантажа, это мы, можно сказать, жертвы шантажа. — Если мы и жертвы, то только твоего длинного языка, — Рината продолжала смотреть в окно. От подъезда медленно отъезжала машина такси, — А Дженни… Мне даже жаль ее. Она ведь не глупая. Не безмозглая курица. Просто она другая. Другой менталитет, другие ценности. Все другое. И то, что она хотела денег — в этом нет ничего странного. Ей в руки сам попался шанс заработать легкие деньги, почему она не должна была им воспользоваться? — Рома смотрел с неприкрытой издевкой, и она добавила, — Попытаться воспользоваться, ладно. Я тоже когда-то хотела денег. Так сильно, что теперь… Что теперь все вот так, — такси уже скрылось за углом, но Рината продолжала смотреть ему вслед. — Почему не должна была воспользоваться? Серьезно? Может, хотя бы из чувства благодарности? Может, потому что это мы устроили ее на работу, привели ее к Кейт, по сути обеспечив безбедную хорошую жизнь? Может, потому что ты вообще однажды ей эту жизнь спасла? Что было бы с малышкой Дженни — любительницей странных цветных таблеточек на вечеринках? Когда бы ее нашли? Утром? Обблеванную, обоссанную и без пульса? — Хватит! Не тебе рассуждать, о том, кого бы и как нашли, — Рината резко оборвала его, получилось слишком громко, и, выдохнув, как будто изгоняя из себя воспоминания, уже чуть тише добавила, — А вообще… Мы же сами могли ему все рассказать. Все равно бы пришлось рассказать рано или поздно. Можно было и рано. — Не могли! Не могли, Ри! Мы не можем верить всем подряд, не можем работать со всеми подряд. Чтобы что-то понять о человеке, нужно, чтобы было так. Нужно видеть, как он действует, как ведет себя в разных ситуациях, в том числе, неприятных ситуациях. Вот ему неприятная ситуация, — а дальше он либо с нами, либо пошел нахуй. Вернет бабки, всю оставшуюся жизнь будет сидеть и молчать в тряпочку о том, что было. А мы… Ну мы подумаем, что тогда делать. На нем свет клином не сошелся, хотя не буду отрицать, что работать с ним мне очень нравится. Профессионал он охуенный, сама знаешь, я очень редко кому комплименты отвешиваю. Как человек да, дохуя у него проблем. — Каких проблем? — Ри старалась сделать равнодушный вид, но Рома только хмыкнул. — Обычных. Человеческих. Думаешь, легко все потерять? — Думаю, что да: как раз-таки все потерять — это раз плюнуть. Да шучу я, понятно. Не понятно только, что ты имеешь в виду под потерей… Группы существуют и распадаются, музыка остается… Популярность остается. К тому же они вроде по обоюдному желанию и мирно все это сделали… — Ага, как же. По такому обоюдному желанию, что он до сих пор не может даже изобразить безразличие на лице, когда я ему про это напоминаю. Я тут на днях решил послушать пару альбомов их, пока в студии сидел, включил погромче, а он как раз пришел. Бля, как он на меня посмотрел, — Рома удовлетворенно улыбнулся, — Вот где настоящие эмоции. Ничего не пережито, не пройдено, не забыто. — И зачем ты это сделал? На эмоции посмотреть? — Что — это? Я могу слушать что хочу и где хочу, так случайно вышло, — он улыбался, прищурившись, и разглядывал свое отражение в чашке, а потом отставил ее в сторону и встал. — Ладно, раз никто тебя не убивает, я тогда поехал. У меня еще есть кое-какие дела. Можешь не провожать. Кстати, что с парнем? Которого ты сбила. С тобой поехать в больницу или тебе есть, с кем ездить? — он снова прищурился и пристально смотрел на сестру, но в лице ее ничего не изменилось. — Ничего. Лежит. Не разговаривает, — мысли снова вернулись в белую палату с запахом хлорки, — Ехать не надо. Я у Тимура еще хотела узнать, как он. Сейчас позвоню как раз. Нам потому что вообще ничего не сказали, нас даже пускать не хотели… — Но пустили конечно же? — он улыбался, натягивая кроссовки, — И кстати, я еще хотел спросить, а ты в кого именно влюбилась: в Вадима или брата его? — кроссовки были надеты и зашнурованы, но Рома продолжал иронично наблюдать за лицом Ринаты. — Чего? Иди уже! — Иду, иду, — он послал воздушный поцелуй и скрылся за дверью. Когда входная дверь закрылась, Рината устроилась на своем диване, подтянув колени к груди. За окном было совсем темно. Машина Вадима так и осталась стоять под окнами. — Личность так и не установили, Ри. Он реально как будто с неба на эту дорогу свалился, но ничего, ты не переживай, дело времени, — Тимур, как всегда, был сосредоточен и чеканил каждую фразу, — Я уже разобрался с ситуацией, что вас пускать не хотели, теперь все нормально будет. По диагнозам — у него тяжелая черепно-мозговая, и пока не ясно, что именно пострадало. Говорить — не говорит. Но видит и слышит. Врач сказал, что и понимает. Переломы плечевой, локтевой и лучевой костей, сложные, но есть высокий шанс на восстановление. Теперь про полицию. Все экспертизы подтвердили, что все было именно так, как ты говоришь. — Так быстро? — Ну если работать, а не булки мять, то и работа спорится. Заключения официального трасологии еще нет, не оформили. Но тормозной путь почти отсутствует — ты действительно увидела его в последнюю секунду. Место столкновения установлено: он шел посреди дороги, не оборудованной переходами. Твое освидетельствование в идеале, ничего не найдено. Чтобы не грузить подробностями просто скажу, что тебе штраф выпишут за изменение цвета машины, — Рината только вздохнула, — Не внесенное в документы. — Ну вот Рома и заплатит. — Никаких дел возбуждать не будут. В дальнейшем он может подать гражданский иск о возмещении вреда здоровью, причиненное источником повышенной опасности, то есть автомобилем, но думаю, до этого не дойдет, потому что мы и так все оплатили и оплатим и дальше. Палату, лекарства, лечение, реабилитацию. Все, что будет нужно. — Спасибо, Тимур. Мы там были сегодня… — Я знаю. Понимаю все. Но лучше пока не ходить. Толку мало. Пусть пацан в себя немного придет. Дальше договоримся. Нужно верить в лучшее. Он говорил что-то еще, сыпал медицинскими терминами, но Рината почти не слушала. «Нужно верить в лучшее». Почему-то совсем не получалось. Ничего не получалось. — Вадим вернулся домой на такси, благоразумно посчитав, что не стоит ехать за рулем пьяным. Впрочем пьяным он особо не был — было что-то другое, намного сильнее и хуже. Какой-то раздрай. На душе скребли кошки: тысячи кошек, и залить их алкоголем не выходило. Дженни сидела на кухне за столом, перед ней лежал телефон и стояла бутылка коньяка, которую она взяла из холодильника. На ней была только длинная футболка Вадима, которая доходила почти до коленей. Волосы были мокрыми и спутанными. Лицо — заплаканным, но все еще очень красивым. — Я твой коньяк взяла, надеюсь, ты не против. Я уйти хотела, но у меня нет ключей, чтобы двери закрыть, а так оставлять я не стала, я… — Я не против, — Вадим разглядывал покрасневшие серые глаза, в которых теперь была настоящая, глубокая, душераздирающая тоска, — Я вот еще принес, — на столе появилась недопитая бутылка виски, — И не ной. Только не ной. Он сел на соседний стул, продолжая буравить ее взглядом. — Ты Кольцову позвонила? Нахуя? — Я испугалась… Я не знала, что делать. Ты был такой, такой… — Какой? — злость снова вернулась, снова была на своем месте, — Какой я был?! — Такой злой… Такой грубый… Я думала… — Мне плевать, что ты думала, — он резко встал, схватил ее за руку и потянул на себя. Она чуть не упала, но схватилась за край стола. Футболка была моментально задрана до самых лопаток, он грубо толкнул ее на стол вперед лицом, — чтобы не видеть, чтобы не смотреть в глаза. Загорелые стройные ноги, упругие ягодицы, тонкие узкие трусики. — Почему ты до сих пор в трусах? Не ждала меня? — Вадим одним рывком избавил ее от ненужного предмета гардероба, и, не утруждая себя прелюдиями, почти сразу вошел на всю длину. Она дернулась от боли, но не издала ни звука. Ему и самому было больше больно — никак не приятно, и потребовалось какое-то время, чтобы начать движения. Он схватил ее за тонкую шею, притягивая к себе, поцеловал в висок, облизывая его языком, но это не было похоже на нежность. Это вообще не было похоже на секс по взаимному желанию: желания не было ни у кого. Лишь физическое возбуждение, родившееся, казалось, из ниоткуда. Он грубо шарил руками по ее телу, сжимал грудь, кусал шею, оставляя кровоподтеки. Член двигался в ней сначала медленно, но как только он почувствовал, что это больше не причиняет боли, движения стали быстрыми и ритмичными. Она стонала, выгибаясь навстречу, упираясь рукой в столешницу, что-то там ныла про свое «прости, я не хотела, я не буду», но он не слушал и не слышал, еще сильнее вдавливая ее в край стола, оставляющий красные следы на ее плоском загорелом животе, на упругих бедрах. Кончила она буквально за несколько минут, быстрее него, и он снова подумал, что ей это ничего не стоит: где тебя ни нагни, где тебя не выеби, ты всегда будешь корчиться в судорогах оргазма. Ему потребовалось больше времени, механические быстрые движения распаляли плоть, но кроме плоти должно было быть что-то еще. Что-то еще, чего здесь не было и в помине. Чувствуя приближение разрядки, он грубо схватил ее за волосы, потянув на себя и почти по-звериному прорычал: — Никогда. Не смей. Говорить. Со мной. О ней. Теплая сперма стекала с ее поясницы, он несколько раз провел членом по ямочкам, размазывая ее. И молча ушел в душ. Дженни села обратно на стул. Молча отпила из бутылки и уставилась в черное окно. — Ты меня не выгонишь? — она свернулась клубком на одной стороне кровати. — Нет. Спи. И ничего не говори. Пожалуйста, — он отвернулся и закрыл глаза. Никакого сна не было. Уснуть было невозможно. — Вадим, я… — Ничего не говори! Он лежал и просто смотрел перед собой. Было совсем темно. Прошел, наверное, час. Он слышал, что она тоже не спит. Дыхание было тихим, но не ровным. — Извини, — он сказал это почти шепотом, — Не знаю, что на меня нашло, — он повернулся и теперь смотрел на разметавшиеся по подушке локоны, Дженни вздохнула и погладила его по лицу, — Может быть, ты и права. Права, что нам нужно быть сейчас вместе, вместе не так плохо, — она снова выдохнула воздух, перебирая его темные пряди, — Со мной происходит что-то странное. Странные чувства. Расскажи мне что-нибудь еще. Но Дженни только отвела глаза. В темноте этого было не видно, но он почувствовал. — Мне больше нечего тебе рассказать. Ты сам все видишь. Видишь, что выхода нет. Ты ведь не сказал ей? Ничего не сказал? Вадим удобнее устроился на подушке, не собираясь отвечать. — Что с ней не так? — Все не так, — Дженни натянула одеяло повыше, — Ты все равно не поверишь. Он не знал, сколько проспал. Час, два или три. Но дверной звонок был неумолим, проникая своей трелью в нутро. Дженни, сонно потерев глаза, тронула его за плечо. — Что это? Кто-то пришел? Вадим не успел ответить, как звонок раздался снова. Глеб был в форме себя. Он стоял, прислонившись к известковой стене лестничной площадки и ждал. Едва открылась дверь, он тут же ввалился внутрь, пытаясь расшнуровать ботинки, в чем потерпел полное фиаско. — Сколько времени, блять, что ты тут делаешь? — Вадим сонно щурился, включенный в прихожей свет гадко разъедал глаза. — То же, что и обычно, прикинь! Помоги ботинки снять, — Глеб предпринял еще одну попытку, но пальцы слушались совсем плохо. — Убирайся вон! — Вадим развернулся и вернулся в спальню. Беда не приходит одна. Все плохое случается обычно разом. И именно этого только и не хватало «для полного счастья». Он даже не удивился. Дженни лежала, натянув одеяло почти до подбородка. — Что случилось? — Ничего, это Глеб. В гости пришел. Как будто в подтверждение его слов в дверном проеме тут же возник силуэт: наконец-то удалось справиться со шнурками. — А че вы тут делаете? — он пьяно хихикнул, — Я помешал, да? Никто ничего не ответил. — Вы спите что ли? Я с вами! — и он тут же принялся стаскивать с себя одежду, — А вы как, совсем голыми спите или трусы не снимать? — одежда быстро полетела на пол. Он шагнул к кровати и упал ровно посередине, — Вадик, у тебя самая удобная кровать в мире! Дженни, до этого лежавшая там же, вскочила с места. Вадим не помнил, что там на ней надето, но она полностью обмоталась одеялом и встала рядом с кроватью, не зная, что делать дальше. — Глеб… — Че Глеб? У меня день рождения. Думал, ты как-то меня поздравишь, приедешь… — казалось, что он действительно собирался спать, обхватив подушку обеими руками и потянув на себя еще одно одеяло, — А ты… Как будто не родной. Не любишь меня больше? — Я тебя поздравил! Вадим до конца не проснулся, что сказать — не знал. Собственное смятение не давало думать, единственное, в чем он не сомневался, так это в том, что избежать очередной неприятной сцены никак не удастся. Еще и при свидетеле. Оставалось только надеяться на то, что благоразумие все же победит. — Пожелал здоровья в смс-сообщении? — он заржал, — Меня консьержка в подъезде искреннее и теплее поздравила, чем ты. — Глеб… — Глеб, Глеб. Без тебя знаю, как меня зовут. Ну вы ложитесь, че стоите? — он снова подмял под себя подушку. — А ты че здесь? — он посмотрел на Дженни, — Живешь уже тут? Быстро, молодец, с ним так и надо, он любит, когда быстро. И грубо. Хотя с тобой — не знаю, может это только со… Благоразумие явно проигрывало. — Рот закрой! Вадим быстро схватил Дженни за руку и вывел из спальни. — Че тебе надо? Зачем ты приперся? — тяжелый взгляд скользил по нему всему, нигде не задерживаясь, — Рот свой захлопни, не смей при посторонних ничего говорить! — Имею право! — Глеб продолжал лежать, распластавшись на всю кровать. — Нихуя ты не имеешь! Вали отсюда! Не мешай мне жить! — Я разве мешаю? Я просто поспать, — он пьяно рассмеялся, — А куда делась Дженни? Почему ты ее увел? Он все понимал. Понимал, что Глеб просто так не уйдет. Понимал, что все это — просто фарс. Комедия. Или драма, — кому что ближе. Сценка из провинциального театра. Он понимал даже то, что брат не настолько и пьян, как пытается это изобразить. Но сил больше не было. Он вдруг почувствовал себя совершенно несчастным. Слабым. Неспособным больше справляться и бороться. Дженни стояла в проеме двери, несмотря на то, что Вадим велел ей сидеть в соседней комнате и не высовываться. Стояла и хлопала большими грустными глазами, придерживая одеяло обеими руками у груди. — Может… Может, пусть он поспит здесь? Только не ссорьтесь… Вадим прошелся по ней тяжелым взглядом, но ничего не сказал. Сколько ни говори, — не будет никакого толка. Этот не встанет и не уйдет. Эта не может посидеть в другой комнате. И все они лезут. Лезут к нему, совершенно наплевав на его состояние, никак не учитывая его желаний, а он… А он просто больше не может. Все так же молча он поднял с кресла джинсы и футболку и начал одеваться. Глеб с интересом наблюдал за его медленными, но уверенными движениями, удобно подложив под спину подушку. — Что ты делаешь? Куда ты? — Дженни хотела подойти к нему, но наткнувшись на колючий взгляд, остановилась. — Да, Вадик. Куда ты? — в отличие от Дженни Глеб не испытывал дискомфорта, скорее — интерес. — Ну раз у меня дома теперь ночлежка, раз у меня в постели теперь кто-то лежит, а из дверей меня бесконечно кто-то доебывает, то придется найти себе другое место, — он закончил одеваться, — У твоего дешевого представления больше не будет зрителя, можешь спокойно спать. Счастливо оставаться! Дверь с грохотом захлопнулась, и Дженни вздрогнула. — Я тоже, наверное, пойду… — она нерешительно потопталась возле кровати. — А зачем? Ложись, спать будем, — Глеб похлопал ладонью по простыне рядом с собой, — Обещаю не приставать, ты же девушка моего брата, это святое! — он с ухмылкой разглядывал краснеющие на ее шее следы явно от зубов. Она понимала, что, скорее всего, он просто издевается, но легче от этого не стало. — Вряд ли я смогу спать… — тем не менее она аккуратно присела на самый краешек кровати, — Я и так еле уснула сегодня, а потом ты пришел… Вадим час просидел на лавке в соседнем дворе. Выкурил три сигареты. Виски остался дома, о чем он сильно пожалел, но возвращаться не было никакого желания. Небо уже окрасилось в бледно-розовый, оповещая о том, что новый день вот-вот вступит в свои права. Ехать никуда не хотелось. Идти тоже. Не хотелось никому звонить. Никого видеть. Он было подумал о том, что можно съездить за машиной, — хмель почти улетучился, — но брелок остался лежать на полке в прихожей. Когда он вернулся в квартиру, было тихо. Незапертая входная дверь была просто плотно закрыта. Ни Глеба, ни Дженни внутри не обнаружилось. Он налил в одиноко стоящий на столе стакан виски и несколько минут смотрел в одну точку. А потом залпом выпил налитое и прямо в одежде рухнул в постель. — — Где Джен? — Рината стояла в просторном светлом холле Рингс, — Она так и не пришла? Вообще-то уже час дня. — Написала сообщение, что заболела и сегодня не придет. Пиздячек наверняка получила, зализывает раны, — Рома что-то увлеченно разглядывал в планшете, сидя на диване. — Ты что, думаешь, он мог ее ударить? Да и за что вообще? — Да не, не думаю, я это так. В любом случае, у нее сегодня аж четыре встречи должно быть. А вечером с Ледой нужно идти на пресс-конференцию вообще-то и вечеринку по случаю новой книги. Так что я очень зол и надеюсь, что ее действительно отпиздил Вадик, потому что если она просто решила нас так подставить… — Перестань. Что там за встречи? Я займусь сама. И с Ледой схожу, все же написано давно: и для прессы, и для гостей, — так что, считай, останется оказать моральную поддержку и грозно смотреть, если вдруг что-то пойдет не так, — она улыбалась, — Вечеринки я ненавижу, конечно, но, думаю, справлюсь. Тем более, она все время обижается, потому что я отказываюсь от ее приглашений. Вот, считай, повод. Сегодня на ней был светло-розовый брючный костюм, и вся она была какой-то светлой, как будто светилась изнутри. — Могу только позавидовать твоей энергии, — Рома встал и выключил планшет, — Так, я дальше работать, у меня через час еще Света приедет, ну скрипачка которая, потому что надо кое-что переписать, а до этого надо много успеть. А я теперь один, как ты понимаешь, — и он направился к лестнице, — Все контакты у Джен в компе, займись тогда этим, перенеси куда-нибудь на другие дни лучше. А еще надо аренду на пульты и мониторы продлить, которые Сорокин взял, он звонил вчера… — Я разберусь, Ром, — она уже устроилась на кресле за столом Джен и ждала, когда загрузится компьютер, — Для разнообразия это даже полезно. Я хотела в больницу еще успеть, но Тимур сказал, что пока не стоит. Может, он и прав. Так что сегодняшний день можно посвятить чужой работе. Через час Рината уехала с кем-то встречаться, а Роман с головой был погружен в музыку: Светлана опаздывала, но торопиться было и некуда. Когда за спиной раздался звук открывающейся двери, он даже не оборачиваясь понял, что это она. — Заждался, Свет, проходи! Нормально все? Пробки? — Ага, пробки, — Вадим прошел и стоял прямо перед ним. Рома удивленно изогнул одну бровь и молча разглядывал гостя. — Чего сегодня делать будем? Ты с утра обычно план кидаешь, сегодня ничего не было. Как ни в чем ни бывало Вадим занял свое место за столом. — Света приедет, вы встречались с ней уже, нужно кое-что дозаписать и переделать, плюс вечером нужно гитары доделать, хотя бы пару часов этому уделить. Ну а так — все как обычно: сидеть, слушать, думать, крутить-вертеть. — Вот и отлично, — он ждал, когда загрузится компьютер, постукивая пальцами по столешнице, — А Дженни где? Рома снова не удержал на месте взлетевшую вверх бровь. — Это у тебя надо спросить, где Дженни. Мне она написала, что заболела. Вот думаю, что за болезнь такая, не знаешь? — он иронично наблюдал за отбивающими ритм пальцами. — Когда я ее видел, она ничем не болела. Разве что речевым недержанием, но не думаю, что это повод для больничного, — Вадим был совершенно невозмутим. Светлана появилась только через полчаса, на ходу извиняясь за задержку. Работа вошла в привычное русло. Вадим ни о чем постороннем не спрашивал, не заговаривал, и вообще вел себя так, словно ничего не произошло. И Рому это раздражало. Он не особо был удивлен фактом возвращения, но ему были крайне важны его мотивы. — Поговорить не хочешь? — он подошел к нему на парковке, прикуривая сигарету, — Пока перерыв. Вообще я бы пожрать сходил, а то неизвестно еще, сколько сегодня проторчим тут. — Пошли, я тоже есть хочу, — это была абсолютная правда, потому что ни завтракать, ни обедать ему сегодня не пришлось. Он поздно проснулся, испытывая недомогание от остаточного похмелья, с трудом заставил себя принять душ и выпить чай. Но в голове было ясно как никогда. Он знал, что никуда не уйдет. Не уйдет не потому, что чего-то боится: контрактов, условий, неустоек, неприятных разговоров и разборок. Не уйдет, потому что не хочет. Они сели за столик в небольшом ресторанчике, где почти не было посетителей. Рома выжидательно смотрел, сам ничего не спрашивая. — Я думаю, что ты уже знаешь, что Дженни мне все рассказала. И что ее рассказ мне не понравился… — Это очень вряд ли, — он перехватил вопросительный взгляд Вадима, — Вряд ли всё и вряд ли так, как это есть на самом деле. Но в общих чертах да, я понял. Давай сразу объясню: я очень хочу, чтобы ты остался, но держать не буду. Сам понимаешь, контракт контрактом, но незаинтересованный каторжник, который просто мотает срок, нам не нужен. Поэтому возвращаешь аванс, ключи от студии, карточку парковки, и ты свободен. Контракт расторгается. Соглашение о конфиденциальности срока действия не имеет, тебе придется забыть обо всем, что ты здесь увидел и узнал. И если ты забудешь, то ничего не случится. Будешь жить, как жил. — Я не собираюсь никуда уходить, — Вадим перебил его, решив, что услышал достаточно, — Но я хочу кое-что знать. Чтобы правда, так сказать, была полной. Официант принес еду, и разговор пришлось прервать. Рома неспешно разливал по чашкам черный крепкий чай. — Сначала расскажи, что тебе Дженни сказала, а я поправлю, если что. А вопросы… Вопросы после, — Вадим смотрел на него с недоверием, и это не ускользнуло от пристального взгляда Ромы, — Давай, давай. Не стесняйся. Рассказ получился долгим, но Вадим хорошо помнил все, что услышал, и рассказывал, стараясь не упустить ни одной детали. Несмотря на то, что решение остаться было окончательным и бесповоротным, он решил, что любой ценой добьется ответов на все свои вопросы. Потому что так будет честно. Честно и правильно по отношению к нему самому. Когда он закончил, Рома пару минут молча смотрел в окно на зеленый летний проспект, крутя в руках чайную ложечку, а потом отложил ее в сторону и уставился на Вадима. — Тут есть много неточностей, но в целом всё так. Крайз — это я и Рината. Все песни Крайз написаны нами. Все альбомы Крайз выпущены нами в Кэпитал. И последний четвертый альбом тоже выпускать нам. Таковы условия. — Почему здесь? — несмотря на то, что Роман предложил оставить вопросы на потом, Вадим ждать не собирался. — Так сложились обстоятельства, к делу это отношения не имеет, — в него тут же уперся недовольный взгляд, — Я обещал тебе ответить на вопросы о Крайз и музыке! На вопросы о работе. Ни моя жизнь, ни жизнь моей сестры, та ее часть, которая не связана с работой, тебя не касается, уж извини, — Рома смотрел перед собой прямо и уверенно, — Считаю, что это вполне справедливо. Возразить Вадиму было нечего. — Хорошо, тогда другой вопрос: как столько лет никто мог не узнать? Как за столько лет об этом знают только четыре человека? Это просто невозможно. — Ну не четыре, больше, на самом деле. Мы работали в команде, с людьми, которым можно доверять. Они тоже были частью проекта. Другое дело, что случайно об этом узнала только Дженни, и обстоятельства того, как это произошло… Я не буду тебя переубеждать ни в чем, можешь считать, что я просто от наркоты расчувствовался и распизделся — это не так важно. Но узнала она действительно по моей вине, — он вздохнул, — И она была единственной, кто к работе над альбомами, концертами отношения не имел. И знать этого не должен был. — И поэтому ты ее угрозами заставил молчать? — Вадима мало интересовала поруганная честь подружки, но желание узнать всё было слишком велико. — Да, именно так. Заставил угрозами. Мы привели ее к Кейт, мы дали ей эту работу, для нее открылись двери к безбедному веселому существованию в шоу-бизнесе, она получила крутой опыт, доверие, стала профессионалом и специалистом с хорошей репутацией, который может прожить так всю жизнь. А может не прожить и отправиться на кассу в сетевом гипермаркете. Когда мы уехали, она тут же пришла к Кейт и сказала ей, что все знает. Требовала деньги и максимальное участие во всех проектах, пожизненную должность личного ассистента, долю в свадебном бизнесе, который принадлежит Кейт. И много чего еще. Вадим удивленно поднял брови, но ничего не сказал. — Ее даже не смущало отсутствие доказательств. Она решила, что Кейт испугается одного факта, что она это знает, — Рома не сдержал язвительной ухмылки, — Но у Катюши психопатический тип личности, она тираничная, жесткая и ничего не боится. В нашей команде вообще не было тех, кто хоть чего-то боится, — иначе не выжить. Дженни она выгнала, нам устроила скандал, сказала решать проблему любым способом, хоть взять и убить ее, — он рассмеялся, — Конечно это так, никто не собирался никого убивать. Я Джен пытался убедить сначала, объяснял, что во-первых без доказательств в это никто никогда не поверит, а во-вторых Кейт легко сделает так, что все дороги для нее будут закрыты. Она никогда не сможет работать в этой сфере, и ни один уважающий себя специалист ей руки не подаст. Но она послала меня нахуй. Тогда я вспомнил, что у меня есть парочка прелестных видео. Кстати, снятых самой Джен, не мной. Видимо в приступе самолюбования. Причем секс она снимала так, что я даже не знал об этом, — он снова заржал, — Бля, она мне прислала это сама как-то, я аж охуел. Ты когда-нибудь снимал домашнюю порнуху? Это же тихий ужас: выглядит отвратно, я раньше и не думал, что со стороны так выгляжу, — на этот раз Вадим и сам не сдержал улыбки, — Как будто я старый, жирный дед с одышкой. В общем трахаться лучше не задумываясь о том, как это смотрится. — Тут не поспоришь. — Она мне все эти видео прислала сама. Еще до того, как все случилось. А я просто сохранил: как оказалось, не зря. Я пообещал отправить это ее родителям, всем друзьям и коллегам, она собрала свое барахло, ускоренно сделала визу и вот, живет и здравствует в матушке-России. Шантаж ли это? Безусловно. Жалею ли я? Нисколько. У меня нет выбора, и я пойду на все. Будет надо, к батарее ее привяжу и кляп в рот засуну. Рома какое-то время наблюдал за реакцией собеседника, понимая, что слышать это ему неприятно. Неприятно осознавать, что в Дженни он ошибся, что Дженни — совсем не такая, какой хочет казаться. Что Дженни его обманула. В очередной раз. — Слушай, Джен… Она не плохой человек. Классный спец, работой ее я доволен на сто процентов. Не глупая, эрудированная, веселая и приятная во всех отношениях. Да и в том, что она захотела легкие бабки срубить ничего такого и нет, все хотят срубить легкие бабки. А вопрос, оправдывает ли цель средства — здесь каждый сам для себя решает… — Да плевать мне на Джен! Ты че, думаешь, я на ней жениться что ли собираюсь? — Вадим смотрел с нескрываемым сарказмом, — Я правду хочу знать. Даже если правда хуевая. И вранье ненавижу, тем более, когда и повода врать особого не было. Она могла мне рассказать, как есть, раз уж вообще решила это рассказать. В моей жизни столько вранья всегда было, что просто трясет уже от этого. Я и вчера злился именно на это. На вранье. А потом… Потом понял, что ни ты, ни Рината мне и не врали. Вспомнил все разговоры. Не говорили, хотя могли сказать, конечно… — Не могли, — Рома перебил, — Не могли! Я знать тебя не знаю, мне нужно время было, чтобы хоть что-то понять. Наш контракт мог закончиться и через день, и через два. Я не могу так рисковать. Не могу приводить к себе постороннего человека и вываливать на него такую информацию. Я не могу себе позволить Дженни номер два! — Рома говорил быстро и эмоционально, и у Вадима больше не было сомнений, что он действительно говорит правду, — Для меня сейчас все стоит на карте. Для меня и Ринаты. От того, что будет с этим альбомом, зависит вся дальнейшая жизнь, прости за пафос, конечно, но это так! — Джен сказала, что Крайз… что Кейт никогда не вмешивалась в творческие вопросы. Что вы все решали и делали сами. Что случилось сейчас? — Так и было. Случилось то, что мы уехали. Что Рината уехала и бросила ее. Кейт — нарцисс, психопат, тиран. У таких людей нет друзей. Такие люди всегда как кость в горле для других. Они идут по головам, нигде не останавливаясь, считая, что они одни против всего мира. Всегда против, всегда в оппозиции. В вечном одиночестве. А Рината стала ей другом, единственным другом. Это долгая история, не важно… Кейт никогда бы ее не отпустила. Никогда не дала бы уехать… — Но вы же как-то уехали. Она же отпустила, значит… — Рината ее попросила. Открыла дверь, — он смотрел куда-то сквозь Вадима, задумчиво и тоскливо, — И Кейт нас отпустила. Против своей воли. — Что это значит? — Ничего. Ничего, забей. Мы уехали, но контракт был подписан на еще один альбом, и отказаться было нельзя. Юридически нельзя. Огромные деньги… Мы решили записать это здесь. Было много уже записанного, что не вошло в предыдущие альбомы, мы хотели сначала сделать альбом из этого. Но Кейт не приняла. Сказала, что раз альбом последний, раз ей придется завершать свою великую музыкальную карьеру на самом пике, то это должно быть что-то совершенно из ряда вон выходящее, что-то феерически-надрывное, истерически инструментальное, живое, больное и поражающее наповал все в округе. Как тебе ТЗ? Заебись, да? Мы записали заново: то, что я давал тебе послушать, но Кейт сказала, что это «недостаточно трогает», хоть и «неплохо», — он хмыкнул и допил чай, — И вот теперь мы все здесь пытаемся «трогать». — И сколько еще времени осталось? — Вадим тоже допил чай и проводил официанта, уносящего тарелки, взглядом. — Юридически — до 31 декабря. Но вообще она хочет осенью. Чем быстрее, тем лучше. Злится и орет. Но по факту сделать ничего не может сейчас. Просрочка исполнителя не наступила. Вадим помолчал, в голове уже отчетливо сложился план. — Рината сказала, что напишет мне все тексты песен на русском, но мне кажется, что и писать ничего не надо. Где они? Это же и так написано на русском? — он встал и убрал телефон обратно в карман, — В Рингс? Пошли, дашь мне почитать. Рома вручил ему внушительный синий блокнот. Все было написано от руки. — Там закладки есть, которые голубые — это песни для альбома, на одной странице по-русски, напротив — адаптированный перевод. На голубых закладках тексты все утвержденные, одобренные госпожой Заказчиком, их менять уже не будем, поэтому смело можешь изучать. Вадим полистал страницы, всматриваясь в аккуратные округлые буквы. Ровные, правильные. Плавные. — Красивый почерк… — Ага. Рината вообще все пишет от руки только. Все стихи, тексты. И музыку пишет от руки — нотами на нотных листах, охуеть, конечно. Она хоть и говорит, что музыкальная школа — это самый низший уровень образования, но я так не умею. Нет, ноты, конечно, знаю… Но просто слушать музыку, а потом взять и за несколько минут эту музыку нотами записать, по слуху… — Можно я это заберу с собой? Дома почитаю. Рома задумался, но потом вздохнул и согласился. — На город уже опустился вечер, когда телефонный звонок отвлек Рому от работы. В руках у него была гитара, и он просто нажал на громкую связь. — Я на две встречи Джен сама съездила, две перенесла на пятницу и понедельник. Все нормально, — голос Ринаты был звонким и даже веселым, — Презентация закончилась, пресс-конференция тоже, Леда молодец, идеально выучила текст. Но есть проблема, че я и звоню собственно. Через полтора часа мероприятие, ебучий светский раут, там тоже будет пресса, Джен должна была идти, как всегда, но пойду я, и Леда мне только сейчас сказала, что идти нужно со спутником, со спутником, блять, — она рассмеялась, — Ну это из области ее вечных приколов, до сих пор не могу забыть ту вечеринку, где был золотой дресс-код, и я пришла в платье, которое было один в один, как скатерти на столах, — Рома улыбался, но не перебивал, — Тут дресс-код обычный: классика. Но ущемляющий права и чувства одиночек. Видимо чтобы не было одиноких беспринципных хищниц, которые могут увести у нее депутата. Короче собирайся, напяливай приличную одежду и приезжай за мной. Книжки, кстати, все продали в первый же день. Весь тираж, который в этом магазине был, прикинь. — Ты молодец, — он улыбался, хотя она и не могла этого видеть, — Но там же наверняка ее подружка будет… Ну Оля, на которой я жениться обещал. Она за мной потом месяц по всей Москве гонялась на своем бмв, задавить хотела, потому что я оказался козлом и подонком… — Оля будет, она и на презентации была, — Рината хмыкнула, — Но без тебя меня не пустят. Поэтому отказов я не принимаю. Или ищи Джен! Или не Джен, а кого-то, кто поедет вместо тебя, только давай такого, чтобы сильно там не позорился, не бухал как не в себя и в туалете кони не двинул от передоза, понимаю, что я сейчас отсекла 99 процентов твоих знакомых, но… Рома пристально смотрел на Вадима. — Будет тебе спутник, будет. Тебе же все равно, с кем идти? Собирайся, — мизинец нажал отбой, а Вадим поехал домой переодеваться.